Текст книги "Стрекоза и Оми"

– А Настёна? – Она хлопает дверцей и резко направляется к кассе заправки.

Опускаю стекло и почти кричу ей вслед:

– Но ведь я пишу роман. Как ты не понимаешь: без женщины не может быть романа!

23. Станция

Он глотнул из чашки эспрессо. Привычное тепло напитка разбежалось по телу, разгорячило кровь, и поднявшееся давление тут же отозвалось в висках звонким эхом: утренняя вялость тела постепенно исчезала, возвращались уверенность, чёткость движений и ясность мыслей.

Завтрак состоял из одного яйца. Эхна был недоволен. Всё пошло не так, как он планировал. Кстати, кофе и яйцо – странное сочетание. Эхна нервно счищал скорлупу и думал о том, как бы справиться с эмоциями. Отец говорил: «Отрицательными эмоциями мы кормим демонов». Честно говоря, и положительные эмоции он не очень-то приветствовал: в хорошей игре требуется хладнокровие – особенно, когда игра перестаёт быть игрой.

Никто не заметил, когда впервые совсем ещё юный Эхна нарушил запрет Паули и оказался внутри созданного им мира. Для него это было ребяческой шалостью, вызванной максималистской уверенностью в непогрешимости собственных поступков. Он не предполагал тогда, чем всё может обернуться. Жажда нового опыта и исследовательский зуд влекли его, когда он оказался на Мадере в образе странствующего монаха. «Запреты для того и существуют, чтобы нарушать их», – посмеивался он.

Когда Эхна сидел на станции за пультом, попивая кофе, он и представить себе не мог, насколько далёк от реальности, которой ему было доверено управлять. Он-то всегда считал, что жизни персонажей в его руках и он волен дёргать ниточки их судеб так, как ему заблагорассудится. Но действительность оказалась совершенно иной. Реальная жизнь была охвачена пожаром противоречивых чувств и эмоций, порой весьма горячих и опасных, но тушение стремительно распространяющихся огненных очагов означало уничтожение цивилизации. По какой-то немыслимой причине, а скорее всего, по вселенскому закону, который ещё не описан ни в одном из академических учебников, персонажи кроили историю строго по-подлому – как реакцию на свои никчемные переживания – и переставали подчиняться правилам, установленным в Великой книге Эхны, предпочитая собственную, довольно неразумную логику поведения. Бывало, потакая низменным прихотям, они вообще отказывались от веры, их внутренний нравственный закон переставал действовать. Когда даже самые мудрые из персонажей не желали более подчиняться божественным заповедям. Как следствие, играть становилось неинтересно, и, чего греха таить, Эхна забросил несколько таких миров, не видя в них какой-либо перспективы. Начало новой игры всегда динамично, есть надежда на благополучный исход, а путаница и ненужные осложнения, затягивающие игру, делают её скучной и вялой. И тогда требуется упрямство и некоторое занудство, чтобы дойти до финала. А кому это надо – быть занудой?

На этот раз Эхна учёл прежний опыт и не отправился на Мадеру в качестве литературного героя, а послал туда сына. И что же? Тысячу раз был прав Паули, формулируя хрестоматийный запрет! Всё пошло не так с самого начала. Во-первых, отклонилась капсула и развитие началось на незнакомой местности. Во-вторых, даже встретившись с Неферой, он тут же её потерял. Конечно, она всегда была своенравной. Но на этот раз характер её стал намного сильнее и жёстче, и была вероятность не только не справиться с ней, но и оказаться во власти женского влияния, то есть в полном подчинении у неуправляемой стихии.

Для того чтобы успокоиться, Эхна снова сходил на кухню, разжёг огонь и поставил на него турку. Кофе надо готовить только на открытом огне, считал он. Никаких кофемашин! Трепещущее пламя действует завораживающе, а ароматный напиток вызывает бодрость и желание действовать. И не только действовать, но и побеждать. В старину люди знали толк в настоящих напитках!

Эхна включил экран и, пока тот грузился, откинулся в кресле и закрыл глаза, чтобы сосредоточиться. Но тут опять возникли давно забытые образы. Сын и дочка, двойняшки пяти лет, играют на мелководье. Сын восхищается камешками, собранными на берегу, и поминутно подбегает к нему похвастаться блестящими в солнечных лучах находками, а дочка, словно маленький философ, мечтает о чём-то, наблюдая за вечным движением реки. Беспечная как небо! Они все тогда были беспечны, наслаждаясь выпавшим двухнедельным счастьем. Но, как он ни старался, великие конструкторы обнаружили его уютное гнёздышко и прислали ликвидаторов, доложив предварительно отцу. Отец поразился неожиданной слабости Эхны и с презрением отвернулся от него. Только через несколько лет у них возникло нечто отдалённо напоминающее прежнее взаимопонимание. Но и только. Эхна не мог разорваться между Неферой с детьми и отцом. Он ко всем испытывал тёплые чувства. Эхна смалодушничал тогда и между земным и вечным отдал предпочтение вечному, чем и погубил семью. И теперь совершённое когда-то предательство не давало ему покоя. Отец в конце концов не выдержал и отвернулся от Эхны, посчитав его слабым и нестабильным игроком – машиной с испорченной программой.

Оставшись без поддержки отца, он попытался вернуть себе покой в мире собственных персонажей. Но они отказывались подчиняться ему. Видимо, Эхна действительно старел, не успевал реагировать на молниеносно меняющиеся ситуации и вдруг оказался в ловушке, которую сам же себе и сотворил. Что ж, случается и такое.

Эхна взглянул на экран и начал работать. Во-первых, занялся двумя новыми поселениями – городами Де-Мигрой и Каприей. Один был основан в степи недалеко от столицы, другой – на берегу широкой реки, граничащей с монстерой – родом земных джунглей. Он отправил воина искать племя зелёных муравьёв, их не было ни на востоке, ни на севере, оставалось обратить взоры на запад, поскольку с юга столицу прикрывало море.

Потом его внимание привлекли боевые действия на севере. Силы конкордийцев были истощены, но и хиулки значительно ослабли. Конкордия давно изнывала под бременем войны, ей требовались свежие ресурсы, и Эхна отослал Сутяге сигнал взять город штурмом.

24. Дирус

Сутяга с вечера осмотрел изрядно поредевшее войско и остался доволен. Воины за время осады залечили раны, окрепли, починили амуницию и даже усилили боевую мощь, наладив изготовление стрел и копий.

– Послушай, Пико, – сказал Сутяга молодому товарищу, храбрость и беззаветная преданность которого вызывали безмерное доверие. – Ты со своими воинами спрячешься на левом фланге в лесу. Против горожан мы выпустим никем не прикрытых лучниц. Их задача – нанести мощный удар и попытаться выманить противника в поле. Если хитрость удастся, то хиулки решат, что перед ними лёгкая добыча, и выйдут из города, чтобы перебить лучниц. Тогда ты не торопись, дай им увязнуть в бою, и только когда они устанут и потеряют бдительность, ударишь им в спину, сметёшь в прах и на плечах отступающих войдёшь в город.

– Мы жертвуем лучницами? – спросил Пико.

На лице его выразилось недоумение. Он ожидал чего угодно, только не этого.

– На войне жертвы неизбежны, – отрезал Сутяга, давая понять, что решение принято и оно неизменно.

Пико заколебался:

– Среди лучниц моя жена Элис.

Сутяга вздохнул, тяжёлая ладонь легла на плечо товарища.

– Нам нужна победа. Жену можно найти новую, а новой родины не бывает.

Лицо Пико сделалось жёстким, словно окаменело.

– Уверен ли ты в справедливости такого отчаянного поступка? Ясно ли осознаёшь возможные последствия его? – спросил он.

Сутяга неожиданно вспылил и перешёл на «вы».

– Молодой человек, вы спрашиваете, уверен ли я, что поступаю правильно? – голос полководца стал насмешливо резким. – Нет, не уверен. Предвижу ли последствия и хочу ли быть виновником чьей-либо гибели? Не предвижу и не хочу! Но я воин, неуверенность и незнание не освобождают меня от необходимости принимать решения. В моих силах пойти неверным путём и в моих силах сотворить что-то доброе. И если я отдаю приказ, то значит, имею намерения на благо, а не во зло, дабы дать вам будущность и надежду.

Пико словно окатили холодной водой: он стоял растерянный и поникший, как провинившийся сын перед строгим отцом.

– Ну-ну, – Сутяга успокоился и похлопал его по плечу. – Не навлекай беду, Пико, будем рассчитывать на лучшее. А сейчас – за работу.

Сутяга выстроил войско. Он обошёл ряды воинов, вглядываясь в глаза каждого, он знал их по именам, знал их родителей, братьев и сестёр. Любая людская потеря отдавалась невыносимой болью в сердце и несла великие страдания. Но им нужна была победа. Как полководец, он понимал, что новое промедление ведёт к разброду в головах и неминуемому поражению. Если от боевого настроя не останется ни следа, то можно собирать манатки и валить по домам: невозможно победить, когда войско не желает этого.

Сутяга взобрался на небольшой пригорок и охватил взглядом боевых товарищей. В их глазах читалось напряжение. Каждый понимал, что наступает час откровения.

– Я шёл всегда рядом с вами в первых рядах, – сказал Сутяга. – Видел, как гибнут мои друзья. Я часто спрашивал себя, кто дал мне право распоряжаться их жизнями – вашими жизнями. И ответ был всегда один и тот же – вы сами, когда решили, что я достоин этого, поскольку хорошо владею оружием и, обладая большим опытом, знаю, как побеждать врагов. Вы верили мне, и я ни разу не подвёл вас. Разве это не правда?

– Правда, – раздались голоса.

– Конкордия пока ещё слишком слаба и окружена неведомыми нам племенами. Усиление их означает растущую угрозу для наших семей – наших родителей и детей. Стране нужно выиграть время и развить свою мощь, поэтому мы с вами здесь, на чужой земле. Родина нуждается в силе, и эта сила сегодня только в ваших сердцах.

Сутяга замолчал. Он ждал реакции и несколько успокоился, когда услышал тихий гул одобрения.

– Только один шаг отдаляет нас от осуществления желанной цели, и завтра мы совершим его. Стены города хиулков должны пасть под нашим напором.

Накал речи Сутяги всё возрастал.

– Крепки ли всё так же сердца моих славных конкордийцев? Готовы ли вы плечом к плечу сразиться за будущее наших детей? Верите ли мне, вашему боевому товарищу? – вскричал он.

– Верим тебе и отцу нашему Эхне! – отвечали ему.

Тогда Сутяга вынул меч из ножен и поднял его над головой.

– Слава Конкордии!

Разрозненные воины в этот момент превратились в крепкий монолит, и единое войско прокричало в ответ:

– Слава Конкордии! Слава Сутяге!

Радостный, с сияющим ликом полководец покинул стан. Однако, как только он отдалился от воинов, на лице его отобразились тревога и горесть. И раненная в битве нога невыносимо заныла, затрудняя движение. Сутяга понимал, что ему предстоит ещё один разговор. Самый тяжёлый в его жизни. И он многое бы дал, чтобы подобного разговора никогда не было.

Вечером он пришёл в лагерь лучниц. Их начальница по имени Миссия приказала было построить отряд, но Сутяга остановил её, пожелав поговорить без лишних в данной ситуации формальностей:

– Я желаю говорить с вами не как с воинами, а как с матерями и сёстрами Конкордии, с которыми мне посчастливилось сражаться за наше будущее, – начал он свою речь. – Завтра предстоит великая битва. – Сутяга помолчал, подбирая слова. – Было бы подло скрывать от вас, что вы все умрёте. Настало время отдать ваши бессмертные души великому Эхне. Скажу честно: это я принял такое решение. Принял умышленно, понимая, что воодушевления мужчин завтра хватит ненадолго, но если они увидят вашу стойкость и мужество и как достойно вы принимаете смерть, то силы у каждого возрастут вдесятеро, и они смогут сломить грозных хиулков.

Сутяга замолчал. Ни слова не прозвучало в ответ. Лучницы выжидали.

– Я пришёл к вам не каяться и не просить прощения за свой поступок, а чтобы получить подтверждение вашей стойкости. Нисколько не сомневаюсь в вас, но сейчас даю право каждой подумать, хватит ли духа на великую жертву. Те, кому не по плечу поставленная задача, могут до утра покинуть лагерь и отправиться домой. Никто вас за это не упрекнёт. И последнее: Элис назначается начальницей тех, кто покинет лагерь, она и доведёт вас до Конкордии.

Сутяга помолчал. Ответа не последовало. Только названная начальницей Элис вспыхнула алой краской негодования, дёрнулась было к полководцу, но подруги удержали её от дерзости.

– Надеюсь, мужчины ничего не узнают о нашем разговоре, – сказал Сутяга, развернулся и, знаком пригласив Миссию следовать за ним, направился прочь от девушек к ближайшему лесу.

– Ты считаешь меня подлецом? – не оборачиваясь, спросил Сутяга неспешно идущую за ним женщину.

Ответа не последовало. Он остановился. Вечерняя прохлада упала на плечи. Миссия обошла его и взглянула прямо в глаза. Сутяга не отвёл взгляда. Обнял женщину, поцеловал её и в наступавшей тьме повалил в сыреющую траву. Вечерний аромат был терпок и будоражил воспоминания о семейном счастье в далёкой Конкордии.

25. Дирус. Continuatio

Утро выдалось жарким: разгневанное солнце палило нещадно – в нещадной схватке сошлись герои у стен древнего Дируса. Хиулки не ожидали коварства врага и после первого же мощного обстрела лучниц, накрывших защитников города смертельным одеялом из стрел, они яростно выдвинулись вперёд в благородном стремлении наказать конкордийцев. Жажда мести не позволила их командирам вовремя осознать возможные последствия опрометчивого поступка: хиулки оказались в прямой видимости лучниц и стали лёгкой добычей нападавших – почти игрушечными мишенями. Тем не менее в мощном порыве, не обращая внимания на потери, отряды их быстро достигли линии конкордийцев и смяли ряды лучниц, безуспешно пытавшихся остановить натиск превосходящих сил разъярённого врага.

Пико понял, что время для атаки было выбрано неудачно: взошедшее на востоке горячее солнце ослепляло лучниц и не позволяло верно прицеливаться. Хиулки, разумеется, воспользовались неожиданным преимуществом. Возможно, хитрый Сутяга всё рассчитал заранее, потому что теперь воины Пико, которые должны были ударить хиулкам в тыл со стороны солнца, получали стратегическое преимущество.

Пико молился Эхне и просил пощадить молодую жену. Наконец он не выдержал нервного напряжения и обернулся к воинам, чтобы дать сигнал к атаке. Верные конкордийцы, во все глаза наблюдавшие за действиями командира, поняли его без слов. Они пустили лошадей галопом и с устрашающими криками ринулись в самую гущу боя. Хиулки слишком поздно заметили опасность. Их головы слетали одна за другой, словно конкордийцы бились в учебном бою с неподвижными чурбаками.

Когда горизонт разрезал напополам красное солнце и туман стал укрывать вечернее поле, всё было кончено. Город, оставшийся без защиты, сдался на милость победителей. Пико отправился разыскивать Элис. Он не сразу узнал её. Голова жены была пробита вражеским копьём. Она лежала неудобно, в нелепой утробной позе. О чём думала она в последние секунды жизни, о чём сожалела? У Пико выступили слёзы. Может, впервые за много дней он был растерян и подавлен. Ужаснее всего было то, что Пико сам обрёк её на смерть и прощения ему не было. Он с ненавистью взглянул на подошедшего Сутягу. Забрызганный кровью с головы до ног, тот был страшен в неистовой неумолимости как к врагам, так и к своим товарищам.

– Ты убил её, – сказал Пико.

– Её убили хиулки, – жёстко отрезал Сутяга и, смягчившись, добавил: – Я пытался спасти её, Пико, но ни одна из лучниц не пожелала вернуться в Конкордию.

– Что бы ты сделал, если бы такое случилось с твоей женой?

– Похоронил бы. Свою я так и не нашёл. Она была в первых рядах лучниц. У неё не оставалось никаких шансов.

– Ты отправил жену на смерть? – Пико с недоверием посмотрел на полководца и в ужасе отшатнулся от командира: иконно бестрепетный лик Сутяги мрачной тучей закрыл заходящее солнце и прикрыл Элис смертельной тенью.

– Брось, Пико, мы никого не отправляли на смерть. Наши жёны сами выбрали путь воительниц и были готовы к такому исходу. Наберись мужества и переживи потерю. Нам досталось множество пленниц, Пико, я разрешаю тебе взять самую красивую. А сейчас нужно помочь раненым.

Раненых было много. Среди них обнаружили жену Сутяги и известили его об этом. Он нашёл её в сознании, но страшная рана на животе не предвещала ничего хорошего. Миссия была бледна и тихо что-то шептала. Сутяга наклонился к ней.

– Не говори сыну, – сказала она. – Пусть подольше не знает.

– Успокойся, – ответил Сутяга, – ты будешь жить, только смотри, больше не просись со мной в походы.

Он вспомнил, что среди хиулков есть прекрасные врачеватели и велел найти такого. Старик-лекарь сначала напрочь отказался помогать врагам, но потом, увидев страдания женщин, приготовил снадобье, которое велел дать всем тяжелораненым.

– Что это? – спросил Сутяга, указывая на лекарство.

– Сок монстеры, древа забвения, – ответил старик.

После снадобья жена Сутяги успокоилась, заснула и через два часа скончалась без всяких мучений. То же произошло и с другими. Воины хотели отрубить отравителю голову, но умный Сутяга по достоинству оценил его поступок: он понял, что таким образом хиулк избавил умирающих от мучений, и поэтому сохранил ему жизнь.

Погибших похоронили в одной общей могиле, полагая, что нельзя разлучать тех, кто пал, сражаясь плечом к плечу за общее дело. Сутяга подумал, что хорошо бы положить на могилу цветы. Он отправился искать их и вдруг дошёл до того самого места, где вечером предавался с женой прощальной страсти. Миссия всё не хотела размыкать объятий. Она понимала, что больше в её жизни никогда ничего не будет, и в трепетном её теле любовный огонь постепенно смешивался с холодным ожиданием смерти. Здесь, вдали от своих воинов, Сутяга дал волю слезам отчаяния и зарыдал.

Он набрал охапки терпкой хиулкской травы и отнёс на могилу. Конкордийцы его были в унынии. Он понял, что нельзя оставлять их в бездействии, дабы избежать дурных мыслей и поступков. Нужно было создать проблему и отправить воинов решать её. И такую проблему Сутяга нашёл. Среди хиулков наверняка водились колдуны, долгое время не позволявшие конкордийцам взять город. На них Сутяга взвалил всю вину за гибель отряда лучниц.

– Найдите этих колдунов, – приказал он воинам. – Вы узнаете их по преклонному возрасту, по враждебным взглядам и тайным меткам в домах. Разрушьте храмы и сожгите колдовские книги! За работу!

Приказ был с воодушевлением исполнен. Воины хватали всех, кто казался им подозрителен, и в первую очередь стариков. Несчастных связывали и, как дрова, бросали в костёр очищения. И таких костров были тысячи, и от запаха жареного мяса невозможно было спать.

Это не было местью Сутяги. Он вершил суд во имя великого Эхны, понимая, что у побеждённых нужно отнять прошлое и веру.

26. Трасса

– Почему без женщины не может быть романа? – Зухра вернулась за руль, и мы снова движемся к бескрайнему горизонту раскаляющегося шоссе.

– Потому что роман – это прелюдия к любви, а женщина даёт чувственное начало, к которому искусство всегда апеллирует.

– А тебе не приходила в голову мысль, что твои романы никому не нужны?

– Ну, во-первых, они нужны мне, Зухра.

– А во-вторых?

– А во-вторых, люди, не читающие романов, опасны. Бойся тех, кто не читает романов.

27. Де-Мигра

Чёткого плана у него не было, и он отправился в соседнее поселение просить помощи и защиты…

Стрекоза, изгнанный из родного города, шёл в Де-Мигру, основанную не так давно, но уже ставшую известной благодаря мудрости правителя Лоренцо. Он надеялся поступить к нему на службу, хотя и понимал, что к изгнанникам относятся с недоверием, а попросту говоря, надежды на то, чтобы быть принятым правителем, у Стрекозы не было, если бы… Если бы не Рената – художница, с которой он сдружился, когда она по приглашению Зву Раба расписывала в Конкордии храм великого Эхны. Лоренцо благоволил к ней, и Стрекоза надеялся, что Рената замолвит за него словечко перед правителем.

Дорога, если можно назвать дорогой узкую извилистую тропу, шла сначала через лес, а потом через поле. Идти по полю было особенно утомительно, понадобилось несколько переходов с ночёвками под открытым небом, прежде чем показались первые дома Де-Мигры.

Горожане встретили чужака неприветливо. Дряхлый старик, еле волочивший ноги в тяжёлых сапогах, плюнул Стрекозе вслед, узнав в нём конкордийца. Де-Мигра, находясь в подчинении у Конкордии, давно соперничала с ней в том, чтобы называться столицей. Хитрый Лоренцо создал условия для преимущественного развития культуры: открылась невиданная доселе библиотека с тысячами манускриптов, и учёный люд потянулся в Де-Мигру со всей окрестности, рассчитывая на щедрое жалованье. Был создан первый университет, в котором обучалась способная молодёжь не только Де-Мигры, но и соседних городов. Развивались искусства, в почёте были поэзия и живопись. Поэты состязались в сочинениях стихов, и лучшие из них получали не только славу, но и заслуженное уважение горожан. Поэтому неудивительно, что слово Ренаты-художницы имело значительный вес, а сама она была вхожа в среду городской аристократии.

– Да пребудет мир над тобою! – поприветствовал Стрекоза художницу, входя в её мастерскую.

Рената уже неделю бездельничала, находясь в неладах с собственными мыслями, и ничего не писала. Поэтому она была рада юноше, которому симпатизировала.

– А-а-а… это ты? Ну, заходи, изгнанник, я ожидала тебя, – насмешливо протянула она, потягиваясь в постели, расположенной прямо посреди мастерской.

В помещении было накурено. Стрекоза не любил запах курева, но Ренате, как великой художнице, прощалось всё.

– Откуда тебе известно, что я изгнанник? – удивился Стрекоза.

– Молва идёт быстрее тебя, голубок, – рассмеялась Рената. – Пока ты летел ко мне, каждый, кому не лень, пересказал эту новость по-своему. Были и такие, кто считал, что тебе, скорее всего, отрубили голову. А я ещё гадала, как же ты доберёшься до меня без головы.

– А с чего ты решила, что я приду к тебе? – смутился Стрекоза.

– Побитый мужчина всегда хочет, чтобы его пожалели, и идёт к женщине, – пожала плечами Рената, – а мне казалось, что мы с тобой неплохо провели время в Конкордии и даже чуточку сдружились. Ведь ты приставал ко мне, мерзавец!

Рената расхохоталась и вскочила с постели. Длинные густые волосы, разделённые пробором посередине, рыжим пламенем охватили голые плечи девушки, и Стрекозу обожгло вновь разгорающееся чувство нежности к ней.

– Ну, давай рассказывай, что у тебя на уме, а я приготовлю нам завтрак.

Стрекоза оглядел мастерскую: почти никакой мебели, и ко всем стенам комнаты хаотично привалены картины в рамах. Он с любопытством стал рассматривать их. Рената была старше его на целых десять лет. От не в меру растолстевшего отца к ней перешло прозвище «Бочонок», которое совсем не вязалось с её стройным станом. В своих работах она предстаёт наивной, простодушной девушкой, впервые открывавшей мир. С каждой картиной Ренатина душа представлялась Стрекозе всё обнажённее и беззащитнее. Его тронуло изображение провинившегося мальчика, стоящего на коленях перед грозным отцом и ждущего неминуемой кары за совершённый проступок. В глазах мальчишки выражалось раскаяние, но в то же время в них читались своенравие и упрямство. «Уж не обо мне ли эта картина? – подумал Стрекоза. – Ведь и мне когда-то предстоит встреча с отцом». Следующее полотно показалось ему безнравственным и безбожным: тот же самый отец стоял на коленях перед повзрослевшим сыном. Увиденное не понравилось Стрекозе, но он не считал себя критиком-искусствоведом и поэтому не стал ничего говорить Ренате, а лишь развернул картину к стене.

Рената приготовила напитки и бутерброды и пригласила за стол. Столом служил огромный куб, причудливо расписанный художницей. Каждая сторона куба была посвящена одному из сюжетов недавней демигрианской истории и рассказывала о том, как доблестные горожане отражали нашествия варварских племён.

Стрекоза был голоден, и яства, предложенные радушной хозяйкой, моментально исчезли со стола. Рената внимательно следила за ним, неторопливо смакуя огненно-золотистый напиток, и придвинула ему свою порцию бутербродов.

– Ешь, я не голодна.

Стрекоза посчитал, что после долгого пути ему не стоит стесняться, и продолжил трапезу. А потом сделал большой глоток из обсидианового бокала. Горло обожгло, и он задохнулся, вытаращив глаза на Ренату.

– Что это было?

– Напиток богов, – улыбнулась та. – Нектар и амброзия. Не бойся, пей, это подкрепит тебя.

Стрекоза рассказал свою печальную историю. Сцена обручения молодых людей перед неминуемой смертью растрогала Ренату. Она отпивала из бокала и при этом тайком от юноши тёрла уголки глаз. Через час измотанный переходами Стрекоза «подкрепился» настолько, что бесчувственным свалился на постель Ренаты и заснул крепким сном, каким могут спать только повзрослевшие дети, вернувшиеся после долгого отсутствия к теплу родного дома.

Рената, посмотрев на него, только пожала плечами и стала готовить кисти. У неё появилась тема для новой картины.

Стрекоза проспал весь день, а проснувшись, увидел перед собой полотно. Оно было сумрачным: сквозь дремучий лес продирались полчища муравьеобразных воинов. И только центр картины осветлялся восходящим солнцем, в его лучах юная Оми с натянутым луком готовилась выпустить стрелу в грозного врага, а Стрекоза вплетал крупную жемчужину в её косу.

Рената ревниво наблюдала за произведённым впечатлением. Стрекоза, не ожидавший увидеть ничего подобного, только и смог вымолвить:

– Ты же никогда не видела Оми, как тебе удалось верно передать её облик?

– Это просто, – ответила Рената. – Я так чувствовала. Приводи себя в порядок, мы идём обедать к Лоренцо.

– Обедать? Ночью? – изумился Стрекоза.

– Для особых гостей у него обеды ночью, – расхохоталась Рената. – А мы же с тобой особенные гости?

Стрекоза не стал возражать.

28. Де-Мигра. Continuatio 1

В Конкордии никогда не возводили дворцов и замков. Жилища конкордийцев были просты и практичны. В Де-Мигре оказалось всё по-другому. Даже идя по ночной, освещаемой лишь луной улице, нельзя было не удивляться мастерству демигрийских архитекторов. Каждая деталь, предназначенная, казалось бы, только лишь для услады взора, несла в себе и смысловую нагрузку, а в целом величественные строения свидетельствовали о богатстве и… гордыне мужественных горожан, посмевших вступить в соперничество с самой Конкордией.

Стрекозу и Ренату беспрепятственно пропустили во дворец.

– Магистр ждёт вас, – сообщили им.

– Почему «магистр»? – шёпотом спросил Стрекоза у Ренаты.

– Не обращай внимания на подобные мелочи, – предупредила та. – Лоренцо страдает манией величия. Воспринимай это как игру.

Стрекоза кивнул.

– Хорошо, буду воспринимать как игру. Только мне нужна реальная помощь, а не игрушечная.

– Веди себя достойно, и всё у тебя будет, – ответила Рената.

– Хорошо, я постараюсь понравиться ему.

– Постарайся прежде понравиться его коту. Кстати, – Рената извлекла откуда-то небольшой флакончик, – дай-ка сюда ладонь.

Удивлённый Стрекоза протянул правую ладонь, а девушка капнула на неё некую пахучую жидкость.

– Что это?

– Масло валерианы, разотри его. Антониус, кот Лоренцо, будет в восторге. В этом дворце всё решает кот. Понравишься ему – понравишься хозяину.

Стрекоза в недоумении пожал плечами и, решив ничему не удивляться, сделал то, что велела Рената.

Появился Лоренцо. Он был высок и строен, в движениях гибок, как лиана. Чёрные волосы, смазанные каким-то жиром, блестели и выглядели неестественно, словно ношеный парик, позаимствованный на время у нищего актёра. У Стрекозы возникло желание стянуть их с черепа Лоренцо и повесить на гвоздь как неуместную в присутствии дамы шляпу. В остальном магистр оказался таким, каким его изображала Рената: тонкие брови, тонкие губы, острый нос и чуть скошенный подбородок. И глаза… глаза Рената передала особенно точно: веки Лоренцо были полуприкрыты, и он глядел сверху вниз с едва заметной надменностью.

– Да пребудет мир с вами, – поприветствовал Лоренцо поздних гостей и жестом пригласил пройти в соседний зал, где был накрыт стол.

Стол оказался небольшим, и это огорчило Стрекозу. По рассказам Ренаты, Лоренцо различал ранги гостей. И чем выше был ранг, тем больший стол накрывался. Скромные же размеры говорили о том, что для посетителей делается снисхождение.

Однако Рената не придала этому факту никакого значения, а как только они присели, сразу перешла к делу. Без каких-либо предисловий и формальностей.

– Ты возьмёшь юношу на службу, – бесцеремонно заявила она.

В это время Стрекоза заметил, как в дверях зала появился огромный чёрный кот, который неторопливой вальяжной походкой направился к накрытому столу.

– Даже если это поссорит меня с Конкордией? – усмехнулся Лоренцо.

– Особенно если это поссорит тебя с Конкордией, – подтвердила Рената и хитро посмотрела на магистра. Стрекоза почувствовал, что она имеет на Лоренцо значительное влияние.

Тот, казалось, обдумывал предложение. Стрекоза с волнением ждал, пытаясь отгадать, какие мысли сейчас проносятся в голове магистра. В это время чёрный кот подошёл к столу. Маленькие нагловатые глазки на толстой от частого переедания морде лениво наблюдали за гостем. Стрекозе поначалу кот совсем не понравился, показался уродливым, только ярко-белые брови да роскошные длинные усы магистрова любимца едва скрашивали неприятное впечатление.

– А вот и наш Антониус, – сказал Лоренцо, заметив кота. – Иди, дорогой, ко мне, я угощу тебя вкусненьким. – И он протянул руку, чтобы погладить любимца. Однако кот отстранился от него, словно уловил неискренность в голосе хозяина, а потом резким прыжком взобрался на колени Стрекозы и, довольно мурлыча, стал тереться мордой о его ладони. Не ожидавший такого проявления чувств Стрекоза вздрогнул, но нашёл в себе мужество погладить чёрное чудовище.

Лоренцо молча наблюдал за происходящим.

– Предложение принимается, – произнёс он наконец. – Я думаю, что для начала…

Он задумался.

– Ты думаешь, что для начала он будет в чине капитана, – подсказала Рената.

– Нет, – хитро улыбнулся Лоренцо. – Он будет служить в чине стрекозы в моём собственном ордене.

– Но ведь этот чин давно отменили?

– Не в Де-Мигре, Рената, не в Де-Мигре…

Рената была поражена: Лоренцо во всём хотел подчеркнуть противостояние с Конкордией.

– Дай ему воинов, Лоренцо. Он должен вызволить из плена несчастную девушку, свою невесту. А это тебе подарок в память о нашем договоре.

Рената развернула написанное утром полотно, и Лоренцо не смог скрыть радости. Казалось, что он счастлив. И дураку было ясно, что утонченный магистр безумно влюблён в Ренату.

Стрекоза и Рената стали прощаться, так и не притронувшись к яствам. Магистр вышел из-за стола и протянул Стрекозе руку.