Текст книги "Розы во льдах"

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

С этого дня Бет начала поправляться. К ней постепенно возвращались силы, и ее комната стала самым оживленным местом в Нилсгаарде – все, кого она хотела видеть, приходили и подолгу оставались здесь. Пауль читал ей книги, играл в шахматы, а иногда, если работы было много, приносил письма и бумаги в ее комнату и занимался за ее письменным столиком из розового дерева, а она просто смотрела на него, сидя в подушках. Дважды ему приходилось отлучаться в Кристианию, и каждый раз по возвращении он привозил подарки, доставлявшие ей удовольствие: английские романы, флакончик французских духов, носовые платки с тончайшими голландскими кружевами и шелковую шаль, которую они разворачивали вместе с Джулианой. Девочка проводила с Бет каждую свободную минуту. Иногда по просьбе Бет фрекен Ларсен вела уроки в комнате. Сиделка не отлучалась от больной, она была постоянно под наблюдением.

Чтобы не вызвать ревность Анны, Пауль тоже привозил ей подарки, но более дорогие: вместо шали – шелковое платье, вместо платков – кружевную блузку. Бет была благодарна ему за это, не желая, чтобы ее пребывание в доме стало причиной чьих-либо переживаний. Анна не часто навещала ее, хотя иногда, повинуясь чувству долга, приносила вышивание и час-другой сидела у кузины. Однако большую часть времени Анна проводила вне дома, ходила на прогулки, иногда ее не было целый день. Даже когда наступила полоса дождей, она брала зонт и упрямо шла на улицу в ливень.

Однажды фрекен Ларсен удалось выяснить, где бывает Анна.

– Она вовсе не гуляет, – с негодованием воскликнула гувернантка, – а ходит в Дом у Черного Залива! Она установила там мольберт и целыми днями рисует.

Бет не могла скрыть удивления:

– Вот как! Она мечтает, чтобы я уехала, тогда старый дом превратится в студию. Когда-то она говорила об этом, но я не придала значения ее словам.

– Я заметила, как она вошла в дом, и отправилась за ней. Она была недовольна, но я сказала, что пришла по вашей просьбе – посмотреть, в сохранности ли рисунки. Могу заверить, что она ничего не тронула.

В тот день, вернувшись к вечеру, Анна сразу прошла в комнату Бет, не сняв пальто и шаль.

– Вы возражаете против того, чтобы я пользовалась студией в ваше отсутствие? – спросила она довольно недружелюбно.

– Вовсе нет, – спокойно ответила Бет. – Но почему вы ни разу не сказали, что работаете в старом доме?

– Когда я впервые решила заняться там рисованием, вы были слишком больны. Я подумала, что раз вы сами заявили о своем решении уехать из Тордендаля, то не будет ничего особенного, если я начну там работать. Возможно, вы уже не вернетесь в старый дом…

– Логично, – Бет пристально наблюдала за выражением лица Анны. – Но скажите, вам действительно ничто не мешает рисовать там? Ничто не отвлекает от работы?

Анна отвернулась к зеркалу, теперь Бет уже не могла видеть ее лица.

– Я не суеверна, если вы это имеете в виду.

Она повернулась, слегка улыбнувшись, но улыбка получилась невеселой.

– Не верю, что призрак Джины мог вернуться и поселиться там. Я говорила вам об этом в день вашего приезда.

– Это не Джина, – возразила Бет.

Анна сняла пальто, хотела бросить его на спинку кресла, но передумала.

– Не Джина? Тогда кто? Последняя обитательница? Или некто из более древних времен?

Бет невольно вздохнула:

– Может быть, та женщина, которая наложила проклятие на дом…

– Ах, вот оно что! – Она нервно сплела пальцы и подошла к кровати. – Все возвращается к той даме. Вы ее видели?

– Я представляю, как она выглядела, хотя она ни разу мне не являлась. Только в мыслях.

– Пауль никогда не поверит вам, но я верю, хотя сама страха не испытывала, а я провела в старом доме много часов.

– Что вы хотите сказать? – спросила Бет, напрягаясь всем телом.

Анна села в ногах кровати, облокотившись о спинку.

– В детстве я часто пряталась в Доме у Черного Залива. Сестры не знали, что я нашла способ пробираться внутрь. Мне хотелось быть подальше от Холстейнгаарда, я убегала при первой же возможности. Меня это место никогда не пугало. Я ненавидела деда за жесткость и несправедливость и спасалась от нее в старом доме. Единственный раз я испугалась в день похорон старой леди из Нилсгаарда. Родственники пришли к Дому у Черного Залива, хотели посмотреть принадлежавшую ей собственность – и мне пришлось спрятаться. Они думали, что им тоже что-то достанется, не знали, что все будет завещано Паулю. К счастью, дом оказался надежно заперт, никто не пытался войти, иначе моим похождениям был бы положен конец.

Лицо Анны стало суровым, черты заострились.

– В день, когда дед готовился навсегда отправить меня из Холстейнгаарда, я тоже пряталась в старом доме, но к тому времени Джина начала подозревать, что я хожу туда, и выдала меня.

– Может быть, поэтому Джина скрывалась там в последний час своей жизни, – заметила Бет. – Вспомнила, что, если бы не она, никто бы вас там не нашел.

Анна пожала плечами, не желая говорить о Джине.

– Не могу передать, что я пережила, когда Пауль отпер дом для вас. Сначала показалось, что я больше не смогу оставаться там наедине с собой. Но потом все вымыли и выскребли, и я снова почувствовала себя дома.

– Как вы думаете, почему мне там всегда было неуютно и неспокойно, а вы ничего этого не ощущали?

Анна поднялась с постели:

– Наверное потому, что я оказалась единственным человеком, который любил этот дом после того, как умерла самая первая его владелица, жившая в средние века…

Она направилась к двери.

– Анна, скажите, как вы проникали в дом?

Анна остановилась:

– Очень просто. Это можно сделать и сейчас. Однажды мы с Зигрид залезли в подвал. На потолке я заметила неплотно прибитые доски. Потом пришла одна и проверила. Отодвинула, а над ними оказались другие, изъеденные жуком. Они легко ломались. Из них был сделан пол стенного шкафа. Я их оторвала. Потом оставалось выдвинуть ящик под кроватью и через это отверстие залезть в дом. Уходя, я задвигала ящик на место.

Пальцы Бет непроизвольно впились в край простыни:

– Вы уверены, что Зигрид неизвестно, как вы пробирались в дом?

– Почему вы спрашиваете?

– Просто хочу знать.

– Зависит от того, рассказала ли ей Джина. Моя добрейшая старшая сестренка шпионила за мной, иначе как бы она узнала, где я прячусь?

Анна вышла; появилась сиделка с подносом в руках. Бет покорно съела то, что было приготовлено специально для нее, и задумалась над тем, не могло ли все странное и загадочное, что творилось в стенном шкафу, быть делом рук Зигрид с целью запугать ее. Поток холодного воздуха всегда шел снизу. Но все равно Бет было трудно поверить в это, и она не могла понять, чем было вызвано появление призрака женщины из далеких времен.

Как-то в один из дней, когда Бет уже разрешили вставать, они с Паулем сидели в гостиной друг против друга. Бет снова заговорила о желании уехать из Тордендаля. Голос ее дрожал, было тяжело принять такое решение. Это означало расставание с Паулем, единственным мужчиной, которого она могла любить до конца своих дней и без которого жизнь теряла смысл.

Он слушал и не спорил. Когда же она сказала, что через три недели будет в состоянии отправиться домой, он откинулся на спинку кресла, помолчал, попыхивая сигарой, и огорошил ее словами:

– Значит, я зря сжег свой домик, который вы собирались снять…

Бет не могла опомниться:

– Так это вы?!

– Когда я узнал, что вы едете в Тордендаль, то сразу по приезде купил этот дом. После беседы с вами на корабле я понял, что только вы можете бросить вызов предрассудкам и поселиться в Доме у Черного Залива. Для этого нужно было лишить вас выбора. Так что в этом преступлении Гарольд Дженсен не виноват. Я не возражал, когда вы обвиняли его, – это было в моих интересах.

– Вы обманули меня! – гневно воскликнула Бет.

– Для пользы дела, скажем так. Ради Тордендаля. Я и сейчас верю, что в вас достаточно силы духа, молодости, жизнелюбия, чтобы снять с Тордендаля давнее проклятие.

– Так вы верите, что проклятие существует?

– Я знаю, что так считают жители Тордендаля, в этом смысле в его существование нельзя не верить, но главным образом предрассудок держится на преданиях и с детства воспитанном ужасе перед Домом у Черного Залива. Невежество питает эти верования, отсюда и вражда между семьями, междоусобицы. От суеверий надо избавляться, они превратили долину в сущий ад. Вот что сделала легенда о проклятии. Помните ужин в честь Благодарения? Половина семей отсутствовала просто потому, что ненависть и вражда не позволяли им сидеть рядом с недругами. Я хотел построить школу, но натолкнулся на отчаянное сопротивление, никто не взялся за лопату. Когда я снял сюртук и начал работу сам, сказав, что найму рабочих на стороне, все заперли детей в домах и неделю не выпускали на улицу, словно демонстрируя, что случится, если школа будет построена. Нужно, чтобы кто-то доказал, что суеверия лживы и абсурдны. Если этого не сделать, страх разрушит будущее долины, как разрушил прошлое.

Бет кивнула в знак согласия.

– И вы решили, что мне, иностранке, под силу снять эту тяжесть с плеч людей, которые живут здесь веками…

– Вы угадали. Если бы вам это удалось, люди не боялись бы новых идей, стали бы как-то по-новому вести хозяйство и возделывать поля, лучше жить, не голодали бы в зимнее время и относились без подозрительности друг к другу и к внешнему миру. Долина гибнет, любая инициатива подавляется в корне. Мало кому удается избежать гнета прошлого.

– Но я тоже верю в старые легенды! Теперь верю, – запротестовала Бет. – Посмотрите, сколько неприятностей я навлекла на невинных людей!

Он в волнении подался вперед:

– Это ничто по сравнению с теми несчастьями, которые повлечет за собой ваш отъезд. Работа сделана только наполовину, ее нельзя бросать!

Бет сжала пальцами виски:

– Но если из-за меня произойдут большие неприятности?.. Кто знает, что может случиться?

– Вы имеете в виду Торденгорн?

– Да. Какую месть он изобретет в следующий раз?

Лицо Пауля было серьезным.

– Однажды часть горы, которая постепенно отделяется уже сотни лет, должна будет упасть. С каждым годом трещина расширяется. Зимой там образуется лед, а к весне она становится еще шире.

– Могла ли трещина возникнуть в то время, когда было произнесено проклятие? – в отчаянии спросила Бет.

– Кто знает? Может быть. Век для таких гор, что минута в нашей жизни.

– Вы хотите, чтобы я вернулась в Дом у Черного Залива? – спросила Бет упавшим голосом.

– Я хочу, чтобы вы остались.

Бет опустила глаза и молча вертела на пальце кольцо с жемчужиной, принадлежавшее раньше матери. Она понимала, что Пауль прав. Она не смогла бы уехать из долины. Это было равносильно позорному бегству. Уступить злу означало придать ему новые силы, к тому же не в ее характере было бежать от опасности. Она останется непреклонной. Любое сражение не обходится без потерь, это естественная цена победы. Если ей суждено пасть на поле боя, как знаменосцу в миг победы, она готова, – если ее гибель поможет избавить долину от проклятия.

Среди хаоса мыслей вдруг отчетливо всплыла одна фраза: «Я хочу, чтобы вы остались.» Она подняла глаза и встретила его взгляд. Пауль пересел на диван рядом с Бет и обнял ее за талию.

– Я люблю вас, Бет, – сказал он, целуя ее глаза, брови, виски.

Наконец они могли высказать то, что каждый чувствовал с первой встречи. Могли отдаться неумолимой силе притяжения, которая влекла их друг к другу. Оба понимали, что в жизни каждого из них раньше не было подобной встречи, что они созданы друг для друга и должны быть вместе, что бы ни уготовила судьба. Теперь они знали, что она им уготовила. За долгие недели болезни Бет их отношения перешли в новую стадию. Оба это осознавали, хотя и не высказывали в словах. И все же что-то удерживало Бет от ответного признания. Борьба с Домом у Черного Залива еще не закончена. Бет решила, что до ее завершения не может принадлежать ему.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

К тому времени, когда Бет окончательно окрепла, в Тордендале стояла глубокая зима. Первые снегопады не могли сравниться с более поздними заносами – высота снежного покрова достигала нескольких футов, арктический мороз превратил водопады в застывшие сооружения необычайной красоты, тончайшей и причудливой формы. Озеро замерзло еще не полностью, хотя лед уже сковал его ближе к берегам. В день, когда Бет должна была снова перебраться в Дом у Черного Залива, пароход отправлялся в последний рейс, следующий ожидался только весной.

Анна проводила Бет по дорожке, расчищенной среди сугробов. В доме было тепло – слуги постарались протопить перед ее приходом. Бет понравились картины Анны – у кузины был незаурядный талант, хотя в написанных ею пейзажах почему-то почти отсутствовала перспектива; было в этих работах что-то неуловимо странное, что Бет не могла выразить словами. На всех картинах были изображены виды Тордендаля, больше в осеннее время, когда Анна находилась в Доме у Черного Залива одна, хотя несколько холстов представляли долину в период первых снегопадов.

– Не стану притворяться, что испытываю большую радость от вашего возвращения – ведь мне придется освободить помещение, – холодно сказала Анна, запаковывая тюбики с краской и кисти. – Для студии дом подходит как нельзя лучше. Но Пауль оборудовал для меня чердак – поставил туда лампу, сделал печь, так что я смогу работать, никого не беспокоя.

Это было компромиссное решение. Бет не присутствовала при разговоре Пауля и Анны, но знала, что кузина впала в ярость, когда узнала о возвращении Бет в старый дом. Какие именно слова тогда говорил ей Пауль, Бет не знала, но подозревала, что он признался в своем чувстве к ней, Бет, потому что Анна замкнулась и была печальна. Бет уже давно замечала эту перемену в поведении Анны: очевидно, кузина сделала нелестные для себя выводы, ибо влюбленным удается скрывать чувства друг от друга, но не от посторонних, особенно если они наблюдательны. Сердце Бет переполняла жалость к Анне – кузина убедила себя в том, что Пауль принадлежит ей и только ей, но эту тему Бет предпочитала не затрагивать, пока Анна не сочтет нужным обсудить создавшееся положение. Анна же молчала. Иногда Бет казалось, что чувство Анны к Паулю есть не что иное, как детское поклонение героической личности, что в душе она осталась подростком, что умственное и нравственное развитие было приостановлено заточением в клинику, где ее общение ограничивалось душевнобольными людьми.

– Я помогу вам перенести вещи на чердак, – предложила Бет.

Анна приняла это как должное, не выразив благодарности:

– Тогда возьмите этот ящик с красками и папку.

Бет умудрилась взять обе вещи и стала подниматься по лестнице, Анна следовала за ней. Поставив ящик и папку на последнюю ступеньку. Бет вставила ключ в замок.

– Осторожно! – Предупреждение донеслось снизу. Обе в испуге оглянулись, Анна выронила мольберт, он загрохотал вниз по ступенькам. Около лестницы, ведущей на галерею, стояла Зигрид, тепло закутанная, бледное лицо ее было напряжено.

– Что тебе нужно? – резко спросила Анна.

– Мои слова относились к Бет, но можешь принять их и на свой счет, – Зигрид стала подниматься. Дойдя до середины лестницы, она остановилась, тяжело дыша, и обратилась к Бет:

– Так это правда? Вы возвращаетесь в этот проклятый дом, а Анна устроила студию на чердаке?

Анна ответила первая:

– Убирайся в свой Холстейнгаард! Мы вправе делать здесь все, что хотим, тебя это не касается.

– Я обязана предупредить несчастье! – в ярости крикнула Зигрид. – Мне кажется, что Бет задумала самоубийство, в которое втянет всех нас.

– Как некогда Джина? – процедила Анна сквозь зубы. – Тебя устраивала смерть сестры и еще больше устроит, если Бет последует за ней.

Зигрид позеленела от злости. Прижав к губам сжатый кулак, она бросилась бежать прочь от дома. Анна устало прислонилась к стене.

– Она ненавидит меня, – прошептала она. – Всегда ненавидела… – Анна с трудом оторвалась от стены. – Положите, пожалуйста, мои вещи на чердаке. Я иду в Нилсгаард.

Бет сделала, как просила Анна, и снова задумалась над странной особенностью ее картин, но объяснение не приходило. Она оглядела чердак. Новая печь поблескивала в углу, излучая тепло. Рядом лежали аккуратно сложенные поленья. Треснувшие стекла в дальнем окне были заменены и теперь давали больше света. Для того, кто не обращал внимания на все еще ощущавшуюся кое-где гнетущую атмосферу, это была отличная студия. Но сама Бет не смогла бы работать здесь.

Бет трудилась за своим столом, когда пришел Пауль. Он был в дорожном костюме, и Бет почувствовала острый приступ одиночества, словно они уже расстались.

– Должен ехать в Кристианию по очень важному и срочному делу, – сказал он грустно. – Пароход отчаливает через двадцать минут, у меня мало времени. Анна сказала, что здесь была Зигрид и угрожала. Это правда?

– Ничего особенного. Все как раньше. Недовольна моим возвращением в дом.

– Гм-м… Я должен узнать, почему Зигрид так рьяно пытается избавить от вас Тордендаль, но уверен, что она делает это не столько для других, сколько для себя. Вы знаете о правах наследования, которые испокон веков существуют в долине?

– Мне известно, что земля переходит к старшему сыну, а если по какой-то причине он отказывается от нее, то к следующему по старшинству и так далее. Дочери получают в последнюю очередь.

– Но если в семье нет сыновей?

– Значит, наследует старшая дочь.

– Предположим, в семье две дочери и обе мертвы на момент наследования? Если у каждой из них тоже есть дочери, кому достанется земля?

– Старшей дочери старшей сестры… – Бет поняла, что он имеет в виду.

– Точно так. В данном случае Холстейнгаард принадлежит единственной дочери старшей из сестер. По закону ферма и земля ваши, Зигрид владеет ими незаконно. Дед думал, что имеет только двух наследниц от младшей дочери, считая, что ребенок старшей дочери умер в младенчестве. Поэтому земля перешла к Зигрид как второй по старшинству, ведь Джина к тому моменту умерла. Зигрид жила в страхе, что правда откроется, и хотела, чтобы вы убрались подальше от этих мест, пока никто ничего не узнал. До ужина в честь Благодарения я и не знал, что ваша мать была старшей из сестер; никто никогда не упоминал ее имени.

Бет почему-то разозлилась:

– Как вы посмели наводить справки?! Какое право вы имеете вмешиваться, не узнав моего мнения? Мне не нужен Холстейнгаард! И никогда не был нужен. Не больше, чем этот проклятый старый дом. Зачем вам понадобилось играть с судьбой?

– Вспомните, сколько зла вам причинила Зигрид. Падение в пропасть. Погубленные рисунки. Оскорбление перед людьми, угрозы расправы. Разве не естественно с моей стороны попытаться защитить вас?

– Это можно было сделать и не проверяя законности наследования Холстейнгаарда! – Бет все еще не оправилась от потрясения, тем более что ее неприязнь к дому предков ставила под сомнение разумность поступков Пауля. – Мне не нужен Холстейнгаард! Я все равно отдам его Зигрид. Когда будете в Кристиании, подыщите мне, пожалуйста, адвоката, чтобы оформить передачу имения…

Бет отошла от него и в отчаянии заходила по комнате.

– Вы понимаете, что говорите? Земля Холстейнгаарда не менее плодородна, чем угодья Нилсгаарда. Она обеспечит вас приличным доходом до конца жизни.

– Это не имеет для меня никакого значения. Я никогда не затяну петлю на шее Зигрид.

– Но это ваша собственность! Вы же не отнимаете то, что принадлежит ей. Холстейнгаард ваш по праву рождения. Он делает вас частью Тордендаля, ваши корни неотделимы от этой земли.

Пауль видел, что затронул больные струнки в душе Бет, в глазах ее появилось выражение горечи и отчаяния, как у загнанного зверька. Он пожалел, что затеял этот разговор, но ради ее же блага не мог поступить иначе.

– В мой первый приход Зигрид встретила меня очень враждебно, – печально сказала Бет. – Была уверена, что я приехала, чтобы предъявить свои права на имение, но сразу изменила тон, когда узнала, что меня интересуют только письма Джины и что я не претендую на Холстейнгаард. Представляю, какое облегчение она испытала. Но из опасения, что я могу передумать, она приняла меры, чтобы заставить меня покинуть Тордендаль, прежде чем я опомнюсь. Основную надежду она возлагала на Дом у Черного Залива и делала все, чтобы выжить меня оттуда. Найдите мне адвоката, пусть займется передачей наследства сразу же! Время бежало быстро. Пауль чувствовал, что Бет еще не простила его.

– Могу я попросить вас об одолжении? Не передавайте никому нашего разговора до моего возвращения из Кристиании.

Бет еще больше вспылила:

– Ну уж, извините! Сейчас же отправлюсь к Зигрид и успокою ее. Месяцами она жила в страхе потерять то, что для нее дороже жизни, теперь я смогу облегчить ее страдания.

– Нет, Бет, нет! Пожалуйста!

Пауль был в отчаянии от упрямства Бет, хотя одновременно восторгался ее щедростью и силой воли.

– Послушайте меня, Бет! Я никогда ни о чем не просил, но сейчас именно тот случай, когда нужно проявить терпение и осмотрительность. Постараюсь вернуться через пару дней, самое большое через три.

Бет была непреклонна;

– Не понимаю, почему я должна ждать, ведь я имею самые благие намерения!

– Нет, Бет, дайте слово, что сделаете, как я прошу! Мне это нужно для своих собственных целей. Ведь вы мне верите?

Раздался отдаленный гудок парохода. Пауль схватил ее за плечи. Она в сердцах сбросила его руки и отпрянула.

– Хорошо. Даю слово, но хотела бы выслушать объяснения.

На объяснения не оставалось времени. Нужно было спешить, но прежде чем уйти, Пауль хотел взять с нее еще одно обещание:

– Не оставайтесь одна на ночь в Доме у Черного Залива. Пусть кто-нибудь ночует вместе с вами. А еще лучше – под любым предлогом переберитесь в Нилсгаард до моего возвращения.

Он быстро поцеловал Бет, у дверей обернулся и повторил:

– Помните, делайте все, как я сказал.

Пауль вышел. Бет в сердцах захлопнула за ним дверь. Но уже в следующую минуту раздражение исчезло. Бет даже хотела выбежать к большому валуну и помахать Паулю, но передумала, решив, что должна наказать его за командный тон. Что за странная просьба, точнее, приказ! Ладно, три дня можно подождать. Но почему нельзя спать одной в доме? Вернуться в Нилсгаард «под любым предлогом» – так он сказал и не объяснил причины. Зигрид ей не страшна, страшны злые чары Дома у Черного Залива. Но ей лучше знать, продолжать борьбу или отступить.

Хорошо, что она не дала ему определенного обещания.

В ту ночь Бет ночевала в старом доме назло Паулю, хотя и с нетерпением ждала его возвращения. Она была полна решимости сразиться с Зигрид, какое бы обличье та ни приняла. Бет весело хлопотала около плиты, приготовила ужин, испекла большой сливовый торт, который научилась делать в Шотландии. Дом наполнился ароматными запахами. Снаружи стоял ледяной холод, хлопьями падал снег, грозя залепить окна.

К утру он покрыл толстым слоем все вокруг и почти полностью засыпал тропинку в Нилсгаард, проложенную накануне. На льдинах водопада, питавшего залив, тоже лежали хлопья снега, да и сам залив превратился в белое поле. Бет не гасила в доме лампы, чтобы в комнате было уютнее, а ей самой – веселее, немного поработала. – сделала несколько рисунков. Часа в три уже начало смеркаться. Бет погасила огонь в печи и решила сходить в Нилсгаард – отнести испеченный торт. Лампу она оставила гореть, чтобы по возвращении не оказаться в полной темноте.

Нилсгаард встретил ее ярко освещенными комнатами. Джулиана и фрекен Ларсен были искренне рады ее приходу, помогли снять покрытый снегом капюшон, перчатки, ботинки. Бет захватила с собой изящные домашние туфли и с наслаждением сунула в них ноги. Между тем Джулиана открыла коробку и замерла от восторга, увидев сливовый торт.

– Клянусь Богом, – воскликнула гувернантка, заглянув внутрь, – какой великолепный торт! Вот уж твой папа полакомится, когда вернется из Кристиании!

– Он приедет завтра, фрекен Ларсен. Сказал – через два дня.

– Что бы он ни сказал, погода распорядится по-своему. Если ветер не прекратится, перевал будет непроходимым. Судя по всему, погода портится и, возможно, улучшится еще не скоро.

Бет почувствовала, как что-то заныло в груди. Пурга не пугала – просто вероятность долгой разлуки обострила сознание собственного одиночества.

В гостиной было тепло и уютно. Портьеры скрывали снежный мрак, в печи потрескивал огонь, от серебряного кофейника исходил аппетитный аромат. Все трое уютно устроились у стола за чашечкой кофе. Женщины беседовали, Джулиана кормила куклу крошками от своего куска торта. Затем все вместе играли в одну детскую игру и увлеклись так, что от волнения даже задерживали дыхание, когда приходилось выуживать маленькую игрушечную фигурку из общей кучки, не задевая другие. Ветер становился все более свирепым, проникая даже в печь через трубу.

– Сегодня вам не придется возвращаться в Дом у Черного Залива, – сказала гувернантка, довольная, что выиграла третий раз подряд.

Бет подошла к окну:

– Ветер может стихнуть. Снег не очень сильный.

– Это плохой признак. Обычно так бывает перед снежными бурями. Сыграем в карты?

Джулиана бросилась за картами, и Бет, которой вовсе не улыбалось покидать теплый уютный дом, присоединилась к веселой игре под названием «счастливая семья» и «щелчок». К вечеру ветер достиг невиданной силы, казалось, что он способен снести все на своем пути. Анна к ужину не пришла.

– Наверное, попросила принести еду в свою гостиную, – сказала фрекен Ларсен.

Все знали, что у Анны есть привычка есть у себя, когда ей этого хотелось.

После ужина Джулиане нужно было идти спать, и Бет повела ее наверх, чтобы уложить. Она согласилась остаться на ночь, утешаясь тем, что выполняет просьбу Пауля. Выйти из дома было невозможно, это означало верную гибель. Снег прекратился, но снежные вихри, поднимаемые ветром, кружили в воздухе.

Бет снова заняла спальню, в которой провела столько дней во время болезни. Экономка принесла чистое постельное белье и даже ночную рубашку Бет, которая находилась в стирке и теперь была гладко отутюжена.

Большую часть ночи Бет спала, но ближе к утру проснулась: ветер превратился в настоящий ураган, как и предсказывала фрекен Ларсен. Слушая завывание разбушевавшейся стихии, Бет представила, что сам Торденгорн издает громкие стоны под бременем непосильной ноши и молит о свободе. Снова нахлынули тяжелые предчувствия; она зажгла лампу, поняв, что больше не сможет уснуть. Стрелки настенных часов показывали только пять утра.

Кто-то тихонько постучал в дверь. Бет не удивилась, увидев Джулиану. Ребенок испугался непогоды – маленькая фигурка в ночной рубашке застыла у порога, прижимая к себе куклу.

– Входи! – позвала Бет. – Простудишься, если будешь здесь стоять.

Девочку не пришлось приглашать дважды. Сдерживая рыдания, она подбежала к постели и примостилась рядом с Бет.

– Ураган скоро кончится, – успокоила ребенка Бет, – а в доме нам вообще ничто не угрожает. Это очень прочный дом, он видел много таких бурь.

Вскоре Джулиана крепко спала, успокоенная словами Бет и тем, что она была рядом. Но необъяснимое гнетущее предчувствие не исчезало, а становилось все сильнее, вызывая смутное ощущение беды и обреченности.

Бет была рада, когда пришло время вставать. Ураган все не утихал, и утренние часы почти не принесли долгожданного света – в доме горели все лампы, как ночью. Джулиана, зевая и протирая глаза, вернулась в свою спальню, где ее ждала горничная. Бет приняла ванну и вымыла волосы, потом сошла вниз, где ее ожидал завтрак. Из окон ее спальни открывался вид на горы, а внизу вовсю хозяйничал ураган, оставляя разрушительные следы. Деревья согнулись, словно в приступе боли. Посреди озера бушевали белые волны, разбрасывая вокруг осколки льда. Никогда еще ей не приходилось видеть озеро столь бурным и неистовым.

Экономка принесла горячий кофе и сообщила, что фрекен Анна не ночевала в своей комнате.

– Я бы и не узнала, что ее нет дома, если бы не прислуга: горничная понесла утром горячую воду для ванны и обнаружила, что комната пуста. Тогда я спросила, и мне сказали, что она не ужинала вечером. Этот ураган лишил слуг рассудка…

Бет разволновалась.

– Наверное, Анна не смогла выбраться из Дома у Черного Залива. Я слышала, как она приходила вчера днем, но не знала, что она еще работала, когда я уходила.

– Неужели она там? Я подумала, что она отправилась к кому-нибудь в гости и заночевала. Ну, в старом доме ей не грозит опасность, стены там прочные. Боюсь только, что она проголодалась, а пока ветер не уляжется, туда не добраться.

Бет вспомнила, что Анна могла проникнуть в гостиную через подвал.

– Я заперла дверь, но она знает другой путь; надеюсь, что догадается им воспользоваться.

– Тогда все в порядке.

Бет оставалось надеяться, что экономка права. Там Анна чувствовала себя дома и не должна была испугаться непогоды.

И все же в Нилсгаарде ощущалось всеобщее беспокойство. Служанки перешептывались и брались за руки при каждом новом порыве ветра. Даже фрекен Ларсен, которая предсказывала ураган, казалась бледнее обычного, когда спустилась в классную комнату перед началом занятий.

– Если бы наша долина была открыта и насквозь продуваема ветром, как большинство долин в Норвегии, буря бы побушевала и в конце концов утихла. Но Тордендаль со всех сторон окружен горами, словно дно овальной чаши, – продолжала она, будто объясняя урок. – Здесь ветру негде развернуться. Когда он дует с северо-запада, как сегодня, то встречает на пути Торденгорн и как бы отталкивается от него, ударяется о другую гору и так далее. К счастью, опыт научил людей строить прочные дома, которые в состоянии выдержать натиск стихии, но боюсь, что все равно будут серьезные разрушения. – Она невольно вскрикнула, когда при новом порыве задребезжали стекла и весь дом застонал, как живое существо. – Милосердный Боже! – произнесла гувернантка и прижала ладонь к губам, не желая показать Джулиане, что боится свирепой непогоды.

Но Джулиана, казалось, не слушала наставницу. Она сидела за партой, слегка повернув голову, прислушиваясь к чему-то в вое ветра. На лице застыло выражение крайней озабоченности, словно она впала в транс. Бет затаила дыхание. Что могло почудиться ребенку в диком вое бури? Уж не женский ли крик, как в ту трагическую ночь?

Фрекен Ларсен перекладывала книги на столе, пытаясь взять себя в руки и успокоиться. Одна книга выскользнула и упала на пол, за ней последовали остальные, произведя не меньший шум, чем ветер за стенами дома. Джулиана вздрогнула, взгляд ее вновь стал осмысленным. Она бросилась поднимать книги.

В этот момент послышался звон стекла – сорванная ветром ветка ударила в окно и разбила его вдребезги. В комнату ворвался вихрь, распахнул дверь. Он раздувал занавеси, срывал со стен карты и схемы. Ворох бумаг закружил в воздухе, лампы и другие предметы падали, разбиваясь, на пол. Люстра, с такой заботой выбранная Джиной, рухнула, чуть не убив гувернантку, и откатилась в угол. Бет схватила Джулиану, протянула руку фрекен Ларсен и помогла ей подняться, потом с усилием раскрыла дверь и вытолкнула обеих из комнаты. По коридору уже бежала экономка и несколько слуг.