Текст книги "Литературные портреты"

Салават Асфатуллин
Литературные портреты

© С. Асфатуллин, 1997

* * *

Акварельные портреты

Сергей

Про себя я его называю молодым Львом Толстым – тот же стиль письма. Только наш-то, в духе времени, по-мобильнее. Ездит не на извозчике и паровозных поездах, а на попутках и самолетах. И пишет не такие толстые книги, а потоньше. И вполне доступен.

Коренаст, крепко сложен. Лобастая голова, короткая стрижка, ладная борода. Не бородка и не лопата дворника Степана. Купринская бооола. Глаза хоть и голубые, но никак уж не фарфоровые. Умные, живые глаза. И какие-то доброжелательные, причем с ходу. Любимая поговорка: «Работа, работать над этой рукописью…», «За плугом, сударь ты мой, за плугом!». Вот именно так, четыре раза. В этой фразе весь он сам.

Хорош тем, что всегда оставляет свет в конце тоннеля. Теоретически он, конечно, прав. Если бесконечно работать, то даже из школьного англо-русского словаря лет через сто можно составить «Сон в летнюю ночь» Шекспира.

Его мнение особенно ценно тем, что к нему прислушиваются и правые, и левые. Ну, а для зеленых он вообще кумир. Хороший мужик, одним словом. Свой. Вполне земной, еще не ударился ни в какую крайность и не закостенел в портретных рамках. Да небось и портрет-то еще не заказал, как полагается писателю, да еще живущему в Тарусе – вотчине московских художников. А жаль. Он сейчас «мужчина в соку». Нет, потом он, конечно, будет еще интереснее. Появятся благородные морщины, седина. Глаза станут еще значительнее. Ну прямо – как настоящий русский классик из учебников литературы для пятого класса. Но уже не будет того сока, смака к жизни, мужской силы и мужской привлекательности. Надо ему срочно заказать портрет. И обязательно маслом по холсту. Такой же основательный, как он сам. Очень хорош и в роли былинного сказателя.

Но эта же чрезмерная основательность его частенько подводит – в текстах иногда видно, как натужно он пахал. А этого не должно быть видно ни при каких обстоятельствах. Так что извини, Сергей: «Платон Михеенков мне друг, но истина дороже».

Февраль – май 1997

Потоцкий

Фамилия-то какая громкая. И по звучанию, и по смыслу, ну, а если историю копнуть, там много славных дел можно раскопать, связанных с Потоцкими.

Худой, субтильный, много курит. Как все худые, внешне злой. Его все побаиваются. Дескать, головы рубит – только так! Свист стоит. А того не понимают, что это от: профессии. Сценарист, драматург никогда не напишет «Ваня улыбнулся Степану широкой улыбкой, обнажив щербатый рот, достал мятые папиросы, протянул одну папироску соседу, другую сунул себе в рот и полез за спичками. Спички были сырые, гореть не хотели. Но в конце концов все уладилось, оба затянулись и выпустили первые струйки дыма». Сценарист напишет: «ЗАКУРИЛИ».

И будет совершенно прав. Потому, что он умный и читателей своих тоже считает умными и сообразительными людьми.

Ведь ритмы жизни-то неизмеримо ускорились. Беречь надо и свое, и чужое время. Время теперь – деньги. Это раз.

Образованных людей на земном шаре стало в десятки раз больше, чем когда писалось «Муму». Гораздо больше стало и начитанных, обладающих образным мышлением. Если бы все в литературе шло своим естественным путем, без вторжения телевидения, то удельный вес сценариев рос бы в геометрической прогрессии. Все больше знаю людей, которые заявляют: «А у меня в голове было интереснее, чем у Свердловской киностудии, или, скажем, у Ленфильма». Это два.

Вот потому-то Потоцкий никогда не будет полчаса растолковывать школьнику от литературы, где у него косо, где криво, а где пришито белыми нитками. Он скажет: «Чушь!», или: «Это не литература!», или: «Это вообще не стихи!». Но зато в одном молодежь может быть спокойна – если в груде сырых рукописей есть талантливый кусок, то уж Потоцкий никак не пропустит и не проспит. Сценаристы, они вообще очень наблюдательны. Изнутри это идет.

Ведь для того, чтобы написать одно слово «Бардак», он должен в долю секунды увидеть и горы пустой посуды, и объедки, и девиц под одеялами, и девиц, выходящих из туалета, и горы окурков везде, и женские трусики, и тупые, пьяные рожи мужиков, и обрывки магнитофонных лент, и мусор, мусор на столах и на полу. И не просто увидеть, а запомнить и запечатлеть в мозгу. И не только картинку, но и визги, пьяный мат и даже смрадные запахи. Ведь для того, чтобы потом, через много лет, выразить все одним словом, надо иметь в голове всю картину того бытия. А расписывать длинно ему нельзя – жанр не позволяет. Кинокритикам в толстых газетах и журналах можно, а ему нельзя. Это про его случай пословица: «Лучше враждовать с умным, чем дружить с дураком».

А вообще-то он совсем не злой, хоть и выглядит так сквозь очки. Любит возиться с деревом.

Давно заметил, кто любит работать с деревом, тот добрый. И терпеливый. Знаете, сколько надо терпения, чтобы вручную выстругать ножку обыкновенного стула? Лично меня никогда не хватало на это.

С удовольствием привел бы пару отрывков из Потоцкого, но в Калужской губернии никто в глаза не видел его текстов. Тайна могикан. Такова судьба киносценаристов. Так что извините. Но одну-две кинокартины некоторые смотрели. Впечатления разные, но, в основном, хорошие.

Переживает он сильно и внутренне, что культура наша дичает. Люди, внешне интеллигентные, уже начали спрашивать: «А зачем вы книги пишете, да еще за свой счет издаете? Какой навар?» Болеет он от этого. Ведь это уже запредел. Поневоле станешь пессимистом. Да и рукописи двух романов, желтеющие в тумбочке спальни, оптимизма не прибавляют. Это, если сказать очень мягко. Но ничего, Владимир Иванович, мрак не вечен. Жизнь продолжается…

Февраль 1997

День удач

Бывают дни, когда удается все.

Например: 10 утра, стук в дверь. Открываешь, а там стоит поэт, член Союза писателей России, ответственный секретарь областной газеты – Кухтинов. Сам пришел к зеленому писателю в коммунальную квартиру. Сам решил занести свое вступительное слово к первой книжке. И никогда бы не поверил в подобное, если бы это был не КУХТИНОВ. Славный, мягкий, добрый и, одновременно с этим, – с молниеносной реакцией матерого журналиста. И с авторитетом в журналистских и литературных кругах. Открываешь Слово, а там одна похвала. Ну уж тут крепче держись за стул, а то упасть можно. Скажете, опять фантастика. Но вот именно так и было в тот звездный день.

11 часов утра. Стук в дверь. Открываешь, а там старинный друг Ваня, который почему-то потерялся и целый месяц не давал о себе знать. Беспокоился я о нем. Забежал по дороге в «Белый дом», хочет просить там кредит на развитие овощеводства. Желаю ему ни пуха, ни пера.

12 часов дня. Стук в дверь. Опять Ваня. Дали кредит другу! Причем не на 3 месяца, как принято в наших банках, а не полтора года. И не пять миллионов трясущимися руками, а двести пять.

13 часов дня. Совершенно случайно на улице встречаешь вездесущего Днепровского-Орбелиани, которого десять дней подряд пытался поймать в его тесной каморке, именуемой так пышно и длинно, что мне лень выговаривать это самому, а тем более утомлять вас.

Приведу в сокращении:

Калужское отделение ВООПИК. И этот ходячий знаток старины калужской за 10 минут дает точные названия и годы построек к моим снимкам церквей. Без него мне пришлось бы облазить все библиотеки и музеи города Калуги и затратить 10 дней.

14 часов. Директор издательства «Золотая аллея» Владислав Васильевич Трефилов вернулся, наконец, из длительной командировки по Башкирии и Оренбуржью. Встретился в коридоре и назначил окончательный день принятия решения о выпуске моих открыток с видами города.

15 часов. Его редактор Наталья Солнцева с оттенком почтительности доброжелательно разрешает издать мой мизерный тираж художественной прозы через них.

16 часов. Художник-график Ляпичев, ударившийся в рекламу, наконец-то отвечает: «Нет, не буду обманывать и задерживать книжку. Не смогу – нет времени».

Великое слово: «Нет». Особенно, если оно сказано сразу, а не через месяц или полгода. В науке нет отрицательных результатов: отрицательный результат тоже результат. Как мало решительных людей, быстро, взвешенно и ответственно умеющих говорить: «Нет!» Ведь после получения такого ответа не теряешь время на ожидание, а ищешь другие пути.

17 часов. Другой художник – Евгений Смирнов быстро и ответственно отвечает:

«Да. Я буду оформлять вашу книжку».

А архитектор, поэт и журналист Валерий Васильев попутно предлагает свои шаржи.

18 часов. Забираешь из фотоателье толстую пачку фотографий с картин фантаста и философа Голубева и отсылаешь в Кондрово. То-то будет радость художнику! А то за 15 лет никто в Кондрове не удосужился заснять картины художника и составить хоть какой-то каталог. Да что там каталог, заметки в районной газете не было уже лет десять. А живут с главным редактором в одном подъезде. Воистину нет пророка в своем Отечестве! Можно подумать, по всему Кондрову толпами ходят художники-космисты и даже дворники там все рисуют и изучают Космос.

А долговязый Голубев среди них – так, мелкая сошка. Вот когда на западных аукционах его картины начнут уходить за тысячи долларов, вот тут-то и всполошится город Кондрово. Сразу вспомнят, что это у них он состоялся как Художник, вот здесь жил, вот здесь учил. Мемориальные доски повесят, дом-музей откроют под оркестр. Жена мемуары напишет, экскурсии будет проводить. Только одна пороге и возвращает долг. норукому, одноглазому Шуре это будет глубоко до лампочки в могиле сырой.

19 часов. Старый знакомый Карипов, два месяца назад занявший 50 тысяч рублей на пару дней, вдруг возникает.

20 часов. Кажется, нужно поесть.

21 час. Приходит мысль написать литературные портреты двух известных писателей: Сергея Михеенкова и Потоцкого.

4 утра. Литературные наброски портретов готовы. Кажется, надо поспать.

10 утра. После восьми месяцев проволочек суд, наконец-то, разводит меня с женой, а главное, с тещей-генералиссимусом. Наступает долгожданный день Освобождения.

Скажете, что все это фантастика? Или маниловщина? Нет, все так и было. И есть куча свидетелей, которые могут по часам все подтвердить, да и дата суда – официальнее некуда.

Он бывает – день Удач! Надо только перед этим настойчиво и целеустремленно работать над книжкой в течение долгого времени, да за снимками города побегать летом и зимой, не обращая внимания даже на гипс, да Семейный и Гражданский Кодексы изучить до корки.

И конечно же, и удача нужна. И тогда все получится.

Так выпьем-те же, друзья, за нее – за госпожу Удачу! Причем не за ту – дурную, когда по лотерее сваливается миллион. А за тот маленький толчок удачи, которого остро не хватает людям ищущим, людям работающим, людям творящим!

Последний, маленький толчок – и гора преодолена!

20 февраля 1997

На самом деле он метр восемьдесят, с благородной сединой на висках и в короткой бородке на скулах. Заводной, глаза круглые, веселые.

В отличие от того Филиппка одевается в современную джинсу-двойку и короткую кожаную куртку. Если бы не слегка помятое лицо и временами мутные глаза, выглядел бы всегда презентабельно. Тем более – имеет благородную посадку головы. Учится в Литературном, имеет там среди своих кличку «Фил» с массой утяжеляющих.

Пишет длинно, витиевато, рассказ деталей. Утверждает, что так ему диктует некто или нечто и что это – обязательно для него. Якобы его стиль.

Но вот что интересно, в рассказах всегда есть два-три небольших талантливых кусочка, в принципе и делающих всю картину. Вот бы ему научиться выкидывать мусор из своих рассказов, а еще лучше изначально писать чисто. Получился бы живой классик.

Талант у него, безусловно, есть. Это однозначно можно утверждать, прочитав хотя бы три-четыре коротких афоризма из сериала «Думающая трава». Написать: «Я русский, со всеми вытекающими отсюда последствиями…» имел право любой пьющий и пишущий русский, но смог – только он.

Этой строчкой он сразу занес одну ногу в следующий век.

Общаться с ним и интересно, и тяжело. Приезжает из своей глуши, весь истосковавшийся по интеллектуальному общению. Сыплет именами и стилями, задает вопросы и, не дождавшись конца ответа, ассоциативно переключается на другие темы вперемешку со своими случаями. Деньги начинает занимать с третьей встречи. Может попросить снова, даже не отдав первый долг. В тридцать семь лет – это уже несерьезно. Выпить может так, что утром очнется в редакционной подсобке.

В общем, перемешано в нем и русского таланта, и русской бесшабашности, и крестьянской хитрецы, и российской грязи с расхлябанностью вперемешку. Взять бы его, внутренне отмыть и установить вертикально поддерживающие никелевые стержни. Интересный получился бы мужик-писатель. Но только крайне ювелирно, на уровне профессора нейрохирургии. А то как бы не смыть одновременно и те жемчужные строчки.

Лучше всего, если эту тонкую пластическую операцию он проделает сам. А то так и останется стоять с занесенной в будущее левой ногой.

1 марта 1997

Анатолий

Имя какое-то нейтральное, не подходящее для него. Ему бы поярче что-нибудь подошло. Например, Юлий или Август, или Тамерлан. Потому что много в нем одном действующих лиц. Именно действующих.

Или наоборот, помягче, например, Женя, Евгений. Потому что так выглядит.

Надо копнуть перевод его имени, может, там скрыта загадка. Ага, Восточный, Восходящий. Подходит.

Внешнего лоска ему не хватает. Зато внутри… Море! Купайся – не хочу! Интересно с ним. Понимает с полуслова. Такое мгновенное понимание редко встретишь.

И очень любопытно – только мне одному кажется, что еще в прошлой жизни состояли с ним в одной ватаге благородных разбойников?

Сидели в старом дубовом лесу, ели мясо, срезая ножами прямо с огромных копченых туш над кострами. Пели разбойничьи, ухарские песни вечерами у костра в лесу. Всегда заступались за больных и бедных, детей и париков. Защищали друг друга и от врагов, и от так называемых друзей? Причем не только словесно, а зачастую, и даже очень зачастую, с мечами в руках. Вернее, он с мечом, а я с легкой саблей. Красиво он тогда погиб. Огромный, огненно-рыжий, могуче отбиваясь сразу от двенадцати стражников.

Я же и в прошлой жизни был легковесом. И тоже, наверное, погиб в том бою. Потому что слишком быстро снова появился на земле. И именно в предыдущей жизни это было.

Позапрошлой я был совсем в другой стране и не маленьким человеком. Помню, было много жен, наложниц и при-. слуги. Первую, главную жену я недавно встретил в этой жизни. Чинно сидим в институтской аудитории, ждем первой лекции преподавателя – ученой с положением, именем и степенью. За кафедрой появляется солидная женщина бальзаковского возраста, наклоняет голову, произносит первые два слова… И мягко так по сердцу, мозгу и душе пронеслось: «А ведь это Она, милая сердцу Первая ханум!»

Видно, сильно я ее любил в позапрошлой жизни, раз, несмотря на два перерождения, две печати Бога-Аллаха Основателя и несколько прошедших веков, мне от разлета ее бровей и первых слов – бальзам на сердце.

Уж не из красивой легенды о мавзолее Тадж-Махал в Индии мы с тобой, моя возлюбленная? И, может, поэтому в этой жизни мои любовные дела пущены на самотек?

Хотя она здесь старше меня, с положением, детьми и, наверное, кучей внуков уже, мне все равно тепло на душе. Даже на расстоянии. Тепло от того, что она снова Человек и снова с интеллектом. Правда, в той жизни у нее было больше роскоши, неги и больше прислуги, но, к чести, она этим не злоупотребляла.

Видно, слишком безмятежно мы жили в том дворце. Надо теперь вот пожить в смутную годину Перелома истории в России. Стать мудрее.

Положение Главного визиря оказалось недостаточным для мудрости. Пришлось побывать и скрывающимся ниспровержителем королевской системы в прошлой жизни, и что-то возвести своими руками в этой.

То-то меня все тянет в Англию, в Оксфорд и далее. Видно, кто-то из наших там снова появился.

А может, и сам Робин сейчас там? Хотя вряд ли, он только-только умер в Москве, в 80-м году. Не успел еще пройти Чистилище. Там время длиннее. А жаль. Он снова нужен здесь, на Земле.

А Анатолий-то, видно, от природы мудрый. Растет по прямой. Был запевалой в отряде Робин Гуда, а теперь ответственный секретарь областной газеты «Знамя». Тут родственного гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. И тогда он был запевалой, душой компании, и сейчас он творческий дирижер в редакции. Причем не железной палочкой, а мягким голосом. Сейчас-то голос у него совсем мягкий стал, а тогда, помню, изрядно луженая глотка была. Соответствовала нашим песням типа:

«…и бутылка рома! И-о-хо-хо, и бутылка рома!»

Зато у него теперь слух стал лучше. Он больше оттенков различает. И даже совсем тонкие берет. Но бойцом остался – не зря же в этой жизни боксом занимался. И я тоже.

Видно, права книга «Ключи к тайнам жизни» – хороший интеллект прибавляет во всех жизнях. А если человек при жизни был свиньей или, того паче, очковой змеей, значит, в следующей он уже физически будет этим животным или пресмыкающимся гадом.

Знамя свое мы и тогда берегли. Родное оно было, самими придумано и сшито. Правда, и тогда, во время королевских облав, приходилось его на время свертывать. Но не зря Анатолий писал:

 
«Я все снесу. Я
выдержу любое И
буду долго В этом
мире жить.»
 

Хотелось бы, чтоб сбылось. Хотя вряд ли… Нельзя, мой друг, отмахиваться от давления 230 на 120.

2 марта–10 июня 1997

Смирнова

Фамилия ею оставлена, наверное, в насмешку над окружающими. Более эгоцентричную в поведении женщину трудно представить. И характер мальчишеский, нахальный.

Ее первый муж, тот, наверное, действительно был из породы смирных. Или вот есть

красивый душой и лицом художник Женька Смирнов.

Тот действительно Смирнов, пока трезвый.

Имя Нина для нее тоже слишком просто. Вот отчество как раз по ней – Витольдовна! Слышите горны, звуки турнира, бряцание оружия, рыцарскую спесь?

Она и сама это декларирует:

 
«Иду ва-банк!
Пока еще дышу,
Пока нога привычно ищет стремя,
– Иду на Вы!
Пощады не прошу,
И выбираю секундантом
Время!»
 

О себе, своих стихах, песнях на свои и Кузнецова стихи, о своих статьях в газете «Весть» может говорить часами. Невзирая на лица, даже если перед ней сидит мэтр поэзии Станислав Куняев, перешагнувший своими крылатыми цитатами в XXII век. Да-да, я не ошибся, уже в двадцать второй век.

Глаза серо-голубые, со льдинкой, челка черная. Вздернутый носик, рост – «метр с кепкой». Но задириста. Взгляд цепкий, колючий, особенно через сигаретный дым. Одевается зачастую нелепо, на замечания-пожелания мужчин со вкусом смертельно оскорбляется. А ее кургузый пиджачок надо сохранить для музея – будет для Калуги память того же ряда, что желтая кофта футуриста Маяковского для России. В одежде любит синий, зеленый и фиолетовый цвета. Н-да… Без колебаний учит и прозаика, и сценариста, как тому писать.

В общем, ведет себя, как хулиганистый мальчишка – переросток, смешанный с девицей, эмансипированной до второй степени. Когда все кругом ее, для нее и крутится вокруг нее.

Э-э-х, счастливое время заблуждений…

И стихи под стать описанному:

 
«……………… молишь удачу,
Меня да и солнце в придачу
Являться к тебе без конца».
 

Не слабо. Насколько я помню, только Людовик XIV позволял себе сравниваться с Солнцем. И слово «Солнце» писал при этом все-таки с большой буквы.

Или:

 
«Но захочешь вновь испить –
Буду больно – больно бить.
Так что, думай – не гадай,
Лучше сразу душу дай».
 

Душу забирает – сами знаете, кто. Н-да… Или еще хлеще:

 
«И пусть потом глаза мои вам снятся,
Стихи мои – и так вам повторять!»
 

(вам – с маленькой буквы, то есть, в очень-очень множественном числе).

От скромности она, конечно, не умрет. Никогда.

По ней я понял, что нельзя упиваться уже написанным – это, может быть, позволят себе читатели.

Похоже, нажил я этой половиной портрета смертельного врага. Не хотел бы я с ней враждовать, в удобный момент так изметелит – родная мама че узнает. Ведь давал же себе слово – никаких женских портретов после портрета тещи – Козерога! Но чистый, белый лист бумаги так заманчив. Так много обещает. – Дает попробовать все твои силушки, всю страсть. В два ночи вскочишь из-за бессонницы и пишешь. Редко какая женщина так заманчива. И никакая – не доставит такого удовлетворения.

Попробуем уравновесить картину. Ведь в каждом человеке есть и хорошее, и плохое. Даже лицо человека – и то асимметрично.

Итак, слово Защитнику: «Нахальство – это профессиональное. Ведь сам же засекал по часам, как она за семь минут взяла интервью у шести заезжих московских знаменитостей и губернатора области». Точно, видел, подтверждаю.

Защитник: «А седые нитки в черных волосах?»

И это есть. Да еще и подкрепляется стихом:

 
«Начну я путь, неведомый доселе, И
новый, взрослый свой, отсчет годам».
 

Или даже так:

 
«Все прошло. Да и вряд ли вернется. Не искрится, не лепится снег… И смеется,
смеется,
смеется…
Безрассудного времени
бег».
 

Защитник: «А истерзанный крик души?» Видеть, слава богу, не пришлось, но в стихах есть, и очень сильно:

 
«Я ничья!
Диким воплем выжжен Надвигавшийся
потолок, И валяется в пепле рыжем
Изболевшего сердца комок».
 

Зшцитник: «Есть Нина, делающая красивые Поступки», Да, и причем такие, что у мужчины, видавшего виды, от тумления глаза на лоб. Так, кто же Вы на самом деле? Нинель?

Нонна?

Смирнова? (ну, уж это точно нет) Воронцова?

15 марта 1997