Текст книги "Другая сторона доллара"

Глава 3

Она вывела меня через внутреннюю дверь, которая была уже закрыта. Дождь за это время усилился. Потемневшие тучи скопились над холмами, и это, наверное, означало, что конца ненастью не предвидится.

Я направился к административному корпусу. Надо было сообщить Спонти, что я намерен повидать родителей Тома Хиллмана, нравится ему это или нет.

Сведения о Томе, которые были получены мной от его недоброжелателей и тех, кому он нравился, не давали мне ясного представления ни о его привычках, ни о его личности.

Он мог быть и обиженным подростком, и психопатом, знавшим, как нравиться женщинам старше себя, а мог находиться между этими двумя состояниями, как Альфред Третий.

Я не смотрел по сторонам и чуть-чуть не был сбит желтым такси, въезжавшим на стоянку. Мужчина в твидовом костюме, сидевший на заднем сиденье, вышел из машины. Я полагал, что он извинится, но он даже не обратил на меня внимания.

Это был высокий седой респектабельный человек. Возможно, он выглядел бы еще более внушительно, если бы не был так разъярен. Он вбежал в административный корпус, я прошел следом и нашел его спорящим с секретарем Спонти.

– Извините, мистер Хиллман, – говорила она, – доктор Спонти ведет переговоры, которые я не могу прервать.

– Я думаю, для вас будет лучше сделать это, – резко ответил Хиллман.

– Извините, но вам придется подождать.

– Но я не могу ждать. Мой сын в руках преступников. Они пытаются вымогать у меня деньги.

– Это правда? – Голос ее потерял профессиональную предупредительность.

– У меня нет привычки лгать.

Девушка извинилась и вошла в кабинет Спонти, плотно прикрыв за собой дверь. Я заговорил с Хиллманов, назвав свое имя и род занятий.

– Доктор Спонти пригласил меня разыскивать вашего сына. Мне хотелось бы поговорить с вами. Сейчас, видимо, самое время.

– Да, несомненно.

Хиллман безусловно производил впечатление на окружающих. Худое лицо патриция говорило о тонком уме и воспитании, но таком, которое обычно приходит вместе с деньгами. Внушительная фигура заставляла подозревать в нем силу, однако рукопожатие было слабым. Он заметно дрожал, как испуганная собака.

– Вы говорили о преступниках и вымогательстве... – начал я.

Но его стального цвета глаза опять уперлись в дверь кабинета Спонти. Он хотел поговорить с тем, кого считал виноватым.

– Что мне предпринять? – спросил он с нескрываемым раздражением.

– Это трудное дело. Если ваш сын похищен, здесь вряд ли могут вам помочь. Это дело полиции.

– Нет, только не полиция. Меня предупредили, чтобы я держался от нее подальше. – Его глаза первый раз сфокусировались на мне. Взгляд был тяжел и подозрителен. – А вы не полицейский?

– Я сказал вам, что я частный детектив. Прибыл из Лос-Анджелеса час назад. Каким образом вы узнали о Томе и кто угрожал вам?

– Один из гангстеров. Он позвонил мне домой, мы как раз только сели за ленч. Он посоветовал мне все держать в тайне, иначе Том никогда не вернется.

– Он так и сказал?

– Да.

– А что еще?

– Они намерены сообщить мне местонахождение Тома, но только за выкуп.

– Какой?

– Двадцать пять тысяч долларов.

– У вас есть эти деньги?

– Будут во второй половине дня. Я продаю часть акций. Перед тем как ехать сюда, я побывал у брокеров.

– Вы действуете очень оперативно, мистер Хиллман. Но я не совсем понимаю, зачем вы приехали сюда?

– Я не доверяю здесь никому, – сказал он намеренно громко. Видимо, он забыл или не расслышал, что я работаю на Спонти. – Я убежден, что Тома выманили отсюда, возможно, не без помощи персонала. Они это скрывают!

– Весьма сомневаюсь. Я говорил с членом правления школы, который сам совершенно обескуражен. Обстоятельства бегства Тома подтверждают и учащиеся...

– Учащиеся могут бояться отрицать официальную версию...

– Только не те, с которыми я говорил. Если вашего сына похитили, мистер Хиллман, то это произошло после того, как он вышел отсюда. Скажите, у Тома были какие-нибудь преступные связи?

– У Тома? Вы, должно быть, сошли с ума!

– Я слышал, он украл автомашину?

– Спонти вам рассказал об этом? Он не имел права!

– Я узнал это из других источников. Ребята обычно не крадут автомобилей, если у них нет опыта нарушения законов или, возможно, связи с гангстерами-подростками.

– Он не воровал машины! – Глаза Хиллмана забегали. – Он взял ее на время у соседа. То, что он разбил автомобиль, – чистая случайность. Он был слишком возбужден!

Сам Хиллман тоже заметно нервничал. Он буквально захлебывался словами. Рот его судорожно открывался и закрывался, он напоминал большую красную рыбу, попавшуюся на крючок обстоятельств и дергающуюся в воздухе.

Я спросил:

– Что вы намерены делать с этими двадцатью пятью тысячами? Следовать дальнейшим указаниям гангстеров?

Хиллман кивнул и, подавленный, опустился в кресло. Дверь кабинета доктора Спонти открылась. Он, видимо, кое-что слышал. Не знаю только, что именно. Доктор вышел в приемную, сопровождаемый секретаршей и человеком со смертельно бледным лицом.

– Что это за похищение? – спросил он, не слишком естественно понизив голос. – Простите, мистер Хиллман.

Хиллман вскочил и ринулся в атаку:

– Вы все продолжаете притворяться? Я желаю знать, кто взял отсюда моего сына, при каких обстоятельствах и с чьей помощью?

– Ваш сын сбежал отсюда по своей собственной воле, мистер Хиллман.

– И вы умываете руки, не так ли?

– Мы никогда не забываем никого, кто был на нашем попечении, каким бы коротким ни было его пребывание здесь. Я нанял мистера Арчера для того, чтобы помочь нам. Я только что разговаривал с мистером Скуэри, нашим инспектором.

Бледнолицый человек торжественно поклонился. Редкие темные волосы были тщательно зализаны на его почти голом черепе. Он заговорил ясным, ровным голосом:

– Доктор Спонти и я решили полностью вернуть деньги, которые вы заплатили нам на прошлой неделе. Вот чек!

Он протянул листок желтого цвета. Хиллман скомкал чек и швырнул его в мистера Скуэри. Я поднял бумагу с пола и расправил ее. Чек был на две тысячи долларов.

Хиллман выскочил из комнаты. Последовав за ним так быстро, что Спонти не успел преградить мне путь, я окликнул Хиллмана в тот момент, когда он садился в такси:

– Куда вы едете?

– Домой. Жена плохо себя чувствует.

– Подвезите меня.

– Нет, если вы человек Спонти.

– Я сам себе хозяин. А Спонти нанял меня, чтобы найти вашего сына. И я отыщу его, если это в человеческих силах. Но мне нужно ваше содействие. Ваше и миссис Хиллман.

– Что же мы можем сделать? – беспомощно всплеснул он руками.

– Расскажите, что представляет собой ваш сын, кто его друзья, где он живет...

– Какая от этого сейчас польза? Он в руках гангстеров. Они хотят денег. И я решил заплатить.

Шофер, который вышел из машины, чтобы помочь Хиллману сесть, слушал, широко раскрыв рот.

– Все это не так просто, как вы себе представляете, но не будем говорить об этом здесь!

– Вы можете полностью доверять мне, – хриплым голосом сказал шофер, – у меня деверь в патрульной службе. Кроме того, я никогда не болтаю о своих пассажирах.

– Вы больше не нужны, – сказал Хиллман, заплатил шоферу и пошел вместе со мной к моей машине.

– Кстати, о деньгах, – сказал я. – Вы что, действительно намерены выбросить две тысячи долларов?

С тяжелым вздохом Хиллман положил чек в бумажник из крокодиловой кожи, потом закрыл лицо руками, прижался лбом к щитку. Каркающие звуки вырвались у него из груди, будто неистовый ворон разрывал его внутренности.

– Мне не следовало отдавать его сюда, – сказал он наконец, и голос его потеплел.

– Не расстраивайтесь, мистер Хиллман. Давайте посмотрим, что можно сделать. Где вы живете?

– В Эль-Ранчо. Это на полдороге к городу. Я покажу вам, как добраться туда кратчайшим путем.

Из будки вышел сторож, мы обменялись приветствиями. Он распахнул ворота. Следуя указаниям Хиллмана, я поехал по дороге, проходящей сквозь тростниковые заросли, где прижились лишь черные дрозды, затем через безлюдный пригород, загроможденный новыми постройками, и по периметру вокруг университетского городка. Мы проехали мимо аэропорта, с которого только что взлетел самолет. Хиллман взглянул на него так, будто его единственным желанием сейчас было оказаться его пассажиром.

– Почему вы отдали сына в школу в «Проклятой лагуне»?

Он ответил очень тихо и неуверенно:

– Я боялся... Мной, видимо, руководила тревога. Я чувствовал, что должен это как-то предотвратить... Надеялся, что его смогут исправить... что он вернется в нормальную школу через месяц... Предполагалось, он будет учиться на старшем курсе в школе высшей ступени.

– Было ли что-то особенное в той тревоге, которую он вам внушал? Что вы имели в виду, говоря о краже автомобиля?

– Это как раз и был один из его проступков. Но это, как я уже объяснял, не была настоящая кража.

– Вообще-то вы ничего не объяснили...

– Он взял машину Реи Карлсон. Рея и Джей Карлсоны – наши ближайшие соседи. Когда вы оставляете новенький «додж» с открытой кабиной и ключом зажигания, это практически выглядит как приглашение покататься. Я говорил им об этом. Джей согласился бы со мной, если бы не имел на Тома зуб или если бы Том не разбил машину. Все полностью было бы покрыто страховкой, но они отреагировали очень бурно.

– Машина была разбита?

– Да, вдребезги. Я не знаю, как он умудрился перевернуться, но это так. К счастью, он отделался только испугом.

– Куда он ехал?

– Он был на пути к дому. Все произошло буквально у наших дверей. Я покажу вам это место.

– А где он был тогда?

– Его не было всю ночь, но он не пожелал рассказать об этом!

– Когда это было?

– Субботней ночью, неделю назад. Полицейский доставил его домой около шести утра и сказал, что хорошо бы попросить нашего врача им заняться, что я и сделал. Физических повреждений у него не было, но рассудок, казалось, помутился. Он пришел в ярость, когда я спросил, где он провел ночь. Я никогда не видел его таким. Он всегда был очень приятным парнем. Он заявил, что я не имею права ничего о нем знать, что я в действительности не его отец и так далее... После этих слов я не выдержал и дал ему пощечину, а он вообще перестал разговаривать...

– Он не был пьян?

– Нет. Я бы почувствовал запах.

– А как насчет наркотиков?

Он повернулся ко мне.

– Это исключено.

– Надеюсь, что так. Доктор Спонти говорил мне, что у вашего сына была необычная реакция на транквилизаторы. Это иногда бывает у тех, кто привык к наркотикам.

– Мой сын не наркоман!

– В наши дни молодежь часто употребляет наркотики, а родители – последние, кто узнает об этом.

– Этого не может быть, – упорствовал он. – То был просто шок от происшедшего! Доктор Шанли – ортопед. Он не разбирается в психических потрясениях, – продолжал Хиллман. – Во всяком случае, когда я шел к судье, чтобы договориться о залоге, он – врач – ничего не знал о случившемся. Я никому об этом не говорил.

Я молча слушал, как работают стеклоочистители. Зеленые и белые знаки по сторонам дороги сообщали: «Эль-Ранчо».

– Поворот через четверть мили, – сказал Хиллман, довольный тем, что можно изменить тему разговора.

Я притормозил.

– Вы собирались мне рассказать, что произошло в воскресенье утром?

– Нет, не собирался. Это не имеет особого значения.

– Как знать...

Он задумчиво молчал.

– Вы говорили, что Карлсоны имели зуб на Тома?

– Да, это действительно так.

– Вы знаете почему?

– У них есть дочь Стелла. Том и Стелла были очень дружны. Джей и Рея не одобряли этой дружбы, по крайней мере Рея. Так думает моя жена.

Дорога огибала площадку для гольфа. Хиллман указал вперед, на глубокую вмятину в ограждении дороги, возле которой земля не успела еще зарасти травой. Над этим местом возвышалась сосна с поврежденным стволом, кое-где обернутым во что-то коричневое.

– Вот место, где он перевернулся.

Я остановил машину.

– Он объяснил, как это случилось?

Хиллман сделал вид, будто не слышит, и вышел из машины.

– Никаких следов резкого торможения, – заметил я. – У вашего сына большой опыт вождения?

– Да. Я сам учил его водить машину. Мы тренировались достаточно долго. Несколько лет назад специально для того, чтобы сделать из сына настоящего водителя, я умышленно сократил объем своей работы в фирме.

Фраза прозвучала странно. Будто воспитание сына было для его родителей чем-то вроде обязанности. Это удивило меня. Если Хиллман был действительно близок Тому, то почему упрятал его в школу в «Проклятой лагуне» за первый же проступок? Или он что-то скрывает?

– Буду откровенен с вами, – сказал я, когда мы тронулись, – и хочу, чтобы вы тоже были откровенны со мной. Школа в «Проклятой лагуне» – заведение для подростков с нарушенной психикой или для правонарушителей. Мне неясно, чем заслужил или чем вынудил вас Том поместить его туда?

– Я сделал это по его собственной просьбе. Карлсон угрожал ему судебным преследованием за кражу автомобиля.

– Но в этом нет ничего ужасного! Его осудили бы условно, если это был первый случай. Так?

– Конечно.

– Тогда что же испугало вас?

– Я не... но... – Либо он был слишком честен, либо сильно напуган. Фразу он не закончил.

– Что он делал утром в воскресенье, когда вы отправились к судье?

– Ничего особенного.

– Но это «ничего» повлияло на вас так, что вы не можете об этом говорить?!

– Да, верно. Я не хочу обсуждать это ни с вами, ни с кем-нибудь еще. Что бы ни случилось в прошлое воскресенье, это не имеет ни малейшего значения по сравнению с последними событиями. Моего сына похитили. Неужели вы не понимаете, что он только жертва?

Я вновь удивился. Двадцать пять тысяч долларов много для меня, но, по-видимому, отнюдь не для Хиллмана. Если Том действительно находится в руках гангстеров, они потребовали бы намного больше, судя по состоянию Хиллмана.

– Сколько денег вы могли бы собрать, если бы это было необходимо, мистер Хиллман?

Он быстро взглянул на меня.

– Я не думал об этом.

– Похитители детей обычно придерживаются максимальных ставок. И если они в действительности существуют, я постараюсь их найти. Убежден, что вы могли бы собрать гораздо больше двадцати пяти тысяч.

– Да, с помощью жены.

– Будем надеяться, что этой необходимости не возникнет.

Глава 4

Уютная, обсаженная дубами извилистая аллея, поднимаясь вверх, огибала лужайку перед домом Хиллманов. Это была большая старая испанская усадьба с белыми оштукатуренными стенами, орнаментами на окнах из стальных металлических полос и красной черепичной крышей, сейчас тусклой от дождя. Около дома стоял большой черный «кадиллак».

– Я намеревался сегодня ехать на своей машине, – сказал Хиллман, – но не решился. Благодарю вас, что подвезли меня.

Это прозвучало так, словно от меня хотел избавиться. Он прошел вперед. Раздосадованный, я последовал за ним и вошел в дверь прежде, чем он ее закрыл.

Конечно, он был поглощен мыслями о жене. Она ждала его в холле, сидя, подавшись вперед, в испанском кресле. Высокая спинка кресла делала ее на вид более хрупкой, чем она была на самом деле. В гладкой поверхности кафельного пола отражались туфли крокодиловой кожи. В свои сорок лет она была очень красива и изящна.

Весь вид ее выражал полное отчаяние и беспомощность. Она напоминала брошенную, всеми забытую куклу. Зеленое платье подчеркивало бледность лица.

– Эллен?

Она сидела совершенно неподвижно, сцепив пальцы под коленями. Взглянув на мужа, она перевела взгляд на огромную испанскую люстру, опускавшуюся с потолка четырехметровой высоты прямо над его головой.

– Не стой под ней. Я всегда боюсь, что она упадет. Я хочу, чтобы ты убрал ее, Ралф.

– Но это твоя идея – принести ее обратно и повесить здесь!

– Это было так давно. Я полагала, что это пространство надо чем-то заполнить.

– Мы все предусмотрели, она хорошо укреплена. – Он подошел к жене и потрогал ее лоб. – Ты вся мокрая. Тебе нельзя выходить.

– Я только вышла на аллею посмотреть, не возвращаешься ли ты. Тебя долго не было!

– Это не от меня зависело.

– Ты узнал что-нибудь?

– Нам пока нечего ждать. Я отдал распоряжение насчет денег. Дик Леандро принесет их во второй половине дня. Мы тем временем будем ждать телефонного звонка.

– Это ожидание ужасно, ужасно...

– Я знаю. Постарайся думать о чем-нибудь другом.

– О чем же еще?

– О многом... – Он, видимо, хотел что-то добавить, но замолчал. – Тебе, во всяком случае, не следовало бы сидеть здесь, в холодном холле. Ты снова получишь пневмонию...

– Ты преувеличиваешь, Ралф.

– Ну, не будем спорить. Пойдем в гостиную, я приготовлю тебе выпить.

Вспомнив обо мне, он пригласил и меня, но жене так и не представил. Возможно, он считал меня недостойным или, может быть, не хотел, чтобы мы общались.

Чувствуя себя совсем одиноким, я проследовал за ним на расстоянии нескольких шагов в меньшую по размерам комнату, где горел камин. Эллен Хиллман повернулась к нему спиной. Ее муж прошел к бару, находящемуся в углублении, украшенном извещавшими о бое быков испанскими афишами.

Она протянула мне холодную, как лед, руку.

– Вы полицейский? Вот не предполагала, что придется иметь с вами дело.

– Я – частный детектив. Мое имя Лью Арчер.

– Что будешь пить, дорогая? – спросил ее муж.

– Абсент.

– Абсент?

– В нем горечь полыни, это очень соответствует моему настроению. Я добавлю в него немного шотландского виски.

– А вы, мистер Арчер?

Я ответил, что то же самое. Это было очень кстати. Я достаточно насмотрелся на обоих Хиллманов, и они начали действовать мне на нервы. Их старомодная манера общения была почти профессиональна, словно они были актерами и разыгрывали комедию перед своим единственным зрителем. Я не считаю, что старые обычаи лишены искренности, но в данном случае это было так.

Хиллман возвратился в комнату, неся на подносе три невысоких бокала. Он сел за длинный стол, стоящий перед камином, и протянул их нам. Затем пошевелил поленья кочергой. Пламя поднялось. Отсветы огня на миг превратили лицо Хиллмана в жесткую красную маску.

А лицо его жены напоминало безжизненную луну.

– Наш сын очень дорог нам, мистер Арчер. Сможете ли вы помочь вернуть его?

– Попытаюсь. Но я не уверен, благоразумно ли держать в стороне полицию? Я один, и я не у себя дома.

– А в чем разница?

– Здесь мне не от кого получать информацию.

– Слышишь, Ралф? – обратилась она к мужу. – Мистер Арчер думает, что нам следует обратиться в полицию.

– Да, слышу. Но это невозможно. – Он выпрямился и вздохнул так, словно взвалил на свои плечи всю тяжесть этого дела. – Я не буду предпринимать ничего, что могло бы подвергнуть жизнь Тома опасности.

– Я тоже так считаю, – сказала она. – Я решила заплатить, чтобы без шума возвратить его. Какая польза в деньгах, если сын не может их тратить?

Последняя фраза прозвучала немного странно, и у меня возникло впечатление, что Том был центром этих владений, но, безусловно, центром тайным, что он был подобен божеству, которому они приносили жертвы в ожидании явления и, может быть, возмездия тоже. Я начал симпатизировать Тому.

– Расскажите мне о нем, миссис Хиллман.

На ее мертвом лице появились проблески жизни. Но прежде, чем она открыла рот, заговорил ее муж:

– Нет, сейчас не следует вынуждать Эллен говорить об этом!

– Но Том для меня маленькая фигурка в тумане. Я пытаюсь понять, куда он мог вчера пойти и как попал в эту запутанную историю с вымогателями.

– Я не знаю, куда он пошел, – сказала Эллен.

– Так же, как и я, – сказал Хиллман. – Если бы знал, то еще вчера поехал бы к нему.

– Что ж, в таком случае я вынужден вас покинуть. Надеюсь, вы сможете дать мне его фотографию?

Хиллман вышел в соседнюю комнату, скрытую за портьерой. В темной глубине я разглядел фортепиано, крышка которого была открыта. Он вернулся обратно с фотографией в серебряной рамке. Черты лица мальчика повторяли его собственные. Темные глаза выдавали беспокойный характер, если только я не перенес своего впечатления с хозяина дома на его сына. В них просвечивали богатое воображение и интеллект, но рот выдавал избалованность.

– Можно мне вынуть ее из рамки? Или у вас есть фотография поменьше? Ее было бы удобнее предъявлять.

– Предъявлять?

– Да, именно это я и сказал, мистер Хиллман. Я ее беру не для семейного альбома.

– У меня наверху есть фотография поменьше, – сказала Эллен Хиллман. – Я принесу ее.

– Нельзя ли мне подняться с вами? Если бы я осмотрел комнату Тома, это могло бы помочь мне.

– Вы можете взглянуть на его комнату, – сказал Хиллман, – но я не хочу, чтобы вы ее обыскивали.

– Почему?

– Мне это не нравится. Том даже сейчас имеет право на свои тайны.

Мы втроем, следя друг за другом, поднялись наверх. Странно. Хиллман испугался, что я могу что-то найти. Что? Однако заговорить с ним об этом я не рискнул. Он в любой момент мог вспылить и попросить меня убраться из дома.

Пока я очень поверхностно осматривал комнату, он стоял в дверях. Это была спальня, очень большая. Обстановка состояла из простого комода, кресел, стола и кровати, но вся мебель была ручной работы и, видимо, очень дорогая. На столике у кровати стоял телефонный аппарат ярко-красного цвета. На стенах в геометрически точном порядке висели гравюры парусных судов и рисунки Одюбона. На полу – ковры навахо, а на кровати – одеяло, подобранное в тон к одному из ковров.

– Он интересовался судами и мореплавателями?

– Нет, не особенно. Но нередко составлял мне компанию в походах на яхте, когда у меня не было попутчиков. Это существенно?

– Нет, я просто удивляюсь, почему он повесил столько морских гравюр?

– Нет, это не он.

– Значит, он интересовался птицами?

– Нет, не думаю.

– Кто выбирал картины?

– Я, – сказала Эллен Хиллман из коридора. – Я украшала для Тома комнату. И ему понравилось, да, Ралф?

Хиллман что-то пробубнил. Я подошел к окнам; они выходили на полукруглую аллею. Были видны заросли, площадка для гольфа, шоссе, по которому бегали взад и вперед маленькие машинки. И я вообразил, как Том сидит в этой комнате по вечерам и наблюдает за огоньками на шоссе.

Толстая книга с нотами лежала открытой на кожаном сиденье стула.

– Том играл на фортепиано, мистер Хиллман?

– Очень хорошо. Он брал уроки лет десять, но потом не захотел...

– Но к чему теперь все это?! – испуганно вскрикнула жена.

– Что все? – спросил я. – Пытаться получить от вас сведения – все равно что выжимать кровь из камня.

– Я сейчас сама себе напоминаю окровавленный камень, – сказала она с легкой гримасой. – Едва ли сейчас время растравлять старые семейные ссоры!

– Мы не ссорились, – ответил муж. – Это одна из тайн Тома. Я был против этого, и он меня послушался. Закончим разговор на эту тему.

– Хорошо. Где он проводил время вне дома?

Хиллманы посмотрели друг на друга так, словно секрет местонахождения сына был написан у одного из них на лице. Красный телефон прервал немую сцену. Эллен Хиллман была потрясена. Фотография выпала у нее из рук. Она прислонилась к плечу мужа. Он поддержал ее.

– Это не нас. Это личный телефон Тома.

– Вы позволите мне послушать? – спросил я после второго звонка.

– Пожалуйста.

Я сел на кровать и взял трубку.

– Алло?

– Том? – спросил высокий девичий голос. – Это ты?

– Кто спрашивает? – Я попытался сказать это мальчишеским голосом.

Девушка сказала что-то похожее на «ох» и повесила трубку.

Я сделал то же.

– Это была девочка или девушка. Она просила Тома.

– В этом нет ничего необычного. Я уверена, что это Стелла Карлсон. Она звонила всю неделю. – Женщина сказала это с такой злостью, что было очевидно: силы ее успели восстановиться полностью.

– Она всегда так бросает трубку?

– Нет. Я говорила с ней вчера. У нее масса вопросов, на которые я, конечно, отказалась отвечать. Я хотела убедиться, что она не видела Тома. Это так.

– Она знает что-нибудь о происшедшем?

– Надеюсь, нет, – сказал Хиллман.

– Мы стараемся держать это в кругу семьи. Чем больше людей знают, тем хуже... – Незаконченная фраза повисла в воздухе.

Я отошел от телефона и поднял фотографию. Неуверенными шагами Эллен Хиллман подошла к кровати и расправила покрывало на том месте, где я сидел. «Все в комнате должно оставаться на своем месте, – подумал я, – а то божество не снизойдет и не вернется к ним». Поправив покрывало, она вдруг уронила на него голову и стала рядом на колени.

Мы с Хиллманом вышли и направились вниз ждать звонка. Телефон стоял в гостиной, в нише, где был бар, а второй – на буфете, в комнате прислуги. Его я и мог использовать, чтобы параллельно слушать разговор. По пути в комнату прислуги нам пришлось пройти через музыкальную комнату и комнату для приема гостей, превращенную в музей.

Прошлое чувствовалось здесь во всем. Некий трудноуловимый аромат старого времени, казалось, жил в самой постройке с ее темными тяжелыми балками перекрытий, толстыми стенами и глубокими окнами. И все это усиливало сходство хозяина дома со средневековым феодалом. Но в том, как Хиллман исполнял роль идальго, чувствовалась некоторая натянутость, словно средневековый наряд был взят лишь на время костюмированного бала. Он и его жена, видимо, очень неспокойно чувствовали себя в этом доме даже тогда, когда мальчик был здесь.

В гостиной, сидя перед колеблющимся пламенем камина, я задал Хиллману еще несколько вопросов. У них было двое слуг – испанская пара по фамилии Перес, которые ухаживали за Томом с самого раннего детства. Миссис Перес была на кухне, а ее муж уехал в Мехико повидать своих родственников.

– Вы точно знаете, что он в Мехико?

– Да, – ответил Хиллман. – Его жена получила открытку из Синалоа. Как бы там ни было, они оба очень привязаны к нам и к Тому. Они живут у нас с тех пор, как мы приехали сюда и приобрели этот дом.

– Как давно это было?

– Около шестнадцати лет назад. Мы приехали втроем, после того как я вышел в отставку. Я и еще один инженер основали здесь собственную фирму – «Технологическое предприятие». Мы достигли значительных успехов, поставляя военное оборудование, а впоследствии сотрудничая с НАСА. Не так давно я смог выйти в полуотставку.

– Не молоды ли вы для отставки, мистер Хиллман?

– Возможно. – Он отвел взгляд в сторону, дав понять, что разговор о нем самом неуместен. – Я бываю в офисе каждый понедельник, много играю в гольф, хожу на охоту, плаваю. – Выглядел он уставшим от жизни. – Этим летом я обучал Тома высшей математике. Этого не проходят в его высшей школе, а ему понадобилось бы, если бы он поступил в Калифорнийский технологический. Я сам там учился. Мы состоятельные, образованные люди, граждане первого класса...

Этим он, возможно, хотел сказать: как же мог мир впутать нас в такое грязное дело? Наклонившись вперед, Хиллман закрыл лицо руками.

В нише зазвонил телефон. Обегая стол, я услышал уже второй звонок и в дверях чуть не сбил с ног маленькую женщину, вытиравшую руки о передник.

– Я послушаю, – сказала она.

– Нет, я сам, миссис Перес.

Она удалилась в кухню, а я закрыл за ней дверь и осторожно снял трубку.

– ... Что это? – спросил мужской голос. – У вас на линии ФБР или кто-то еще?

Голос был с западным акцентом, немного подвывал и растягивал слова.

– Конечно, нет. Я соблюдаю условия, изложенные в письме.

– Надеюсь, я вам могу доверять, мистер Хиллман? Если я почувствую, что наш разговор подслушивают, я положу трубку, и – прощай, Том!

Угроза эта прозвучала как-то легковесно, со своеобразным привкусом удовольствия, с которым человек вел дело.

– Не вешайте трубку! – Голос Хиллмана был и умоляющим, и недоброжелательным одновременно. – Я достал для вас деньги. Они будут у меня в ближайшее время, и я их передам вам, когда скажете...

– Двадцать пять тысяч мелкими деньгами?

– Нет ни одной купюры крупнее двадцати долларов.

– Не помеченные?

– Я сказал уже, что подчинился вашим условиям. Безопасность моего сына – единственное, что заботит меня сейчас.

– Рад, что вы ясно представляете себе ситуацию, мистер Хиллман. Мне, собственно, не очень приятно проделывать это с вами, и особенно не хочется доставлять неприятности вашему милому мальчику.

– Том сейчас с вами? – спросил Хиллман.

– Более или менее. Поблизости.

– Может быть, мне можно с ним поговорить?

– Нет.

– Откуда я тогда узнаю, что он жив?

Мужчина надолго замолчал.

– Вы мне не доверяете, мистер Хиллман? Я не люблю этого!

– Как я могу доверять... – Хиллман смолк на полуслове.

– Я знаю, что вы хотели сказать. Как можно доверять такому паршивому пресмыкающемуся, как я? А дело не в этом, Хиллман. Дело в том, можем ли мы доверять такому пресмыкающемуся, как ты. Мне известно о тебе больше, чем ты думаешь, Хиллман.

Тишина. Слышно только хриплое дыхание.

– Ну, я могу?

– Что... вы можете? – спросил Хиллман в отчаянье.

– Могу я доверять тебе, Хиллман?

– Безусловно.

Снова тишина. Наконец мужчина заговорил. Голос его стал хриплым.

– Я полагаю, ты сдержишь слово, Хиллман. О'кей. Тебе, наверное, хотелось бы весь день разглагольствовать о том, какое я пресмыкающееся. Но пора вернуться к делам насущным. Я хочу получить твои деньги, но скажу тебе прямо, это не выкуп. Твой сын не похищен, он пришел к нам по собственной воле...

– Я не... – проглотил оставшиеся слова Хиллман.

– Не веришь? Спросишь его сам, когда у тебя будет такая возможность. Но ты от этой возможности сам удаляешься, понял? Я пытаюсь помочь тебе заплатить мне деньги за информацию, вот и все, а ты называешь меня по-всякому, бог знает как...

– Нет, я не имел в виду лично вас.

– Ну, так ты это думаешь.

– Послушайте, – сказал Хиллман, – вы сказали, что пришло время вернуться к делам насущным. Скажите мне, куда и когда я должен принести деньги. Они будут доставлены. Даю гарантию.

В голосе Хиллмана появились резкие нотки. Мужчина на другом конце провода капризно отреагировал на них.

– Не надо сердиться. Я сообщу условия, а ты постарайся ничего не позабыть.

– Давайте, – сказал Хиллман.

– Всему свое время. Думаю, сейчас лучше всего будет предоставить тебе возможность подумать над этим, Хиллман. Спустись со своих высот и постой на коленях. Ты этого заслуживаешь.

Он повесил трубку.

Когда я вошел в гостиную, Хиллман все еще держал трубку в руках. Он растерянно положил ее и направился ко мне, покачивая головой.

– Он не захотел дать мне никаких гарантий относительно Тома.

– Они ничего не сделают. Мы вынуждены положиться на их милосердие.

– Их милосердие! Он разговаривал, как маньяк. Он, казалось, упивался моим... моим горем.

Хиллман опустил голову.

– Вы думаете, Том в опасности? – спросил он.

– Нет. Не думаю, что вы имели дело с явным маньяком, но он выглядел не слишком уравновешенным. Полагаю, он дилетант или мелкий вор, который видит свой шанс на успех в том, чтобы разговаривать так грубо. Это тот же человек, что звонил утром?

– Да.

– Возможно, он работает один. Нет ли какой-нибудь возможности опознать его голос? Был какой-то намек на личные взаимоотношения, может быть, на обиду? Не мог ли он раньше работать у вас?