Текст книги "Черноголовка – Норильск, далее везде… История стройотрядного движения"

Олег Ефимов__Норильск 1969

К сожалению, к моему позднему возрасту воспоминания о стройотрядах в Черноголовке стали отрывочными, фрагментарными. Я путаю даты, забываю имена и даже последовательность событий. Ну вот эти отдельные эпизоды.

Предложение о поездке в Норильск от Рустэма Любовского было для меня подходящим. Обычно я летом отправлялся в горы, в альплагеря, где работал инструктором, или в экспедиции. Так продолжалось 14 лет. Но после экспедиции на пик Коммунизма в 1968 году ситуация поменялась.

Наш профсоюз, который относился к Минсредмашу, перешел к Министерству общего машиностроения. Для меня и моего друга Анатолия Рабинькина это означало смену нашей команды альпинистов на новую в обществе Зенит, где мы пока никого не знали.

В связи с этой неопределенностью я решил сделать перерыв в летнем альпинизме и дал согласие Рустэму на Норильск. Это тоже романтика, ветер странствий, заполярье, о котором я много читал, имена исследователей Урванцева, Ушакова, строительство горнохимического комбината под руководством Завенягина, труд заключенных, описанный Солженицыным.

Ко всему этому хотелось прикоснутся. Из своего отдела кинетики и катализа я пригласил Колю Денисова, Витю Шувалова, Славу Панова и Сашу Хруща – моих друзей, увы, уже ушедших из жизни. Кроме того, я напросился в передовую группу в составе самого Рустэма, Бостанджияна и, кажется, Тумашева.

Норильский аэропорт нас встретил неприветливо после зелени и раннего тепла в Черноголовке: по взлетному полю мела поземка. Нас радушно встретил в своей квартире редактор местной норильской газеты, который заодно был близким знакомым одного сотрудника нашего института Веретенникова и нашим контактным лицом в Норильске. Прием был прост и незамысловат. На столе стояли бутылки нашего и хозяйского коньяка и в качестве закуски черная икра, которую брали столовыми ложками. Под столом спала сытая хозяйская собака.

На утро нам предложили варианты: работу в Норильске на комбинате либо железную дорогу в тундре. У меня уже был опыт работы на горно-химическом комбинате в Усть Каменогорске. Еще та романтика, и, почувствовав знакомый запах сернистого газа, я немедленно настоял на тундре.

Станция, на которую нас отвезли, так и называлась «Тундра». На ней красовался лозунг «Будущее принадлежит людям честного труда». Все ясно и пояснений не требуется.

Предоставили большое помещение, совершенно пустое, и выдали матрацы. На них и разместились ребята, прибывшие вслед за нами. Пока без женщин поварих. Их роль взялись выполнить Слава Смирнов и Юра Шекк (увы, их тоже нет в живых). Нам показали, где в снегу прикопаны туши северных оленей. Они с наступлением весны кочуют севернее, спасаясь от гнуса, и пересекают рельсы по деревянному настилу, так как боятся железа. В толкучке многие погибают и замерзают. Но оленина, менее жирная чем говядина, на вкус приятна и хорошо сохраняется под снегом. Так или иначе, жизнь пошла, и работа началась почти сразу. Нас подняли разгружать подкладки для рельсов. Какое это время суток было сказать трудно. В Заполярье световой день не прерывается. К этому быстро привыкаешь. Особенно когда видишь за окном ребятишек, играющих в футбол в полночь.

Надо сказать, что весна в тундре наступает стремительно. Вдруг появляются большие проталины со свежей зеленью, на них – одуванчики «Хлопок тундры» с плотной белой головкой и, наконец, загораются оранжевые жарки, букетами из которых мы встречаем наших поварих Римму Любовскую и Валю Абаляеву (опять тот же грустный рефрен, и сколько же я живу, где Вы мои дорогие?!). Впрочем сугробы для оленины в тени строений долго держатся.

Работа не такая уж замысловатая, особенно под руководством опытного мастера. Срываем старые 12,5-метровые рельсы (еще Демидовские), укладываем балласт – крупную щебенку, меняем шпалы, затаскиваем новые уже 50-метровые рельсы, кладем на подкладки и зашиваем их большими гвоздями (наверно со времен Христа).

Заколачивание гвоздей, называемых костылями, требует особой сноровки, лучше делать это за 2—3 удара. С этим легко справляются местные женщины, а мы частенько мажем мимо и долго потом добиваем. Впрочем, Игорь Краинский (наш электрик – светлая ему память) бьет точно, но никому не доверяет свой молоток (свой секрет).

Ну и конечно, затем следует работа со шпалоподбойкой для уплотнения балласта под рельсами. Штука тяжелая, вибрирует, разбивает суставы рук, вечером их приходится размачивать в теплой воде, при сгибании они щелкают.

Шпалоподбойку окрестили кличкой «шпуга» по фамилии одного из наших отрядовцев. Не знаю почему, мужик скромный, тихий, был взят для писания нарядов, но в этом качестве не пригодился. Просто попал на острый язычок кажется Славе Соляникову. Было и еще одно изобретение со времен египетских пирамид – совковая лопата с привязанными к совку проволоками, соединенными под резиновую рукоятку. Напарник направлял лопату под особым углом Эйлера – Скворцова (Скворцов, математик из наших, предложил термин), другой напарник рывком тянул совок за рукоятку на себя и щебенка легко перебрасывалась по назначению.

Л. Буравов, В. Бостанджиян, В.Рубцов, В. Боярченко, 1969г., мастера работы на электрошпаловиброподбойке (электрошпуге)

Все вместе это называлось «лопата Дружба» (иногда Шлюха). Я прихватил из альпинистского снаряжения страховочный пояс и карабины. Это позволяло легче перетаскивать тяжелые домкраты на лямке, переброшенной через плечо. Особенно это нравилось красавцу и богатырю Славе Грачеву.

В общем смекалка, конечно, помогала. Рельсы требовалось укладывать правильно, и вначале за этим следил мастер, пользуясь специальным прибором меркой с уровнем, но потом он стал доверять эту работу и некоторым из нас. Так же, как и определять плавный уклон пути – «стрелять», ложась на рельсы и прицеливаясь на мерную рейку.

Для выполнения поворотов нужно было строить «эпюру». За ее расчет взялся Саша Столин, математик и теоретик. Посмотрев на его работу, мастер вздохнул – «слишком мудрено, проще на глазок». Получилось. Большой шутник Саша Столин сильно картавил (как и я). При передвижке рельсы ломами он был «горловым» – давал команду, но вместо «и раз» Саша кричал «и два». Самым веселым горловым был Саша Семенов (тоже светлая память), он сопровождал команды легким солдатским «матерком» и работа шла на ура.

Меня интересовало как эту самую северную в мире дорогу строили зэки. Мастер сказал, что рельсы укладывали прямо на снег, он зимой под ветром становился твердым как камень, а летом правили, подсыпали щебенку. Вот поэтому наша работа и называлась подъемкой. Надо было нарастить толщину слоя балласта, иногда довольно значительно, кажется до 30 см и выше. Это позволяло сохранять вечную мерзлоту под балластом – хорошим теплоизолятором.

Засыпка ж. д. полотна после баластёра

Жили зэки в бараках, как и положено людям честного труда, и кормить их старались по возможности прилично, рабочую силу берегли. Охраны было мало, все равно бежать было некуда. Специалистов набирали просто, арестовывали старшие курсы из Московского института инженеров транспорта (МИИТ) и посылали в Норильск (за что? – тогда с этим проблем не было).

Будущий нарком Завенягин считался хорошим хозяином комбината. Наладить такую работу в Заполярье архисложно. В дальнейшем он стал одним из руководителей атомного проекта. Люди, отсидевшие и выжившие в Норильске, делятся воспоминаниями неохотно, уезжать на юг России (это предлагается) не хотят. После лишенного микробов полярного воздуха они на юге часто болеют и живут недолго. Один из мастеров рассказал мне, что приехал в Норильск на железную дорогу из большого сибирского города добровольно, захотел сменить городскую нервотрепку на спокойную обстановку в тундре. Мужик простой и непритязательный, но деловой.

Нас водили на экскурсию на комбинат. На переплавке никеля мы обзавелись красивыми, похожими на сталактиты никелевыми чушками. Любопытно, что инженеры с производства стараются устроиться на шахты простыми шоферами на грузовики БЕЛАЗы. Там хорошо платят и воздух свежий.

Центр Норильска Гвардейская площадь и прилегающие улицы спроектированы в Ленинграде (не Санкт-Петербурге) и на него похожи. Дома на сваях – берегут вечную мерзлоту, стоят квадратом – спасение от ветров, каждую весну красят заново, зимой ветер сдирает краску. Я однажды ездил за кастрюлями для поварих и не удержался купил для них маленькие розочки. Их привозят с Большой земли самолетом. Молочных продуктов много – сметана, творог, но все из восстановленного молока, то есть порошка. Поэтому все густое. Все равно вкусно.

Через некоторое время нас из Тундры перевезли на участок дороги вблизи аэродрома Алыкель и мы стали жить в вагонах по двое в купе. Мы жили с Сашей Хрущем очень дружно. Но однажды к нам попросился кажется Эдик Ягубский, он жил в купе с мастером Петром Михайловичем. Мастер мог на ночь принять стакан водки и богатырски захрапеть. «И кричит усатый злодей, эй, Рустэм, поднимай людей» – это о нем написал Сережа Щепинов. Злодеем он казался только утром, в остальное время «был он друг нам и отец, сколько верст намеряно». Но Эдик все-таки очень страдал от храпа. Впрочем, в эту же ночь после вселения к нам мы услышали с верхней полки отчетливый, интеллигентный храп нашего постояльца. Заразился от мастера бедолага.

В гости к поварихам приходили солдатики из небольшого караула, стоявшего около «парусов» огромных металлических антенн, находящихся невдалеке от нас в тундре. Точное назначение этих сооружений я не понял, но солдатики говорили, что перед ними можно погреться (какой же это диапазон радиоволн?), но долго нельзя – детей не будет.

Около нашей стоянки было озерко, верхний слой воды был теплым, но ноги нащупывали лед. Для купания нужно было быстро скинуть плащ, одетый на голое тело, окунуться и сразу залезть под плащ. При промедлении мгновенно тело покрывалось слоем комаров. Тоже происходило при прогулке в туалет.

На насыпи мы надевали на голову авоськи, смоченные репудином. Мимо ехали вагоны с детишками на отдых. Детишки хохотали, глядя на нас. В футбол местные играли часто без маек, было тепло, комары своих не жрали. Мы тоже смеялись – когда проголодаешься, просто вдохни поглубже, комариного мяса хватит. Приятный теплый ветерок из тундры приносил нежный запах цветов. Летом тундра очень красива.

Короткая минута перекура у Володи Филипенко с любимицей отряда. Справа: Особенно доставалось от комаров Володе Рубцову. Уж очень они его любили

Поварихи трудились на славу. Однажды они решили порадовать нас скоблянкой из свежего сига. Увы, сырая рыба была непривычна, но под комиссаровские сто грамм пошла за божью душу.

Запомнилась еще поездка в Дудинку, конечную станцию дороги на берегу енисейского залива. Скромные домики, какие-то портовые сооружения, в общем крайний север. А дальше Ледовитый океан. И люди живут, питаясь северным завозом по морю с Большой земли в короткие летние месяцы. И по-своему счастливы. На станции Тундра жили обходчик с женой, в субботу они напивались в стельку и мутузили друг друга, наутро гуляли в обнимку по насыпи. На жизнь не жаловались.

Ну и напоследок. Слава Соляников написал хорошую песню: «Метрик за метриком восемь километриков, было под дождем, а было и под ветром…» В ней все сказано. Вышедшие из комсомола тридцатилетние парни с молодым задором поднимали эту дорогу, построенную зеками, и очень нужную городу. Они положили начало движению стройотрядов из Черноголовки в Норильск, а потом и далее по всему Союзу.

В последний день нашей работы в Норильске был прекрасный веселый банкет, устроенный начальником дороги генералом Новгородовым, после которого Коля Денисов, ложась спать рядом со мной, выпил пачку пенталгина. Толстую пачку заработанных денег он оставил запросто лежать рядом. На утро мы сжигали на костре заношенные продырявлянные зековские ватники (мода на спецодежду не менялась). И кто-то внезапно вспомнил, что в кармане ватника осталась трудовая зарплата, и, к счастью, успел вовремя вернуться и вытащить ее из огня.

Едем на обед своим ходом, Тундра, 1970г.

Ребята улетали в Москву. Но Любовским Римме и Рустэму, Вите Шувалову, Славе Панову и мне захотелось еще романтики. Мы двинулись в Дудинку, где ради нас задерживался дизель-электроход «Антон Чехов». ЕНУРП – Енисейское управление речного пароходства дало команду дождаться нас. Енисей широк настолько, что по временам берега исчезали в тумане. Прошли Курейку – место, где отбывал ссылку вождь народов. Виднелось какое-то сооружение вроде купола над домом, где он жил. Неугомонный Рустэм организовал в кают-компании самодеятельный концерт, где мы пели песни «чуть охрипшими голосами», а он показывал веселые сценки. Призом от капитана была бутылка шампанского, с едой было туго и мы питались шоколадом из буфета. У Казачинских порогов наш корабль встал в сплошном тумане. А сроки посадки на самолет в Красноярске нас поджимали. Как только туман рассеялся, мы пересели на быстроходную Ракету на подводных крыльях и вовремя успели в аэропорт.

По приезде домой первое, что я купил, был пылесос – моя давняя мечта, и принялся отсасывать родных черноголовских комаров, которые вряд ли по свирепости уступали братьям в тундре. И спал я тихим и блаженным сном.

Альфа Иванович Михайлов88
  Альфа Иванович Михайлов, д. хим. н.


[Закрыть]__ Норильские жарки

Жарки

 
Жарки, норильские жарки,
Я видел пламенное поле.
То тундры пламень, солнца доля
На двадцать три часа и более.
К ночному солнцу понемногу
Я привыкал. Кивали мне
Жарки– цветы на тонкой ножке,
Как будто маки, но в огне.
Жарков букет я нес по мху
И кланялся я каждой кочке,
Когда увидел наверху
На электронной нотной строчке
Высоковольтная гитара
Струны три в такт перебирала.
Я огляделся, склон горы
Разрезал путь сквозной и торный.
Из чрева матери земли
Как расписные корабли
Текли руды вагоно – тонны.
 

В. Мартемьянов, И. Домашнев, В. Боярченко и жарки всегда на столе

 
На скальном выходе стоят
Заводов трубы. Медь и никель
В печах прожорливых кипят.
Цветы жарки мои поникли
От жара пламень передав,
Металла, бронзы многопудье.
Так сотворил Норильск Талнах,
Свой памятник Земле и людям.
 

Татьяна Невельская__ Норильск, 1970

Невельская Татьяна Ивановна 1939 года рождения. В 1969 году окончила МХТИ им. Менделеева и по распределению приехала в Черноголовку в Институт химической физики АН СССР.

В 1970 году мои друзья Валерий Штейнберг и Зина Мильникова пригласили меня поехать с ними в Норильск поварихой – помощницей Зины, которая уже ездила туда в этом качестве. Да и бригада была небольшая всего 10 человек хорошо знакомых людей. Я поехала с ними.

Помню, что мой рюкзак весил чуть больше 30 кг, так как кроме личных вещей на 40 дней, я взяла с собой мясорубку, ножи, ведро моркови (так было сказано на собрание отряда) и толстенную поваренную книгу. А куда же без неё в такой ситуации?

Когда мы приехали в Норильск, то оказалось, что кроме нашей бригады из 10 человек с двумя поварихами туда же приехала ещё одна бригада из пятнадцати человек (старший А. Аверсон), но без поварихи. Ну, вот меня и перекинули к ним.

Кроме черноголовцев там было много незнакомых людей из Ногинска, Долгопрудного, ещё откуда-то. Я очень огорчилась сложившейся ситуации: разместили нас на территории между кирпичным и цементным заводами, где стояла небольшая конторка, а кухни не было вообще, – соответственно ни воды, ни газа. Что делать – жить как-то надо. Поплакала, поплакала и взялась за работу.

Многоопытные товарищи из отряда Николай Зеленов и Валерий Еронин построили из шпал кухоньку с земляным полом и сложили кирпичную печурку с плитой. Вот и все удобства. Хорошо ещё, что электричество протянули. Жила я в несколько километрах от кухни около железнодорожного депо в вагончике, а вся бригада – в школе неподалёку от конторки и кухни. Я добиралась до кухни рано утром в 4:00 на попутных машинах. Хорошо ещё, что в июле-августе там стояли белые ночи, поэтому было не так страшно одной ездить.

К 7:00 утра нужно было приготовить мясное блюдо с гарниром, кашу и чай. Однако всё это очень непросто на плите, заправленный дровами и углём. Но мне повезло: недалеко от моей кухни был ж.д. переезд, где постоянно шло дежурство. Завязала знакомство, потом и подружилась с женщинами, дежурившими там. И они мне стали немного помогать. Часа в 3:00 ночи (я заранее заготавливала в печке дрова и уголь) они зажигали мне огонь в печи, где на плите стояла огромная кастрюля с водой и к четырём-пяти часам вода уже закипала. А в это время я добиралась уже до своей кухни, и всё шло как нужно. Успевала приготовить и мясное, и кашу с чаем.

И так каждый день – завтрак, обед и ужин, иногда при «аккордных» работах ребят – с ночным перекусом часа в 2:00 ночи. В бригаде было около 15 человек. Точно не помню, но часто обедали 2—3 человека из Норильска – итого 18 человек.

За 40 дней был один выходной, когда я с тем же помощником Николаем Зеленовым ездила в Талнах и не просто так, а купить три пылесоса по заказу парней из нашей бригады. Красота по дороге была сказочная – все окрестности покрыты изумительно цветущими жарками.

В бригаде был один особенно капризный едок Анатолий, который требовал каких-то деликатесов. «А где соус?», – бывало заявлял он. Пришлось готовить и соус, так что поваренная книга оказалась кстати.

Вот так и прошли 40 дней наших трудных работ. Но всё-таки, несмотря на тяжёлый труд как наших мужчин, так и мой, эта поездка оставила в памяти самые яркие и острые воспоминания на всю жизнь.

Норильск, Хабаровский край – п. Чкаловский, берег Чёрного моря

Вартан Бостанджиян99
  Вартан Арташесович Бостанджиян, к. физ.-мат. н.


[Закрыть]__ Мы в 1969 году за 69 параллелью по глобусу Земли

Вартан Бостанджиян с любимицей отряда

Большинство научных сотрудников («научников») приехали в Черноголовку (тогда ещё посёлок) в начале шестидесятых годов и к концу этих лет некоторые из нас бессеребренников обзавелись уже своим приплодом (по закону всей живности). Но так как на весьма скромное довольствие от родной АН СССР невозможно было более-менее существовать сносно даже нашим малым «ячейкам общества», их ответственные главы решили вместо отдыха в отпуске на всяких там Канарах-Турциях искать дополнительный приработок на стороне. И эта первая «сторона» оказалось очень далёкой в пределах нашей необъятной страны.

По наводке Володи Веретенникова мы связались с механическим заводом в Норильске, на котором и предполагали поменять нашу нематериальную физическую силу на их материальное деньги.

Норильск

Сначала прилетели в Норильск эмиссары: Рустэм Любовский (бригадир), Вартан (Володя) Бостанджиян, Олег Ефимов и Юра Тумашов. Рустэм, поговорив по телефону с директором упомянутого завода, вышел из будки с растерянным лицом и, как-то странно улыбаясь, сказал: «Он, по-моему, пьян».

Когда мы нашли нужный дом и квартиру, дверь нам открыл совершенно трезвый человек, а нужный нам лежал в соседней комнате на диване (никакой) рядом с громадной овчаркой. Когда мы объяснили встретившему нас кто мы, что мы, зачем и сколько нас, он извинился, что нужный товарищ «не совсем в форме» и, выйдя в соседнюю комнату, принёс две хрустальные вазы с чёрной икрой и шоколадными конфетами. Извинился, что больше ничего не нашёл. (Оказалось: давеча праздновали чей-то день рождения, хозяин повздорил с женой, собрал со стола всё в скатерть и вынес на двор в контейнер). «Но у нас с собой было»: бутылка водки, бутылка коньяка. И мы пили наше горькое, ложками заедая ихней икрой и закусывая конфетами. Когда выяснилось, что встреча на высшем уровне не состоится, гостеприимный гость, провожая нас, сказал: «Ничего страшного, приходите завтра в городскую редакцию газеты „Заполярный железнодорожник“ и там что-нибудь придумаем».

В. Бостанджиян вгоняет костыль в шпалу с двух ударов

В редакции нас встретил ещё один незнакомец, который представился главным инженером железной дороги (ж.д) Норильск – Дудинка – Норильск. Он предложил нам ремонт ж.д и, если мы отремонтируем её метров 4000, то обещал нам по 800 рублей. От таких цифр у нас отвисла челюсть, но мы её быстро подобрали, делая вид, что нам не впервой ворочать такими суммами. Ведь мы, собираясь в зону вечной мерзлоты, думали заработать в месяц рублей по 200—250 против наших домашних 105—120.

В тот же день, часа в 23 светлой полярной ночи, погрузившись на ж.д дрезину ACIA, мы двинулись по тундре в сторону Дудинки. Поодаль от дороги, в тёмной ещё траве тундры, местами виднелись белые кости падших оленей. (Кстати, некоторые товарищи привезли себе домой потом рога, видимо, не надеясь на жен, оставшихся без присмотра в разлуке).

Проехав часа четыре по спящей ещё тундре, остановились на станции с названием «Тундра», на которой развеселил нас уведомляющий (предупреждающий?) лозунг на фронтоне станционного дома: «Будущее принадлежит людям честного труда!» – от нашего смеха и шума проснулись немногочисленные жители этого одноэтажного дома.

Вечером за дружеским столом мы ближе и тепло познакомились с начальником участка дороги, где нам предстояло оставить о себе неизгладимый железный след. Узнав о том, что представитель управления ж.д за определенный объём работы обещал нам выдать по 800 рублей, нижестоящий начальник за дружеским застольем сказал:" Если вам обещали по 800р, я, думаю, натяну до 1000.» Тут уж от таких цифр «у нас» в зобу дыханье спёрло», и мы воскликнули: «Да мы за такие деньги завтра с утра начнём растапливать тундру своими пятыми точками», совершенно не представляя, какая нам предстоит работа.

Когда через 2 дня приехала основная бригада, мы, получив северное обмундирование, для мужчин в большой комнате сколотили двухъярусные нары, а для трех наших стряпух-кормилиц в соседней комнате с печкой и отдельным входом организовали постели с бельём. Бельё, правда, вскоре исчезло (и не только бельё), но также быстро оно было обнаружено, так как уж слишком узок был круг подозреваемых в этом злодеянии.

В начале вся тундра была пропитана талой водой, везде были лужи– озёра, начинавшиеся буквально у порога станционного дома, везде были проложены деревянные мостки. Несколько дней мы умывались и Чистые зубы водой прямо из лужи, пока не обнаружили, что она соединяется с таковой же у заполненного туалета вдалеке.

Нам, в основном, было по 30 лет, но бригада (по налоговым льготам) считалась студенческой, что вызвало сомнение у начальника, изрекшего: «Что-то вы не очень похожи на студентов, особенно тот товарищ», указав на существенно старшего остальных. Мы сказали, что он аспирант. (Его Рустэм пригласил со стороны как специалиста по закрытию нарядов в конце нашей работы).

Погода дней десять была холодная и очень неустойчивая. Однажды при сильном ветре со стороны океана, когда снег-дождь летел буквально горизонтально, мы через 2—3 часа настолько промокли, что даже парусиновые плащи и мощные телогрейки не помогли, (некоторые в последних долго гуляли даже в Черноголовке). В этот день на работу мы больше не выходили.

Вскоре распогодилось погода да так, что тундра за день-два расцвела мгновенно разноцветьем трав и цветов и трудно было поверить, что ты находишься на севере: при постоянной температуре около +30 градусов и ярком солнце. Мы к концу работы так загорели и забородели, что в Черноголовке говорили: «Вы, наверно, не там и не тем заработали деньги». Но с теплом мы вкусили и другие прелести этих широт: появились тучи матерых комаров, которые особо свирепствовали поздно квазиночью, от них потная одежда на спине выглядела серой.

Дней через 10 нас в двух вагонах перебросили ближе к Норильску. Один вагон как спальный мужской был оборудован двухъярусный кроватями, второй условно разделён на три секции: «женская половина», столовая-салун со столами на 4 персоны и кухня.

К тому времени наш «аспирант» изнемог и отработал своё. Когда он вернулся в Черноголовку, в ней прошёл слух, что вернулся «человек оттуда». Некоторые жены пришли навестить его, чтобы узнать, как там наши, – увидели измождённого человека, лежащего на диване, как на смертном одре. Под впечатлением увиденного наши сердобольная жёны прислали посылки со свежими овощами и просьбой: «Бросайте всё, никакие деньги нам не нужны, вернитесь живыми и здоровыми».

Работа на ж.д была разнообразная, но однообразно тяжёлая. Рабочий инструмент был тяжёлый железный, от долгого орудования которым сильно опухали суставы пальцев.

Ремонт ж.д полотна состоял из нескольких последовательных операций. Сначала лапой (громадный гвоздодёр) выдёргивание костыли (громадные гвозди) из шпал, подлежащих замене, затем домкратами, немного приподняв полотно и несколько подкопав около шпалы сильно уплотнённый грунт, громадными щипцами вытаскивали или выдёргивали шпалу прочь и на её место засовывали новую.

Далее под каждый рельс подкладывали большую металлическую подкладку и затем, наконец, один подвешивал лапой новую шпалу вплотную к рельсу, а второй (опять же) громадным молотком пришивал её костылями к рельсу. (Старые, очень мокрые, тяжёлые шпалы складывали рядом с дорогой, думая часто при этом, «как же их таскали, по-видимому, не совсем здоровые и сытые заключённые, которые много лет назад строили эту дорогу).

Слева: Слава Грачёв и Лев Буравов. Последняя шпала в воздухе. Пора освобождать колею. Справа: ложе для шпалы уже приготовлено. Пора поместить шпалу на своё место

Затем совковой лопатой-дружбой, изобретенной нами, засыпали полотно дороги щебнем из насыпи (опять же вдвоём), когда один внизу пыжился набрать лопатой щебёнку и кинуть её наверх, а второй сверху вожжами из проволоки резко натягивал лопату с грузом, чем существенно облегчил работу нижнего. Далее шла рихтовка (выпрямление) полотна на всей ж.д, когда 10—15 человек с ломами, встав в нужном месте рядом с загогулиной и воткнув лом под небольшим углом «от себя» впритык рельсу, строго по команде «и-и-раз!» резко тянули ломы «на себя».

Результат рихтовки контролировал мастер, сидящий на рельсе и внимательно следивший за изменением положения полотна после рывка ломовиков. (В этой процедуре, как и при переноске длинного рельса группой товарищей, можно было незаметно сачкануть, лишь удерживая, а не дёргая свой лом.) рихтовка могла длиться очень долго в зависимости от того, насколько сильно было искривлено полотно после установки шпал.

Последние процедуры на дороге была утрамбовка щебня под шпалами с помощью вибрирующей шпалоподбойки (в просторечии – шпугами).

Некоторые товарищи, приехавшие на север не только «за туманом тундры», часто пытали Рустэма вопросом: «Что мы тут заработаем?», на который он всегда успокаивал народ фразой: «Зачем приехали, то и получим», – и когда недели через две он приехал из Норильска и сказал, что нам закрыли наряды пока по 500 руб, народ, побросав всё на дороге, устроил в тундре половецкие пляски (плясали усердно даже вопрошавшие).

В. Боярченко, В. Мартемьянов, В.Рубцов, В. Шувалов, И. Домашнев (ВВВВиИ). «Земляки» – Боярченко Валерий и Домашнев Игорь

По окончании всех работ нам заплатили по 1135 рублей, на всех порядка 40.000. Бухгалтер сумку с деньгами запер в сейфе, а ключ отдал Рустэму. Когда он пришёл к нам, а мы тогда кончали последние работы, и сказал, где лежат деньги, народ заволновался: а не украдут ли их оттуда, поскольку знали о них не только мы.

Решили всю ночь дежурить у конторы до утра. Первыми на дежурство заступили я (Вартан) и Рустэм. Сидим на ступеньках одноэтажной деревянной конторы с «железным» оружием в руках; кругом тишина, полярная ночь – светло. Через час-полтора Рустэм и говорит: «Слушай, Вартан, а давай сами украдём свои деньги. Ты меня поднимешь на плечи, а я вскрою форточку или выну стекло и просочусь как-нибудь внутрь». (Молодые были!) Так и сделали: я его подсадил, он немного повозился с форточкой, открыл ее и нырнул внутрь. Дальнейшее всё шло как по маслу: открыл сейф, сумку с деньгами передал мне и вынырнул сам, предварительно наведя порядок с форточкой. Драгоценную сумку спрятали в вагоне под моей кроватью. На другой день весьма оживлённый народ жаждал получить, наконец, «то, зачем приехали». Рустем поручил мне и Мартемьянову (как самым честным?, которые не позволят себе спрятать в руках ни одной купюры из кучи) раздать деньги по списку под подпись каждому в руки.

В этот же день руководство железной дороги организовало нам шикарный (обильный) прощальный банкет с танцами и просило нас приехать ещё.

Последний день в Норильске. На лицах радость и веселье. Скоро электричка доставит нас в аэропорт. А оттуда и до дома недалеко.

Что мы и сделали на следующий год с не меньшей результативностью. В этот же год, когда после нашего приезда домой в Черноголовке прошёл слух о нашем неслыханном заработке, спешно собралась ещё одна бригада, которая поехала в Норильск по-нашему следу и вернулась, когда уже там начались морозы и выпал снег.

Хабаровский край, ПМК, посёлок Чкаловский

В середине семидесятых годов наш отряд был приглашён на работу в Хабаровский край, ПМК (передвижная механизированная колонна) – посёлок Чкаловский.

Как это обычно мы делали, в середине июня на место будущей работы выезжали наши квартильера, чтобы предварительно познакомиться с местом будущей работы и обустроить встречу отряда. Рано утром три наших представителя покинули гостеприимный борт самолёта в аэропорту Хабаровска и отправились на железнодорожный вокзал трансконтинентального поезда Москва-Владивосток.

Следует отметить, что в это время были довольно напряжённые отношения с Китаем из-за событий на острове Даманский. Поскольку в Хабаровском крае поезд проходил по приграничной зоне, то билеты на него продавались при наличии специального разрешения от местных охранных властей. Имея на руках список бригады с паспортными данными, мы пошли в эти органы, чтобы получить это разрешение, но там стояла огромная толпа из нескольких десятков человек, желающих того же самого.

Мы пришли в полное уныние от этой картины и решили попытаться счастье в кассах ж.д. вокзала, надеясь на своё обаяние. С мольбой в Голосе мы объяснили милой кассирше, кто мы такие и что попали в безвыходное положение, поскольку завтра прилетает бригада, а получить пресловутое разрешение сегодня не можем. И, прикинувшись идиотами, спросили, не может ли она продать билеты, так сказать, «за красивые глаза». На что она ответила: «Купите свободно билеты до Уссурийска, а по дороге выходите, где хотите».

Мы чуть было не уточнили услышанное действительно идиотским вопросом: «А как же запретная зона?» Усомнившись в правильности понимания услышанного, мы этот же вопрос задали ещё двум кассирам. А затем поступили так, как они сказали. После этого мы послали домой телеграмму довольно загадочного содержания: «В Хабаровске покупайте билеты до Уссурийска, а выходите в Чкаловской».