Текст книги "Клиника"

Спокойно. Вдох, выдох…

– Я пришла в себя только через несколько месяцев, – снова заговорила мать. – Не хватало мне смерти мужа, так тут еще и ты выскочила на его могилу с таким воем, будто в тебя нечистая сила вселилась! Какое унижение…

– Я была не в себе, я…

– Да ну? Что еще скажешь? – воскликнула раскрасневшаяся мать, выплевывая слова в сторону дочери. – Ах, разумеется! Ты ведь что-то кричала про ужасную мать. Нет, не кричала – визжала. Злобная – так ты меня назвала? Кажется, после этого ты начала расшвыривать венки на гробе отца?

Дженни вздрогнула. Еще немного, и ее вырвет от стыда прямо в гостиной.

– В твоем выступлении был единственный положительный момент: как только ты прекратила бесноваться, все присутствующие на похоронах осознали, что просто так людей в дурдом не отправляют.

О смерти отца Дженни узнала в пабе от парня, которому отсосала в сортире за кружку пива и пачку сигарет. Новости он выложил на ходу, застегивая ширинку. Дженни позвонила в единственную ритуальную контору в городке, и там подтвердили: это правда. Даже назвали дату и время похорон.

О событиях того дня ей стало известно по рассказам друзей семьи и из полицейского рапорта. В пьяном угаре скорбящая Дженни устроила такой спектакль, что полиция была вынуждена вынести ей предупреждение и продержать до утра в камере участка. Очухалась она на следующий день с больной головой и гудящим телом, всю ночь проспав на твердой, как камень, лежанке под жутким сквозняком. В душе царила такая пустота, что Дженни решила: пришел и ее смертный час. Первым побуждением было приложиться к бутылке вина, стоявшей дома в холодильнике. Потом в голову пришла вторая мысль, которая, вероятно, ее и спасла. Она открыла телефонный справочник и нашла номер местного общества анонимных алкоголиков. В тот день Дженни достигла дна. Перед ней стоял выбор: вернуться к прежней жизни или решительно с ней порвать.

– Думаешь, если немного передо мной потанцевать, тебе все простится? Нет, дорогая, в реальной жизни так не бывает.

– Ты же знаешь, что я потеряла…

– Хватит об этом талдычить! – раздраженно перебила мать. – Надо было поставить точку и двигаться дальше.

– Это был мой ребенок!

Мать набрала в легкие воздуха, однако передумала и промолчала.

– Мне требовалась твоя помощь, я была одна в этой… в этой тюрьме.

– Дженни, ты тогда полностью утратила над собой контроль. Мы с отцом тебе ничем помочь не могли. Тебя отправили в лечебницу для твоего же блага. Что значит «тюрьма»? «Сосновый край» был хорошей клиникой. И не наша вина, что ты сознательно превратила ее в свой собственный ад.

– Как вы могли меня там бросить? Ты не представляешь, каково было в этой психушке, ведь вы меня ни разу толком не навестили. Меня ширяли транквилизаторами, били электрошоком, позорили на чем свет стоит, а за что? За то, что я разок напилась в парке? За то, что стянула в «Вулворте» дурацкую коробку со сладостями?

– Мы были для тебя прекрасными родителями. Я и сейчас хорошая мать. – Она кивнула в сторону кухни. – И доказать я это смогла, лишь родив по-настоящему достойную дочь.

– Хорошие матери ведут себя по-другому… – дрожащим голосом сказала Дженни, утирая слезы. – Хорошие матери не оставляют свое дитя, что бы ни случилось. А ты плюнула на меня, сдалась…

Распахнув дверь, мать отступила в сторону.

– Убирайся отсюда! Как тебя вообще выпустили из психушки!

Дженни завернулась в пальто и выскочила из гостиной. Оказавшись в коридоре, заметила выглядывающую из кухни Клару. Сестра грустно улыбнулась, и Дженни вылетела из дома, изо всех сил хлопнув дверью. Развешенные на стенах застекленные снимки идиллической семьи печально задребезжали.

6

Доктор Кавендиш подровняла на краю стола стопку документов по вновь прибывающим участницам программы. Итак…

Бумаг было немного: анкета и единственная фотография, которую клиника требовала в обязательном порядке. В редких случаях – когда Ребекка сомневалась, стоит ли женщине проходить предлагаемый курс, – претендентке звонили. Впрочем, в основном она полагалась на свою отточенную интуицию. Сегодня доктор Кавендиш надеялась, что шестое чувство ее не подвело, как это порой случалось. Провал не нужен ни клинике, ни клиенту.

Она перевела взгляд на сверкающий хрустальный стакан с водой, подле которого лежала горка разноцветных пилюль. Аккуратно зажав первую из них между большим и указательным пальцами, Ребекка проглотила ее, запив маленьким глотком воды. За первой пилюлей последовали остальные.

В выдвинутом ящике роскошного деревянного стола ее ждала потрепанная пухлая папка, содержавшая досье на бывших пациентов психиатрической клиники. Здание перешло из рук в руки, а документы, как ни странно, оказались никому не нужны. Организационно-распорядительный порядок явно был не самой сильной стороной городского совета.

Коллеги доктора Кавендиш расслаблялись по-разному: кто-то играл в гольф, кто-то собирал пазлы, Ребекка же отключалась от текущих дел, зачитываясь историями болезни душевнобольных. Для нее подобный анализ стал не только отдыхом, но еще и интереснейшим занятием, позволявшим расширить профессиональные знания. Перед ее глазами разворачивались людские жизни; прошлое «Соснового края» будоражило воображение, наталкивая Ребекку на полезные мысли об организации процесса в собственной клинике.

Потертая папка с глухим стуком легла на стол. Доктор Кавендиш откинула обложку и, забыв обо всем, погрузилась в чтение топорщившихся под зажимами документов.

7

Отчет о госпитализации:

Дженни Паттон, 21 ноября 1975 года

Пациентка доставлена в подростковое отделение в 22.00 предыдущего дня по направлению социальной службы Гристорпа после соответствующего обращения родителей, озабоченных, с их слов, «психологическим состоянием» дочери. Дженни Паттон была задержана в парке в компании нескольких приятелей. Отмечены признаки алкогольного, а также наркотического (по всей видимости – марихуана) опьянения. Пациентка находилась в состоянии повышенного возбуждения, угрожала полисменам физическим насилием. Тем не менее, учитывая возраст (15 лет) и хрупкое телосложение, полиция не придала угрозам значения. В итоге пациентку удалось успокоить и получить от нее согласие на перемещение в психиатрическую лечебницу «Сосновый край» в сопровождении работника социальной службы (миссис Хокер).

По прибытии помещена в палату «Андертон». Внешних признаков опьянения при госпитализации уже не имелось, однако анализ крови показал повышенный уровень содержания алкоголя, а также следы употребления марихуаны. С утра пациентка находится в здравом уме, спокойна. Тем не менее принято решение оставить ее в палате с последующим визитом врача в течение дня. Предварительное мнение: поведение пациентки более всего соответствует состоянию подросткового бунта и иррационального страха. Рассматривается возможность выписки во второй половине дня с последующей передачей родителям.

В настоящее время пациентка находится под наблюдением смотрительницы Доусон.

Клинический психолог доктор Кан

21 ноября 1975 г.

8

Эми оставила хмурому служащему вокзала адрес клиники, хотя особой надежды на возврат чемодана тот не выразил. Разжившись уклончивым обещанием прислать багаж, когда (и если) тот найдется, она под проливным дождем вернулась к микроавтобусу, ожидавшему ее с работающим двигателем. Глен помог ей забраться внутрь.

– Привет, черепашка! – воскликнула подстриженная ежиком женщина, как только промокшая Эми поставила ногу на верхнюю ступеньку.

Она запнулась: не ожидала, что в салоне будут другие пассажиры. Была так обескуражена утратой чемодана, что совсем забыла о том, что придется знакомиться с другими участницами программы. Уже ведь большая девочка, однако любое предстоящее событие – словно первый день в новой школе, когда с завистью смотришь на недосягаемых звезд и думаешь, как бы с ними поладить.

– Простите ради бога! Привет! – сказала Эми женщине с ежиком и по очереди кивнула каждой из четырех остальных пассажирок.

– Итак, дамы, мы готовы? – улыбнулся в салонное зеркало Глен, показав россыпь неровных зубов.

Двигатель автобуса взревел, и по ветровому стеклу, сметая струи дождевой воды, прошлись огромные «дворники».

Эми пробралась к задним рядам и села, поставив сумку на соседнее кресло. Глен вставил в магнитолу кассету, и звонкий женский голос запел о ковбое, разбившем сердце своей любимой. Пассажирам пришлось ухватиться за поручни, когда микроавтобус резко вырулил со стоянки на главную дорогу.

– Надеюсь, все плотно поели напоследок? – бросил через плечо водитель. – Я слыхал, что на холме вам ничего, кроме цветочной пыльцы, не светит.

– Я отлично поужинала вчера в китайском ресторане, – доверительно призналась в своих грехах огненно-рыжая женщина, наклонившись к Эми. – Фаршированные блинчики, рис и жареная утка…

Они обменялись рукопожатием.

– Я – Гейнор.

– Очень приятно. Эми.

Новая знакомая выглядела лет на сорок с небольшим. Зеленые, словно у кошки, глаза, полные губы, накрашенные красной помадой, светлые веснушки. От уголков рта шли резкие складки – видимо, улыбалась Гейнор часто.

– Страшновато, правда? – возбужденно, словно девчонка, сказала она.

Эми ответила улыбкой. Слава богу, сразу удалось найти подругу. В подобных испытаниях это просто необходимо. Все легче, когда ты не одна.

Водитель остановил автобус у обочины, не глуша мотор, и пассажирки выглянули в окошко.

– Уже приехали? – спросила кислолицая женщина лет шестидесяти.

– Это местечко, куда вам захочется после месяца на капустном бульоне с масками для лица на закуску. Мой собственный ресторанчик, единственный в своем роде. Добро пожаловать в «Неспешную трапезу»!

Эми протерла запотевшее стекло и бросила взгляд на заведение с серенькими сетчатыми занавесками, скрывавшими нижнюю часть большого окна. Надпись «Неспешная трапеза» шла поверх небрежно закрашенной вывески, оставшейся от прежних владельцев, и на белом фоне проступали призрачные следы старого названия.

– Бургеры, хот-доги и жареная картошка, как в старой доброй Америке! – продолжил рекламу Глен, подражая техасским ковбоям, хотя в его речи явственно слышался йоркширский акцент.

У Эми заурчало в животе.

– Трогайтесь, искуситель, – вздохнула женщина с ежиком, помахав мелькнувшей в окне немолодой официантке в мятой ковбойской шляпе.

– Жирная пища и соль вредны для кожи, – пробурчала кислолицая дама.

Глен, включив поворотник, выехал на дорогу, и Эми обратила внимание на переходящую на другую сторону черноволосую женщину в красном макинтоше. Брюнетка затянулась тонкой сигареткой и вызывающе выпустила в воздух струйку дыма. Прямо актриса из французского фильма, ни дать ни взять… Глен нажал на клаксон и раздраженно махнул рукой. «Француженка», обернувшись на звук, показала ему средний палец и исчезла за углом.

– Дружелюбный здесь народец, а? – загоготала на весь автобус Гейнор, и водитель вздохнул:

– Вас приветствуют пациентки дурдома…

– Что вы имеете в виду? – подавшись вперед, спросила соседка Эми.

Микроавтобус свернул с главной дороги в переулок и проехал мимо указателя на промышленную зону.

– Вы ведь слышали об истории клиники «К прекрасной себе»? – ответил Глен, приглушив музыку.

Все шесть пассажирок взялись за поручни, внимая каждому слову водителя, и тот, бросив мрачный взгляд в салонное зеркало, выдержал драматическую паузу, прежде чем начать рассказ.

– Ну, там, где находится клиника, раньше был сумасшедший дом. Туда привозили психов со всего Йоркшира. Лечебницу построили на холме еще в викторианские времена. Красивое здание! Ну, то есть снаружи красивое, а вот что там внутри… Разное говорят.

Он громко вздохнул, покачав головой. Женщина, сидевшая рядом с «ежиком», метнула на соседку тяжелый взгляд.

– Да я первый раз об этом слышу! – возмутилась та.

– Пятьдесят лет назад, – продолжил Глен, – в городке было не протолкнуться. Медицинский персонал сновал туда-сюда, от пациентов дурдома рябило в глазах – те иногда сбегали из лечебницы, устраивали шабаши в парке… Мой ресторанчик тогда процветал, работал днем и ночью. Я просто с ног сбивался. Потом злые языки начали болтать, что в «Сосновом крае» не все ладно, и лечебница по милости правительства приказала долго жить.

Они ехали мимо заброшенного производственного комплекса с разбитыми окнами, стены которого уже зарастали сорняками. На затопленной дождем стоянке виднелся остов обгоревшего автомобиля и валялась перевернутая тележка. Других признаков жизни пассажиры не заметили.

– Психушка? – пробормотала Эми.

– Ну, так теперь никто не говорит, – заметил Глен. – Это ведь неполиткорректно, да? Теперь говорят «учреждение». Только как ни назови, суть-то не меняется, да? Какие тут ходят истории, мама дорогая… Ручаюсь, кошмары будут преследовать вас всю жизнь.

– Вы знали? – Эми вытаращилась на новую подругу.

– Откуда? – Та возбужденно хихикнула. – В любом случае мне нравится эта история. Обожаю фильмы о привидениях и прочей нечисти, а ты?

Эми покачала головой и вновь прислушалась к рассказу водителя.

– Говорили, что там было семь убийств, а уж тех, кто покончил с собой, – вообще не счесть, и это только официальная информация. Несколько лет назад приезжала съемочная группа какой-то телевизионной программы. Не помню, как называется. Там еще такая кудрявая ведущая…

– «Мир потустороннего»? – предположила «ежик».

– Да, точно! Господи, вы бы видели, что они тут снимали по ночам! Особенно на кладбище…

Кислолицая женщина отлипла от окна и, щелкая четками, переспросила:

– На кладбище?

– Ну да, на окраине есть погост для нищих. Мертвых психов надо же было где-то хоронить, да? Несчастные придурки… Родственники плевать на них хотели, никому останки шизиков не нужны, вот их и бросали в братские могилы. Складывали в кучу, будто старые ботинки. Я вот жене сказал – если помру…

– Прекратите! – перебил водителя дрожащий голос с заднего ряда. – Пожалуйста, прекратите! Вы меня пугаете…

Все дружно обернулись к молодой пассажирке. Глен, вздохнув, уставился на дорогу и нашел на радио заунывное кантри. Эми сочувственно и в то же время благодарно улыбнулась девушке.

– Я Эми.

– А я – Жасмин, – слегка покраснев, ответила та. – Не собиралась истерить, просто…

– Тоже первый раз слышу эту историю, но надеюсь, что сейчас там все переменилось.

– Меня зовут Кэролайн, а это – Вики; мы из Ньюкасла, – повернулась к ним женщина с ежиком.

Ее соседка тоже села вполоборота и дружески помахала остальным.

Кэролайн предложила:

– Давайте расскажем, кто откуда.

– Уотфорд, – откликнулась Гейнор. – Никогда не забиралась так далеко на север. Боюсь, у меня от холода вот-вот кровь носом пойдет! – Она ухмыльнулась.

– А я из Дербишира, – сказала Эми. – Это маленькая деревушка недалеко от Шеффилда. Наверное, вы о ней и не слышали.

– Это ведь тоже Йоркшир? – намотав четки на руку, осведомилась кислолицая.

– Да-да, я же говорю, совсем рядом с Шеффилдом, – вспыхнула Эми, – просто… просто на окраине.

Господи, ну почему она сразу не сказала, что из Шеффилда…

– А вы? Вы откуда? – спросила Вики, пытаясь втянуть в общий разговор кислолицую.

– Из Ливерпуля.

– Как вас зовут?

– Одри Даттон.

Больше ничего интересного о себе Одри за время поездки не сообщила. Замолчала, отвернулась и уставилась в окно.

Кэролайн встала на колени, опершись о спинку кресла, и поглядела на Жасмин, сидевшую в заднем углу автобуса.

– Жасмин, вы наверняка и сами работаете в какой-нибудь клинике красоты?

– Нет-нет, – девушка помотала головой. – Тоже еду, чтобы сбросить лишний вес.

Эми окинула взглядом ее стройное тело. Жасмин словно сошла с ее заветной карты желаний «Цели на следующий год».

– Сбросить вес? – хмыкнула Вики. – Да от тебя же ничего не останется!

Одри отвела взгляд от окна и, изучив тонкую фигурку Жасмин, неодобрительно покачала головой.

– Я – модель, только ужасно толстая, кутюрье от меня отказываются, – подала голос девушка, смутившись под взглядами.

Никаких жировых складок на ее животе женщинам рассмотреть не удалось, а тонкие ключицы, выступающие в вырезе свободного джемпера, скорее делали ее похожей на балерину и уж ни в коем случае не на грузную жену фермера.

– Все отдала бы за такую фигуру, как у тебя… – невольно вырвалось у Эми.

Что на уме, то и на языке, никуда не денешься.

– Не выдумывай, милая, – сказала Кэролайн, оглядев Эми. – У тебя фигура как фигура и личико симпатичное. Вот Вики не даст соврать.

– Эми – красивая женщина, – обернувшись, подтвердила та.

– Мать родную продала бы за твою гладкую кожу, – продолжила Кэролайн. – Кстати, именно за такой я и еду в «К прекрасной себе». Может, доктор сумеет омолодить меня на несколько лет… – Она потянула себя за щеки, показав всему автобусу ровные зубы, и прищурилась. – Ну что, пара-тройка чудодейственных кремов, и сойду за восемнадцатилетнюю, а?

Женщины дружно рассмеялись при виде ее уморительной рожицы, легкую улыбку выдавила даже Одри. Лед тронулся.

* * *

Автобус запрыгал на каменистой дороге, и разбуженная толчками Эми глянула в окошко на освещенный лунным светом лес. Сложно было поверить, что здесь некогда проходила подъездная дорога к процветающей больнице, кишащей врачами, сестрами и клиентами. Непросто представить, что эта местность вообще обитаема. Эми вспомнила слова водителя о кладбище и содрогнулась. А ну как ночью костлявый призрак постучит в ее дверь, клацая голыми фалангами пальцев?

Она вытерла рукавом подбородок и испуганно оглянулась: вдруг кто-то заметил, что она во сне пускает слюни?.. Салон был погружен в полумрак; все пять женщин спали. Кэролайн и Вики привалились друг к другу, Одри прижала голову к окошку, а Жасмин дремала, выпрямив спину и откинувшись на походную подушечку. Эми глянула на Гейнор. Та похрапывала с открытым ртом, положив голову на спинку кресла.

Дождь утих, и половинка луны подсвечивала лес, скользя серебристыми лучами по верхушкам деревьев. У водителя играла очередная песенка о вероломном ковбое, а микроавтобус тем временем углублялся в чащу.

Женщины одна за другой начали просыпаться: позевывали, потягивались, постанывали, разминая уставшие тела. Автобус вышел на финишную прямую.

– Боже, как я голодна! – пожаловалась Вики. – Надеюсь, нам дадут что-нибудь поесть?

– Сомневаюсь. Если у тебя есть при себе заначка, советую съесть ее прямо сейчас. – Гейнор заговорщицки подмигнула.

– Я слышала, что нам придется голодать, – заметила Одри, бросив угрюмый взгляд в окно. – Говорят, доктор очень строга.

– Понятно, что методы там суровые, – ответила Кэролайн, – но так и должно быть. Главное – результат. Мне вот все равно, что со мной будут делать, если к свадьбе Меган на Новый год я выйду отсюда молодой красоткой.

Она сжала руку Вики, и обе женщины вздрогнули от радостного волнения.

Эми дернулась, заметив в лесу черную тень, крадущуюся между деревьев.

– Видела? – шепнула она Гейнор.

– Что там? – Кэролайн наклонилась к ней, едва не придавив ее грудью. – Лиса, наверное, или еще какой зверек… Эти разговоры об убийствах да сумасшедших действуют тебе на психику.

– Ну, у нее был тяжелый день, – улыбнулась Гейнор, посмотрев на Эми, и та бросила еще один взгляд на тени, отбрасываемые качающимися на ветру ветками.

Зачем вообще открыла рот?.. Теперь женщины решат, что она слабоумная. Честно говоря, хотелось домой, в теплую постель.

– Ну все, шарики за ролики, – подал голос Глен.

– Глен, перестаньте! Опять напугаете девочку, – возмутилась Вики, нежно положив руку на плечо водителя.

– В Гристорпе этот поворот так и называется – «шарики за ролики», – объяснил Глен. – Просто псих… то есть такие больницы обычно строили так, чтобы их не было видно с дороги, подальше от любопытных глаз.

– Это общеизвестно, – холодно бросила кислолицая.

Эми покосилась на Одри, надеясь, что в клинике не придется с ней много общаться. Одна мысль, что им предстоит играть в игру «узнай меня» с этой недружелюбной особой, повергла ее в трепет.

Автобус проехал на территорию клиники через черные кованые ворота, и Глен вытащил кассету из магнитолы.

– Дамы, добро пожаловать в клинику «К прекрасной себе»!

Женщины вытянули шеи, вглядываясь в скрытую под деревьями подъездную дорожку. Длинные перекрученные ветви, цепляясь друг за друга костлявыми артритными пальцами, создали над ней настоящий потолок. Наконец впереди показалось внушительное, окутанное темным покрывалом ночи здание, и пассажирки примолкли. Болтать уже не хотелось. В салоне раздавался лишь стук дождя, впивающегося колючими водяными иголочками в ветровое стекло автобуса.

9

Дженни отхлебнула чуть теплый кофе и недовольно сморщилась. Потянулась за банкой, потрясла ее: внутри застучали несколько оставшихся гранул, и надежда на новую чашечку испарилась. Она с отвращением проглотила остаток остывшей жидкости и швырнула банку в мусорное ведро.

Согнутая под углом настольная лампа освещала рабочую поверхность стола, на котором лежала пачка бумаги. Дженни придвинула ее ближе и составила большой лист – три на три. Оторвав зубами кусок клейкой ленты, скрепила листы. Получилось что-то вроде большого холста. Она перевернула его лицевой стороной вверх и, взяв короткий угольный карандаш, задумалась: с чего начать?

Покопавшись в глубинах памяти, решила, что вытаскивать старые воспоминания не менее опасно, чем извлекать осколок, засевший в теле много лет назад. Глянула в окно. Сплошная дождевая завеса… Ничего не видно, лишь отражение комнаты в темном стекле.

Все, что Дженни нажила, находилось в этих четырех сырых стенах. Небогатый скарб – для такого не нужен ни чердак, ни вторая спальня. С тех пор как ей исполнилось пятнадцать, особого выбора не было: передвигалась она с места на место налегке, только теперь вместо полиэтиленовых черных мешков для мусора использовала пластиковые контейнеры. Приходилось хранить только те вещи, которые что-то значат, а от балласта (в том числе душевного) безжалостно избавляться.

Лучшие ее работы, аккуратно свернутые и стянутые резинками, стояли в углу комнаты. Там были и рисунки углем, и акварели, и карандашные эскизы, а еще несколько картин маслом. Все они ждали того дня, когда у Дженни появится достаточно места, чтобы их развесить. На полке над кроватью хранилась корзинка с кисточками и старой деревянной палитрой, а еще выше висели несколько суровых морских пейзажей, нарисованных на маленьких, размером с почтовую открытку, картонках.

Прилепленные к стене фотографии представляли собой хронику ее детства. На первом, уже пожелтевшем, снимке Дженни была розовощекой малышкой, вопросительно поднявшей головку в полосатой парусиновой коляске. Личико перепачкано оранжевым соком фруктового льда, зажатого в пухлой ручонке. Дальше шли фотографии подросткового периода: школьные экскурсии и дискотеки, дружеские объятия и задиристые улыбки… Еще никакого представления о той боли, что приносят несчастная любовь, ипотека и налоги.

До того как Дженни исполнилось пятнадцать, едва ли не каждый ее шаг был запечатлен на фото. А потом жизнь словно кончилась. Последние снимки были посвящены автобусной поездке в Лондон, куда она отправилась с юными членами клуба при методистской церкви, намереваясь услышать благую весть.

Дженни покрутила в руках серебряный медальон, висящий на шейной цепочке. Открыла и вновь защелкнула крышечку. Безделушка досталась ей от жизнерадостной прабабки. Та, видимо, рассчитывала, что семейную реликвию вручат какой-нибудь голубоглазой светловолосой прапра. Наверняка старуха сейчас ворочается в могиле. Не ожидала, что украшение так запросто отдадут Дженни. Удрученный отец оставил его в палате, на пластмассовом прикроватном столике вместе с упаковкой табака «Голден Вирджиния» и тюбиком зубной пасты. Голубое сердце, покачивающееся на цепочке, – более позднее приобретение. Эх, надо было тогда попросить папу положить в медальон локон своих волос! Нет, промолчала, онемев от горя…

Она начала наносить яростные штрихи, царапая и едва не протыкая бумагу. Прямые линии соединяла в прямоугольники, а плавные дуги – в арки. Нетерпеливо штриховала, пока разрозненные части этюда не сложились в нечто знакомое, от чего затрепетало сердце. Дженни так судорожно стискивала карандаш, что побелели костяшки пальцев. Боялась остановиться, боялась забыть, упустить… Ничего нельзя потерять: каждый кусочек картины должен оказаться на своем месте, лечь четко и ясно, передав отложившееся в голове воспоминание.

Наконец на бумаге начал появляться образ – словно темный силуэт, выплывающий из тумана. Она ощутила мощный прилив адреналина, на миг подавивший чувство страха, овладевшее ее дрожащим телом.

Закончив, Дженни подхватила полотно и начала прикреплять его к стене маленькими кусочками изоленты, пытаясь не смазать черный рельефный рисунок. Уже потянулась к последнему углу, когда в дверь постучали. Она выпустила лист из рук, и тот немедленно свернулся в трубочку.

Наверняка Боб, жаждет услышать ее согласие…

Дженни откинула цепочку и, приоткрыв дверь, обнаружила на пороге незнакомого парня. Подставив ногу, она схватилась за ручку.

– Привет, я Том – твой новый сосед. Ну, может, «сосед» – это громко сказано… – Парень сыпал словами, словно сухим горохом из мешочка. – Только сегодня заселился в комнату напротив.

Дженни толкнула дверь, зажав в руке цепочку, и незнакомец рефлекторно просунул в щель свой ботинок, однако, опомнившись, быстро отступил.

– Что ты хочешь?

– У меня кончился табачок. Не одолжишь щепотку? Еще не разведал, где тут ближайший магазин, вот и…

– Можешь не продолжать, мне твоя биография неинтересна, – вздохнула Дженни и пошла к столу.

Том, вновь сунув ногу между дверью и косяком, остался на пороге.

– Классные рисунки! Твоя работа? – услышала она за спиной, пересыпая табак в старый конверт, и резко обернулась.

М-да, дверь-то ведь не захлопнулась… Парень стоял у кровати, разглядывая картины.

– Моя, моя. – Лаконичный ответ дальнейшей беседы не предполагал. – Вот держи, до утра дотянешь.

Господи, уйдет он наконец?

– А пары бумажек для самокрутки не найдется, случайно? – не отставал Том, сунув конверт в карман.

– А ты скромняга, просьбами не надоедаешь. – Дженни раздраженно фыркнула.

– Я все верну – только доберусь до магазина, – пробормотал удивленный ее сухостью парень.

Упаковка в жестянке была пуста, и она, буркнув: «Подожди», вышла на кухню. Открыла ящик, достала новый пакетик и вдруг заметила в чайнике отражение стоявшего за спиной парня. Тот разглядывал лежащую на столе фотографию из обувной коробки. Дженни мигом развернулась и бросилась на него, сжав в руке макетный ножик.

– Чертова сумасшедшая! – взвизгнул новый сосед, когда она ударила деревянным острием в стол между его пальцев. – Ты могла мне палец отхватить!

Он прижал ладонь к груди, словно его и впрямь порезали, и Дженни прошипела:

– Убери лапы от моих вещей!

– Дурак я! Не поверил, что ты ненормальная… Хотел с тобой по-людски, а ты и вправду больная на голову! – бормотал он, нервно моргая и пятясь к выходу.

Конверт и бумага полетели ему в лицо, и Том, не поблагодарив, выскочил из комнаты. Дженни хлопнула дверью, накинула цепочку и уперлась лбом в косяк.

Расслабившись, прошла в комнату и полезла под стол, куда спланировал выпавший из руки соседа снимок. С маленькой, слегка выцветшей фотографии смотрело личико крошечного новорожденного ребенка с вихром мягких светлых волосиков надо лбом. Белое одеяльце, розовые, как у китайской фарфоровой куклы, губы. Глазки закрыты. Дженни нежно провела пальцем по снимку. Думать ни о чем не хотелось.

Она села за стол и, вытащив из коробки пачку газетных вырезок, разложила их на гладкой деревянной столешнице. Развернула каждую по очереди.

Последний день сумасшедшего дома! Конец эпохи безумия! Бардак в местном здравоохранении!

В каждой статье смаковались сенсационные подробности жизни старой психиатрической лечебницы. Продержись «Сосновый край» до того, как городской совет переведет пациентов в столицу округа (как и было обещано), до истерики в прессе не дошло бы. Лечебница закрылась при таких впечатляющих и мрачных обстоятельствах, сопровождаемых внезапной смертью главной смотрительницы, что это лишь добавило масла в огонь.

Дженни поднялась и прикрепила к стене свернувшийся уголок новой картины. Отошла в сторону и изучила мрачное черно-белое великолепие фасада «Соснового края» с вонзавшейся в размытое темное небо часовой башней. Набрав на мобильном номер, она приложила телефон к уху.

– Привет, Боб. Это Дженни. Я готова.

10

На стойке администратора в вестибюле тесной кучкой стояли приветственные напитки. Клиника готовилась встретить новых участниц программы, жаждущих преобразить внешность и изменить свою жизнь. Доктор Кавендиш сидела в темноте, посматривая в бушующую за окном ветреную ночь. Ждала.

Часть мебели перекочевала в клинику из старой лечебницы, а вот шикарный стол когда-то принадлежал отцу Ребекки. Она провела пальцем по краям столешницы из орехового дерева, словно подставлявшей свои плавные изгибы под ее нежную ладонь. Зеленое кожаное покрытие еще хранило следы отцовских рук. Крошечные точки от «Паркера», неуклюже заклеенный маленький порез…

Будь отец жив, наверняка гордился бы достижениями дочери. Ей пришлось немало потрудиться, чтобы прийти к своей цели. Она никогда не теряла веры в то, что в один прекрасный день окажется здесь. И добилась своего. На стене за спиной висели сертификаты в рамочках – свидетельства упорной работы и успеха. Отец достиг профессиональных вершин в своей научной деятельности: вывел на рынок новые препараты. Работал как трудолюбивая пчелка и обеспечил благополучную жизнь жене и дочери. Мать наслаждалась, принимая в доме высокопоставленных гостей со всего мира.

Каждые выходные за длинным столом в гостиной устраивали такие банкеты, что у гостей текли слюнки. Блюда подавались потрясающе вкусные: жареная утка с соусом из ежевики, филе-миньон с картофелем фри, голубой сыр и вареные груши пашот, горячий клейкий камамбер и хлеб фантастической выпечки. Приглашенные жадно втягивали витающие над столом ароматы, дожидаясь момента, когда можно будет впиться в посыпанную сахарной пудрой меренгу или в шоколадный торт с пропитанными шерри коржами.

Гости приходили и уходили, мелькала череда жадных лиц. Ребекке они напоминали птичек, караулящих на дереве, когда заботливая рука наполнит их кормушку. Дождавшись, они слетают с ветки и опустошают лоток. В детстве Ребекка нередко стояла в коридоре в своей сшитой на заказ сатиновой пижамке. Подглядывала в дверь, любуясь роскошными шелковыми платьями, сверкающими драгоценными камнями на алебастровых шеях и стройными фигурами дам, и не менее восхищенно смотрела на мать.