Текст книги "Холод смерти"

– Вы преподаете латынь?

– Нет, я мало занималась латынью и еще меньше греческим. Я преподаю современные языки. Кстати, меня зовут Элен Хагерти. Так что если серьезно, то я бы не советовала вам здесь учиться. Конечно, с каждым годом уровень подготовки повышается, но балласта еще слишком много. Сами можете убедиться.

Она бросила язвительный взгляд на группу своих коллег, обсуждавших только что завершившееся совещание.

– Человек, с которым вы разговаривали, – это декан Брэдшоу?

– Да. Его вы и ждете?

– И его тоже.

– Не пугайтесь его строгого вида. Он замечательный ученый, единственный обладатель докторской степени Гарвардского университета здесь и, конечно же, даст вам лучший совет, чем я. Но честно, вы это серьезно? По-моему, вы меня дурачите.

– Немножко.

– Ну, это вам удастся гораздо лучше, если мы немного выпьем. Как я уже упомянула, предпочитаю бурбон.

– Прекрасное предложение. – «И какое неожиданное», подумал я про себя. – Договоримся. А сейчас мне нужно дождаться Годо.

Это ее очень огорчило, и она даже не постаралась скрыть своего разочарования. Впрочем, простились мы тепло, заинтересованные друг другом.

Наконец дверь открылась. Долли выходила спиной, продолжая благодарить обоих деканов с чувством и даже оттенком подобострастия. Но, когда она обернулась, я увидел ее бледное застывшее лицо.

Я пошел за ней, чувствуя себя довольно глупо. Я почему-то вспомнил, как еще в школе провожал одну девочку домой: у меня так никогда не хватило смелости взять ее портфель. И Долли начала сливаться в моем воображении с той недосягаемой девочкой, чье имя я уже не мог теперь вспомнить.

Долли быстро шла по дорожке к библиотеке и уже начала подниматься по лестнице, когда я окликнул ее:

– Миссис Кинкейд?

Она остановилась так резко, словно я в нее выстрелил. Я машинально взял ее за руку, которую она тут же выдернула. Рот у нее открылся, как будто она собиралась закричать, но голос отказался повиноваться. Мимо проходили студенты, некоторые группами стояли на ступенях, но никто не обратил внимания на ее безмолвный крик.

– Я бы очень хотел поговорить с вами, миссис Кинкейд.

– Кто вы такой?

– Друг вашего мужа. Вы подарили Алексу три тяжелые недели.

– Возможно. – Она сказала это так, будто раньше об этом не догадывалась.

– Наверное, вам тоже было непросто, если вы любите его, не так ли?

– Что? – Она как будто удивилась.

– Если вы любите его.

– Не знаю. У меня не было времени думать об этом. И я не хочу это обсуждать ни с вами, ни с кем бы то ни было. Вы действительно друг Алекса?

– Надеюсь, что могу считать себя им. Он в полной растерянности и не может понять, что происходит. Ему очень плохо.

– Наверное, он заразился от меня. Способность разрушать все и вся – это мое свойство.

– От него можно избавиться. Почему бы вам не вернуться к Алексу? Он ждет вас в городе.

– Он может ждать до скончания века, я к нему никогда не вернусь.

Она говорила на удивление твердо, даже резко. Что-то мне в ней не нравилось. Она смотрела сухими, широко раскрытыми глазами, не мигая.

– Алекс вас чем-то обидел?

– Он не может обидеть даже мухи. Вы должны бы знать это, если действительно его друг. Он хороший безобидный мальчик. Я не хочу причинять ему боль. – И добавила несколько искусственно: – Передайте ему, что он может поздравить себя со счастливым избавлением.

– Больше вы ничего не хотите передать мужу?

– Он мне не муж, то есть не настоящий муж. Передайте, что он может аннулировать наш брак. Скажите: я поняла, что не готова к совместной жизни, решила закончить свое образование.

Это был монолог, не предполагавший ответа.

Я направился к административному корпусу.

Дорожка, вымощенная плитами, была ровной и гладкой, но у меня было ощущение, что я то и дело по колено проваливаюсь в кротовые норы. Дверь в кабинет декана женского отделения была закрыта. После некоторой паузы мисс Сазерленд немного сдавленным голосом произнесла:

– Войдите.

Декан Брэдшоу все еще был в кабинете и еще более походил на поседевшего студента.

Мисс Сазерленд раскраснелась, глаза ее сияли изумрудно-зеленым блеском.

– Это мистер Арчер, Брэд, частный детектив, о котором я тебе говорила.

Он схватил мою руку и сильно сжал ее.

– Счастлив познакомиться, сэр. Правда. – Он попытался улыбнуться. – Хотя, учитывая обстоятельства, это, конечно, сомнительное счастье. Я очень сожалею о причине, которая привела вас к нам.

– Это моя обязанность. – Почему-то получилось, что я стал оправдываться. – Миссис Кинкейд сбежала от мужа, и я должен представить ему какие-то объяснения. Она что-нибудь сказала вам?

Лицо мисс Сазерленд снова стало озлобленным.

– Она не вернется к нему. В первую брачную ночь она узнала о нем такое...

Брэдшоу поднял руку:

– Подожди, Лаура. То, что она тебе рассказала, имеет довольно интимный характер. Зачем мужу знать об этом? Бедная девочка и так перепугана до смерти.

– Она боится мужа? В это трудно поверить, – сказал я.

– Она не стала бы изливать перед вами душу, – искренне воскликнула Лаура Сазерленд. – Как вы думаете, почему бедное дитя воспользовалось чужим именем? Она смертельно боится, что муж выследит ее.

– Ну, ты слишком драматизируешь, – снисходительно произнес Брэдшоу. – Он не может быть таким чудовищем.

– Брэд, ты не слышал, что она говорила. Как женщина женщине, она рассказала мне такие вещи, которые я не могу передать даже тебе.

– Думаю, она лгала, – сказал я.

– Уверяю вас, нет! Я умею отличать правду от лжи. И прислушайтесь к моему совету: возвращайтесь к ее мужу, где бы он ни был, и скажите ему, что вам не удалось ее найти. Вы поможете ей обрести покой и счастье.

– Она достаточно спокойна, хотя счастливой ее, конечно, не назовешь. Мне удалось поговорить с ней пару минут.

Брэдшоу повернулся ко мне:

– И что она сказала?

– Ничего существенного. Но она не пыталась в чем-либо обвинять Кинкейда. Более того, всю вину она возлагает на себя. Она сказала, что хочет продолжить образование.

– Хорошо.

– Вы позволите ей остаться здесь?

– Да, мы пересмотрели свое отношение к ее маленькой уловке. Мы считаем, что молодым людям нужно предоставлять свободу действий до тех пор, пока это не ущемляет права других людей. Она может остаться и продолжать пользоваться своим псевдонимом, если ей так удобнее. – И он добавил с академическим смешком: – «Что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет»[5]5
  В. Шекспир. Ромео и Джульетта. Пер. Б. Пастернака.


[Закрыть], не правда ли?

– А свои документы она нам передаст, – добавила декан Сазерленд. – Она два года училась в колледже и семестр в университете.

– А чем она собирается заниматься у вас?

– Долли специализируется в психологии. Профессор Хагерти говорит, что девушка не без способностей.

– А откуда это ему известно?

– Она академический консультант Долли. В частности, Долли серьезно занимается патопсихологией и криминальной психологией.

Я почему-то вспомнил бороду Чака Бегли и взгляд его темных глаз.

– А когда вы разговаривали с Долли, она не упоминала человека по имени Бегли?

– Бегли? – Они посмотрели друг на друга, а потом оба повернулись ко мне. – Кто такой Бегли? – спросила Лаура.

– Возможно, это ее отец. В любом случае он имеет какое-то отношение к ее бегству. Дело в том, что я не верю в азиатские извращения ее мужа или в чем там она его обвиняла. Он чистый мальчик и глубоко уважает ее.

– Можете оставаться при своем мнении, – произнесла Лаура Сазерленд с таким видом, как будто я не имел на это права. – Только не совершайте опрометчивых поступков. Долли – чувствительная молодая женщина, и в ее жизни случилось событие, которое потрясло ее очень глубоко. Я думаю, вы поможете им обоим, если не дадите им встретиться.

– Я с этим полностью согласен, – спокойно добавил Брэдшоу.

– Вся беда в том, что платят мне за то, чтобы я помог им соединиться. Но тем не менее я обдумаю ваш совет и переговорю с Алексом.

Глава 6

На стоянке за корпусом я обнаружил профессора Хагерти. Подогнав машину к моей, она сидела на крыле новенького черного «тандерберда».

– Еще раз привет.

– Привет, – ответил я. – Вы ждете меня?

– Возможно, если вы Левша.

– Я одинаково свободно владею обеими руками.

– Так и думала. Здорово вы поводили меня за нос.

– Разве?

– Я знаю, кто вы. – Она похлопала рукой по сложенной газете, лежавшей на кожаном сиденье. «Миссис Перрин оправдана» – гласил заголовок. – Очень интересно, – продолжила Элен Хагерти. – Заслуга ее вызволения полностью приписывается вам. Единственное, что осталось неясным, как вам это удалось.

– Я просто говорил правду, и суд, вероятно, поверил мне. Дело в том, что в момент совершения упомянутой кражи в Пасифик-Пойнт миссис Перрин находилась под строгим полицейским надзором в Окленде.

– За что? Тоже за кражу?

– Ну, это я не могу вам открыть.

Она скорчила иронически скорбную гримасу, которая замечательно подчеркивала черты ее лица.

– Все самое интересное, как всегда, оказывается секретным. Но я могу заверить вас в лояльности. К тому же мой отец – полицейский. Так что залезайте и расскажите мне все о миссис Перрин.

– К сожалению, не смогу этого сделать.

– Тогда у меня есть другая идея, еще лучше, – сказала она, сияя своей неестественной улыбкой. – Почему бы вам не заехать ко мне в гости что-нибудь выпить?

– К сожалению, я очень занят.

– Сыскная работа?

– Что-то в этом роде.

– Но все-таки садитесь. – Теперь это приглашение было подкреплено кокетливым движением тела. – Не будьте таким занудой. Неужели вам хочется, чтобы я почувствовала себя отвергнутой? Кроме всего прочего, нам есть о чем поговорить.

– Дело миссис Перрин закончено, и теперь оно меня совершенно не интересует.

– Я имела в виду дело Дороти Смит. Разве не оно привело вас в колледж?

– Кто вам сказал?

– Листья нашуршали. Вокруг колледжей всегда растут очень восприимчивые деревья. Их можно сравнить только с посаженными вокруг тюрем.

– Что вы можете знать о тюрьмах?

– Это как сказать. Я не солгала вам, когда сказала, что мой отец – полицейский. – По ее лицу скользнуло выражение легкого беспокойства, но она очередной улыбкой тут же согнала его. – У нас с вами много общего. Почему вы мне отказываете?

– Хорошо. Я поеду за вами, тогда вам не нужно будет отвозить меня.

– Прекрасно.

Ездила она с такой же скоростью, с какой и знакомилась, с нервными рывками, внезапными остановками и полным неуважением к правилам уличного движения. К счастью, территория колледжа к этому времени почти полностью обезлюдела, машин тоже не было. Холмы отбрасывали длинные тени, и на их фоне учебные корпуса походили на заброшенные декорации, раскиданные по съемочной площадке.

Она жила чуть дальше по Футхилл-драйв, на склоне холма, в современном доме из стекла, бетона, металла. Крыши ближайших домов виднелись в четверти мили ниже по склону среди мощных дубовых крон. Из окон гостиной с одной стороны были видны синие горы, сливающиеся с небосводом, с другой – чередой набегающие серые волны океана. На берег опускался туман.

– Ну как вам мое гнездышко?

– Превосходное.

– К сожалению, оно не совсем мое, я его только снимаю, но не теряю надежды стать владелицей чего-то в этом роде. Садитесь. Что будете пить? Я – тоник.

– И я.

Пол был выложен кафелем. Мебели в комнате почти не было. Я подошел к одной из стеклянных стен и остановился, оглядывая раскинувшееся передо мной пространство. Во внутреннем дворике на земле валялся мертвый дикий голубь. Его шея все еще переливалась радужными красками. В том месте, где он врезался в стекло, на пыльной поверхности сохранился отпечаток его тела с распростертыми крыльями.

Я сел в плетеное кресло, принесенное, видимо, с патио. Элен Хагерти подала напитки и устроилась в шезлонге так, что солнце освещало только ее волосы и точеные загорелые ноги.

– Я тут пока по-походному, – сообщила она. – И за мебелью не посылаю, потому что не могу решить – нужна она мне или нет. Может, ну его к черту, прошлое, и начать все сначала? Как вы думаете, Левша-обманщик?

– Правильно, называйте меня как угодно, не возражаю. Но чтобы ответить на ваш вопрос, я должен знать ваше прошлое.

– Ха! Этого не будет никогда. – Она пристально посмотрела на меня и сделала глоток из стакана. – Можете называть меня Элен.

– Хорошо.

– Вы говорите как-то формально. Я человек, пренебрегающий условностями, вы, кажется, тоже. К чему же это все?

– Ну, во-первых, потому что вы живете в стеклянном доме, – сказал я, улыбаясь. – Я так понял, вы здесь недавно.

– Месяц. Даже меньше. Хотя кажется, что уже давно. Вы первый по-настоящему интересный мужчина, которого я встретила здесь со дня приезда.

Я пропустил комплимент мимо ушей.

– А где вы жили раньше?

– То там, то сям. Когда где. Все преподаватели – бродяги. Но мне это перестает нравиться. Уже хочется оседлого образа жизни. Старею.

– Ну, этого не скажешь.

– Вы очень любезны. Но это так. Никогда не стареют мужчины.

Теперь, достигнув цели, она уже не спешила, а продвигалась дальше очень осторожно. Больше всего я хотел, чтобы Элен остановилась, так как она начинала мне нравиться. Я поставил стакан, она наполнила его с аккуратностью и скоростью профессиональной официантки. Я никак не мог отделаться от неприятного ощущения, что нами обоими движут корыстные Цели.

После второго тоника она продемонстрировала свои бедра, задрав колено и подтянув ногу к себе. Насколько я мог заметить, и там кожа была гладкой и загорелой. Изящный изгиб ее тела приковывал взгляд. Солнце последней вспышкой перед заходом залило комнату желтоватым светом.

– Опустить шторы? – спросила она.

– Не беспокойтесь. Оно скоро сядет. Вы собирались рассказать мне о Долли Кинкейд, она же Долли Смит.

– Разве?

– Вы знаете ее. Я так понял, вы – ее академический консультант?

– И потому вы здесь, не так ли? – насмешливо спросила она.

– Я заинтересовался вами еще до того, как узнал о ваших взаимоотношениях с Долли.

– Да ну?

– Действительно. И потому я здесь.

– Здесь вы только потому, что я заманила вас волшебным сочетанием «Долли Смит». Кстати, а что она делает в этом колледже? – Она говорила так, словно ревновала к Долли.

– Я думал, что как раз вы и ответите на это.

– Правда?

– Долли говорит очень противоречивые вещи, возможно, почерпнутые из романтических книг.

– Не думаю. Она романтична, это правда, одна из идеалисток, которые действуют интуитивно. Я это знаю, потому что сама была такой. Но думаю, что у нее есть и какие-то вполне конкретные неприятности, достаточно серьезные.

– Что она наговорила вам?

– Она не наговорила. Это была грубая правда. Но к этому мы вернемся чуть позже. – Она сделала легкое движение, словно одалиска в меркнущем свете дня, и закинула ногу на ногу. – Смелы ли вы, Лу?

– Мужчинам не пристало хвастаться этим.

– Да вы знаток банальных истин, – произнесла она с едва уловимой зловещей интонацией. – Я хотела бы получить серьезный ответ.

– Испытайте меня.

– Попробую. Дело в том... дело в том, что мне нужен мужчина.

– Это предложение марьяжное, деловое или вы имеете в виду нечто третье?

– И я думаю, вы бы как раз подошли. Как вы отнесетесь к тому, если я вам скажу, что меня собираются убить в этот уик-энд?

– Посоветовал бы уехать на эти два дня.

Она наклонилась ко мне:

– Вы увезете меня?

– У меня дела.

– Если вы имеете в виду маленького Алекса Кинкейда, то я заплачу вам больше, чем он. Не говоря уже о дополнительных льготах, – как бы между прочим добавила она.

– Как выясняется, эти самые листья нашуршали вам немало. Или Долли с вами была очень откровенной.

– Достаточно. Я могла бы рассказать вам такое об этой девочке, что у вас волосы встанут дыбом.

– В чем же дело? Всегда мечтал иметь на голове «ежик».

– К чему? Вам пока нечем заплатить за мои сведения. Вы даже не относитесь ко мне всерьез. А я, между прочим, не привыкла к отказам.

– Дело совершенно не в вас. Просто я флегматик. Но как бы там ни было, я вам не нужен. Вы и без меня можете уехать на все четыре стороны – в Мексику, Лос-Анджелес или в пустыню. У вас прекрасная машина.

– Я слишком издергана, чтобы куда-нибудь ехать.

– Испуганы?

Она кивнула.

– По вашему виду этого не скажешь.

– Внешность обманчива. К тому же это единственное, что у меня есть.

Она замкнулась, лицо потемнело. Может быть, потому, что скрылось солнце. Лишь ее волосы, казалось, еще хранили его свет. Сумерки опускались на горы, и силуэт Элен отчетливо вырисовывался на их фоне.

– Кто хочет убить вас?

– Я не знаю точно, меня шантажируют.

– Каким образом?

– По телефону. Я не могу узнать голос. Даже не могу сказать, мужчина это или женщина. – Она вздрогнула.

– А почему кому-то потребовалось вас шантажировать?

– Не знаю. – Она отвернулась.

– Ну, педагоги время от времени попадают в такие ловушки. Обычно это не очень серьезно. Вы тут ни с какими местными психами не общались?

– Я вообще никого не знаю из местных жителей. Ну, кроме коллег по колледжу, естественно.

– А из ваших студентов никто не обладает повышенной возбудимостью?

Она покачала головой:

– Нет, это другое. Это – серьезно.

– Откуда вы знаете?

– Чувствую.

– Это имеет какое-то отношение к Долли Кинкейд?

– Может быть. Не знаю. Все это слишком сложно.

– Так расскажите мне об этих сложностях.

– Все началось очень давно. Еще в Бриджтоне.

– Бриджтоне?

– Я родилась там и выросла. В этом городе все и случилось. Я сбежала оттуда, но разве можно сбежать от собственных снов? До сих пор вижу улицы Бриджтона в своих кошмарах. И голос по телефону, грозивший меня убить, был оттуда, из Бриджтона. Голос из прошлого.

Она потеряла контроль над собой и, захваченная властью воображения, погружалась в бездонную пропасть своих кошмаров. Что-то в ее речи было неестественным. Я так и не мог понять, можно ли к ней относиться серьезно.

– Вы уверены, что это не плод ваших фантазий?

– Не знаю, – ответила она. – Единственное, что я знаю, Бриджтон для меня – символ смерти. Кстати, я всегда знала, что этот город погубит меня.

– Города не могут быть убийцами.

– Вы его не знаете. Он вполне преуспел в этом деле.

– Где это?

– Иллинойс. К югу от Чикаго.

– Вы сказали, что там все и случилось. Что вы имели в виду?

– Нечто очень важное, но когда я узнала об этом, все уже было кончено. Однако я не хочу обсуждать это.

– Тогда я мало чем могу вам помочь.

– А я не верю, что вы собирались это сделать. Вам просто надо выкачать из меня нужные сведения.

Это было правдой. Она меня мало волновала, а если и волновала, то не так, как бы ей этого хотелось. К тому же я не очень ей доверял. Казалось, в ее очаровательном теле уживались два противоположных существа – одно чувствительное и искреннее, другое – жесткое и агрессивное.

Она встала и подошла к стеклянной стене, обращенной к горам. Теперь они стали сиреневыми и бледно-лиловыми с темными сгустками синевы, скопившимися в расщелинах и ущельях. Все стало синим – горы, небо, город внизу.

– Синий час, – произнесла она про себя. – Когда-то я любила это время больше всего. А теперь у меня такое ощущение, будто оно предвещает мою агонию.

Я встал и подошел к ней.

– Вы слишком поддаетесь фантазиям.

– Как много вы знаете обо мне.

– Я же вижу, что вы интеллигентная женщина. Так поступайте же соответственно. Если боитесь – уезжайте или оставайтесь, но примите меры. Обратитесь в полицию.

– Вы даете замечательные советы, лишь бы не ввязываться самому. Я уже обращалась в полицию вчера после очередного телефонного звонка. Шериф прислал полицейского, который объяснил, что такие звонки не редкость и занимаются этим обычно подростки.

– А это не может быть подросток?

– Не думаю. Хотя полицейский и сказал, что они зачастую изменяют голоса до неузнаваемости. Он просил меня не беспокоиться.

– Ну так и не беспокойтесь.

– Стараюсь, но ничего не получается. Я боюсь, Лу. Останьтесь со мной!

Она повернулась и прижалась ко мне. Но, кроме жалости, я ничего не испытывал. Я был ей нужен, и она пустила в ход свое тело, чтобы заполучить меня.

– Мне надо ехать, – произнес я. – Я с самого начала сказал, что у меня дела. Заеду потом.

– Большое спасибо!

Она отпрянула от меня с такой силой, что ударилась о стекло, и я вспомнил о разбившейся птице.

Глава 7

Я спускался с холма в сгущавшихся сумерках, на разные голоса повторяя себе, что поступил правильно. Но уговорить себя было довольно трудно – я чувствовал, что как бы ни поступил, все равно это будет неправильно. Так уж сложилось.

Портье в шитой золотом морской фуражке, по виду которого можно было, однако, сказать, что к морю он не имеет никакого отношения, сообщил мне, что Алекс Кинкейд заказал номера, и вышел. Я поехал в «Прибой» пообедать. Сияющий огнями вход в гостиницу напоминал мне о Фарго и огромном количестве ненужных теперь фотографий.

Фарго сидел в темной лаборатории, расположенной рядом с крошечным офисом. На носу у него были светозащитные прямоугольные очки, так что глаз его я не видел, зато видел недовольную складку у рта. Он взял со стола большой конверт и пихнул его мне.

– Мне показалось, что вам срочно нужны фотографии.

– Да, но все меняется. Мы нашли ее.

– Значит, они вам теперь не нужны? Моя жена работала полдня так, что от нее пар валил.

– Нет, я возьму их. Даже если они не пригодятся мне, я их отдам Кинкейду. Сколько я вам должен?

– Двадцать пять долларов, включая пошлину. Двадцать четыре девяносто шесть, если быть точным.

Я дал ему две десятки и пятерку, и складка у рта начала разглаживаться.

– Они встретились?

– Еще не знаю.

– Где вы ее кашли?

– В местном колледже. А работает она шофером у пожилой дамы по имени Брэдшоу.

– У которой «роллс-ройс»?

– Да. Вы ее знаете?

– Не сказал бы. Обычно она с сыном завтракает здесь по воскресеньям. Дама с характером. Я однажды сфотографировал их на удачу – вдруг они захотят купить фотографии, – так она пригрозила, что разобьет аппарат своей палкой. Я разозлился, чуть было не сказал старухе, что в этом нет надобности, так как камера уже «полетела», запечатлевая ее рожу.

– Но не сказали этого?

– Я не могу позволить себе такую роскошь. – Он развел руками. – Она входит в местную элиту, меня бы просто уволили.

– Да, я понял, что она крутая женщина.

– Дело не только в ней. Ее сын играет важную роль в академических кругах. Похоже, он симпатичный парень, несмотря на все эти гарвардские ужимки. Он-то ее успокоил, когда она хотела разбить мою «лейку». Хотя я плохо понимаю, как такой красивый парень в сорок лет все еще держится за мамину юбку.

– Такое случается в старомодных семьях.

– Да, случается. Насмотрелся я на маменькиных сынков, живущих в ожидании наследства, а когда они его получают, то выясняется, что слишком поздно. По крайней мере, у этого Брэдшоу хватило мозгов, чтобы сделать карьеру. – Фарго глянул на часы. – Кстати, о карьере – я уже отработал двенадцать часов, а дел у меня еще часа на два. Так что привет.

Я направился в кафетерий. Фарго бегом нагнал меня в коридоре. Темные очки с прямоугольными стеклами придавали его лицу выражение покоя, абсолютно не соответствующего нервной подвижности его конечностей.

– Совсем забыл спросить. Вы связались с этим Бегли?

– Да, я виделся с ним, но от него мало чего удалось добиться. Он живет у одной женщины на Шируотер-Бич.

– Кто эта счастливица? – спросил Фарго.

– Ее зовут Мадж. Герхарди. Вы ее знаете?

– Нет, ее я не знаю, но кажется, я знаю, кто он. Если бы мне удалось еще раз его увидеть...

– Поехали сейчас.

– Не могу. Я и так скажу вам, что думаю, только не передавайте никому. Обвинения в клевете мне ни к чему, ведь вполне возможно, что это случайное сходство.

– Обещаю – это останется между нами.

– Ну, смотрите. – Он глубоко вдохнул, как ныряльщик, готовящийся к прыжку. – Думаю, что на самом деле его зовут Томас Макги, тот самый Макги, который десять лет тому назад убил свою жену в Индиан-Спрингс. Я снимал его, когда работал фоторепортером в газете, правда, фотография так и не была использована.

– Вы уверены, что он убил жену?

– Да, это было доказано. У меня сейчас нет времени вдаваться в подробности, к тому же они уже порядком подернулись дымкой времени. Но подавляющее большинство в суде считало, что он заслуживает высшей меры. Джил Стивенс тогда убедил присяжных смягчить наказание.

Я вспомнил рассказ Бегли о десяти годах, которые он провел на другом конце света, и понял, какими долгими они должны были ему показаться.

На Шируотер-Бич стоял густой туман. Судя по всему, начался прилив – я слышал, как внизу шумели набегающие волны, облизывая сваи коттеджей. Холодный воздух был пропитан запахом йода.

Мадж Герхарди открыла дверь и посмотрела на меня мутным взглядом. Несмотря на косметику, было видно, что она плакала.

– Вы частный детектив?

– Да. Можно войти?

– Входите, если хотите. Какая разница. Его нет.

Я уже догадался об этом по ее осиротевшему виду. Я прошел за ней по затхлому коридору в гостиную с высоким потолком. В углах стропил суетились пауки, а сами стропила были затканы паутиной так плотно, что, казалось, в комнату просачивается с улицы туман. Мебель была расшатана. Пустые и полупустые стаканы и бутылки стояли на столах и на полу, из чего можно было сделать вывод, что пьют здесь уже не первый день и попойка может начаться снова, если я не буду осторожен.

Мадж поддела ногой пустую бутылку и рухнула на диван.

– Это вы виноваты, что он ушел, – жалобно произнесла она. – Он начал собираться сразу, поговорив с вами.

Я опустился на стул напротив нее.

– Бегли сказал, куда он едет?

– Нет, он ничего не объяснил мне. Он просто сказал, чтобы я не ждала его, что он уже не вернется, все кончено. Зачем вам понадобилось пугать его? Чак никогда никому не сделал ничего дурного.

– Что ж он так испугался?

– Он очень чувствительный. У него уже было в жизни столько неприятностей. Он много раз говорил мне, что ему нужен только тихий угол, где бы он мог описать свою жизнь. Он ведь пишет автобиографический роман.

– О жизни в Новой Каледонии?

– Я думаю, Чак никогда не бывал в Новой Каледонии, – произнесла она с обезоруживающей искренностью. – Все эти истории о хромовых рудниках он почерпнул из «Нэшил Джеографик». Думаю, он никогда даже не уезжал из этой страны.

– Так где же он был все это время?

– За решеткой. И вы это прекрасно знаете, иначе бы не явились за ним. Я думаю, это стыд и позор, когда человек заплатил свой долг обществу и доказал свое право на реабилитацию...

Похоже, что, вдохновленная гневом Бегли, она цитировала его, но, к сожалению, не смогла ни вспомнить конца этого высказывания, ни поддержать в себе его благородный гнев. В смутном беспокойстве она оглядывала учиненный в комнате разгром, видимо, постепенно догадываясь, что право на реабилитацию у Чака было очень сомнительным.

– Он рассказывал вам, за что сидел, миссис Герхарди?

– Вкратце. Как-то ночью он читал мне отрывок из своей книги. Его герой сидит в тюрьме и размышляет о своем прошлом, о том, как он был обвинен в убийстве, которого не совершал. Я спросила, соответствует ли это действительности, но он не ответил, а погрузился в глубокое тяжелое молчание – с ним это бывало.

Она тоже замолчала. Я чувствовал, как под ногами сотрясается пол, – океан плескался между сваями, словно веселая безрассудная разрушительная сила.

– Чак сидел за убийство? – спросила Мадж.

– Мне сегодня рассказали, что десять лет назад он убил свою жену. Я еще не уточнял. Вам что-нибудь известно?

Она покачала головой. Ее лицо стало вытягиваться, словно сырое тесто под влиянием собственного веса.

– Наверное, это ошибка.

– Надеюсь. Кроме того, мне сказали, что его настоящее имя Томас Макги. Он когда-нибудь пользовался этим именем?

– Нет.

– Зато это очень хорошо увязывается с другим фактом, – сказал я, размышляя вслух. – Девушка, которую он посетил в «Прибое», до замужества носила это же имя. Он сказал, что она напомнила ему дочь. А я думаю, что она на самом деле его дочь. Он когда-нибудь говорил о ней?

– Никогда.

– И не приводил ее сюда?

– Нет. Он никогда бы не привел сюда дочь. – Она подошла к бутылке, которую опрокинула по дороге, поставила ее и снова упала на диван, словно этот поступок отнял у нее последние силы.

– Давно Бегли или Макги поселился у вас?

– Пару недель назад. Мы собирались пожениться. Так одиноко без мужчины.

– Могу себе представить.

Мое сочувствие словно вдохнуло в нее жизнь.

– Но они не остаются со мной. Я стараюсь, чтобы им было хорошо, но они не остаются. Не надо было мне разводиться с первым мужем. – Взгляд ее унесся в далекое прошлое. – Он относился ко мне как к королеве, но я была молода и глупа и не придумала ничего лучше, как бросить его.

Мы прислушались к шуму воды под домом.

– Вы думаете, Чак уехал с девушкой, которую вы называете его дочерью?

– Сомневаюсь, – ответил я. – А каким образом он уехал отсюда, миссис Герхард? На машине?

– Нет, он не позволил отвезти его. Сказал, что пойдет пешком и сядет на лос-анджелесский автобус. Он останавливается там, за углом, по требованию, вышел на дорогу со своим чемоданчиком и исчез. – Теперь в ее голосе сочетались нотки сожаления и облегчения.

– Когда?

– Около трех.

– У него были деньги?

– Наверное, только на билет. Но много у него не могло быть. Я давала ему деньги, но он брал только на самое необходимое и всегда повторял, что это взаймы и что он отдаст их, когда опубликует книгу. Но мне совершенно все равно, вернет он их или нет. Мне нужен он.

– Правда?

– Да. Чак – хороший человек. И мне совершенно наплевать, что он успел натворить за свою жизнь. Человек может измениться к лучшему. Он ни разу не обидел меня. – Это был еще один взрыв искренности. – Я доставляла ему неприятности. У меня сложные отношения с алкоголем. А он пил со мной только для того, чтобы мне не было одиноко. Не хотел, чтобы я пила одна. – Она моргнула водянистыми глазами. – Может, выпьете?

– Нет, спасибо. Мне пора. – Я встал. – Вы уверены, что он не сказал куда едет?

– В Лос-Анджелес, больше ничего. Он обещал, что даст мне знать о себе, но я не надеюсь на это.

– Дадите мне знать, если он позвонит или пришлет письмо?

Она кивнула. Я дал ей свою визитную карточку и сообщил, где остановился. Когда я вышел из дома, граница тумана уже подползла к шоссе.

По дороге к Брэдшоу я еще раз остановился у мотеля. Портье сказал, что Алекс так и не появлялся. Поэтому я не удивился, обнаружив его красный «порше» у дома Брэдшоу.

Над деревьями поднималась луна, и я дал волю своему воображению, представив себе Алекса и его невесту, уютно устроившихся в привратницкой и уже разрешивших все свои проблемы. Но тут я расслышал звуки женских рыданий, и золотые мечты рассеялись. Она плакала отчаянно и громко, это были звуки, напоминавшие вой смертельно раненного кота.

Дверь привратницкой была приоткрыта, и дорожка у входа освещена льющимся изнутри светом, который был словно выдавлен доносящимися из помещения криками. Я открыл дверь.