Текст книги "Неукротимый враг"

Глава 19

С разрешения Бернис Себастьян я закрылся в кабинете и стал дозваниваться в Сан-Франциско, в пансионат Альберту Блевинсу. Сначала трубку долго не брали, потом стали отвечать разные голоса: «Альберт сейчас спустится. Альберта нет у себя, но его ищут. Альберт, вероятно, куда-то ушел, и неизвестно, когда вернется. Видимо, ушел смотреть уличное представление на Маркет-стрит».

Я попросил передать Альберту, чтобы он позвонил мне в Лос-Анджелес на автомат, записывающий все звонки, но сильно сомневался, что он сделает это сегодня вечером.

В моем распоряжении имелся еще один возможный источник информации. Я достал бумаги, полученные мною от Альберта Блевинса, и разложил их на письменном столе Себастьяна. Я еще раз прочел письмо, которое теща Альберта, Элма Р.Краг, отправила ему в 1948 году из своего дома в Санта-Монике по Уэст Капо-стрит, 209.

«...Джаспер и Лорел с ребенком поживут пока у нас, – писала миссис Краг, – а потом Джаспер хочет заняться фермерством».

Я поискал фамилию Краг в телефонном справочнике и позвонил в справочную – бесполезно. Письмо было написано почти двадцать лет назад. Миссис Краг сейчас очень стара или уже умерла.

Выяснить это я мог только одним способом. Пожелав Себастьянам спокойной ночи, я опять поехал по направлению к Санта-Монике. Движение на скоростном шоссе было по-прежнему интенсивным, но ехать было все же посвободнее. Поток ярко горящих фар стекал по Сепульведе искрящимися переливами.

Как ни странно, настроение у меня было отменное. Если миссис Краг жива и в состоянии сказать мне, где расположено это ранчо, то я закончу свое дело к утру. Я даже позволил краешку своего сознания поразвлечься мыслями о том, как я распоряжусь целой сотней тысяч долларов.

Черт возьми, ведь я мог даже поставить крест на своем ремесле, хотя этот вариант вряд ли пришелся бы мне по вкусу. Говоря откровенно, жизнь моя и смысл-то имела только ради таких вот ночей, когда я мчался по распластавшемуся на огромной территории гигантскому городу, отыскивая в нем тончайшие нити, связывающие разрозненные клеточки-судьбы двух-трех человек среди миллионов остальных его обитателей. У меня вдруг возникло безумное желание или, скорее, фантазия дожить до того дня, начиная с которого этот город навсегда станет идеально функционирующим живым организмом, конечно, при условии, что предварительно я сумею отладить все невидимые нейронные связи между населяющими его жителями. Как искусно созданная по частям невеста Франкенштейна.

Свернув с Сепульведы у Уилшира, я поехал по Сан-Висекте в сторону Уэст Капо-стрит. Здание под номером 209 оказалось трехэтажным жилым домом. Свежеоштукатуренный фасад заслоняли пересаженные пальмы, подсвеченные зеленоватым светом прожекторов.

Управляющего домом, пожилого человека в одной рубашке без пиджака, с книгой в руках, заложенной пальцем, я нашел в квартире номер один. Я назвал ему свое имя, а он мне – свое: Ральф Кадди.

Говорил он с южным акцентом, скорее всего – техасским. Над камином висели скрещенные пистолеты, а на стенах – несколько нравоучительных высказываний.

– Здесь когда-то жила некая миссис Краг? – спросил я.

– Верно.

– Вы знаете, где она живет теперь?

– В пансионате.

– В каком пансионате?

– Для выздоравливающих. Несколько лет назад она сломала бедро.

– Это очень плохо. Мне бы хотелось поговорить с ней.

– О чем?

– По семейным делам.

– У миссис Краг нет больше семьи. – И он добавил, застенчиво улыбнувшись: – Если не считать меня.

– У нее зять в Сан-Франциско. И правнук по имени Дэви, бог его знает где. Она говорила когда-нибудь о принадлежавшем ей ранчо в округе Санта-Тереза?

– Об этом ранчо я слышал.

– Вы можете сказать мне, как его найти?

– Ни разу не был там. Оно пошло в уплату за налоги несколько лет назад.

– Вы родственник миссис Краг?

– Не совсем. Я был тесно связан с их семьей. Да и сейчас связан.

– Вы можете дать мне адрес ее пансионата?

– В принципе да. А по какому поводу вы хотите ее видеть?

– Сегодня я встретил ее зятя, Альберта Блевинса.

Кадди испытующе посмотрел на меня.

– Он первый муж Этты?

– Верно.

– Ну, и при чем тут ранчо?

– Альберт говорил о нем. Он жил там когда-то.

– Понятно.

Ральф Кадди положил раскрытую книгу обложкой вверх – она называлась «Роль службы охраны в жизни предприятия» – и подошел к письменному столу в противоположном углу комнаты. Вернувшись, он протянул мне листок бумаги с аккуратно написанным адресом пансионата для выздоравливающих в Оквуде.

Пансионат занимал большое здание, выстроенное примерно в двадцатых годах в калифорнийско-мексиканском стиле. Располагался он на обнесенном высокой стеной земельном участке в Санта-Монике. Надо всей подъездной дорожкой образовывали пышный свод итальянские пинии. На освещенной стоянке стояло с десяток легковых машин, а из главного здания доносились звуки музыки. Вполне можно было представить себе, что время повернуло свой ход вспять, и в доме идет вечеринка.

Иллюзия эта начала исчезать уже в огромной приемной. Повсюду группками по двое, по трое сидели старики, беседуя между собой и поддерживая течение жизни. При виде их у меня возникла аналогия с беженцами, которым дали приют в поместье какого-то знатного барона.

Очень современно выглядящая сестра в белом нейлоновом халате провела меня по коридору в комнату миссис Краг. Это оказалась просторная, хорошо обставленная комната – одновременно и гостиная, и спальня. Старая седовласая дама в шерстяном платье сидела в кресле-коляске, ноги ее были укрыты пушистым пледом. Она смотрела развлекательную программу по телевизору. Руки ее с подагрическими утолщениями в суставах держали раскрытую Библию.

Сестра приглушила звук.

– К вам джентльмен, миссис Краг.

Та вопросительно подняла на меня свои проницательные глаза, увеличенные сильными линзами очков.

– Кто вы?

– Мое имя Лью Арчер. Вы помните Альберта Блевинса, который был женат на вашей дочери Этте?

– Ну, разумеется, я помню его. С памятью у меня все в порядке, спасибо. И что там с Альбертом Блевинсом?

– Сегодня я беседовал с ним в Сан-Франциско.

– В самом деле? Лет двадцать не получала от него вестей. Я приглашала его к нам, когда у Джаспера родился сын, но он так и не ответил.

Она помолчала, вслушиваясь в тишину. Сестра вышла из комнаты. Я сел, и миссис Краг наклонилась ко мне, переносясь из прошлого в настоящее.

– Ну, да ладно, а как он сейчас? Все тот же прежний Альберт?

– Вероятно. Я не знал его, когда он был моложе.

– И не много потеряли. – Она улыбнулась. – Муж всегда говорил мне, что Альберт родился слишком поздно. Ему бы быть пастухом-погонщиком в старые добрые времена. Альберт всегда держался особняком.

– И сейчас тоже. Живет в пансионате у себя в комнате совершенно один.

– Ничего удивительного. Ему вообще не следовало ни на ком жениться, не говоря уж об Этте. Поначалу я винила Альберта за тот скандал между ними, когда он швырнул в нее лампой и поджег дом. Но когда я увидела, что моя дочь стала вытворять потом... Это Альберт прислал вас сюда ко мне?

– Не совсем. В ходе нашей беседы он упомянул ранчо, которое вы ему то ли подарили, то ли разрешили пользоваться.

Она резко кивнула:

– Это было в 1927 году, когда Альберт женился на Этте. Сказать вам по правде, самой мне это ранчо до смерти надоело. Я ведь горожанка и была дипломированной учительницей. Двадцать лет возни с курами – этого мне было предостаточно. Я заставила Крага переехать сюда. Он получил хорошую работу место сторожа-охранника, на которой и оставался до самой пенсии. А ранчо перешло к Альберту и Этте. Они прожили года два и разошлись. Это ранчо приносило одни несчастья. Альберт рассказывал вам?

– О чем?

– О том, что происходило на этом ранчо? Нет, – она покачала головой, – Альберт и не мог рассказывать, потому что не знает. По крайней мере, всего. Сначала он спалил дом, и Этта сбежала от него. Оставила его с маленьким Джаспером. Когда это случилось, мы с мужем взяли Джаспера и воспитали его, что было нелегко, скажу я вам. Трудный был ребенок.

Потом, когда Джаспер встал на ноги и женился на Лорел Дадни, он вбил себе в голову, что ему нужно вернуться на это ранчо. Но работать на нем он и не думал, понимаете? Считал, что жить там можно недорого, ничего не делать и рисовать себе красивые пейзажики. Ему-то, конечно, жизнь там обходилась недорого, потому что мы с мужем присылали им деньги, после того как он истратил все, что было у Лорел. – Руки с проступающими венами сжали поручни кресла-коляски. – И знаете, как этот наш испорченный внучек отблагодарил нас?

– Альберт мне не рассказывал.

– Джаспер бросил Лорел с маленьким сыном и был таков. С тех пор ни от одного из них я не получила ни весточки. Джаспер, точь-в-точь, как его мать, – я говорю это, несмотря на то, что она мне дочь, – свинья неблагодарная.

Я не стал сообщать Элме Краг ни о смерти Джаспера, ни о смерти Лорел. Глаза старой женщины что-то уж чересчур разгорелись. Она и без того знала слишком много. Она сжала губы, и на лице ее застыло горькое выражение, словно она предвидела свою собственную неминуемую смерть.

Помолчав немного, она спросила:

– Вы ведь приехали сюда не за тем, чтобы мои жалобы выслушивать. Так для чего же вы здесь?

– Хочу увидеть это ранчо.

– Зачем? Земля там истощена. Она и всегда-то была не лучше, чем полупустыня. Мы разводили там не столько скотину, сколько канюков[10]10
  Канюк – хищная птица семейства ястребиных.


[Закрыть]. А после того как Джаспер и Лорел исчезли неизвестно куда, мы отдали ее в уплату за налоги.

– Я думаю, что сейчас там может находиться ваш правнук Дэви.

– В самом деле? Вы знаете Дэвида?

– Встречался с ним.

Она быстро прикинула:

– Сейчас он должен быть молодым человеком.

– Да, он очень молод. Дэви девятнадцать лет.

– И чем же он занимается? – спросила она с надеждой и интересом в голосе, в котором, однако, не слышалось особого желания знать ответ.

– Да ничем особенно.

– Наверное, весь в отца. У Джаспера всегда были большие мечты, но он палец о палец не ударил, чтобы воплотить их в жизнь. – Развернув одно колесо кресла-коляски, она повернулась ко мне лицом. – Раз вы знаете, где находится Дэвид, то, может быть, знаете, и где Джаспер?

– Нет. И где Дэвид, тоже не знаю. Я надеялся, вы скажете мне, как отыскать это ранчо.

– Скажу, конечно, если его еще ветром не разметало. Родео-сити знаете?

– Бывал там.

– Поезжайте в центр города, то есть к отелю «Родео», а как раз напротив будет управление шерифа. Свернете направо, проедете мимо площадок с трибунами, где проводятся состязания по родео, выедете из города и миль двадцать проедете в сторону от океана, к небольшому селению Сентервил. Я там когда-то преподавала в школе. От Сентервила проедете на север еще двенадцать миль по окружной дороге. Найти ее нелегко, особенно когда стемнеет. Хотите отправиться туда сегодня ночью?

Я ответил утвердительно.

– Тогда лучше спросите дорогу в Сентервиле. Там любой знает, где ранчо Крага. – Она помолчала. – Как странно, что несколько поколений нашей семьи стремятся жить в том месте. Оно приносит несчастье, и вся семья наша несчастная.

Я не пытался оспаривать этого. То немногое, что я знал об этой семье – одинокая жизнь и старость Альберта Блевинса, ужасные судьбы Джаспера и Лорел, разделенные пятнадцатью годами, стремление Дэви совершить насилие, – все это только подтверждало слова миссис Краг.

Она сидела, прижав к груди сухие кулачки, словно ощущая происходящую в себе трудную работу памяти. Она покачала седой головой.

– Я подумала, что если вы увидите Дэвида, то могли бы сказать ему, где находится его прабабка. Но не знаю. У меня есть решительно все. За пребывание здесь я плачу шестьсот долларов в месяц. Скажите ему обо мне, только если он сам спросит. Не хочу, чтобы Джаспер опять сел мне на шею. Или Лорел. Она была славной девушкой, но тоже оказалась неблагодарной. Я взяла ее к себе в дом и сделала для нее все, что могла, а она повернулась ко мне спиной.

– Лорел тоже была вашей родственницей?

– Нет. Она из Техаса. В ней был заинтересован один очень богатый человек. Он и прислал ее к нам.

– Не понимаю.

– Вам и не нужно ничего понимать. Про Лорел я не буду вам говорить ничего плохого. Она хоть и не была мне ни дочерью, ни внучкой, но любила я ее больше, чем кого-либо из них.

Она перешла на шепот. Прошлое залило комнату, словно прилив, весь состоящий из шепота. Я встал и попрощался. Элма Краг подала мне свою сухую ладошку с увеличенными суставами.

– Когда будете выходить, сделайте, пожалуйста, звук погромче. Послушаю лучше, как другие говорят.

Я прибавил громкость и закрыл за собой дверь. Когда я дошел до середины коридора, за другой дверью какой-то старик воскликнул дребезжащим голосом:

– Пожалуйста, не режьте меня!

Старик распахнул дверь и выскочил в коридор. Его обнаженное тело походило на удлиненное яйцо. Обхватив меня руками, он прижался своей почти лысой головой к моему солнечному сплетению.

– Не давайте им резать меня. Скажите им, чтобы не резали, мамочка!

Хотя поблизости никого не было, я сказал, чтобы его не резали. Старичок тут же отпустил меня и вернулся в свою комнату, закрыв за собой дверь.

Глава 20

В приемной количество беженцев, пострадавших в результате войны поколений, сократилось до шести человек. Пожилой санитар спокойно провожал их по своим комнатам.

– Пора спать, друзья, – говорил он.

Во входных дверях показался Джек Флейшер. По глазам и по выражению лица было видно, что он устал и выпивши.

– Я хотел бы видеть миссис Краг, – обратился он к санитару.

– Сожалею, сэр, но время посещений истекло.

– У меня важное дело.

– Ничем не могу помочь, сэр. Решения здесь принимаю не я. Управляющий сейчас в Чикаго, на конференции.

– Можешь мне это не объяснять. Я представитель закона.

Флейшер говорил уже на повышенных тонах. Лицо его налилось кровью. Пошарив в карманах, он вытащил полицейский жетон и предъявил его санитару.

– Это не имеет значения, сэр. Я исполняю то, что мне приказано.

Без всякого предупреждения Флейшер ударил санитара раскрытой ладонью. Тот упал и тут же поднялся. Одна половина его лица стала красной, другая – белой, как мел. Старики молча наблюдали за происходящим. Подобно настоящим беженцам, применения физической силы они боялись больше всего на свете.

Я зашел сзади и захватил шею Флейшера в замок. Он был здоровенный и сильный. Иначе мне было его никак не удержать.

– Это ваш друг? – спросил меня санитар.

– Нет.

Однако в известном смысле Флейшер принадлежал мне. Я вывел его во двор и отпустил. Он выхватил пистолет.

– Ты арестован, – объявил он.

– За что? За предотвращение драки?

– Оказание сопротивления полиции при исполнении служебных обязанностей. – Глаза его сверкали, он говорил, брызжа слюной. Пистолет у него был, похоже, тридцать восьмого калибра[11]11
  Тридцать восьмой калибр – 9,65 мм.


[Закрыть] – достаточно, чтобы проделать во мне приличную дырку.

– Опомнись, Джек, и убери свою пушку. Ты за пределами своего округа, и здесь есть свидетели.

Санитар и его подопечные наблюдали за нами с порога. Джек Флейшер обернулся и посмотрел на них. Ногой я вышиб у него пистолет и успел подхватить его с земли, когда тот бросился за ним. Стоя на карачках, как человек, превратившийся в собаку, он пролаял мне:

– Я тебя упеку за это. Я – полицейский.

– Вот и веди себя соответственно.

К нам подошел санитар. Боковым зрением я увидел лишь, как ко мне приближается что-то бесформенное беловатого цвета. Все внимание я сосредоточил на Флейшере, который поднимался с земли. Санитар обратился ко мне:

– Мы не хотим неприятностей. Вызову-ка я лучше полицию, а?

– В этом нет необходимости. Что скажешь, Джек?

– Черт подери, я и есть полиция.

– А я вообще-то слышал, что ты уже в отставке.

– Кто ты такой, черт возьми? – Флейшер со злостью посмотрел на меня. Его глаза желтовато посвечивали в полутьме.

– Частный детектив с лицензией. Фамилия – Арчер.

– Если не хочешь расстаться со своей лицензией, верни пистолет. – Он протянул свою здоровенную, поросшую рыжими волосами ручищу.

– Сначала лучше поговорим, Джек. Тебе лучше бы извиниться перед человеком, которого ты ударил.

Флейшер болезненно скривил рот. Просить прощения – это для испорченного бывшего полицейского самое непривычное и потому жестокое наказание.

– Извиняюсь, – выдавил он, не глядя на санитара.

– Пожалуйста, – ответил тот и, повернувшись, с достоинством удалился. Стоящие на ступеньках старики двинулись за ним. Дверь лязгнула замками.

Флейшер и я направились к своим машинам. В узком пространстве между ними мы стояли лицом друг к другу, опираясь каждый на свою машину.

– Мой пистолет, – напомнил он мне.

Пистолет находился у меня в кармане.

– Поговорим сначала. Чем сейчас занимаешься, Джек?

– Работаю над одним старым делом, несчастный случай со смертельным исходом, который произошел несколько лет назад.

– Если ты знаешь, что это был несчастный случай, чего ради было его поднимать?

– Я никогда не закрывал его. Люблю все доводить до конца.

Он говорил уклончиво, лишь в общем, избегая вдаваться в детали. Я попытался «помочь» ему:

– Ты знаешь Джаспера Блевинса?

– Нет. Ни разу не встречал такого, – спокойно ответил он.

– Но знал его жену Лорел.

– Может, и знал. Но не настолько хорошо, как некоторые думают.

– Почему ты не предъявил ей для опознания труп мужа?

Ответил он не сразу. Наконец спросил меня:

– Записываешь наш разговор на пленку?

– Нет.

– Отойди-ка от своей машины, а, приятель.

Мы пошли с ним по дорожке. Пинии, образующие своими кронами сплошную арку, словно бы приближали к нам сужающийся свод ночного неба. В почти кромешной тьме Флейшер стал более словоохотливым:

– Я признаю, что допустил ошибку пятнадцать лет назад. Но это единственный промах, который я готов признать. Не собираюсь разгребать всю эту грязь и разбрасывать ее у себя на собственном крыльце.

– В чем заключалась ошибка, Джек?

– Я поверил этой бабе.

– Лорел говорила, что человек, погибший под колесами поезда, не ее муж?

– Она много чего наговорила. И, в основном, все врала. Надула меня здорово.

– Нельзя во всем винить ее. Опознание тела входило в твои обязанности.

– Не надо говорить мне о моих обязанностях. За те тридцать лет, что я проработал в управлении шерифа, под колесами поездов в нашем округе погибла едва ли не сотня бродяг. У одних были при себе документы, у других – нет. У того – не было. Откуда я мог знать, что он отличается от остальных?

– Чем же он отличался, Джек?

– Ты прекрасно знаешь, чем.

– Скажи мне.

– Я сказал тебе все, что хотел. Думал, мы с тобой сумеем понять друг друга. Но ты только берешь, а сам ничего не даешь.

– Ты тоже не дал мне ничего, чем я мог бы воспользоваться.

– А ты мне вообще ничего не дал, – сказал он. – Ну, а какова твоя версия?

– Никаких версий у меня нет. Я работаю по делу о похищении Стивена Хэккета.

– Кого, кого? – прикинулся было он.

– Не надо меня дурачить, Джек. О деле Хэккета тебе отлично известно. Ты читал о нем в сан-францисской газете.

Он повернулся вполоборота и в упор посмотрел на меня в темноте.

– Так это ты висел у меня на хвосте во Фриско? Какого черта тебе от меня нужно?

– От тебя лично – ничего. Твое и мое дело связаны между собой. Маленький сын Джаспера Блевинса, тот самый ребенок, который потерялся в той кутерьме, вырос и стал здоровенным парнем. Вчера он увез Хэккета.

Слышно было, как Флейшер судорожно вздохнул, затем медленно выдохнул.

– В газете писали, что этот Хэккет набит деньгами. – Это прозвучало, как вопрос.

– Набит что надо.

– И этот парень Джаспера Блевинса требует за него выкуп?

– О выкупе речи не было. Я, по крайней мере, не слышал. Думаю, что он хочет убить Хэккета, если уже не убил.

– Боже мой! Он не должен этого совершить! – Флейшер воскликнул это с такой силой, словно под угрозой была его собственная жизнь.

Я спросил его:

– Ты знаешь Хэккета?

– Ни разу в жизни не видел. Но здесь пахнет хорошими деньгами, приятель. Нам нужно объединиться, тебе и мне.

Я не хотел иметь Флейшера своим партнером. Не доверял ему. С другой стороны, он знал об этом деле такое, что было не известно никому из оставшихся в живых. И еще он знал округ Санта-Тереза.

– Ты помнишь ранчо Крага под Сентервилом?

– Да, я знаю, где оно.

– Возможно, что Дэви Блевинс держит Стивена Хэккета на этом ранчо.

– Тогда поехали туда, – сказал Флейшер. – Чего мы ждем?

Мы пошли назад к нашим машинам. Я протянул Флейшеру его пистолет. Глядя на этого человека в полутьме, я испытал такое чувство, словно смотрел на свое собственное отражение в мутном, искажающем изображение зеркале.

Ни один из нас ни словом не упомянул о смерти Лорел Смит.