Текст книги "Лавкрафт. Я – Провиденс. Книга 1"

 
На мелкие детали не обратит она внимания,
Раз читает «эксцентричный» вместо «эротичный»,
Но это и не важно, ведь на самом деле
Джексон и эксцентричен, и эротичен!
 

Начиная с упомянутого выпуска журнала, вокруг Лавкрафта собираются и друзья, и враги, хотя последних оказалось больше. А одним из самых преданных друзей вдруг стал не кто иной, как Ф. У. Беннетт, из-за которого и зародился весь этот спор. В новом, уже грамотно составленном письме (возможно, его орфографические и пунктуационные ошибки поправил редактор) он пишет «жму руку Г. Ф. Л.» и добавляет: «Мы сделали первый шаг к тому, чтобы положить конец безмозглой писанине Джексона». И Беннетт был прав: в том же номере Боб Дэвис пообещал, что «в 1914 году в журнале не будут так часто печатать Джексона…». Конечно, совсем его печатать не перестали – уже в октябрьском номере 1913 г. вышла очередная повесть Джексона «В засаде» (детективная история с романтическим налетом), в феврале 1914 г. напечатали «Окрыленных», а вот следующее его произведение «Брачные торги» появилось только в январе 1915 г. Правда, после этого Джексон вновь крепко обосновался на страницах журнала: в июле 1915 г. опубликовали «Красную зарянку», в октябре и ноябре 1915 г. – «Бриллиантовое колье», с 6 октября по 3 ноября 1917 г. – «Где эта женщина?», 24 ноября 1917 г. – «Жертву женщины», а с октября 1917 г. частями начали печатать «Молодую кровь». Похоже, редакторская политика Argosy мало изменилась в связи с письмами Лавкрафта и его сторонников. Если верить комментариям разных редакторов, произведения Джексона перестали появляться в журналах Munsey, поскольку тот взялся за написание пьес и впоследствии значительно преуспел в этом деле.

В февральском номере за 1914 г. в разделе «Ответы Лавкрафту» напечатали длинное письмо Т. П. Крина, где он заявляет: «Я восхищаюсь его знанием английского языка и поэтическим талантом». Однако дальше Крин пишет:

«Он говорит мистеру Расселлу, одному из сторонников Джексона, что его (Расселла) поэма достойна более благородного повода. Вот и мне кажется, что обширный словарный запас и легко рождающиеся стихи мистера Лавкрафта лучше бы применять не для высмеивания автора, который сочиняет интересные истории, – ведь для читателей журнала это самое главное, даже если истории не всегда идеальны».

«Пока-пока, Лави» – такими словами Крин завершает письмо, случайно использовав пренебрежительное прозвище, доставшееся Лавкрафту от ребят из школы Слейтер-Авеню.

В выпуске за март 1914 г. спор любопытным образом перетекает в новое русло. Естественно, здесь опять немало писем с нападками на Лавкрафта. Например, Клиффорд Д. Эннис из Буффало, штат Нью-Йорк, высказывает знакомый довод: «Если уж мистер Лавкрафт желает продемонстрировать свой лексикон, то пусть хвалит, а не критикует мистера Джексона». «В отличие от нашего друга, “ученого и критика из Род-Айленда” (Г. Ф. Лавкрафта), лично я не ожидал получить за пятнадцать центов литературу, тянущую качеством на пять долларов», – пишет У. Дж. Томпсон из Виннипега (Канада). Г. М. Фишер из Атланты с ехидством упоминает «чуде-есную поэму мистера Г. Ф. Лавкрафта», добавляя:

«Должно быть, мистер Лавкрафт чувствует себя намного лучше, забросив попытки сочинять свои детские стишки.

Кстати, если уж судить людей по тому, что они пишут, то мистер Джексон, как говорится, человек выдающийся. Я считаю его одним из лучших авторов ARGOSY, а мистер Лавкрафт пусть благодарит судьбу за то, что выразил свое мнение о Джексоне в письменной форме, а не лично.

И передайте мистеру Джексону пожелания успеха от человека, у которого в шкафу стоит больше книг, хоть и не сильно заумных, чем мистер Лавкрафт, наверное, прочел за всю жизнь».

Однако большую часть раздела читательских писем в том выпуске занимает длинное письмо Говарда (в прозе) под названием «Правки для Лавкрафта». Он цитирует две строки из своего первого стихотворного послания, опубликованного в Argosy за январь 1914 года: «Think not, good rimester, that I sought to shew / In my last letter, merely what I knew». У Лавкрафта во второй строке было know («знать»), но редактор, явно озадаченный британским вариантом орфографии, исправил форму глагола, считая, что shew («показывать») произносится как shoe («ботинок») и рифмуется с knew («знал»). Говард был глубоко возмущен: «…еще три недочета: 1) Нарушена рифма; 2) Значение слова know изменилось с настоящего времени на прошедшее; 3) Оставшееся неизменным shew не гармонирует с орфографией всего стихотворения». Убийственный отклик Джона Расселла появился в майском номере 1914 г.:

 
Лавкрафт сменил стихи на прозу,
Чтоб показать: он знает то, что знал.
А я скажу, на мой взгляд,
Мало чего он знает.
 

В апреле 1914 г. на Лавкрафта посыпались новые нападки. Айра Б. Форрест (Мессик, штат Вирджиния) наиболее точно проанализировал позицию Лавкрафта, заметив: «Может, мистер Лавкрафт – просто старый ворчливый холостяк, не терпящий любого проявления чувств». Не менее проницателен в своем комментарии и Э. П. Рас: «Будьте тактичнее и не забывайте, что журнал печатают для всех нас, а не для каждого лично». В конце Рас добавляет: «Побольше Джексона и поменьше Лавкрафта». Расселл отозвался саркастическими стихами:

 
Вот дела! В своем новом письме
Лавкрафт залез в густые дебри.
Я не в восторге от Джексона
(Его истории ничего так),
Но тот набросился на все любовное,
Говорит, что любовь – вредитель.
Что ж, возьмите лучших авторов,
Диккенса иль Фенни, Шекспира, Скотта,
У них все то же самое;
Где история, там, конечно, и любовь;
Иногда выходит лучше, а иногда и хуже.
 

Лавкрафт, несомненно, выступал против такого представления о литературе и изо всех сил старался выразить несогласие в собственных рассказах. Ф. У. Сондерс тоже попробовал ответить в стихотворной форме и сочинил эпическую поэму «Ruat Caelum» («Да содрогнутся небеса»), в которой откровенно пародирует стиль Лавкрафта:

 
Под скромные звуки труб и с полным провизии тайником
Я бреду навстречу умелому вожаку
С военной мелодией. Ступают мои ноги
На поле боя, на прекрасную Энджелл-стрит.
 

Поэма написана мастерски, хотя местами кажется непоследовательной.

После же происходит нечто странное: следующий отклик Лавкрафта в Argosy появляется только в октябре 1914 года. В рукописном виде сохранились еще две части его «Ad Criticos», так почему же он не отправил их в журнал? Или новые стихи не приняли? Второй вариант кажется маловероятным, ведь в редакторском комментарии под «Правками для Лавкрафта» сказано: «Мы всегда рады вам в разделе читательских писем». Итак, в «Третьей книге» Лавкрафт сначала обращается к Расселлу:

 
«Узри! – воскликнул он. – На страницах классики
Пляшут слащавые иллюзии любви».
Все верно, Расселл. Отдадим любви должное,
Но одной любовью сыт не будешь!
 

А затем к Расу:

 
Что за пронзительные крики терзают мои уши?
То дикие и хриплые вопли Раса.
Мой противник не знает нужды в грубой силе,
Он просто вопит, и я берусь за топор!
 

Упоминает он и поэму Сондерса: «Стихи его написаны по меркам Поупа (иль по моим)».

Правда, сочиняя этот ответ, Лавкрафт еще не знал, что в выпуске All-Story Weekly от 14 апреля 1914 г. появится «бомба» от С. П. Н. (Кеннет-сквер, штат Пенсильвания), в которой тот ругает длинное письмо Лавкрафта из номера за 7 марта:

«С этим джентльменом я знаком. Он прирожденный критикан и эгоист, каких свет не видывал. Ужасно самолюбивый. Его литературные потуги просто омерзительны.

Я впервые наткнулся на его письмо в All-Story и больше видеть его здесь не желаю».

И так далее еще на половину колонки («А что начнется, когда он пустит в ход свои жуткие стишки!»). Публичного ответа Лавкрафта на это ядовитое высказывание не последовало.

К лету споры начали утихать. Согласно редакторскому комментарию в номере за май 1914 года, «битва из-за Джексона продолжается как в стихах, так и в прозе», и в данном выпуске (помимо стихотворения Расселла, упомянутого выше) содержится еще несколько критических выпадов в сторону Лавкрафта в рифмованной форме. Вот довольно нескладные стихи Дж. К. Кам– мингса из Чикаго:

 
У него нет никаких чувств,
Раз он не испытывает любви к Джексону,
Чье творчество, в отличие от поэта из Провиденса,
Приносит удовольствие.
 

А вот творение Ричарда Форстера из Ротвелла, штат Вайоминг:

 
Будет лучше, если мы
Оставим в покое беднягу Джексона,
А Лавкрафт пусть вымещает злобу
На каком-нибудь другом несчастном.
 

Миссис У. С. Риттер из Кливленда недовольна тем, что «этому Лавкрафту выделяют слишком много места – лучше бы напечатали пару-тройку других интересных писем». Самый жестокий ответ в прозе пришел от Джека Э. Брауна из Келлогга, штат Айдахо: «Меня ужасно раздражают люди вроде Г. Ф. Л. Готов платить по пятнадцать центов в месяц, чтобы он перестал читать ARGOSY… Я погонщик скота, и я с удовольствием разрядил бы в этого Лавкрафта свой “Магнум”». В этом выпуске сторонников у Говарда не нашлось, хотя высказывание Г. Р. Дж. из Сидар-Рапидс, штат Небраска, звучит довольно неоднозначно: «В связи с комментариями касательно Г. Ф. Лавкрафта раздел читательских писем стал намного интереснее». Однако, когда Лавкрафт перестал отвечать (или его ответы перестали печатать), дальнейшие споры утихли. В неопубликованной «Четвертой книге» «Ad Criticos» он все же возвращается к колким замечаниям Расселла из майского номера журнала:

 
В своей злобной писанине он избегает вежливости
И попрекает меня в том, что я мало учен.
В изящных строках, источая яд,
Он считает мои неудачи, чтобы показать свой ум.
 

Остроты Расселла явно задели Лавкрафта. Что до Дж. К. Каммингса, он «достиг известности и вечной славы, / Бросаясь ненавистными именами», а неуклюжие поэтические потуги Фостера Лавкрафт и вовсе разгромил:

 
Поэт начинает высказывать злобу хореем,
Когда вдруг вмешивается ямб.
Еще через восемь строк он переходит к балладе,
Но в бесформенный рой врывается дактиль:
Пятнадцатая строка написана героическим куплетом
И выделяется среди прочих.
 

Замечание вполне разумное, ведь Фостер не использует белый стих, а старается попадать в обычный стихотворный размер, но у него ничего не получается. Затем Лавкрафт прибегает к аргументу, который еще не раз будет применять в отношении к белому стиху:

 
Что до остального, разве кто-то знает
Стихи это иль рифмованная проза?
Мне нет дела до чувств Фостера,
Так зачем же обсуждать то, чего нет?
 

В июне появляется очередное творение Расселла – стихотворение «Любовь против Лавкрафта» (в ответ на «Вторую книгу» Говарда), в котором он выдает интересное предположение:

 
Если по невезению прекрасная дева
Затронет его чувства,
Он должен молча вытерпеть боль
И перестать насмехаться над любовью.
Быть может, этот умник считает,
Что женщина – существо подлое,
Что любовь – это шутка,
Тогда он убежденный циник.
 

Письмо К. М. Тернера носит заголовок «Лавкрафта за борт», и в нем автор заявляет: «…несмотря на мнение мистера Лавкрафта, я считаю произведения мистера Джексона одними из лучших в вашем журнале, и я искренне надеюсь, что вы не станете прислушиваться к несправедливой критике мистера Лавкрафта и ему подобных… Так прошу вас, скиньте мистера Лавкрафта за борт, мистера Джексона назначьте первым помощником капитана, и пусть наш старый добрый ARGOSY плывет дальше». В этом номере напечатали много других писем от сторонников Джексона (причиной тому, вероятно, был брошенный редактором вызов: в апрельском номере 1914 г. он призвал читателей писать письма в поддержку любимого автора. «Люди не всегда готовы признать, что им что-то нравится, если только не приходится возражать другим. Поклонники Джексона, дело за вами», – написал он), однако среди них было не так уж много критики в адрес Лавкрафта.

В номере за июль 1914 г. количество представляющих интерес писем сократилось. Эд. Эллисен из Стратфорда (провинция Онтарио) просит: «Передайте мистеру Лавкрафту, если он продолжит вредничать, то пусть приезжает к нам в Канаду – тут мы найдем, куда его упечь». «…мне не нравится, что господа Лавкрафт и Расселл используют раздел читательских писем для обмена саркастическими замечаниями», – жалуется Э. М. У. из Фаллона, штат Калифорния, и в ближайшие месяцы его сетования подхватят и другие.

В августе и сентябре появляются лишь письма с высокой оценкой творчества Джексона, однако ни Лавкрафт, ни Расселл не упомянуты. Дж. Э. Боннер радуется, что у Джексона собралось больше поклонников, чем противников, впрочем, обращается он к «приятелю Беннетту», а не к Лавкрафту.

Дебатам приходит конец в октябре 1914 года. В разделе читательских писем выделили целую секцию с заголовком «Фред Джексон: за и против», и количество «сторонников Джексона» неминуемо превысило число «критиков». Никто из сторонников не адресует свои слова конкретно Лавкрафту, а вот преданный Ф. У. Беннетт защищает наставника, заодно атакуя главного противника: «Я не согласен с авторами писем, осуждающими мистера Лавкрафта, потому что мы с ним придерживаемся одного мнения по поводу этой халтуры. Насчет поезии [sic] Джона Расселла скажу только: она того же уровня, что и творения Джексона». Самое интересное здесь – поэма «Прощание критиков», подписанная именами Лавкрафта и Расселла. Нет, они не сочиняли ее вместе, просто Лавкрафт написал первую часть («Конец Джексоновской войны») героическим двустишием, а Расселл – вторую («Наши извинения Э. М. У.») энергичным и неравномерным анапестом. По словам Лавкрафта, на перемирии настаивал редактор Argosy, который «дал понять, что поэтическую битву пора заканчивать, так как, согласно жалобам читателей, ей отводится слишком много места в их любимом журнале»[446]446
  ИП 1.42 (прим. 2).


[Закрыть]. Тем самым редактором, как утверждал Лавкрафт, был Т. Н. Меткалф, правда, он выступал в качестве редактора одного из разделов All-Story под руководством Роберта Х. Дэвиса, тогда как журналом Argosy заведовал Мэтью Уайт-мл.[447]447
  См. Московитц, 293.


[Закрыть]. Возможно, Меткалф как раз отвечал за рубрику читательских писем. Часть поэмы за авторством Лавкрафта заканчивается такими строками:

 
Что ж, заключим мир,
Отложим перо и прекратим злословить.
Но что за звук? Это тысячи радостных криков
Звучат в ответ нашему прощанью.
 

Читательский раздел в номере за декабрь 1914 г. озаглавлен «Фред Джексон возвращается!», опубликовано еще несколько хвалебных писем в адрес автора. Стэнли Х. Уотсон из Стоктона (провинция Манитоба) пишет: «Хочется верить, что кому-то наконец удалось остановить Лавкрафта с его нападками на Джексона. Он, должно быть, один из тех зазнаек, которые считают, что и сами могут писать не хуже».

Среди бумаг Лавкрафта нашлись некоторые неопубликованные произведения, связанные с дискуссией по поводу Джексона. Стихотворения «I. Frustra Praemunitus» («Напрасно вооруженный») и «II. De Scriptore Mulieroso» («Изнеженному писателю) были написаны в ответ на «Любовь против Лавкрафта» Джона Расселла (июнь 1914 г.), но, опять же, либо Лавкрафт не отправил их в журнал, либо редактор отказался публиковать стихи. В первом Лавкрафт с иронией заверяет Расселла, что если он и раскритикует «Окрыленных» Джексона, то это лишь позволит Расселлу, «придворному поэту Argosy», блеснуть умом в своем ответе. Во втором Лавкрафт откликается на обвинение, которое ему вменяли многие защитники Джексона, мол, на самом деле он просто разочарованный в любви человек, превратившийся в циника. Журнальный спор затрагивается и в двух других стихотворениях, «Sors Poetae» («Участь поэта») и «Поэт, сверженный с пьедестала»: в первом Лавкрафт открыто упоминает Джексона, а во втором высмеивает любовные романы. Скорее всего, эти стихи он даже не отправлял в журнал.

Что же эта словесная битва из-за Джексона в Argosy и All-Story в целом значила для Лавкрафта? Отчасти именно мистер Джексон (или Ф. У. Беннетт) поспособствовал дальнейшему развитию карьеры Лавкрафта, иначе, возможно, он бы еще долго жил в тепличных условиях в доме на Энджелл-стрит, 598. Лавкрафт нигде не работал, занимался только химией и астрономией и жил с матерью, постепенно теряющей рассудок, а также сочинял непримечательные стишки о родном регионе и запоем читал издания Munsey, даже не задумываясь о том, чтобы послать в эти или какие-либо другие журналы свои рассказы. Зато произведения Джексона вызвали у Лавкрафта такой гнев, что он выбрался из своего кокона и начал заваливать редакцию письмами. И хотя стихотворную перебранку первым начал Джон Расселл, Лавкрафт увидел здесь отличную возможность направить любимую сатиру Августинской эпохи против современной цели, что и сделал в 1914 году. Ему, наверное, не казалось странным взять за образец «Дунсиаду», тем более позже он честно признается: «Не осталось, пожалуй, ни одного человека, кроме меня, кому устаревший слог восемнадцатого века кажется родным языком как в прозе, так и в поэзии»[448]448
  От Г. Ф. Л. к А. Д., 9 сентября 1931 (ИП 3.407).


[Закрыть]. С другой стороны, Мэтью Уайт-мл. (или Т. Н. Меткалф) наверняка обратил внимание на работы Лавкрафта как раз потому, что они были написаны в причудливо-старомодном стиле и взывали к полемике.

Похоже, Лавкрафт неплохо справился со всеми нападками, хотя отдельные замечания, особенно исходившие от Расселла, явно его разозлили и задели. Возможно, он прекратил отсылать работы в Argosy, поскольку начал считать затею бесполезной: мнение большинства ему изменить не удалось, а своими письмами он лишь надоедал постоянным читателям. Поразительно, насколько были жестоки и враждебны некоторые отклики любителей Фреда Джексона, угрожавших Лавкрафту в том числе физическим расправой, – к счастью, только на словах.

Любопытно, что многих читателей задел сам факт высказывания критики в адрес Джексона. Кое-какие комментарии были по существу, например, что Argosy печатают материал не для одного человека и что никто не заставляет читать журнал, если он не нравится, но большинство авторов писем раздражали любые нападки. Лавкрафта уничижительно называли «критиканом» и «придирой», считая его мизантропом, ненавидящим всех вокруг.

Как знать, породили бы слова Лавкрафта такую же бурную реакцию, выбери он мишенью другого автора? У Фреда Джексона было очень много поклонников и в Cavalier, и в Argosy, и, повторюсь, его любовные романы пользовались на удивление большим успехом у мужчин. Опять же интересно отметить нападки с переходом на личности: Лавкрафта называли и ворчливым холостяком, и брошенным супругом, не способным на выражение нежных чувств, и циником, презирающим любые проявления романтики. И пусть в них есть доля правды, все это никак не относится к достоинствам Джексона как писателя, и Лавкрафт справедливо отмечает, что его стиль небрежен, а работы слащавы и написаны с расчетом на читательские ожидания. Между прочим, сторонники Джексона в большинстве своем оказались настолько малообразованными, что не понимали: если им понравился какой-то роман, это еще не значит, что он обладает литературной ценностью. Противники автора, по большому счету, тоже проявили себя не лучшим образом.

В жизни Лавкрафта этот, казалось бы, незначительный обмен колкостями сыграл важную роль. Писатель, по-видимому, впервые столкнулся с тем, что мнения других могут радикально отличаться от его собственного и исходить от людей с другим (довольно низким, если говорить честно) уровнем образования, культуры и социально-экономическим статусом. Хотя Лавкрафт мало к кому из оппонентов испытывал уважение – кроме того же Расселла, – и хотя ему было совсем не трудно разгромить их в пух и прах, позже он станет считать подобное разнообразие взглядов среди приятелей, коллег и друзей по переписке бесценным способом расширить свой кругозор и подвергнуть сомнению устоявшиеся убеждения.

И что самое главное, благодаря дебатам в Argosy Лавкрафт открыл для себя мир любительской журналистики – или, скорее, наоборот, журналистика открыла Лавкрафта. Эдвард Ф. Даас, тогда занимавший пост главного редактора в Объединенной ассоциации любительской прессы (ОАЛП), обратил внимание на поэтическую перепалку между Лавкрафтом и Расселлом и пригласил их обоих вступить в организацию. Они согласились, и 6 апреля 1914 г. Лавкрафт стал официальным членом ассоциации. Пройдет всего несколько лет, и он заметно преобразится – и как писатель, и как человек.

6. Новая воля к жизни (1914–1917), Часть I)

Мир любительской журналистики, с которым сгорающий от любопытства Лавкрафт познакомился в апреле 1914 года, оказался своеобразным, однако весьма пленительным. Члены организации создавали газеты самого разнообразного содержания, формата, стиля и качества; издания недотягивали до уровня литературных журналов малого объема, типичных для того времени, зато значительно превосходили (и по печати, и по наполнению) появившиеся позже фэнзины с произведениями в жанрах научной фантастики и фэнтези, хотя, в отличие от фэнзинов, редко посвящались одной узкой теме. Сам Лавкрафт вкратце повествует об истории любительского журнализма в рекламной брошюре под названием «Объединенная ассоциация любительской прессы: приверженцы любительской журналистики», текст для которой он составил, когда занимал пост первого заместителя председателя ОАЛП с августа 1915 г. по июль 1916 г. В брошюре он отмечает, что любительская журналистика приобрела официальную форму примерно в 1866 г., когда издатель Чарльз Скрибнер вместе с коллегами основал свое общество. Оно было недолговечным и развалилось в 1874 г., однако уже в 1876 г. появилась Национальная ассоциация любительской прессы (НАЛП), которая существует по сей день. В 1895 г. Уильям Х. Гринфилд (которому было всего четырнадцать лет[449]449
  Труман Дж. Спенсер, The History of Amateur Journalism (New York: The Fossils, 1957), 86.


[Закрыть]) и другие люди, желавшие (как считал Лавкрафт) создать организацию, занимающуюся более серьезным интеллектуальным трудом, основали ОАЛП, куда и вступил Лавкрафт. Ассоциация бывших журналистов-любителей, называющая себя «Фоссилс» («ископаемые, старомодные»), по-прежнему регулярно издает газету «Фоссил».

Считается, что наивысшей точкой развития первоначального движения любительской журналистики стало десятилетие с 1885 по 1895 г., впоследствии названное «Безмятежными днями». Увековечил эти творения Труман Дж. Спенсер в своей антологии «Энциклопедия литературы любительской журналистики» (1891). Мало кто из выдающихся личностей того времени продолжал деятельность в юношеские годы Лавкрафта, хотя с некоторыми, а именно с Эрнестом А. Эдкинсом и Джеймсом Ф. Мортоном, он в итоге близко подружился. В период с 1916 по 1921 г. качество литературы ОАЛП вновь достигло высокого уровня, и во многом благодаря Лавкрафту. Правда, Говард единственным из «любителей» сумел добиться истинного признания в литературе, что, впрочем, не значит, что другие авторы не заслуживали того же: поэзия Сэмюэла Лавмэна и Рейнхарда Кляйнера, проза Эдит Минитер (печатавшаяся и в профессиональных изданиях), а также критические статьи Эдкинса, Мортона и Эдварда Х. Коула ничуть не уступают стандартным образцам литературы того времени. Жаль, но сейчас вряд ли кто-то обратит внимание на их произведения, кроме как в связи с изучением творчества Лавкрафта.

По сравнению с сообществом поклонников фэнтези в 1930-х и другими «фэндомами» любительская журналистика была куда более организованной и отличалась четкой иерархией: почти в каждом номере «Объединенного любителя» (United Amateur) и «Национального любителя» (National Amateur), официальных изданий соответствующих ассоциаций, печатали подробные списки участников (упорядоченные по штатам, а иногда и по городам), и у обеих организаций имелось множество отделений и служащих. К тому же размером они превосходили современные подобные ассоциации и устроены были совсем иначе: если в наши дни журналисты-любители отправляют экземпляры самиздата главному редактору для дальнейшего распространения среди членов ассоциации, то раньше они рассылали журналы сами и кому хотели. Как замечает Лавкрафт (в разделе «Поиск новых участников» статьи «Финал» [ «Бэджер» (Badger), июнь 1915 г.]), журналисты проявляли неуместную предвзятость, когда определяли, кому именно достанутся копии их изданий. А журналы, между прочим, отличались довольно высоким качеством, и благодаря низкой стоимости печати, бумаги и отправки по почте «Бродяга» (Vagrant) Пола Кука, «Серебряный горн» (Silver Clarion) Джона Милтона Сэмплса и «Консерватор» (Conservative) самого Лавкрафта, а также официальные издания ассоциаций выглядели не хуже литературных журналов того времени (хотя не всегда отличались таким же хорошим наполнением), а по сравнению с некоторыми – например, «Поклонником фэнтези» (Fantasy Fan) и «Фэнтаграфом» (Phantagraph) – даже лучше. Конечно, имелись среди них и журналы посредственного качества, размножавшиеся с помощью мимеографа и других примитивных копировальных аппаратов, а иногда встречались просто напечатанные на пишущей машинке или написанные от руки листы.

Среди журналистов-любителей было не очень много молодежи. Членам ОАЛП присваивали номер и соответствующую возрастной группе букву: «a» – до 16 лет, «b» – от 16 до 21 года, «c» – старше 21 (Лавкрафт значился как 1945с), – и третья категория оказалась самой многочисленной. В НАЛП поначалу больше ориентировались на подростков: в 1920 г. Лавкрафт рассказывал о собрании НАЛП 1915 г., на котором «Фоссилс» хотели избавиться от всех членов организации старше двадцати[450]450
  . Looking Backward (1920).


[Закрыть]. Попытка провалилась, однако уже тогда указывала на предвзятое отношение к большому числу юных людей среди основателей любительской журналистики.

А ведь именно молодежь, полная энергии и энтузиазма, являлась ее движущей силой. В эссе 1920 г. «Оглядываясь назад» Лавкрафт подробно рассматривает старые любительские журналы, присланные другом, и упоминает один полупрофессиональный журнал «Молодая Новая Шотландия» (Young Nova Scotia), в котором публиковалась «привычная смесь стихов, рассказов в жанре триллера, ребусов, анекдотов, статей по филателии и нумизматике, курьезных историй и фактов из сферы общих знаний». Невероятное сходство по содержанию с юношескими изданиями самого Лавкрафта! Более того, в Young Nova Scotia попадалась «реклама хроматографии, марок, антологий, объявления о знакомстве, тексты популярных песен и печатные материалы». Лавкрафт не раз отмечал, что Rhode Island Journal of Astronomy и Scientific Gazette создавались в духе любительской журналистики, о которой он, правда, тогда еще ничего не знал.

От журналистов-любителей того периода не требовалось создавать собственные журналы; то же самое правило действует и для нынешних ассоциаций. Лишь небольшая доля членов ОАЛП занималась выпуском собственных изданий, выходивших довольно нерегулярно. В большинстве случаев представители организации просто высылали свои материалы либо кому-то из редакторов существовавших тогда любительских журналов, либо в одно из двух «Бюро рукописей» (для западной и восточной части страны), а работники бюро уже распределяли труды между журналами, которым не хватало материалов. Большим спросом пользовались авторы со своим печатным аппаратом, да и НАЛП изначально служила объединением не для бескорыстных литераторов, оттачивающих мастерство самовыражения, а для юных печатников, желающих попрактиковаться в типографском искусстве. Затраты и вправду были незначительны: по словам Лавкрафта, в 1915 г. печать 250 экземпляров журнала размером 5 на 7 дюймов (примерно 12 на 17 см) обходилась в 55–60 центов за страницу, а размером 7 на 10 дюймов (примерно 17 на 25 см) – в 1 доллар 60 центов за страницу[451]451
  . United Amateur Press Association: Exponent of Amateur Journalism.


[Закрыть]. В основном выпускались журналы объемом в 4, 8 или 12 страниц, хотя некоторые достигали и 60–70.

Творчество членов ассоциации широко различалось как по форме, так и по качеству: поэзия, эссе, проза, рецензии, новостные заметки, дискуссии – все, что подходило для издания небольшого объема. Большая часть материалов действительно выходила из-под пера новичков в писательском деле, так что любительская журналистика служила пусть и скромным, но вполне надежным испытательным полигоном для будущих авторов. Некоторые «любители» впоследствии публиковались уже как профессионалы. И все-таки в поздние годы Лавкрафт подобрал верное выражение для описания уровня любительских трудов в целом: «Боже, какая чушь!»[452]452
  От Г. Ф. Л. к Д. В. Ш., 27 октября 1932 (ИП 4.97).


[Закрыть]

Из эссе «Оглядываясь назад» мы узнаем, что в то время члены ассоциации делились на три группы: литераторы, трудяги и политиканы. Лавкрафт считал, что именно третья группа оказывает на организацию наиболее губительное влияние, хотя породила ее как раз замысловатая политическая система любительского движения. Каждая ассоциация устраивала ежегодное собрание (у НАЛП оно проходило в начале июля, у ОАЛП – в конце июля), на котором избирались должностные лица на следующий год, а именно (в ОАЛП) председатель, первый и второй заместители председателя, казначей, главный редактор и три члена совета директоров. Остальных – историка, ответственного за конкурсы, двух заведующих рукописями и третьего и четвертого заместителей (некоторое время были и такие) – назначал сам председатель, так же как и членов отделов критики (частной и общественной), заведующего правками, официального издателя и секретаря. По названию большинства должностей понятно, чем занимались эти сотрудники: ответственный за конкурсы ежегодно присуждал награды за лучшие стихи, рассказы, эссе и редакторские колонки, глава отдела общественной критики в каждом выпуске официального журнала ассоциации писал критический отзыв о любительских журналах, вышедших за сезон, в отделе частной критики авторам помогали улучшить их работы. Неудивительно, что при наличии такой сложной иерархии некоторых членов организации интересовало только одно – продвижение к важному посту, и ради этой цели отдельные личности или целые группировки не гнушались крайне суровыми и оскорбительными предвыборными кампаниями. Вот что писал о них Лавкрафт:

«Они стремились к верхам только для того, чтобы занять высокую должность, их идеалы служили всего лишь мишурой. Эти люди не хотели решать никакие проблемы или служить на благо других, а успех в их понимании заключался в том, чтобы добиться власти, чтобы заполучить желанный пост и прилагающуюся к нему популярность. Любительское сообщество стало для политиканов легким способом применить дешевый трюк мелкого масштаба…» («Оглядываясь назад»).

Трюк и вправду был дешевым, а масштаб – мелким, ведь ассоциация всегда оставалась малочисленной. В списке United Amateur за ноябрь 1918 г. числится всего 247 активных участников, в перечне National Amateur за ноябрь 1917 г. – 227 (многие состояли в обеих организациях). Именно из-за отсутствия соперничества и политиканы, и сам Лавкрафт, преследовавший, естественно, более благородные цели и обладавший неизмеримо лучшими способностями, могли достичь здесь высокого положения.