Текст книги "Бесполезные ископаемые"

12

Из сотен полуголых раскованных девушек мне нравится одна. Идет себе, улыбается чему-то…

Я увидел её на Explanada del Muelle. Ходил покупать сувениры для жены. А тут – она. Смотрю на нее, а ей хоть бы что. Заходит в магазинчик. Рассматривает платья. Находит одно. Показывает мне. Я киваю – действительно волшебное платье.

«Тоже так думаю», – говорит она и в ту же секунду направляется к кассе. Определенно мне нравятся такие девушки.

Она уходит в примерочную. Переодевается в только что купленное платье и выходит на улицу как ни в чем ни бывало. В этот момент мне страшно хорошо из-за того, что я иду рядом именно с ТАКОЙ девушкой.

Это что-то типа мини-теста. Хотите узнать девушку? Прогуляйтесь с ней по магазинам. Фигня, когда говорят, что нет ничего ужаснее, чем заниматься шоппингом со своими девушками. Там-то и есть вариантик понять, действительно ли она – та самая, твоя. А она и была ТОЙ САМОЙ. Вот только не моей.

– Маркус? Привет, как отдыхается?

– Неплохо.

– Маркус, а почему ты смотрел на меня?

– Я? Когда?

– Ну когда я была вон в том магазине.

– Мне понравилось платье. Я же даже кивнул тебе. Как раз ищу такое же для жены. Хотя…

– Что «хотя»?

– Боюсь, оно не в её стиле.

Я вдруг задумался на пару секунд – а какой, собственно, стиль у Эльзы? Тоска, а не стиль.

– Эй, нет желания где-нибудь посидеть и выпить? Без намеков и подтекстов – еще и дня не прошло, а я уже умираю со скуки. Хочется поболтать с нормальным человеком.

– Я не уверена, что я нормальный человек.

– Ладно, хочется поболтать с человеком, который не очень-то и уверен – нормальный он или нет. С тобой хочется поболтать. Здесь за углом есть неплохое местечко. Паб «Minirock». Иногда я там прячусь.

– От солнца?

– От детей.

Как она выглядела? Вряд ли я в состоянии рассказать. Я же не писатель или поэт какой-нибудь. Вот Рильке, уверен, придумал бы что-нибудь потрясающее. А что написал бы я? Она была красивой. Красивой и точка. В таких ситуациях приходится говорить вот такую банальщину. Потому как, когда тебе что-то действительно очень очень нравится, слова не спасают. Они трусливо разбегаются по кустам. Смотрят из-под веток и думают: «Извини, дружище, сегодня как-нибудь без нас».

Мы сидели в пабе где-то час. Или больше – я не смотрел на часы. Пожалуй, такое случилось в первый раз за последние двадцать лет. «Маркус Бергер не смотрит на часы». Фантастика.

Мы болтали о разной чепухе. О детях, например. Она говорила, что не хочет иметь детей. Приводила десятки аргументов. Не то чтобы мне это нравилось. Наверное, необходимо иметь детей, чтобы понять, нравятся они тебе или нет. Хотя, если честно, что-то было в её словах. Каждый из нас думает только о себе. Конечно, наверное, мы часто думаем о маме, папе, детях, любимой женщине. Но по-большому счету думаем мы о них с точки зрения собственной жизни. Мы тупо не в состоянии жить без мамы и папы, а потому и любим их. Нам страшно без них. НАМ. Понятно, что это как-то запутанно, но, если честно, любим ли мы наших близких так, как любим себя? Я, например, не хочу даже думать об ответе. Потому как давно его знаю.

– Вот ты, Маркус, любишь своих детей?

– Я? Конечно люблю. Но, знаешь, Франц родился, когда мне было двадцать семь. А я в тот год хотел написать хорошую книжку, быть известным писателем. Ну, ты понимаешь. В школе думал, что вот закончу её и напишу роман. Но поступил в университет. Отец сказал: «Не дури. Получи диплом, а потом занимайся тем, чем хочешь». В университете я познакомился с Эльзой. Не знаю, любил ли я её или нет, но мы поженились и…

– Что тебе мешает написать книжку сейчас?

– Мне уже не интересно. Такие штуки необходимо фигачить вовремя. Я вот профукал свой момент. Не поймал его. Лишь схватил за кончик и отпустил. Ну а ты что?

– Я вот платье себе купила… Я хочу не стареть. Скажем так – свой момент я еще не словила. Но точно знаю, когда и где он случится. По большому счету, НАШИ моменты – достаточно предсказуемые штуки. Что-то типа любимого фильма в воскресенье. Только и остается что запастись терпением и попкорном.

– А как же твой друг?

– Какой? У меня много друзей.

– Ну тот, который… Хетаг кажется?

– Кстати, о нем. Он хороший, но… Но он гниет.

– Как это?

– Гниет как яблоко, которое закатилось под диван. Там темно, тепло и уютно. Там ты король. И вот торчит это яблоко под диваном и думает, что оно живет. А оно гниет. Воняет. Из зеленого красавца медленно превращается в дряблое существо.

– Ну тогда я, наверное, уже огрызок.

– Если и так – в огрызке больше витаминов, чем в гнилом яблоке, – сказала она. – Я люблю есть огрызки. Только косточки выплевываю.

Она что-то записала на салфетке, закрывая её рукой. Как в школе, когда не хочешь, чтобы кто-нибудь подсмотрел решенную тобой задачку. Наверное, и ей не хотелось, чтобы я видел то, что она писала. Потом сложила салфетку в маленький конвертик и спрятала в пляжной сумке.

– Я пойду в туалет, – сказала она и действительно ушла в туалет. Я сидел, пил ром со льдом и думал. Черт, кажется, она ждет, чтобы я прочел эту чертову салфетку. Как Эльза. Например, если ей не нравилось то, как я одеваюсь, она записывала это в свой дневник. Она точно знала, что я читаю его время от времени – как бы случайно оставляла его на кухне. А я даже не притрагивался к этому дурацкому дневнику.

Когда Эй вернулась к столику, Маркуса уже не было. Она сидела еще пару минут: наверное, и он решил прошвырнуться до туалета. Но подошел официант:

– Тот мужчина, который с вами сидел, расплатился и ушел. Он оставил вам записку.

Эй глотнула холодного пива и прочитала: «Я бы очень хотел сказать тебе теплые слова. Но, боюсь, они быстро остынут». Потом достала из пляжной сумки свою салфетку: «Жизнь – это бракованный «Лего».

13

К ночи здесь пахнет бензином. Автомобили прижимаются друг к другу. Ловят секунды и пережевывают часы. Их так много здесь, что, кажется: дышишь не воздухом, а выхлопными газами. Птицы пугливо налипают на крыши – то ли от ядовитых испарений, то ли чувствуя дождь, который вот-вот возьмет этот город мокрыми стрелами исподтишка.

Мимо магазинов, ресторанов и баров Veronicas змейками бродят люди. Туда-сюда. Ловятся на дешевые трюки и стеклянные бусы. Рассматривают меню на пальмовых досках. «Ну нет, нереально дорого – идем дальше». Официанты разводят руками.

Такси жужжат, как дикие пчелы, и разлетаются кто куда – пляжи, гостиницы, бордели, клубы, массажные салоны. Сосут нектар и бросаются туда, где еще не были.

Пыль, суета языков и запахов, свежие рыбины на льду, капельки пота на висках, хвастуны в «рей-бэнах» – это Тенерифе.

Мы сидели в клубе «Papagayo» возле «Playa Troya» – еле нашли свободные места. Расположились, кто как хотел. Девушки были в платьях.

Сэм с Джейн пили пиво, Луис – белое вино. Эй взяла лимончелло и кокосовый сок. Я пил ром. О чем мы говорили? Не знаю, кажется, ни о чем особенном.

Много людей пришли на пляж, чтобы посмотреть на закат. Мы сидели на втором этаже, и у нас был хороший вид.

А потом пошел дождь. Косой дождь, который хлестал в лицо. Мы неуклюже переместились за бар, а Эй, глотнув ледяного лимончелло, побежала на пляж. «Черт, смотрите, как красиво».

И это БЫЛО красиво. Закат, который с навязчивой наглостью продирался своими нелепыми цветами через не менее фантастические линии ливня. Красные пластиковые стулья на желтом песке.

Я заплатил за выпивку и пошел к Эй.

– Напиши в своей книжке, что я чокнутая и без морального закона внутри!

Мокрое платье прилипло к её телу, и она блестела от дождя.

– Нет, я так никогда не напишу, – сказал я.

– Погуляем? – сказала она.

И мы гуляли по пляжам. Они переходили один в другой желтой цепочкой, и, казалось, не было им конца. И, наверное, мы знали, что это не так, и любая хорошая штука в этой дурацкой жизни и на этой дурацкой планете заканчивается. Но, когда небо, скалы и пляжи медленно накрывало закатом, не очень хотелось об этом задумываться. Собственно, и думать тут было не о чем – смотри и получай удовольствие.

Мы шли не спеша. И без болтовни. Мне хотелось бы сейчас, очень хотелось бы рассказать о том, как это было тогда.

Песчаный пляж, окаймленный со стороны суши акациями. К берегу лениво подкатывали длинные низкие волны. Ночная прохлада пробегала по телу. Ноги тонули в песке, и, наверное, было бы легче идти по сухой части – там, где грунт затвердел от соли и солнца. Но мы шли и шли по той тоненькой мокрой полоске – страшно хотелось песка и волн. Эй уже немного загорела, и лицо у неё было очень свежее. Волосы падали ей на глаза, и, когда мы были близко, я чувствовал запах её соленых плеч. Временами она останавливалась, смотрела куда-то и улыбалась, слегка прищурившись. Я не спрашивал, куда она смотрит: не очень и хотелось портить эту сногсшибательную картинку своими глупыми вопросами.

«Ты забыл написать, как шли по пляжу, увязая в песке, след в след – ногой в мокрую песочную ямку, словно выемка между ключицами. И еще. Дождь и красные стулья на желтом песке. Это было прекрасно».

Но я, конечно, так никогда не напишу.

Когда мы с Эй вернулись в клуб, там уже играл диджей, и люди танцевали в центре зала и на балконах. Сэм танцевал с Джейн. Луис вертелся возле какой-то блондинки.

Эй пошла в туалет, а я сел за наш столик. Глотнул немного виски из стакана Луиса. Диджей поставил «Last Christmas» Джорджа Майкла.

Не сказать, что я люблю эту песню. Но каждый раз, когда слышу её мелодию, хочется плакать. То ли от зависти, то ли от тоски. «Last Christmas I gave you my heart, but the very next day you gave it away. This year to save me from tears I’ll give it to someone special».

Как много их было – никчемных «someone special»? Где они теперь? Ау! Кто-нибудь из вас помнит меня? Неужели я был так плох? Есть ли хоть секунда вашего существования, когда вы думаете обо мне: как я, где я, хорошо ли мне? «Someone special». Плохие вы «someone special» – вот что я вам скажу.

Случается с вами такое: заходите в кафешку какую-нибудь, выбираете хороший столик с видом на море или еще что-нибудь, садитесь. И тут подбегает официант и говорит: «Извините, но этот столик зарезервирован». Или находите джинсы в магазине и понимаете – хочу их. Спрашиваете свой размер, а продавец пожимает плечами: «К сожалению, ваш размер закончился». Понимаете, так и с девушками: лучшие из них зарезервированы. Только и остается прихватить себе какой-нибудь обычный вариант – девушку-столик возле туалета. И внушать себе полжизни, что она – та самая, «someone special».

Иногда мне кажется, что в случае с Эй я внаглую сел за зарезервированный столик. С видом на море. Сказал официанту: «Я совсем ненадолго. Попью кофе и уйду». И вот пришло время уходить. А я не хочу.

– Что-нибудь будешь? – спросил Сэм. Джейн уже танцевала с кем-то другим.

– Возьми-ка графин граппы, – сказал я и дал Сэму деньги.

Когда, наконец, закончился дождь, мы, допив свой последний алкоголь, пошли домой. Луис с Эй немного отставали – о чем-то говорили, но мы их не слышали.

Мы переоделись, взяли плавки, купальники, бутылку водки и рванули на пляж «Las Vistas» в Los Cristianos. Там никого не было, кроме одной женщины и одного мужчины. Они сидели в шезлонгах и пили вино. Мы расположились ближе к скалам и видели лишь их силуэты. Сели на песок, пили и трепались. После дождя песок был влажным и, чего уж там, океан тоже был немного влажным.

14

Мы уложили детей и, прихватив бутылку вина, пошли на пляж: Эльзе захотелось романтики.

Я подтащил шезлонги ближе к воде, открыл вино и разлил его по бокалам. Эльза сняла футболку и осталась в одном купальнике.

– Ничего, если я сниму лифчик? – сказала она.

– Как хочешь, – сказал я и глотнул вина.

– Ну а ты? Ты хочешь?

Я знаю, ей не понравится любой из моих ответов. Скажу «хочу» всплывет история прошлого лета, когда я пьяным целовал её груди на глазах у детей. Ну а на «не хочу» я… Я боюсь представить, что будет, если я скажу «не хочу». Такая она, моя Эльза. Бывает спросит: «Как думаешь, я – толстая? Только честно». И я честно отвечаю: «Знаешь, пожалуй, немного толстая». Ну и пошло-поехало – «Толстая? Ты сказал, что я ТОЛСТАЯ? Так иди и найди себе худышку, которая нарожает тебе детей». Сидишь и думаешь: «Зачем же ты спрашиваешь тогда». Ну вот я, например, не спрашиваю же её, есть ли у меня живот или нет. Я и без нее вижу, что есть. Для чего мне спрашивать её об этом?

– Слушай, а давай бросим монетку.

– Что?

– Ну смотри, если «решка», ты…

– Боже, ну и придурок! К черту тебя! К черту этот лифчик! Я свободная женщина!

Большая луна висела над нами. Звезды разбежались как дети в детском саду – кто куда. Мы сидели, пили вино и смотрели в океан.

– Зайду-ка я в воду на секунду. Очень хочется, – сказал я и налил себе еще вина.

Было душно, чувствовалось, что вот-вот опять будет дождь. В ночном воздухе трещали цикады, и это было неплохо. Я вошел в воду и смотрел на фейверки.

На пляж спустилась компания. Мужчины и женщины.

Они шли, смеялись и толкали друг друга в сторону океана. Я видел их белые лица, и белая зависть накрыла меня ледяной волной.

Потому что с ними была Эй.

– Катастрофа, – сказала Эльза.

Катастрофой и не пахло. Пахло апельсинами, гнилыми бананами и морем. Пахло алкоголем и небесными фонариками. Пахло неплохо.

Они расположились недалеко от нас. Сдвинули пару шезлонгов, разложили бутылки и сели на песок.

– Варвары, – сказала Эльза. – На пляже миллион шезлонгов, а они голыми задницами на песок. Ты видел это – голыми задницами. Алкоголики и варвары. Индейцы пираха.

– Пираха? Что за индейцы такие? – я сел на шезлонг и потянулся за бутылкой.

– Есть такое маленькое племя тупиц. Где-то в Боливии. Самая тупая нация на Земле – спят урывками по 20—30 минут, едят один раз в день, бесконечно пьют и называют других «безмозглыми идиотами».

Я медленно напивался и смотрел на Эй. Они сидели со стороны Эльзы, и мне было удобно. Я смотрел на Эй через Эльзу. На Эй был черный купальник – тоненькая ленточка на груди.

Они пили водку. Пили из бутылки, передавая её друг другу. Много смеялись. Эй много смеялась. Я не видел её такой. Я и видел-то её каких-то пару раз. Она смеялась и пила из бутылки. Когда я в последний раз пил из бутылки? В семнадцать? Точно, мы как раз поехали в Инсбрук на концерт Скотта Уокера. Распили бутылку шнапса еще в поезде. Черт, как же хорошо мы пили тогда.

А потом снова пошел дождь. Он лил как бешеный. Мы раскрыли зонт – оставалось немного вина.

– Тебе не холодно? – спросила Эльза.

– Нет, нормально, – сказал я.

Эй и её друзья побежали в море. Плохая идея прятаться в море от дождя, вот только есть ли смысл в ХОРОШИХ идеях?

Мы с Эльзой молча смотрели на них. Я глотнул из бутылки и сказал:

– Пираха… Ну и что с того, что «пираха»? Они живут! Живут. Приезжают налегке, напиваются, хамят, дерутся. «Варвары». Если хочешь знать, они…

– Что «они»? Если они тебе так нравятся, иди к ним. Ты же этого хочешь?

– Ладно тебе, ничего я не хочу. Одевайся, пойдем уже домой. Я тебя хочу. В гамаке на веранде.

– Честно?

– Честно, – сказал я.

Во вранье есть своя романтика. Определенно есть.

15

На следующий день трещала голова и хотелось как в кокон закутаться в одеяло и смотреть на мир безразличными глазами. Не было даже желания идти на серф. Не хотелось позориться.

В комнату зашел Сэм. Принес две бутылки «San Miguel».

– Просыпайся, пьянчуга. Мы идем завтракать и валяться на пляже.

Я глотнул холодного пива, натянул на себя шорты, взял чистую футболку и пошел в ванную. Было лень принимать душ, и уж тем более – принимать какие-то решения. Завтракать так завтракать. Пляж так пляж. Пока я чистил зубы, Сэм смотрел телевизор и рассказывал хронологию вчерашнего дня. Я давно заметил, что похмельные истории никогда не бывают грустными. И даже грустные штуки рассказываются смешно. «Джейн танцевала с каким-то итальяшкой. Я подошел к ним и блеванул на его мокасины». Очень трогательно.

Мы завтракали в болгарском ресторане на набережной. Я сидел между Сэмом и Джейн. Луис ел лобстера, для Джейн и Эй принесли салаты, а мы с Сэмом взяли 300 грамм болгарской ракии. Пили и закусывали овощами.

Мы молчали, но каждый из нас молчал о своем. Каждую минуту в небе улетали и прилетали самолеты, яхты маленькими точками одна за другой уходили за линию горизонта, пляж медленно заполнялся голыми телами, и ленивые испанские полицейские лопали эскимо на скамейках возле аптеки.

– Лобстер – единственное существо, которое не чувствует боли, – сказал Луис.

– Никакой? – спросила Джейн.

– Никакой, – ответил Луис.

– То есть даже сейчас, когда ты раскалываешь его на кусочки этими чудовищными щипцами, он ничего не чувствует? – сказала Эй.

– Сейчас-то он мертв. А мертвыми и нелобстеры ничего не чувствуют. Ни боли тебе, ни счастья. Пустота.

– Эх, хорошо быть мертвым лобстером, – сказала Эй и посмотрела куда-то в сторону.

Она захотела выпить, и я налил ей немного ракии. Она выпила и снова протянула шот. Я налил ей еще.

В её поведении не было никаких изменений. По крайней мере, я ничего не заметил. Разве что мешки под глазами, но они были и у Джейн, и у Сэма, и у меня.

Мои-то мешки живут своей жизнью еще с 1992 года. Как-то незаметно появились, мама думала, что со мной что-то не так. Со мной и было «что-то не так» – тогда я влюбился по уши в Мадину с третьего курса. Она курила и пила, а потому и я курил и пил. Глупая ошибка молодости. Из-за нее-то и страдаю до сих пор. Влюбляешься, пьешь, куришь. Так и жизнь проходит. Быстро и бездарно.

Прошлой ночью мы неплохо проводили время. Купались голышом под дождем в океане. Пили водку из бутылки там же, в соленой воде.

Когда Луис вернулся на пляж, чтобы ответить на сообщения, Эй прижалась ко мне, и пока Сэм с Джейн топили друг друга, мы поплыли по лунной дорожке туда, где в воде раскачивался полуржавый бакен. Было тепло. То ли от водки, то ли от Эй. Или от того и другого.

Мы плыли, и она рассказывала о чем-то. О Луисе и его эгоизме: «Представляешь, по утрам он часами разглядывает в зеркале свою задницу». О Сэме с Джейн: «Кажется, они заблудились. Каждый – в своем». Обо мне.

Я тоже о чем-то трепался. Говорил разные глупости, за которые обычно бывает дико стыдно на следующий день. Но вот мне даже сейчас не очень и стыдно за них. Более того, повторил бы их до последней буквы, если б не забыл.

Жаль, что алкоголь стирает милые и не очень штуки. Хотелось бы иметь их в своей пустой голове на случай ядерной катастрофы. Скучно умирать без светлой легкой ерунды прошлого.

А потом мы целовались на глубине, и было странно целоваться в воде. В таком подвешенном состоянии я и живу. Без дна под ногами.

Забыл сказать, у Луиса не было мешков под глазами. Никогда.

После полудня мы пошли в серф-сквот «Derecha del Cartel». На этот раз решил попробовать и Сэм. По дороге мы выпили с ним еще по бутылочке «San Miguel», и от того, что были пьяны, очень долго натягивали на себя гидрокостюмы. Луис ждал нас на песке. Болтал с Эй и Джейн, сидя на доске.

Мы вошли в воду. На этой части пляжа было достаточно мелко, и я, держа доску над головой, двигался медленно, но, по крайней мере, не уставал. Сэм старался повторять за Луисом, но через пару минут сдался и решил остаться на мелководье.

Когда из-под ног ушло дно, я забрался на доску. Луис греб рядом и иногда перед самой волной подталкивал меня левой рукой. Мы плыли так минут десять, а потом Луис показал на надвигающуюся волну, и мы развернули свои доски в сторону берега.

Луис бабочкой размахивал руками, и, как только набегающая волна коснулась его пяток, он резко поднялся на ноги. Я тоже очень старался грести, но немного развернулся влево, и волна шлепнула меня в бок. Когда я вынырнул, Луис был уже далеко. Он скользил по краю волны – уверенный в себе и спокойный. Соленые брызги взлетали до колен, и тело его сливалось с воздухом и солнцем. Он не боролся с волной. Он обманывал её.

Я забрался на доску и поплыл чуть дальше. Туда, куда накатывала следующая волна. И когда она бросила меня в сторону пляжа, я поднялся на ноги и скользил метра три. А потом потерял равновесие и снова плюхнулся в воду. Доска своим днищем задела голову, а один из «финнов» прошелся по носу. Из-под содранной кожи потекла кровь, и я поплыл к берегу.

– Ну вот, уже что-то получается, – сказал Луис. Он расстегнул гидрокостюм и спустил его до пояса. Как Патрик Свейзи в «На гребне волны».

Я вышел из воды и сел на мокрый песок. Отстегнул трос на ноге и вытер нос рукавом гидрокостюма.

– Ни фига не получается, – сказал я.

В бунгало, когда мы переоделись и заплатили за доски и гидрокостюмы, девушка на кассе дала мне йод и пластырь. Порез был ерундовый, но выглядело это ужасно. К тому же, нос еще и опух.

Джейн с Эй валялись на пляже, и мы пошли туда. По дороге заскочили в магазин. Купили воду, мороженое и сигареты. Люди пялились на мой нос, а какой-то мальчишка шел рядом и снимал меня на телефон. Даже не прятался.