Текст книги "Влюбленный"

6

Что-что, а уж этот день у меня пройдет довольно типично и безрадостно, думал я, но, как всегда, ошибался.

Безрадостно должен был он у меня пройти потому, что вот уже несколько дней, как я на посту, а в педагоги идти ко мне никто не рвется. Сдавать экзамены наши выпускники сегодня тоже не будут, это я знал точно, ибо уходя каждый раз, это проверял. Многие из них заходили ко мне поболтать, сдавая свои ГОСы, и я отслеживал их, и ждал их, ибо мне было одиноко и скучно без их нервов. И, наконец, оттого мне безрадостно было, что, имея сотовый телефон полный денег на счету, я позвонить даже не могу никому, а этот выхухоль, живущий на аске, сейчас на очередном свидании кадрит очередную кралю. И как грустно мне стало, что зареветь захотелось, как брошенной пятнадцатилетней девчонке. Грустно от одиночества! «Но ничего. Этот день мне нужно просто пережить! Зато он спокоен как ни один другой! Все в порядке. Сиди себе и сиди, а то прыгал бы сейчас где-нибудь в лесу с этими детишками с лагеря!» – подумалось мне, – «Ногу бы еще сломал, не приведи Господь! Они наверняка сейчас там локти кусают, одногруппницы мои! Или экзамены учи – трясись. Мне все же лучше! А завтра ко мне все заглянут, и Гренуй расскажет о своем свидании, и целая армия нервных девчонок будет просить меня о том, чтобы я успокоил их перед экзаменом!

Побродив так в раздумьях минут пять, я вышел сначала к вахтеру – поболтать, а затем выглянул на улицу скурить пару, тройку ароматных сигарет. Но покурив, я чуть-чуть позволил себе полюбоваться во всю цветущей в городе весной и нехотя вернулся на свое место. Там звонил телефон.

– Приемная комиссия! – взял я трубку, – перезвоните еще раз!

Как всегда, требовалось директора. Секретарша, наверное, куда-то вышла и, как обычно к телефону некому было подойти.

Я вернулся на место, раскрыл газету, лежавшую у меня на столе, и тут, откуда не возьмись, явился Гренуй.

– Привет! – громко объявил он о своем никому не нужном возвращении.

– Здорово! – ответил я и посмотрел на него подозрительно, – А отчего ты не на свидании?

И Гренуй с чувством выкрикнул непечатное слово, которое означало, что его жестоко провели.

– Прихожу я туда, – говорит мне Гренуй, – В парк. Жду её, высматриваю везде, а её нет! Не пришла!

– Ты ей звонил? – осведомился я.

– Конечно! Я ведь сначала подумал, девушка, не прилично не опоздать! В Испании-то все опаздывают – у них там так принято! (Гренуй имел предков – прабабушку из Испании и сколько я его помню, всегда мечтал выучить язык этой страны, съездить туда и еще что-то, но естественно, у него все руки не доходили, и времени не хватало). И я ждал полчаса. Побродил. Потом звоню – мало ли что с ней?

– И?

– Не дозвонился! А потом sms-ка приходит, что, извини, мол. Я передумала. Не хочу общаться!

– Жестоко! – констатировал я, удивляясь смелости девчонки, а сам в душе радовался его первому провалу.

– Ага!

– Ну, не отчаивайся!

– Не буду, друг! Не буду! – отвечает мне Гренуй, шмыгает носом и уже тянется ручонками к моим старым записям о поступлении абитуриенток и папкам с их личными данными.

– Нет! Все то же, – зеваю я и говорю, – самому скучно!

И тут к нам тихо-тихо стучится какая-то девочка. «Абитуриентка?! Неужели абитуриентка!» – и я набрасываюсь на неё, как голодающий на кусок хлеба, – «Наконец-то!»

Она подходит, садится. И тут у меня возникает блестящая мысль побаловаться. Я отвожу Жана-Батиста в сторону, чем-то быстро объяснив это девушке, и говорю:

– Хочешь побыть вместо меня?

– Но… – пугается Гренуй.

– Брось! – говорю я ему, – Директора нет! Нечего бояться. Пообщайся с девочкой! А я рядом посижу, как твой ассистент и подсказывать буду, что б ошибок не наделал.

– Серьезно?

– Угу.

И я посадил Гренуя вместо себя, себе оставив лишь заполнение документации. И так день у нас не скучно пролетел. И печалиться об Ире Гренуй перестал.

7

Почему-то этим утром у меня было плохое настроение. Может быть, я по ошибке забылся, встал ни с той ноги (обычно я сразу на обе ступаю, чтобы вдруг чего не), может быть, смеялся слишком много вечером, ибо кто-то за пивом мне травил анекдоты, а может и пиво виновато – слишком его много, и образовалась у меня что-то вроде похмелья.

Этим утром я решил начать новую жизнь. Послать все куда подальше и начать. Сломать, сжечь мосты, связывающие меня с плохим и все тут! Например, я решил перестать строить планы. К чертям их строить, если ровным счетом ничего из того, что я запланировал, у меня не выходит, потому как все портит либо Гренуй (его всегда нужно спасать), либо родители (именно тогда они вспоминают, что я совсем о них забыл), либо девушка (ах, да, у меня свидание с Алинкой!).

Но в тот день я пришел на практику, спрятал под стол бутылку кваса и лимонный пирог (это мне полагалось к обеду), проверил мобильный телефон на наличие сообщений или звонков и сел за стол ждать неприятностей.

Неприятностей никаких не было, потому как ровным счетом не было ничего. И я по привычке ждал обеда и злился на родителей современных девятиклассников. Именно тех, у кого дети учатся на двойки и в десятый класс их все равно не берут. Но вот почему они бродят, обходят все полуразвалившиеся школы этого несчастного города, пытаясь этого своего беспросветно глупого ребенка куда-нибудь запихнуть. Не лучше бы им его нам отдать, в добрые руки, и сделать из него педагога, чем позориться позже тем, что он у вас все равно не сдаст, этот чертов ЕГЭ!

Но к нам идут только к концу июля! Когда отовсюду их (девятиклассников) вышвырнут. Когда не сдадут они никакие (одиннадцатиклассники) ЕГЭ или сдадутс горем пополам, но до того позорно, что ни один институт сей результат не осмелится принять. В июле они придут к нам! Но меня в этом месяце уже не будет, вот в чем дело! Я не смогу вдоволь насладиться своей практикой. Я не смогу познакомиться со всеми приходящими сюда девушками и, вполне возможно, я упущу свою любовь. Нам не дадут встретиться.

«Была б воля», – думаю я, – детей самих выбирать себе будущую профессию, я уверен, что страна полна бы была людьми рабочих специальностей! Школьники, вместо того, чтобы сидеть на шее у родителей еще семь лет (в школе и в институте, которые их мама с папой по блату засунули), они с энтузиазмом бы шли работать! И становились бы теми людьми, которых так не хватает нашему государству сейчас. А так они лишь привыкают сидеть на шее у родителей и предпочитают делать это и после, как получат бесплатное российское образование, о котором и не подозревали никогда (они скромно мечтали водить большой мусоровоз, например, или вкусно готовить своему мужу, как мама), когда изучат предметы, которые им не нужны вовсе (кроме физкультуры и информатики). Или из-за отсутствия опыта работы после ваших ВУЗов никто не возьмет просто напросто, и они опять будут сидеть».

«Но что-то я разрассуждался сегодня!» – решил я, – «Размечтался!», – и посмотрел на часы.

– Ого! На государственных экзаменах в следующем году бы так рассуждать! – сказал я себе вслух, ибо уже было время идти на обед.

Вот сколько я просто сидел и шевелил своими серыми клеточками, от нечего делатьругая правительство и беспутный народ (но они не виноваты, у них сил нет бороться с чем-либо). Хотя, в принципе, все его ругали только от того, что им попросту нечего было делать, не беда!

Я только собрался уходить прогуляться (настроение мое от ворчания улучшилось, да и что тут было делать – пора на свежий воздух!), собрал вещи, открыл форточку проветрить помещение, как ко мне вошла Ира. Вошла Ира (та самая, что Гренуй на свидание приглашал), и я на неё уставился, а она засмущалась, подошла к середине кабинета и произнесла робко очень тихим голосом:

– Здравствуйте. Я вот документы принесла.

У меня отвисла челюсть. Та ли эта замухрышка была передо мной, что пару дней назад явилась поступать педагогом, засунув палец в рот и уставившись в пол, как провинившееся детсадовское дитя? Она ли была передо мной, эта ли прелестница? Эта принцесса? Не сестра ли её сейчас ко мне явилась или кто другой поприличнее внешне? И я осведомился уточнить:

– Ирина?

Девочка кивнула:

– Королёва.

Ну и платье же на ней было, я вам доложу. Я только и смотрел на это платье. И на фигурку. И на ножки. И на личико. И на руки после. В общем. Я пялился на неё всю! Но она, наверное, подумала, что я смотрю на неё как на дуру, не поняла, что я ею любуюсь, поэтому сразу же стала бормотать:

– Я хотела принести документы раньше, – чуть слышно прошептала она, – Но… Мы ездили в деревню. В огород… Да и аттестаты в школе все не выдавали, пока не отработаешь…

– О, нет, нет! Это ничего! – поспешил я её успокоить, – садись. Я сейчас напишу тебе расписку, что взял твои документы, и отпущу. Все в порядке, не переживай!

Она дала мне документы, но не присела. От этого мне было неловко и я, чтобы не заставлять девушку стоять в ожидании, быстро, трясущейся рукой, заполнял вверенные мне ею документы в бланк расписки, а потом вручил его ей. Я коснулся ее руки краем своей, когда делал это. От неё веяло прекрасными духами и свежестью весны.

Потом она бросила мне все такое же робкое «спасибо» и быстро вышла. Я хотел проводить её взглядом, может быть, даже выйти на улицу и проводить её своим взглядом до тех пор, пока она не скроется из доступного мне с крыльца учебного заведения вида. Но, к несчастью, приехала директриса и зашла ко мне в кабинет, как только Ира вышла.

– Роберто! – и бу-бу-бу и бу-бу-бу, которое для меня теперь не имело никакого значения, ибо я влюбился по уши в ушедшую только что и был погружен мыслями в молитву, просящую у Бога её непременного поступления к нам – что еще надо-то?

8

И вот, наступили времена, когда в моей душе засветило солнце. Каждый день для меня был светел и радостен, и я даже не смотрел в окно определить, таков ли он для других. Ведь не важно, когда любишь, снег дождь там к чертям или град? Ведь влюбленным так приятно ласкать друг друга и улыбаться прохожим, даже если где-то поблизости извергается вулкан, землетрясение и все крушится к чертовой матери и через пару секунд ни их самих, никакой любви между ними не будет. А им фиолетово, они любят, как сумасшедшие! Именно так все показывает в фильмах-катастрофах Голливуд.

«Но ведь серьезно же, – думаю я мечтательно, – Серьезно! Разве влюбленным нужно когда-то бывает что-то, кроме любви? Разве сердце думает? Конечно же, нет. Оно даже не чувствует никакой опасности и тревоги за что-то, кроме объекта своей страсти и самой страсти.

Я больше не смотрю в окно и не отыскиваю красивую девочку познакомиться. Я больше не отыскиваю абитуриентку, с которой можно замутить. Я смотрю на неё жалобным взглядом и думаю про себя: «Господи, девочка, какая же ты жалкая!» Я мысленно перебираю ее все недостатки и говорю про себя, что моя Ирина идеальна, что ей до неё еще очень и очень далеко, и еще, что мне жаль её, потому что такую девочку, наверное, никто не любит и никогда не полюбит, а если и полюбит, то все равно это буду не я, в смысле тот человек её никогда так сильно не полюбит, как сильно и безумно люблю свою Ирину я сейчас. А если попадется мальчик, то я тем более жалею его, ибо сужу по себе: «Бедненький ты мой! Ха-ха!» – издевательски ржу я над ним, – «Наверное, ты в педагогический пришел искать нормальных девчонок. Ты думаешь, здесь водятся самые скромные и воспитанные красавицы? Ха-ха! Как же ты ошибаешься, мой маленький, очень наивный парень!»

Все это время, пока я нахожусь на практике, я даже и не думаю о том, как хорошо на улице, тем более, как прекрасно где-нибудь на природе, где сейчас молодежь тусуется и кайфует под пластинки Боба Марли без меня. Мне хорошо здесь, мне нравится скука, мне нравится это учебное заведение, чьи стены дают мне тишину и душевное спокойствие, не мешающее мне утонуть в своих мечтаниях о ней, о том, как у нас все будет, как мы познакомимся с окончанием лета!

Часть II. ПРИЗНАЙСЯ В ЛЮБВИ – И ТЕБЯ НЕ ПОЛЮБЯТ!

Самым действенным средством от любви по-прежнему является ответ на неё.

Автор неизвестен

Звездная ночь. Самое подходящее время. Ужин при свечах. Уютный итальянский ресторанчик. Маленькое черное платье. Роскошные волосы, блестящие глаза, серебристый смех. Вместе уже два года. Чудесное время! Настоящая любовь, лучший друг, больше никого. Шампанского! Предлагаю руку и сердце. На одно колено. Люди смотрят? Ну и пусть! Прекрасное бриллиантовое кольцо. Румянец на щеках, очаровательная улыбка.

Как, нет?!

Лариса Керкленд, Предложение

1

Много я добра набрал с ногами от ушей, с фигуркой скрипки Страдивари и голоском бесстыжих сирен, но её, такой самой прекрасной, самой любимой и привлекательной, как аромат духов от Шанель №5 я не нашел. Я действительно любил Ирину. Не прошло мое чувство, не погасло потом клубных вечеринок и жесткого секса в чужой постели или моем собственном автомобиле после него! Это была чистая, искренняя, не побоюсь этого слова настоящая любовь. Не как у Ромео с Джульеттой, не как у Сида Вишеса и Нэнси Спанжер и других подобных личностей, конечно же, но была. Мы могли стать друг для друга всем! Мы могли переплюнуть всех этих вышеперечисленных героев и героинь и беспрепятственно стать примером любви XXIвека! Мы могли доказать, что Стефани Майер и СисилияАхерн ошиблись на этот счет. Тем более (я считаю, что Елена Гилберт просто напросто похотливая, современная нимфетка, Лолита, вырвавшаяся из отвратительного романа Набокова, но никак не Джульетта, Нэнси и, кстати, или тем более, не Изольда (телка Тристана) на этот счет ошиблась Смитт и режиссер, экранизировавший весь этот бред. Да, всем ванилькам, т. д. и т.п.,она, может, и пример, не спорю, но только не нам с Ириной! Да что они знают о любви в своей Америке! Пресытился народ этими глупостями от МТV! Пресытился! Я докажу это и докажу также, что наша любовь будет ни чуть не хуже их любви! Ведь всего-то и осталось, что открыться, показать, на что способен ты ради неё, когда в твоей груди колотится сердце, в легких запирает дыхание и в венах горячится кровь! Я прекрасен, я современный принц теперь, рыцарь и так далее, ибо люблю безумно и буду любить всегда! Я сделаю свою девушку женщиной (не зря же столько практиковался, я не блудничал – практиковался!), а потом эту женщину не только не брошу с моимребенкомна руках, но и сделаю самой счастливой женщиной на свете, которой он только видывал. Я буду её на руках носить (для чего качался-то?) и дарить подарки (мне мила теперь лишь её улыбка на лице, а не металлолом в виде крутых машин, цепей и прочего), буду цветы дарить (она мне потом свой цветок жизни подарит), духи (зачем мне теперь, например, запах алкоголя и табака от меня, он мне не важен теперь – лишь её аромат), платья, туфли (ибо я хочу видеть её красивой, да и купленное до этого будет не годно – я разорву его на ней, возбудившись, поцелуем вечером) и побрякушки! Я буду делать все! Отвечаю! (Как брутальный отсидевший заговорил в пылу!) Осталось только выяснить одно: согласиться, согласится ли она, эта маленькая принцесса стать моей королевой? Пустячок!

2

Если бы любовь была преступлением (а любое наше деяние и становится им, когда оно становится уголовно наказуемым и противоречит морали общества и всяческим его нормам), то это было бы таким действием против закона, что переступив через него, мы бы все, скорее сего, с жаром бы в нем признавались. Это было бы то, в чем мы бы просто мечтали сознаться! Чтобы донести всему миру, чтобы донести объекту любимому, что он для нас таковым является. Вот смотрите:

– Считаете ли Вы виновным себя в том, что такого-то числа такого-то месяца вы окончательно и бесповоротно потеряли голову из-за объекта страсти такого-то? Признаетесь ли вы, что влюбились с первого взгляда и более уж разлюбить не в силах?

– Да! Да, конечно! Я люблю её! Люблю эту девушку!

– Хорошо. Садитесь. Суд учтет ваше заявление.

И потом бы началось расследование с кучей адвокатов, понятых, свидетелей, что возможно держали свечу над вами в любовном сношении, родственников с той и с этой стороны (которые желают и не желают, чтобы вы были вместе и были счастливы), как на свадьбе или похоронах, друзей (среди которых и явные не друзья, а враги, мечтающие вас разлучить из-за своей собственной несчастной жизни, с черной завистью люди, и среди которых те, кто любит вашу девушку и не смотря на ваше и её желание, во что бы то ни стало хочет её присвоить и т. д. и т. п.).

Поверьте мне, уж поверьте, даю вам честное слово, что скоро так оно и будет! С неверием в чистое светлое чувство скоро начнут девушки устраивать такие разборки. «Любовь это или бред безответный с желанием затащить девушку в постель?!»

Зря вы дали девчонкам столько прав и отправили обучаться! Наверное, тот, кто это сделал, хотел как лучше, хотел, если уж и слушать беспрерывную болтовню своей ненавистной тещи и любимой жены, то уж лучше какую-нибудь умную. Но девушки, как всегда, не так нас поняли. А жаль!

Как же все-таки интересно это чувство, чувство любви. О нем ты хочешь рассказать всем. Пусть все знают, что ты испытываешь (хотя помочь тебе никто не сможет, и понять тебя – тоже). Ты не можешь любить тихо, молча, в тайне! Ты болтлив как никогда! Ни один алкоголь (никакое его выпитое тобой количество тоже) так не развязывает тебе язык, как это чувство.

Наверное, нет ничего схожего в мире с волшебной любовью. Хотя, нет, ошибаюсь. Pardonemeustedes! Это боль. Сильная, пронзительная. Её ты выражаешь криком и рыданием.

Я мучился внутри, не смея, боясь сказать ей о своих чувствах, и просто наблюдал за нею со стороны. И думал, постоянно думал. Достоин я её или не достоин? Сделаю я её счастливой или же нет? Может быть, она найдет другого молодого человека, умнее, богаче и красивее? Может быть, он сможет красиво за ней ухаживать, а моя фантазия бедна? Может быть, я ей жизнь сломаю тем, что страстно её люблю?

Только недавно я был так уверен в себе, всего пару дней назад был полон, как Геракл, сил, а теперь завидев её, я понял, что у меня ноги подкашиваются от её красоты. От желания, от одной только мысли когда-нибудь быть с ней!

Если уж мы клянемся, что готовы умереть ради любви, если уж мы клянемся, что готовы ради нее на все, то неужели мы никогда просто не сожжем подойти и признаться в любви тому, к кому мы её испытываем?

3

Немного опасаясь и сторонясь своей возлюбленной, я за ней пока просто наблюдал. Узнавал, какие меня ждут препятствия на пути к её сердцу (фу, как банально, но иначе тут не скажешь), смогу ли я с ними справиться, или мне сразу умерить свой пыл и любить её тихо, тайно, как некогда, наверное, крестьянам приходилось любить своих барышень. А еще хуже им приходилось, если она была с соседнего уезда, и лишь изредка подружкой навещала их уезд. «Вот это да! Любовь», – думал я и задавался вопросом, – «А сумеем ли мы сейчас, хоть секунду, прожить в дали друг от друга в мире при наличии стольких средств различной коммуникации?»

Я преобразился за это время. Стал ежедневно бриться, плюнув на свою небрежную, сексуальную, трехдневную небритость, а выглядел чистым, гладким и аккуратным. Я не ходил потрепанный более, а выглядел в своем костюме с иголочки, ежедневно отутюживал к нему брюки и всегда надевал свежую рубашку. Еще я пах духами от Armani (и нечего тут смеяться, ибо я стащил пару флаконов его лучших ароматов из дорогого магазина) специально для неё. Временами, да, я был глуп и я не знал, что мне делать, но если узнавал – тут же делал. Одним словом, от любви у меня выросли крылья, и я постепенно превращался в ангела, избавляясь от образа брутального, вонючего (чаще именно лучше всего это у меня выходило) и заросшего мужчинки.

Любовь человека меняет, и меняет очень сильно. Она подвигает его на такие поступки, что!..

Я влюбился в Ирину, а у неё был опыт несчастной любви. Я узнал это от наших общих с нею знакомых —некоторые у нас с нею, как оказалось, уже были, а остальных я уже постарался завести, и теперь вхожу к ним в доверие, чтобы они помогли мне с Ирой, если что вдруг пойдет не так.

Она никому не верила! (И правильно делала, ведь и моя душа иногда подвергалась сомнениям: действительно ли я люблю её, или – очередная?) Замкнулась в себе и просто ждала принца на белом коне. Наивно, но похвально в наше время. Все, может быть, над ней и смеялись, а я уважал и восхищался ею. И влюблялся, все более влюблялся. По уши. Ведь она такая, такая!.. Не нахожу чертовых слов. Впрочем, о любви и нужно говорить просто. Она ведь прекрасна своей простотой, что не объяснить. Нельзя утопать в метафорах, эпитетах, сравнениях, даже если ты неудавшийся поэт (сколько живу на свете, столько и завидую Верочке Полозковой!). А о любви в стихах (ведь все мы их пишем, когда влюблены), кстати, нужно говорить высоко, иначе это плохие и пошлые стихи, а не стихи о романтичной любви.

Но спускаемся на землю. Любви нет. Помидоры завяли. А все потому, что мое преобразование сводило с ума всех, кроме неё. Даже высоких (это они так думали, надевая каблуки), модных, высоконравственных (тоже их мнение) и симпатичных блондинок, которые сводили с ума всех, даже учителей мужчин (и потому здесь еще учились). Но я стал замечать, что все тщетно, что Ирина-то, она совсем к этому безразлична!