Текст книги "Облюбование Москвы. Топография, социология и метафизика любовного мифа"

Часть XVIII. Пресня

Вид Пресненских прудов в Москве. Литография О.Ф. Леметра по оригиналу Огюста Кадоля. 1825

Владимирова треть

Как Хамовники – периферия исконного Арбата, Пресня – периферия Арбата прибавленного.

Патриаршие пруды долго имели с Пресней общую владельческую фабулу. Пруды до патриаршества принадлежали митрополичьему Новинскому монастырю, стоявшему близ современного Новинского бульвара (Новый Арбат, владение 32). Указ об опричнине ограничивал ее арбатский клин новинской межой. А монастырь получил эти земли в том очерке, в каком они завещаны княгиней Еленой Ольгердовной, вдовой Владимира Андреевича Храброго.

Духовная княгини 1410 года сопровождается обводной грамотой, то есть очерчивает жребий (треть, удел) Владимира Андреевича, или, по крайней мере, завещаемую долю жребия. Московские князья владели и управляли столицей «третно», в доле с братьями, дядьями и племянниками. Третью, или жребием, звались и доля города, и доля княжеских доходов с нее. Благодаря обводной грамоте княжеский жребий известен нам в межах.

Сколь глубоко запечатлелись на теле города межи удела Владимира Андреевича Храброго, видно из того, что даже Иван Великий, упразднивший третное владение как таковое, назначал особого наместника на «княж Володимеровскую треть Андреевича»; назначал его в своих духовных и Иван IV.

В обводной Ольги жребий обмежеван так: «…По реку по Ходыню, да по Беседы, да по Тверскую дорогу, да по Липы, да по Сущовскую межу, да по Хлыново, да по городцкое поле, да по Можайскую дорогу, да по перевоз». Эти имена маркируют клинообразное пространство, разобщенное теперь позднейшими городовыми кольцами: за Камер-Коллежским валом Ходынское Поле; между валами и Садовым Кольцом – Пресня от Тишинки на севере до Москвы-реки и Бородинского моста (Можайского перевоза) на юге; между Садовым и Бульварным кольцами – Козиха, Патриаршие пруды.

Бассейн Пресни на плане Москвы Мичурина. 1739. Фрагмент. Справа – вал Земляного города и Патриарший пруд. На берегу Москвы-реки условно показаны Три Горы

На севере граница клина пролегала по древнейшей, чем Тверская улица, трассе тверской дороги: Малая Бронная – Живодерка (современная улица Красина) и далее. Это древнее ложе тверская дорога оставила для нынешнего ложа лишь на рубеже XVII века.

Водным стержнем удела была река Пресня. Патриаршие пруды, кстати, истекали не только Черторыем, но и притоками Пресни.

О принадлежности Владимиру Андреевичу Храброму сел Три Горы и Кудрино известно из нескольких источников. Кудрино, с церковью на месте сталинской высотки, стояло вдоль будущей Кудринской улицы (ныне Баррикадной). А Три Горы, высокий берег Москвы-реки за Пресней, занимала усадьба владетеля. По данным современного археолога Сергея Чернова, княжеский двор стоял за прудом Зоопарка.

Если верно наше наблюдение, что частная московская любовь придерживается пространства фронды, то у Пресни есть особая причина для облюбования. Другое, позднее название Трех Гор – Новое Ваганьково. Перенесли название ушедшие со Старого Ваганькова (холма Пашкова дома) псари, а по другому мнению, московские «ваганты», скоморохи. Перенесли вдоль Волоцкой дороги: по Знаменке, Поварской, Кудринской, Большой Пресне. Храмы обоих, старого и нового, Ваганьковских урочищ посвящены святому Николаю.

Интеллигентское Ваганьковское кладбище на Пресне – пожалуй, самое арбатское по духу.

С названием «Ваганьково» на устье Пресни переносится, по мере роста города, начальная структура города. Она как будто моделируется на новом месте. Западный, правый берег Пресни воплощает пригород. Это застенье Земляного города, а городовая стена придерживалась верхней кромки восточного, левого берега. Так Старое Ваганьково из-за Неглинной выступало против города Кремля. Замоскворецкая низина Дорогомилова участвует в модели третьей долей.

Передний край Владимировой трети, Козиха (Патриаршие пруды), стал городом к концу XVI века; сердцевина, Пресня, – к середине XVIII; но Три Горы глядят на собственную стать даже в XX веке. И не всегда в том братском, дополняющем Кремль духе, которого держался сам Владимир Храбрый.

Сперва произошло вооруженное, народное по внешности, интеллигентское по сути восстание 1905 года. Другой и третий раз оплотом противокремлевской фронды стал пресловутый Белый дом.

Для нашей темы несущественно, какого цвета были флаги этих фронд, ни флаги над Кремлем. Существенно, что Белый дом, стоящий в устье Пресни, за чертой ее давно не видимого русла, заслоняет, замещает пресненскую гору, Три Горы, и воскрешает самость древнего Трехгорного двора.

Среднее течение Пресни в XVIII столетии побыло иноземщиной, иной землей. В 1729 году один из загородных царских дворов, село Воскресенское на Пресне, был передан Петром II грузинскому царю Вахтангу, нашедшему убежище в России. С царем пришли князья, дворяне и армянская гвардия. В квартале царского дворца стоит грузинская Георгиевская церковь (Большая Грузинская улица, 13/2), а по другую сторону улицы и Георгиевской (нынешней Грузинской) площади существовала армянская Успенская церковь (место дома № 20).

Последним в ряд иного на Пресне встал польский католический костел, ныне соборный, во имя Непорочного Зачатия с парадоксальным урочищным определением «в Грузинах» (Малая Грузинская, 27).

Инаковость, опричность Пресни проступили в нескольких любовных сюжетах XIX века.

Пушкин и Ушакова

На Трех Горах (Средняя Пресня, несохранившийся дом № 16) жила Екатерина Ушакова, за которой в 1826–1827 годах ухаживал Пушкин. Казалось, что идет к свадьбе.

Дом Ушаковых на Средней Пресне. 1920-е

Екатерина Николаевна Ушакова на рисунке Пушкина из Альбома Елизаветы Николаевны Ушаковой. 1829

Впоследствии Пушкин придумал говорить, что ежедневно бывал у Ушаковой дабы дважды в день проезжать по Никитской, мимо окон Гончаровой. Ушакова хранила послания Пушкина, однажды уничтоженные ее ревнивым мужем.

Нащокин

В Большом Девятинском переулке (в доме на месте нынешнего № 6), у Павла Воиновича Нащокина, жившего с цыганкой Ольгой, другая цыганка, знаменитая певица Таня, спела Пушкину на счастье перед свадьбой, а тот разрыдался от дурных предчувствий.

«Сашка»

Куда-то на Пресню, за пруды, едет к куртизанке Тирзе лермонтовский Сашка.

Тело на Ходынском поле

На Ходынском поле 7 ноября 1850 года нашли тело Луизы Симон-Деманш, сожительницы Сухово-Кобылина. Но это за тогдашней городской чертой. (Главные адреса и важные подробности этой истории последуют в рассказе о Кузнецком Мосте.)

«Живой труп»

Федя Протасов после инсценировки самоубийства жил в «Ржановом доме». Это хорошо известный Льву Толстому, частично сохранившийся ночлежный дом в Проточном переулке (№ 11) возле Смоленской набережной. На берегу был трактир – одна из сцен пьесы.

Ну а к цыганам, к Соколову, Федя ездил в Грузины, где Соколовский переулок назван, как считается, по имени музыканта.

«Анна Каренина»

В топографически туманной «Анне Карениной» ценен любой адрес.

Лёвин заговаривает с Кити на катке Зоологического сада, то есть на Пресненских прудах.

Вид Пресненских прудов и моста с восточной стороны. Гравюра. 1886

Кити посещает «модную» церковь Вдовьего дома, по соседству с прудами, на Кудринской улице (№ 4).

Дом Облонских, в котором все смешалось, когда Стива изменил Долли с гувернанткой, возможно, помещался рядом, на Большой Грузинской улице (место в глубине владения № 14). Там жил с 1849 года Василий Степанович Перфильев, прототип Стивы, друг Толстого, посаженый отец на его свадьбе.

Пожалуй, проза Толстого соединяет Арбат и Пресню. Или попросту не различает их.

Миф Пресни

Но существует ли единый миф любовной Пресни, в который бы укладывался каждый частный миф?

Что значат цыгане? Они действительно предпочитали Пресню. Современный театр «Ромэн» в бывшем ресторане «Яр» стоит в верховье этой спрятавшейся речки (Ленинградский проспект, 32/2). Цыганское на Пресне – проявление иного, как ранее грузинское. Пресня обнаруживает близость русской воли – ее бунта, демонических ее изводов, обрывов и бездн.

В передней части Владимировой трети, на Патриарших, демонизм сгущается до консистенции морозовской, булгаковской и бериевской.

Часть XIX. Замоскворечье

Покровский собор Марфо-Мариинской общины на акварели Никифора Тамонькина. 1946

Везде и нигде

Солнце московской любви, оставляя яузскую рань, катит на запад не через юг. Не через Таганку и Замоскворечье, остающиеся заповедниками старины, любви невидимой. Ну в самом деле, где в Замоскворечье живет купец Калашников?

Везде и нигде, как и герои Островского. «Колумб Замоскворечья» не оставил точных карт открытой им земли. Не только потому, что топографию трудно вписать в драматургию. Но и потому, что за Москвой-рекой нововременское «я» не спешило отделиться от средневекового «мы». Здесь во все времена любили невидно. Замоскворечье оставалось заповедником той земли, которая охотно передоверяла царской фамилии олицетворять любовь и семью.

Карпов и Анна Морозова

В 1869 году профессор истории Московского университета Геннадий Федорович Карпов взял в жены, при посредничестве Соловьева и Ключевского, Анну Тимофеевну Морозову, сестру Саввы и Сергея Тимофеевичей. Семья Морозовых долго не признавала этот брак, неравный в трех отношениях: Карпов был дворянин – Морозова простолюдинка, он беден – она богата, он православный нового обряда – она старообрядка до и, вероятно, после венчания. Однако брак вышел счастливым, в нем родились пятнадцать детей.

Ответить на вопрос, вошла ли в миф история четы Карповых, значит ответить, мог ли миф войти в дом на Большой Ордынке, 41.

«Чистый понедельник»

Главный в Замоскворечье адрес любовной мифологии – пожалуй, Марфо-Мариинская община милосердия на той же улице (Ордынка, 34а). Община с полумонастырским уставом создана великой княгиней Елизаветой Федоровной, вдовой убитого великого князя Сергея Александровича. Здесь встречает бывшую возлюбленную герой бунинского «Чистого понедельника».

Как и в жизни великой княгини, в рассказе Бунина замоскворецкая обитель и послушание в ней героини служат только послесловием к любви. Антитезой левому берегу Москвы-реки с его «Летучей Мышью» (театром, поначалу размещавшимся в доме Перцова, то есть в предполагаемом доме героини), с публичными камланиями Андрея Белого и со всем, над чем смеется автор.

Герой рассказа не сможет отыскать дом Грибоедова в тогдашнем Грибоедовском (ныне Пыжевском) переулке возле Марфо-Мариинской общины, поскольку Грибоедов человек с той стороны реки. С той, на которой поместит «дом Грибоедова» Булгаков.

Словно замоскворецкая любовь приходится в одну условно-собирательную точку. Взятую, как взято место для Марфо-Мариинской общины, почти случайно. Не здесь ли жил еще купец Калашников? Богатырская щусевская архитектура «Марфы» отвечает этому предположению.

«Дом Бирона»

Впрочем, когда-то Москва придумала себе еще один любовный адрес в Замоскворечье: дом Кригскомиссариата (интендантства) на Космодамианской набережной (№ 24–26). Город принимал его за дом Бирона, фаворита императрицы Анны.

Московский комиссариат. Фрагмент «Плана Столичного города Москвы». 1825

Во дворе Кригскомиссариата действительно скрываются остатки богатейшего барочного дворца; скорее памятник археологии, чем архитектуры. Однако громкое имя Бирона явственно отчуждено от места, как и от екатерининской, классицистической архитектуры самого Кригскомиссариата.

Он уже позабыл свою бироновщину.

Часть XX. Нескучное, Берсеневка

«Дача-голубятня» графа Орлова-Чесменского. Фото Александра Иванова-Терентьева. 1907–1910

Граф Орлов-Чесменский

Словно опровергая сказанное в предыдущей части, полнятся любовью несколько больших кварталов дальнего Замоскворечья, за Садовым, по сторонам Калужских улиц и до Шаболовки.

На Большой Калужской, во владении, позднее отошедшем 1-й Градской больнице (ныне Ленинский проспект, 8), жил похититель Таракановой граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский. Там он и умирал, и криков его совести не мог перекричать оркестр домашних музыкантов.

Граф Алексей Григорьевич Орлов после Чесменской битвы. Картина неизвестного художника. XVIII век

Память об Орлове вообще дорога этим местам: предание считает павильон-ротонду во 2-м Верхнем Михайловском переулке (№ 4) графской дачей или голубятней.

В соседнем доме его дочери Анны Орловой-Чесменской, более известном как императорский Александринский (Нескучный) дворец (Ленинский проспект, 14), в 1920-е годы размещался Музей мебели. Там Киса и Лиза договорились о свидании у несгораемого шкафа в общежитии Бертольда Шварца.

«Первая любовь»

Против Нескучного, как и сказано у Тургенева, на Малой Калужской улице, в усадьбе надворной советницы Энгельд (место домов 19–21) в 1833 году нанимали дачу родители писателя. Это был дом тургеневской «Первой любви»: Иван Сергеевич признавался, что пересказал «действительное происшествие без малейшей прикраски». Происшествие между ним, его отцом Сергеем Николаевичем и хозяйкой дачи по соседству.

Дача Тургеневых на Калужской. Главный и парковый фасады. Фото Владимира Домогацкого. 1909. Из собрания Федора Домогацкого. (Опубликованы впервые в издании этой книги 2009 года.)

Соседка в повести – княжна Зинаида Засекина. Имя ее прототипа установлено по автобиографическому конспекту Тургенева: «Новый год в Москве (Первая любовь). Кн. Шаховская <…> Житье на даче против Нескучного». Варвара Петровна Тургенева в письме к сыну проклинала память некой «княжны Ш» и называла ее своей злодейкой. Екатерине Львовне Шаховской в год «происшествия» было 17 лет.

С дачи родители Тургенева разъехались по разным городским домам (установил Николай Чернов). В следующем году Варвара Петровна уехала за границу, а Сергей Николаевич умер. В том же письме Тургеневой к сыну ясно читаются слова: «Несчастный… замучила совесть… кончил жизнь насильственной смертью…»

Дом «Первой любви» сохранялся до 1920-х годов и остался на фотографиях.

Вообще проза Тургенева привязана к окрестностям Нескучного не меньше чем к Арбату. Герой «Клары Милич» Аратов, считающий себя потомком графа Брюса, проживает «в небольшом деревянном домике на Шаболовке».

«Цыганская венгерка»

В пятидесятые годы XIX века на Малой Калужской, угол Бахметьева (ныне Калужского) переулка, в квартале, занятом впоследствии под механический завод Бромлея (ныне «Красный Пролетарий»), проживало семейство Визардов. В дочь хозяев Леониду был влюблен женатый гуляка поэт Аполлон Григорьев. Визарды держали пансион и устраивали воскресные вечера. Однажды вечером у Визардов «две гитары, зазвенев, жалобно заныли».

«Цыганская венгерка» – памятник любви Григорьева к Визард, как и последнее стихотворение поэта, написанное в 1867 году, когда Леонида уже двенадцать лет была замужней женщиной.

Арестный дом

В городском арестном доме на Большой Калужской (ныне Ленинский проспект, 12) содержался Сухово-Кобылин, вторично арестованный по делу об убийстве Луизы Симон-Деманш. Содержался с аристократическими привилегиями ежедневного купания в Москве-реке, катания на лодках, прогулок в Лужники, на Воробьевы горы и в Нескучное.

Снова прибавление Арбата

Все говорит нам, что Калужские и Шаболовка облюбованы, если не целиком, то в дальней части, возвышенной и пограничной с Воробьевыми горами. Облюбованы дворянской, не купеческой любовью.

Самая низколежащая часть Москвы, Замоскворечье незаметно переходит на Калужских в самую высокую (чем пользуется Шуховская башня). Нескучное и смежные с ним улицы скорее край Арбата, чем Замосковоречья. Неслучайно кладбище Донского монастыря аристократичнее других.

Кручи Нескучного и Воробьевых гор были нарезаны для самых знатных дачников. С Тургеневыми и Визардами соседствовал сам император Николай. Приобретая Нескучное, он, вероятно, помнил, что на Воробьевых горах с XV до начала XIX века существовал дворец короны.

Наверное, до Воробьевского дворца могла бы дотянуться и опричнина; но Грозный разлюбил это село после пожара и мятежа 1547 года.

Столетия спустя Арбат с его любовями как будто перешагивает через реку. Арбат словно присваивает видимую ойкумену – высокий горизонт заречных гор, а Крымский мост служит для связи между ними.

Но это только первый взгляд. А на второй, Горы перенимают у Арбата роль загородного, заречного холма против холма Москвы. Горы в таком воззрении суть не окраина Арбата, а перенос на новый городской масштаб его переднего, смотрящего на Кремль, фасада. Перенос вдоль киевской дороги, которая сама ушла на этот берег, с Волхонки и Остоженки на Якиманку и Калужскую. Так перешел нагорный Университет, отпочковавшийся от старого, стоящего против Кремля, на кромке Занеглименья. Так же перелетели булгаковские всадники – с крыши Пашкова дома на кромку Гор. Владельческие фабулы Ваганькова и Воробьева долго тождественны как царские: от летописного начала до конца первой династии.

Любовные переживания Калужских улиц и Нескучного дают почувствовать «арбатство» Воробьевых гор.

Всадники

Гений Нескучного граф Алексей Орлов-Чесменский по-своему запечатлел это «арбатство».

Холм Арбата в Средние века принадлежал конному войску, всадникам. Существование Конюшенного государева двора на месте, где теперь Музей изобразительных искусств, с высокой вероятностью определило выбор Арбата для опричнины, войско которой было конным. Усадьбы знаменитейших кромешников ищут вокруг Конюшен. Обслуга конного хозяйства проживала слободами, откуда переулки Старо– и Новоконюшенный. Для XIX века Старая Конюшенная слобода синонимична самому Арбату, дворянскому, затем интеллигентскому. А дворянин есть изначально всадник, конный воин.

Спешившись в Арбате, дворянство снова село на коней вблизи Калужских улиц. Там первым всадником стал граф Орлов, заводчик лучших русских рысаков и устроитель Конной скачки за Шаболовкой.

Берсеневка

Еще один плацдарм Арбата за рекой – верхняя стрелка острова, низменная Берсеневка. Знаменитый Дом на набережной (то есть на Берсеневской набережной) сроднее Арбату, чем Замоскворечью. Недаром дети его сосланных или расстрелянных жильцов причислены к «детям Арбата». И театр в ансамбле дома – почти единственный прижившийся в Замоскворечье, тогда как театральная Москва синонимична Занеглименью. Конечно: лицедейство держится опричной, а не земской почвы.

Отсюда же старинное предание о принадлежности палат Аверкия Кириллова (Берсеневская набережная, 20) Малюте Скуратову. Который, как опричник, гражданствовал в Арбате, а именно в Чертолье, через реку от Берсеневки. Мифический подземный ход между палатами и левым берегом реки в новых редакциях предания ведет не только в Кремль: на территории Пашкова дома раскопан каменный колодец.

Словом, берега Чертолья и Берсеневки связаны тайной связью. Арбат перетекает, перехлестывает через реку.

Объяснение возможно. Арбат дотягивается до старицы – первобытного ложа Москвы-реки, ставшего при Екатерине ложем Водоотводного канала. Если Неглинная впадала уже в эту первобытную Москву-реку, Берсеневка принадлежала Занеглименью географически.

Часть XXI. Таганка

Заяузье. Фрагмент Сигизмундова плана Москвы. 1610

Второй Кукуй

Уступив Арбату Берсеневку с Нескучным, плебейское Замоскворечье само как будто заступает реку в Заяузье. Можно сказать, Таганка восполняет Замоскворечью утрату Нескучного. Возможно потому, что путь в Рязань и в степи, изначально пролегавший по Замоскворечью, дублирован и обновлен через Таганку.

Но и она неоднородна. Вспоминаются Арбатец на Крутице, Лизин пруд. Да и Арбатец Малый перехлестывал за Яузу: в пору опричнины ему принадлежал отрог Таганского холма Лыщикова гора с великокняжеским монастырем.

А в первой половине XVII века часть Таганки заполнилась дворами иноземцев (вновь родство опричнины с неметчиной). В предполье за Таганскими воротами существовало даже иноверческое кладбище, запечатленное на картах Олеария и Мейеберга. Еще в 1611 году Несвижский план назвал Заяузье Кукуем-городом, хотя ручей Кукуй тек далеко отсюда, в Немецкой слободе. Считается, что иноземцы из Немецкой слободы спускались на Таганку Яузой и что «Кукуй» паролем следовал за ними.

Но ни кукуйцы, ни опричники не помешали на Таганке торжеству традиции. И если острова иного сохранились, то архипелаг они не образуют.

Вероятно, иноземной почвы держится театр на Таганке – одинокий остров лицедейства в этой части города.

Коммунальная любовь

Остров любви здесь тоже есть: дом в Гендриковом переулке, 15, за Таганскими воротами, помнит чету Бриков и жившего при них Маяковского.

Дом Маяковского в Гендриковом переулке. Акварель Бориса Земенкова. Середина XX века

Коммунистическая любовь втроем особенно вчуже таганскому миру. Память о ней из года в год затягивается старозаветной тканью; музей упразднен. Маяковский все более отождествляется в обыденном понятии с одной Лубянской площадью, где располагал квартирой в те же годы.