Текст книги "Стрекоза и Оми"

– С завтрашнего утра, молодой человек, вы на моей службе.

Стрекоза хотел было ответить рукопожатием, но глаза его округлились, когда Лоренцо наклонился к его руке, словно хотел поцеловать её. Однако он только принюхался, почувствовав запах валерианы.

– Ух и хитрющая Рената! – расхохотался магистр, обо всём догадавшись.

– Мр-мр, – подтвердил Антониус, потёршись о ногу Стрекозы.

29. Де-Мигра. Continuatio 2

Стрекоза возвращался взволнованным и взбудораженным: он не ожидал блестящей, стремительно разворачивающейся перспективы и, кажется, впервые по-настоящему поверил в то, что удастся разыскать и спасти Оми. Он был признателен Ренате и расчувствовался.

– Разве тебя не учили скрывать эмоции, Стрекоза? – спросила Рената, когда они вернулись в мастерскую.

– Прости, иногда и мужчине хочется побыть слабым.

– Пусть это будет в последний раз, – потребовала Рената. – Мне нравятся наглые храбрецы, а не сентиментальные недоумки.

Она прилегла на постель и поманила его.

– Иди ко мне. Кажется, я имею право на благодарность?

– А как же ужин? – спросил Стрекоза, целуя её в губы.

– Ужин надо ещё заслужить, милый.

30. Де-Мигра. Continuatio 3

Ужина так и не случилось. Впрочем, как и завтрака. Стрекоза проснулся в насквозь прокуренной мастерской. Утренняя свежесть рвалась в раскрытое окно, и было зябко. Задвинув раму, Стрекоза попытался разбудить Ренату, но, увы, сделать это было не просто. Художница была пьяна. Тогда, укрыв её одеялом, Стрекоза вышел на улицу. Сегодня должно случиться то, о чём он мечтал в последние дни, о чём страстно молил великого Эхну. И всё это благодаря Ренате.

Он прошёл вчерашними улицами, и город ещё более поразил его спокойным величием. Миновав широкую площадь, Стрекоза оказался перед запертыми воротами дворца Лоренцо и стал громко колотить в них. Долгое время никто не выходил, потом появился заспанный стражник.

– Тебе чего? – спросил недружелюбно.

– С сегодняшнего дня я состою на службе у великого магистра, – гордо ответил Стрекоза. – Запомни меня и впредь не заставляй ждать.

– И в каком чине изволишь служить, приятель? – Стражник подмигнул, явно не поверив ему.

– В чине стрекозы, – ответил Стрекоза.

Стражник переломился от смеха.

– Ой не могу, насмешил, – сказал он наконец. – Знаешь что, проваливай подобру-поздорову, пока я не проткнул тебя пикой и не отправил на свидание с Эхной. Лоренцо выехал на охоту и вернётся поздно вечером.

Железные ворота с грохотом закрылись.

31. Пальмула

– Выполнять! – приказала Оми.

Она обходила строй будущих лучниц. Непонятно, как ему это удалось, но Том сдержал слово: все воительницы были одеты в строгие военные костюмы. Была и проблемка: можно было и не считать, и так было ясно, что девушек осталось значительно меньше. Треть претенденток ушла, отказавшись смывать с тела зелёную краску. Оми понимала, что погорячилась: надо быть осторожней с чужими традициями. Девушки, отмывшие лица, предстали неуверенными и беззащитными – так, словно их обнажили прилюдно. Но была и хорошая сторона предпринятого манёвра: Оми знала, что те, кто остался, будут преданы ей и беспрекословно выполнят любые её приказы. А что может быть важнее в военном деле?

– Как звать? – спросила она крепкую и, если уместно такое слово в военном контексте, пышнотелую девушку, без смущения выдержавшую острый взгляд начальницы.

Крупные формы девушки подсказывали Оми, что та, как и многие в отряде, – представительница Большого поля, пришедшая на службу в надежде на лучшую участь.

– Меня зовут Гертруда, первая воительница!

Оми покоробило такое обращение, но что делать – надо привыкать к новому чину.

– Назначаю тебя… – Оми задумалась. Ей была нужна заместительница, а названий младших чинов, принятых в Пальмуле, она не знала, – главной болотной ведьмой, – неожиданно для себя выпалила Оми.

Это была шутка с её стороны, поскольку Гертруда своей нелепой внешностью походила на гигантскую болотную лягушку. Никто не засмеялся. Видимо, шутка была неудачной. Оми уже хотела извиниться, когда заметила радость в глазах девушки. Та была довольна, что её выделили среди прочих. «А что, – подумала Оми, – вроде неплохо придумано? Враги прознают о чудовищном звании и будут бояться одного имени».

Она приказала Тае принести зелёную краску и кисти и собственноручно раскрасила лицо, руки и ноги Гертруды – все открытые участки тела – замысловатым узором, ею тут же придуманным. С краской на лице девушки будут чувствовать себя привычно и увереннее, думала Оми, и в то же время краска покрывает не всю кожу – это был своеобразный компромисс.

– Слушайте меня, ведьмочки, – обратилась Оми к девушкам, – приказываю немедленно украсить себя подобными узорами. Главная болотная ведьма проследит за выполнением задания и доложит мне.

Решение нанести боевой раскрас на тело девушек, как оказалось, было своевременным, поскольку желтолицая Бекки донесла правительству о противоправных действиях Оми. Там восприняли произошедшее как бунт и немедленно вызвали для объяснений Тома. А потом пришли стражники и бесцеремонно уволокли в город ещё не успевшую освоиться со своим новым, привилегированным положением Оми.

Её привели прямиком к консулу Гарри – сорокалетнему мужчине с низко опущенными усами, в застёгнутом на все пуговицы сюртуке из тёмно-красного сукна, из-под которого выглядывал высокий стоячий воротничок жёлтой рубашки. Консул был в гневе и отчитывал Тома как мальчишку.

– Я лишу тебя всех полномочий, – кричал он. – Ты позволяешь чужеземке менять наши обычаи. Она даже не союзница, а представительница враждебного племени, притесняющего нас с востока. Рано или поздно мы будем вынуждены вступить с ними в схватку. Будут ли надёжны лучницы Оми и не переметнутся ли на сторону противника, растеряв наши традиции, отказавшись от веры своих родителей?

Том пытался возразить:

– Мы постигаем азы военного искусства, консул. Я полагаю, то, что делает Оми, относится к вопросам организации и дисциплины. Её предложения вполне разумны…

– Вы ошибаетесь, Том, – перебил его консул, – здесь могу полагать только я, а вы должны подчиняться приказу.

– Бекки, – подозвал он желтолицую девушку. – Каково ваше мнение о чужестранке?

– Моё мнение такое же, как и ваше, консул, – сказала Бекки с почтением. – Ясно как день, что чужестранка готовит смуту и учит лучниц пренебрегать законами Пальмулы. Нельзя допустить усиления её влияния в войске. Задача Оми – научить девушек искусству лучниц, а потом можно будет избавиться от неё.

– А как ты думаешь, для чего я тебя приставил к чужестранке, Бекки? – вдруг рассердился консул. – Ты должна была стать начальницей отряда, но не сумела проявить силу воли. Не исключаю в этом и вину Тома, но власть берётся в первые секунды знакомства с подчинёнными. Ты упустила решающий момент, и теперь ты для них никто.

– Привели чужеземку, – доложил в это время стражник.

– Введите её!

В дверях появилась Оми, обворожительная в новом военном наряде. Консулу бросилось в глаза, что в её косу была вплетена большая жемчужина. Пальмульским девушкам не разрешались такие вольности. За спиной у Оми висел лук, на поясе слева – кожаный колчан со стрелами.

– Это и есть то самое изделие Стива? – спросил консул и, протянув руку, добавил: – Дай мне взглянуть на него.

Оми безропотно передала оружие консулу, понимая, что, скорее всего, это уловка, предпринятая, чтобы разоружить её. По закону Пальмулы никто не имел права лишать свободного человека личного оружия.

Но консул с искренним интересом рассматривал составной лук Стива и в конце концов остался доволен.

– Научи меня пользоваться им, – обратился он к Оми.

Оми снова оказалась при оружии и почувствовала себя уверенно, поскольку могла вмиг перестрелять всех присутствующих, включая стражу. Но на доверие принято отвечать доверием. Она натянула лук и выпустила стрелу в висевший на стене портрет молодого человека. Стрела пролетела мимо опешившей Бекки и угодила в лоб юноше, изображенному на картине. Том ахнул: это был портрет самого консула. Сейчас, когда на кону их жизни, Оми допустила непростительную дерзость.

Консул подошёл к портрету и, поражённый стремительностью, с которой всё произошло, вытащил стрелу, с изумлением уставившись на испорченный портрет. Бой лука был такой силы, что, прорвав полотно, стрела вошла в каменную стену. Он снова протянул руку, и Оми, как и ранее, позволила себя обезоружить. Консул вложил стрелу и хотел было натянуть тетиву, когда в зал, растолкав нерасторопную стражу, ввалилась Гертруда.

– Госпожа первая воительница, по вашему приказу все лучницы вымазаны болотной зеленью! – радостно выкрикнула она, потом обвела присутствующих бесцеремонным взглядом и тихо спросила: – А что теперь делать? Долго будем стоять как дуры?

Консул вытаращил глаза на ворвавшуюся в зал дикарку, потом перевёл взгляд на растерянных стражников, виновато застывших за спиной Гертруды, но ничего не сказал, а выглянул в окно: на площади в походном порядке выстроилось двести девиц в одинаковых зелёных одеяниях, с устрашающе раскрашенными лицами.

– Пальмуле нужны надёжные войска. Разве можем мы довериться чужестранке в формировании элитных подразделений? – спросил он.

Том понял, что это риторический вопрос, и промолчал. Бекки же была настроена решительно.

– Нет, консул, эти лучницы не подчиняются нашим законам, – сказала она. – Нужно распустить отряд Оми и набрать новый.

– Хорошее предложение, – ответил консул. – А ты как считаешь? – обратился он к Гертруде. – И вообще, кто ты?

– Я главная болотная ведьма, – заявила та с гордостью, – и готова идти на смерть с моей первой воительницей ради процветания Пальмулы.

– Главная… кто? – спросил консул, ошарашенный простодушным ответом девушки.

– Главная болотная ведьма!

– Ну да? – удивился консул и добавил: – А впрочем, я бы мог и сам догадаться по твоему виду. А что, остальные тоже ведьмы?

– Ещё какие! – улыбнулась Гертруда.

Гарри обернулся к Тому.

– Том, ты умный человек, которому я привык доверять. Не ошибся ли я в тебе? Ты же понимаешь, что нельзя допускать смуту. Ведь так?

Голос консула был устрашающе спокоен, Том от волнения судорожно сглотнул и кивнул.

– Ты мне не оставляешь ничего другого, как погасить смуту в самом её зарождении.

Он натянул лук, тетива взвизгнула и отправила стрелу в сторону первой воительницы. Оми представила, как холодный металл наконечника пробивает её сердце, и в голове быстрой чередой пронеслись картинки совсем недолгой жизни. Она увидела себя маленькой испуганной девочкой в тот самый момент, когда старейшина Зву Раб на её глазах зарубил её отца и отсёк голову застывшей в ужасе матери. Обезглавленное тело неуклюже осело и повалилось на спину. Огромный живот её – она была на сносях – навсегда запечатлелся в памяти девочки. Мать долго ей снилась вот так – без головы и с большим животом, и Оми кричала во сне: «Не-ет!» – и просыпалась от крика. Потом она увидела Стрекозу с раскроенной головой, упавшего к ней под ноги от удара зелёного пальмульца. Ей не жаль было своей жизни: она видела смерть много раз и могла достойно принять её. Но неужели придётся умереть, так и не расквитавшись с обидчиками? Не-ет! Оми не была готова к смерти. Она нащупала на косе жемчужину, подаренную Стрекозой, и крепко сжала её в кулаке. «Сейчас мы встретимся с тобой, любимый, – мелькнула мысль. – Не оставляй нас, великий Эхна!»

Но стрела уже неслась к ней с огромной скоростью. Взгляд Оми на мгновение выхватил её в воздухе возле лица, словно остановил, она даже успела рассмотреть в деталях искусное изделие мастера Стива, а затем смерть пролетела мимо и вонзила острое пчелиное жало в шею желтолицей Бекки. Та захрипела, свалилась на спину и забилась в предсмертных судорогах.

– Том, не разочаровывай меня больше, – приказал грозный консул. – Через месяц у Пальмулы должно быть боеспособное войско.

Он вернул лук Оми.

– Я рассчитываю на тебя, девочка. Оправдай моё доверие.

Оми отсалютовала своим оружием – так, как это было принято у конкордийцев, – и вышла к ожидавшим её лучницам.

– Слушайте мою команду… – начала она, но тут сказалось недавнее нервное напряжение, и Оми тихо добавила: – Все за мной в поле.

Том шёл рядом с первой воительницей и тихо объяснял ей:

– Пойми, в этой стране другие законы. Мы привыкли подчиняться им. Это очень удобно. Не нужно ни о чём думать и ежедневно принимать какие-то решения. Всё установлено давно богами-страхами. Жизнь бесконечна и движется по вечным законам. Ты называешь нас муравьями. Это сравнение верно отчасти. Но мне больше по душе сравнение с пчёлами. Догадываешься почему?

– Потому что они жалят?

– Нет, совсем не поэтому. Потому что, изо дня в день выполняя одну и ту же рутинную работу, пчёлы наполняют соты лечебным мёдом. Ты понимаешь, к чему я клоню? Разумные – поскольку они божественны – законы жизни при их неуклонном соблюдении приводят к исцелению.

– Всё это прекрасно, Том. Я понимаю. Никто ни о чём не думает. Просто идеальный мир для правителя. Есть только одно «но».

– Какое же?

– Я не больна, и мне не требуются лекарства.

– Но ты же понимаешь, что это иносказание.

– Понимаю, Том. Где мишени, которые ты должен был приготовить?

Том довольно улыбнулся: мишени Стив поставил к сроку, они давно ожидали лучниц.

– Первое, чему вы должны научиться, – обратилась Оми к девушкам, – уверенной стойке лучницы. Из любого положения, в котором бы ни находилось ваше тело, вы должны уметь стремительно принимать надёжную позицию для стрельбы, при которой рука тверда, а лук устойчив. Сегодняшний день мы посвятим только этому.

Оми поделила девушек на двадцать подразделений, в каждом назначив декадницу. И упражнения начались.

– Зачем же ты требовала мишени, если они сегодня не нужны? – возмутился Том.

– А затем, Том, что обо всём надо заботиться заранее.

Том промолчал. Хорошо, заранее так заранее. Его очень удивлял тот факт, что девушки, даже зная, что Оми чужеземка, с первых же минут беспрекословно подчинились ей. Эта хрупкая на вид девушка обладала таинственной силой. А что, если она и на самом деле ведьма? Даже консул был очарован ею и убил законопослушную Бекки. Всё-таки следовало быть осторожней с первой воительницей.

Считая, что пока всё в порядке, Том решил отправиться в город и дома за ужином хорошенько обдумать будущие действия. Но не тут-то было.

– Ты куда это, Том? – послышался грозный оклик.

Том, удивлённый, обернулся. На него сурово смотрела Оми.

– Разве я отпускала тебя?

– Ты забываешься, девушка, – рассердился Том. – Я не подчиняюсь тебе.

– Для тебя я госпожа первая воительница, – ответила Оми. – Придётся подчиниться, если не хочешь потерять доверие консула.

Теперь глаза её были презрительно насмешливы.

– И что дальше? − рассердился Том.

– И останься. Ты нужен мне как мужчина.

32. Трасса

– Итак, я была права. Если роман – это любовь, из этого следует, что ты пишешь книгу только потому, что влюбился. Признайся наконец, что в Ульяновск ты поехал из-за женщины.

– В какой-то мере – да.

– Ты влюбился?

– Несомненно. Влюбился сразу и бесповоротно.

– В Настёну?

– М-м-м, нет. В Настасью. Только в другую. Она из Москвы.

– А у тебя ещё и в Москве Настёна?

Зухра удивлённо таращит глаза и неестественно смеётся.

– Смотри на дорогу, Зухра, сейчас должен быть поворот.

– Да я не успеваю следить за твоими поворотами. Так-так-так, рассказывай.

– Видишь ли, я влюбился в женщину, с которой разошёлся во времени лет эдак на двести. Однажды, когда я занимался Карамзиным, мне попало в руки письмо Настасьи Плещеевой. Адресовано оно было масону Кутузову, жившему тогда в Германии.

И тут я должен сказать по секрету, что время от времени делаю экспертизу текста для «компетентных органов». Обычно мне дают для анализа анонимный текст, и по нему я должен попытаться воссоздать психологический, социальный и какой угодно портрет автора. Поскольку занимаюсь я этим уже не первый год, то обладаю некоторыми навыками. Могу, например, с той или иной степенью уверенности сказать, кто писал – мужчина или женщина, какого возраста, какое учебное заведение окончил и кто он по профессии. Как выглядит, где проживает, фамилию, имя, отчество и номер телефона. Про телефон, конечно, шучу.

– А про отчество?

– И про отчество тоже. Вообще-то читать чужие письма некрасиво. Но письмо Плещеевой уже давно обнародовано, то есть опубликовано. Оно меня поразило. До дрожи. Искренностью эмоций. И я почувствовал эту женщину. Ярко представил, какая она – как выглядит, как ходит. И как страдает. В письме она жалуется, что ненавидит Карамзина, так как он, будучи в Женеве, не написал ей ни строчки. Грозится, что на порог его больше не пустит и читать его романов не станет.

Я держал в руках её письмо, распечатанное на принтере, и в каждой буковке ощущал невыносимую боль. Незаживающую душевную рану. Так «ненавидеть» может только любящая женщина. И неожиданно я влюбился в девушку, которая умерла двести лет назад. И позавидовал тем людям, которым довелось жить рядом с ней и общаться. Позавидовал Карамзину.

Правда, горько было осознавать, что и Николай Михайлович чуть-чуть разошёлся с ней во времени: она была старше его на двенадцать лет. И это незначительное с точки зрения вечности расхождение оказалось трагическим: Настасья была замужем и воспитывала двоих детей.

Она влюбилась в него сразу, как только его увидела, и довольно долго не могла признаться в этом даже самой себе. Почему? Да потому что было страшно. Это было противно тогдашней морали: она была отдана другому и должна была оставаться верна ему весь свой недолгий век. Кстати, никто не знает дату её кончины, что, несомненно, символично.

Настасья не могла и дня прожить без Карамзина, и тот не нашёл ничего умнее, как поселиться в их доме. Муж ни о чём не подозревал и принял молодого человека весьма радушно.

К слову сказать, молодой Карамзин мучился из-за двусмысленности своего положения. Не случайно и любовные чувства героев его повестей раздираемы противоречиями, связанными или с инцестом, или с социальным неравенством. Разве что о любви к замужней женщине он прямо не пишет, избегая отсылов к собственной ситуации, хотя и не может скрыть истинных чувств в стихах, посвящённых Плещеевой. В любом случае несовершенство общественных законов, по мысли Карамзина, приводит к страданиям и трагической развязке.

И вот двум симпатичным людям пришлось расстаться, и только теперь я понимаю почему.

33. Дирус

Сутяга делал всё возможное во имя великого Эхны, понимая, что у побеждённых нужно отнять прошлое и веру.

– К тебе хиулк, полководец, – голос воина-стражника разбудил Сутягу, задремавшего после тяжкой дневной суеты.

– Пусть придёт утром, – проворчал он. – Ночь – плохое время для серьёзных разговоров.

– Он говорит, что дело не терпит отлагательств.

Сутяга хотел было рассердиться, но тут узнал в воине, стоявшем на страже, Тигра – сына своего погибшего с южным отрядом товарища.

– Сынок, – сказал он устало, – я ни для кого не делаю исключения: утро мудро, ночь глупа.

– Извини, полководец, я просто подумал…

– Это хорошо, что ты думаешь, – улыбнулся Сутяга.

– Я подумал, что настало время перемен. И этот человек нам поможет, − закончил Тигр.

– Да-а? – иронично протянул Сутяга, не ожидавший такой дерзости от молодого воина. – И кто же этот человек?

– Это Отравитель, полководец.

Сутяга вздрогнул. Вот кого бы точно он никогда не желал видеть, так это Отравителя. Гневный, резкий, как молния, взгляд полководца ослепил глаза воина, но тот не смутился и спокойно ждал ответа. «Чего же ты хочешь? – спросил сам себя Сутяга с усмешкой. – Ты же сам воспитывал в воинах твёрдость духа и учил думать в бою. Кажется, научил. Они уже и решение готовы вместо тебя принять. Этот Тигр у дверей точно выйдет в военачальники».

– Хорошо, сынок. Пусть войдёт, – сказал Сутяга.

В дверях появился хиулк-лекарь, отравивший тяжелораненых лучниц, и боль потери снова объяла сердце полководца.

– Я тебя простил, Отравитель, но это не означает, что ты можешь тревожить меня по ночам.

– Прости, Сутяга, – сказал старик. – Я не ждал горячего приёма, и меня не обижает твоя грубость. Но если в тебе осталось хоть немного благоразумия, спаси свою душу и останови кровавую бойню.

Сутяга посмотрел на старика с презрением.

– Ты занимаешься не своим делом, Отравитель. Спасение душ – удел священников. Не юли и скажи прямо, чего ты хочешь.

Старик упал на колени и заплакал.

– Твои воины схватили моего сына. Он всё, что у меня осталось, полководец. Без него жизнь не имеет никакого смысла. Если ты пощадил меня один раз, пощади и во второй. Обещаю, что буду преданно выполнять любые твои приказы. Отныне моя никчемная жизнь принадлежит только тебе.

Сутяга бросил на него проницательный взгляд.

– Я не торговец жизнями, а полководец и поступаю по справедливости – так, как велят законы военного времени.

– Разве есть справедливость в гибели невинного юноши?

Сутяга хотел было вытолкать старика за дверь, но тут вспомнил слова молодого стражника и подумал: «А ведь правда, хиулки, как и этот старик, поставлены на колени и готовы смириться со своей участью. Но если и дальше проявлять к ним жестокость, покорность перерастёт в ненависть и жажду мщения, которые станут передаваться из поколения в поколение. Если же проявить сейчас великодушие, они примут его с благодарностью и будут преданно служить тебе».

– Я приму решение, Отравитель, – сказал Сутяга. – Но запомни, сегодняшней ночью ты продал свою свободу. Отныне ты мой раб и будешь делать то, что я скажу.

Старик поднялся и склонил голову.

– Я твой раб и буду делать всё, что прикажешь.

Сутяга позвал Тигра:

– С этой секунды ты в ответе за жизнь Отравителя. Никто не смеет обижать ни его самого, ни его сына.

Сутяга ещё раз присмотрелся к воину. На лице – беспристрастность и ни капли эмоций. «Хорошая выучка, – подумал Сутяга. – От такого будет толк».

34. Дирус. Continuatio 1

Утром Сутяга приказал прекратить избиение горожан и объявил воинам, что намеревается заключить с хиулками мир. Правителем города назначался Отравитель, а советником при нём – Пико. К войскам хиулков было решено отправить парламентёров – сына Отравителя Предивино и одного из воинов Сутяги − Тигра, обратившего на себя внимание полководца смекалкой и выучкой.

– Всем ли всё ясно? – задал вопрос Сутяга выстроившимся воинам.

– Да, полководец, – ответили воины.

– Нет, полководец, не всё, – тихо прошептал Пико, и никто его не услышал.

– Тогда за работу! И верните хиулкам их храмы: нельзя лишать людей веры.

35. Дирус. Continuatio 2

Парламентёры вернулись спустя двое суток, и Сутяга внимательно выслушал их.

Хиулки тоже устали от войны и искали мира. Их вождь Инепта предложил Сутяге встретиться, но не знал, обладает ли тот полномочиями правителя Конкордии. Встречу предлагалось провести на широкой реке, разделяющей противоборствующие войска. Для этого с обеих сторон полагалось выстроить деревянный мост, посередине разделённый дубовыми решётками так, чтобы никто не мог перейти на противоположную сторону. Вызвано это было осторожностью, однажды одного из вождей хиулков обманом заманили на подобные переговоры и коварно убили вместе с сопровождавшими его полководцами. Хиулки опасались повторения кровавого сценария.

– С обеих сторон на переговорах должно быть по десять человек, – сказал Предивино. – Только есть у меня недоброе предчувствие.

– Какое же? Выкладывай сомнения.

– Я хорошо знаю реку, на которой произойдёт встреча. В том месте, где намечается мост, она мелкая.

– Это разумно, – сказал Сутяга. – Тем легче будет строить мост.

– Там мост не нужен, в десяти метрах реку можно перейти вброд. Это ловушка.

– Мы позаботимся о безопасности, – Сутяга одобрительно кивнул Предивино, дав понять, что опасения приняты во внимание.

Когда мост был построен, Сутяга удивился искусству местных строителей. Сооружение оказалось величественным и даже пышным – украшенным портиками и другими хитрыми изысками – и соответствовало значимости будущего события. Запах древесины смешивался со свежестью реки и вызывал у Сутяги, жителя лесного края, воспоминания об отчем доме, навевая давно забытое чувство тоски по родной стороне. «Вот заключим мир, вернусь домой к сыну и буду простым плотником. Война – удел молодых», – подумал он.

– Полководец, время выдвигаться, – заметил Предивино.

Сутяга кивнул.

– Если у тебя дурное предчувствие, можешь остаться, – предложил он неожиданно. – Я всё пойму и не стану осуждать тебя.

– Я восхищаюсь твоими действиями, полководец, и буду рад разделить ответственность за смелый, благородный поступок. Думаю, если рядом с тобой будет хиулк, переговоры пройдут успешнее.

Сутяге нравился этот юноша, другого ответа он и не ждал.

– Что ж, тогда вперёд, за работу, – обратился он к своему отряду.

Когда солнце стояло прямо над головами, одновременно с двух сторон берега на мост взошли два отряда во главе с предводителями. Правители впервые видели друг друга, поэтому, пока шли к решётке, разделявшей переговорщиков, Сутяга с интересом разглядывал противника. Инепта, вождь хиулков, улыбался во весь рот и, толстый, как бочонок, шёл вразвалку, тяжело ступая по деревянному настилу. «Да он трус», – подумал Сутяга, улыбнувшись в ответ. Неимоверная толщина хиулкского вождя говорила не столько о его невоздержанности в еде, сколько о том, что под его одеждами скрываются доспехи.

Инепта и Сутяга подошли к барьеру, за ними выстроились лучники и копьеносцы с оружием наизготовку. Правители поприветствовали друг друга.

– Парламентёры сказали нам, что вы готовы к миру. Действительно ли это так? Если да, то давайте обсудим условия, − начал Инепта.

– Точно так, – подтвердил Сутяга. – Настало время прекратить бойню и договариваться о мирном хозяйствовании и сотрудничестве.

– Мы нуждаемся в подтверждении ваших благих намерений. Думаю, будет справедливо, если в знак примирения вы вернёте нам город.

В это время недалеко по течению реки раздались шум и крики.

– Что это? – наигранно удивился вождь хиулков, всматриваясь в сторону завязавшейся между конкордийцами и хиулками стычки.

– Думаю, это Пико с Тигром пытаются разрешить недоразумение, – ответил Сутяга, сохраняя спокойствие и не поворачивая головы в сторону боя. – Видимо, ваши воины ошиблись дорогой и решили перебраться на нашу сторону, нарушив условия перемирия.

– Мы не поняли друг друга, Сутяга, – сказал хиулк и, приняв из рук воина шлем, надел его на голову. – Было приятно познакомиться с тобой.

Видимо, это был знак, потому что мгновенно длинное копьё хиулкского воина проскочило сквозь решётку и проткнуло грудь не успевшего отреагировать Сутяги.

Инепта развернулся и пошёл прочь с моста, пока оставшиеся воины с проклятиями осыпали друг друга копьями и стрелами.

36. Дирус. Continuatio 3

Пико привёз тела убитых переговорщиков в город. Он был в ярости и корил себя за то, что не послушался предостережений Предивино, который сейчас мёртвым лежал рядом с Сутягой. Безутешный отец обнимал тело сына, и Пико ничем не мог ему помочь.

– Вы принесли горе на мою землю, – сказал наконец Отравитель. – Я проклинаю вас и предрекаю, что на конкордийцев обрушатся все несчастья, которые только можно испытать на Мадере. Болезни, самые страшные, пусть поразят ваших детей. Пусть матери и отцы вечно оплакивают воинов, ушедших в поход, ибо им никогда не вернуться. Я призываю мой народ сжигать дома и бежать из опоганенного города, пока хоть один конкордиец…

Пико не дал ему договорить. Уставший и ещё не пришедший в себя после тяжёлого сражения, он в гневе выхватил меч и резким коротким ударом отрубил старику голову. А когда сообразил, что натворил, было уже поздно.

Тигр набросился с упрёками на Пико:

− Что ты наделал? Я обещал Сутяге, что старик будет под моей защитой.

− Прости, брат Тигр, − сказал Пико. − Сутяги больше нет, и ты свободен от данного ему слова.

С сожалением посмотрев на убитого, он приказал похоронить конкордийцев и хиулков в одной могиле: пусть общая земля примирит их хотя бы после смерти.

37. Дирус. Continuatio 4

Когда Эхна переключил внимание от вновь созданных городов на отряд Сутяги, он ужаснулся произошедшим событиям. Город пылал, хиулки услышали призыв Отравителя и покидали родные места, оставляя в огне дома и пожитки. Конкордийцы, потерявшие полководца, были в смятении. И Пико, тридцатилетний парень, ещё слишком молодой для того, чтобы принимать решения от имени всей Конкордии, тоже был в растерянности. Эхна понял, что необходимо срочно вернуть управление над войсками и городом. И сделать это предстояло Пико: все остальные командиры пали в бою, а новых ещё не назначили.

Эхна принял экстренные меры. Единственное, что оставалось делать при таком положении вещей, – это объявить Пико диктатором и передать ему единоличное управление. Что и было немедленно сделано. А чтобы никто не сомневался в его преемственности, Пико торжественно передали доспехи и нож погибшего Сутяги. «За работу, Пико!» − приказал Эхна. Он не сомневался, что его слова будут услышаны молодым полководцем.

На следующее утро, после крепкого сна, Пико почувствовал в себе прилив сил и уверенность в собственных действиях. Ему были нужны надёжные помощники, и он призвал их. Неожиданно собралась команда молодых конкордийцев под началом Тигра, к которым примкнула хиулкская девушка Смила, помогавшая Пико в городском управлении при Отравителе. Отец её в своё время был знатным торговцем, с чьим мнением считались, и Смила знала лично многих влиятельных хиулков. Пико надеялся с её помощью переломить настроение горожан и вернуть их к мирной жизни.

Он издал указ, согласно которому собственность оставшихся в городе хиулков объявлялась неприкосновенной. Те из них, кто соглашался работать на правительство, получали чины и значительные вознаграждения. Их семьи обеспечивались всем необходимым и находились под защитой конкордийцев. Тех же, кто препятствовал деятельности диктатора, разрешалось убивать на месте.

Хиулки подчинились, и в результате решительных действий в течение каких-то двух недель Пико получил полный контроль над городом, который конкордийцы не зря прозвали Дирусом – проклятым местом. В Конкордию был отправлен посланник с докладом о произошедших событиях. В нём говорилось о расширении влияния конкордийцев на территориях хиулков, сообщалось также о нехватке воинов для продолжения вторжения и необходимости заключения мира.

38. Трасса

– Мне кажется, несложно догадаться, почему расстались Карамзин и твоя Настёна.

– Настасья. Зухра, её звали Настасья – и только так. Не обижай женщину, которую ты совсем не знаешь.