Текст книги "Моя дорогая жена"
Автор книги: Саманта Даунинг
Жанр: Триллеры, Боевики
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
4
Впервые я заговорил с Линдси во время утренней пробежки. Как-то в субботу я проследовал за ней до горных троп сразу за чертой города. Она побежала по одной, я – по другой, а через час мы столкнулись.
Увидев меня, Линдси кивнула и сказала «привет» – тоном, не приглашающим к продолжению разговора. Я помахал ей рукой и губами проартикулировал: «привет». Линдси неосознанно кинула на меня озадаченный взгляд, и я протянул ей свой мобильник – представиться.
«Привет! Извини, я, наверное, выгляжу странно! Меня зовут Тобиас. Я глухой».
Так я усыпил ее бдительность.
Она тоже представилась, и мы немного поболтали, а потом присели выпить воды. Линдси предложила мне карамельку, у нее их было много.
Линдси закатила глаза, осуждая саму себя:
– Это ведь ужасно, да? Есть сладости во время тренировки. Но я их так люблю!
«Я тоже».
Я написал правду. Я не ел карамелек с тех пор, как был маленьким ребенком, но очень их любил.
Линдси рассказала мне о себе, о своей работе, доме и увлечениях – все то, что я уже знал. А я повторил ей те же истории, которые рассказывал всем остальным. Когда солнце поднялось, мы решили закончить нашу пробежку вместе. Большую часть пути мы хранили молчание, и мне это нравилось. Моя жена почти никогда не молчит.
Линдси отклонила мое предложение поужинать, но мы обменялись телефонами. Я дал ей номер, которым пользуюсь как Тобиас.
И через несколько дней после нашей пробежки Линдси прислала мне эсэмэску. Ее текст заставил меня улыбнуться:
«Было здорово встретиться с тобой на прошлой неделе. Надеюсь, мы еще когда-нибудь пробежимся вместе».
И мы пробежались.
Во второй раз – уже по другой тропе, севернее, близ национального парка Индиан-Лейк. Линдси снова прихватила с собой карамельки. А я взял плед. Мы остановились передохнуть в тенистом местечке, куда путь солнцу преграждала пышная листва. Когда мы присели, я улыбнулся своей спутнице. Искренне.
– Ты очень милый, – сказала она.
«Нет, это ты милая!»
А еще через несколько дней Линдси написала мне новое сообщение, но я его проигнорировал. К тому времени мы с Миллисент уже пришли к общему мнению: Линдси нам подходит!
И вот теперь, спустя год, Линдси снова на экране. Они ее нашли.
* * *
Из бара я направляюсь прямиком домой. Миллисент уже там, сидит на переднем крыльце. Она еще не переоделась после работы, и ее дорогие кожаные туфли гармонировали с цветом кожи. Миллисент считает, что они делают ее ноги длиннее, и я с этим согласен. Я подмечаю это каждый раз, когда она их надевает, даже сейчас.
Проработав целый день, а потом просидев в закрытом автомобиле, наблюдая за Наоми, я ощущаю себя копченой селедкой. Мне нужен душ! Но Миллисент и не думает воротить нос, когда я к ней подсаживаюсь. И прежде, чем я заговариваю, она произносит:
– Ничего страшного. Не стоит волноваться.
– Ты уверена? – спрашиваю я.
– Абсолютно.
А вот я не уверен. Мы должны были позаботиться о Линдси вместе, но все получилось иначе. И мне ничего не остается, как возразить.
– Я не понимаю, как…
– Это не проблема, – снова повторяет Миллисент и показывает пальцем на второй этаж дома. Там дети. Я хочу задать ей еще несколько вопросов, но они прилипают к моему языку.
– Нам придется подождать, – говорю я. – Сейчас нам лучше ничего не делать.
Жена не отвечает.
– Миллисент?
– Я слышу тебя.
Слышать-то она слышит, но понимает ли? Может, спросить для верности? Да нет, не стоит. Я уверен, что Миллисент все понимает. Просто ей это не нравится. Она сожалеет, что Линдси нашли именно сейчас, когда мы нашли очередную женщину.
Похоже, у моей жены уже развилась зависимость.
И не только у нее.
* * *
Наше знакомство в самолете не вылилось в любовь с первого взгляда. Для Миллисент. У нее не возникло ко мне даже легкого интереса. Сказав «привет», она отвернулась и снова уставилась в окно иллюминатора, а я вернулся к тому, с чего начал. Откинувшись на подголовник, я закрыл глаза и отругал себя за то, что не нашел в себе мужества сказать ей что-то еще.
– Прошу прощения…
Мои веки мгновенно взмыли вверх.
Она смотрела на меня своими огромными зелеными глазами, озабоченно наморщив лоб.
– С вами все в порядке?
Я кивнул.
– Вы уверены?
– Уверен. Только я не понимаю, почему вы…
– Потому что вы бьетесь головой об это, – указала Миллисент на подголовник. – Вы трясете сиденье.
Я даже не заметил, что это делал. Думал, что ругал себя только мысленно.
– Извините…
– Так вы нормально себя чувствуете?
Я уже вполне очухался, чтобы осознать: девушка, на которую я смотрел, разговаривала со мной! И даже выглядела взволнованной.
Я улыбнулся:
– Нормально, правда! Просто я…
– Вы били себя по голове. Я тоже бью.
– За что?
– За множество вещей, – пожала она плечами.
Я ощутил жуткое желание узнать, что могло побуждать такую девушку биться в раздражении головой, но самолет уже выпустил шасси, и времени на долгие разговоры у нас не осталось.
– Назовете мне хотя бы одну? – спросил я.
Она задумалась над моим вопросом, даже приложила к губам указательный палец, а я с трудом сдержал улыбку, заигравшую на моих губах, – не потому, что это выглядело очаровательно, а потому что я добился ее внимания.
После того как самолет приземлился, она ответила:
– Придурки… Придурки в самолетах, которые пристают ко мне, когда я хочу, чтобы меня оставили в покое.
Даже не осознав, не сообразив, что Миллисент имела в виду меня, я поспешил ее заверить:
– Я могу вас от них защитить.
Ошеломленная, она уставилась на меня. А когда поняла, что я сказал это на полном серьезе, звонко расхохоталась.
И когда я смекнул, почему она прыснула со смеху, я тоже расхохотался.
К тому моменту, как мы подошли к телескопическому трапу, мы не только познакомились, но и обменялись телефонными номерами.
И, прежде чем уйти прочь, она спросила:
– Как?
– Что «как»?
– Как бы ты меня защитил ото всех этих придурков в самолетах?
– Я бы усадил их посередине салона, выгнул бы подлокотники и порезал бы их наглые морды инструкцией о действиях в аварийных ситуациях.
Она снова разразилась смехом и на этот раз хохотала дольше и еще заливистей, чем до этого. А мне до сих пор нравится слушать ее смех.
Тот разговор стал частью нас обоих. В наше первое совместное Рождество я приволок ей в подарок громадную коробку – достаточно большую, чтобы вместить огромный телевизор. Коробка была целиком обернута блестящей бумагой и перевязана бантом. Но единственной вещью, лежавшей в ней, была инструкция о действиях в аварийных ситуациях.
С тех пор на каждое Рождество мы старались делать друг другу креативные подарки, в напоминание о той шутке. Однажды я подарил Миллисент авиационный спасательный жилет, а она перенарядила нашу елку, украсив ее кислородными масками.
И с тех пор, всякий раз, когда я сажусь в кресло самолета и вижу аварийную инструкцию, я улыбаюсь.
Странно другое: спроси меня кто-нибудь, с какого момента у меня и Миллисент все завертелось, пришло в движение и привело к тому, что у нас происходит сейчас, я бы назвал именно ту свою шутку о порезах.
А случилось все, когда Рори было восемь лет. У нашего сына имелись друзья, но не слишком много. Он рос не паинькой, но и не хулиганом – обычным ребенком. И для нас стало неожиданностью, когда мальчишка по имени Хантер порезал его бумагой. Намеренно. Ребята поспорили о том, какой супергерой был самым сильным. Хантер разозлился и порезал Рори. Порез пришелся на ямку между большим и указательным пальцами его правой руки и оказался достаточно болезненным, чтобы Рори закричал.
Хантера отправили на день домой, а Рори пошел к медсестре. Та забинтовала ему руку и угостила леденцом на палочке, без сахара, и Рори тотчас же забыл про боль.
Но в ту ночь, когда дети заснули, мы с Миллисент заговорили о порезах бумагой. Мы лежали в постели, за секунду до этого она выключила свой ноутбук, а я – телевизор. Занятия в школе только начались, и летний загар жены еще не полностью поблек. Она не играла в теннис, но любила плавать.
Миллисент взяла мою руку и провела ногтем по коже между большим и указательным пальцами.
– У тебя когда-нибудь был здесь порез?
– Нет. А у тебя?
– Был. Адски больно.
– Кто тебя порезал?
– Холли.
Я мало что знал о Холли. Миллисент почти никогда не рассказывала о своей старшей сестре.
– А почему она тебя порезала? – спросил я.
– Мы составляли коллажи любимых вещей, вырезали картинки из журналов и приклеивали их на большие куски цветного картона. Мы с Холли схватились за одну картинку одновременно и… – Миллисент передернулась, – я порезалась.
– Ты вскрикнула?
– Не помню. Но я заплакала.
Я поднял ее руку и поцеловал давно заживший порез.
– А что вы с Холли любили?
– Что?
– Ну, ты сказала, что вы вырезали картинки любимых вещей. Мне интересно – каких?
– Ой, нет, давай не будем об этом. – Миллисент выдернула руку из моих пальцев и погасила свет. – Ты же не собираешься превратить эту историю в еще один сумасшедший рождественский обычай…
– А тебе он не нравится?
– Нравится. Но одного вполне достаточно. Другого не надо.
Я понимал, что не надо, и старался избегать упоминаний о Холли. Миллисент не нравилось о ней говорить. Вот почему я спросил у нее про любимые вещи. А мне следовало спросить о Холли…
5
Линдси в новостях постоянно. Она единственная, кого нашли. И первым сюрпризом для меня стало место, где ее обнаружили.
В последний раз я видел Линдси в одном Богом забытом местечке. Мы с Миллисент завели ее далеко в болото рядом с природным заповедником в надежде на то, что дикие звери найдут ее раньше людей. Линдси была еще жива, и мы собирались убить ее вместе. Таков был наш изначальный план.
В том-то и загвоздка.
Нам пришлось менять его на ходу, из-за Дженны. Мы специально так подстроили, чтобы дети заночевали у своих друзей. Рори играл с приятелем в видеоигры, а Дженну мы оставили на «ночном девичнике» у одной из ее подружек, в компании дюжины двенадцатилетних девчонок. Когда телефон у Миллисент замяукал, я сразу понял – звонок от Дженны. Миллисент ответила на него еще до второго «мяу».
– Дженна? Что такое?
Я перевел взгляд на жену, слушавшую дочь. И с каждым кивком ее головы мое сердце билось быстрей и быстрей.
Линдси лежала на земле, ее загорелые ноги распластались в грязи. Действие лекарства, которым мы ее вырубили, уже слабело, и Линдси начала потихоньку шевелиться.
– Солнышко, ты можешь передать телефон миссис Шиэн? – спросила Миллисент и снова закивала головой.
Когда Миллисент вновь заговорила, тон ее голоса изменился:
– Я понимаю. Спасибо вам большое. Я сейчас подъеду. – Она нажала на кнопку «отбой».
– Что…
– Дженну тошнит. Расстройство желудка, а может, и пищевое отравление. Она провела в туалете целый час. – Прежде чем я смог ответить, Миллисент добавила: – Поеду за ней.
Я помотал головой:
– Нет, за Дженной поеду я.
Миллисент не возражала. Она опустила глаза на Линдси, а потом снова перевела их на меня:
– Но…
– Я заберу Дженну и отвезу ее домой, – сказал я.
– Ладно, я смогу о ней позаботиться, – покосилась на Линдси Миллисент. Она имела в виду не нашу дочь.
– Конечно, сможешь, – кивнул я. У меня и сомнений не возникало на этот счет. Я испытал лишь досаду, что все пропущу.
Когда я приехал к Шиэнам, Дженне все еще было плохо. По дороге домой мне пришлось дважды останавливаться – дочку рвало. Я просидел с ней почти всю ночь.
Миллисент вернулась домой перед рассветом. Я не спросил, перевозила ли она Линдси, потому что предположил, что она похоронила ее в каком-нибудь пустынном месте. И я понятия не имею, как тело Линдси оказалось в номере 18 в мотеле «Мунлайт».
Этот мотель закрылся после строительства новой автострады более двадцати лет назад. Заброшенное здание облюбовали грызуны, преступники, бомжи и наркоманы. Никто не обращал на него внимания, потому что никому не нужно было проезжать мимо: Линдси нашли там какие-то подростки. Они же и вызвали полицию.
Мотель – одиночное одноэтажное строение, с номерами по обе стороны. Комната под номером 18 находится в углу тыльной части здания, с дороги ее не видно.
И вот сейчас я смотрю по телевизору на этот мотель с воздуха и пытаюсь себе представить: Миллисент объезжает его, паркуется, выходит из машины, открывает багажник и… волочет Линдси по земле.
«Неужели она настолько сильна, что смогла это сделать?» – закрадывается ко мне в голову сомнение. Линдси занималась спортом и была довольно мускулистой. Возможно, Миллисент перевезла ее на чем-нибудь с колесами. На тележке, к примеру. Моя жена достаточно находчива, чтобы придумать выход из любой затруднительной ситуации.
Репортер молодой и очень старается. Он говорит так, словно каждое слово имеет значение. Он рассказывает, что Линдси была завернута в полиэтилен, засунута в шкаф и накрыта одеялом. Подростки нашли ее только потому, что играли в пьяные прятки. Я не знаю, как долго Линдси пролежала в шкафу, но репортер говорит, что ее тело удалось идентифицировать только по записям зубной формулы. Результаты ДНК-тестов пока не готовы, а отпечатки пальцев полиция использовать не могла, потому что пальцы у Линдси были отпилены.
Я стараюсь не представлять себе, как Миллисент это сделала, и что она вообще такое сделала, но эта сцена назойливее прочих бередит мое воображение.
Я то и дело воображаю себе улыбчивое лицо Линдси, ее белые зубы; то, как моя жена отпиливает ей кончики пальцев, как тащит ее тело в номер мотеля и запихивает его в шкаф. Все эти образы мелькают перед моими глазами не только днем, но и вечером, когда я пытаюсь заснуть. А Миллисент выглядит как ни в чем не бывало. Она держится совершенно естественно и когда приходит домой с работы, и когда готовит на скорую руку салат, и когда снимает макияж, и когда работает за компьютером перед тем, как улечься в постель. Если жена и слушала новости, то виду не показывает. И я в который раз собираюсь ее спросить: почему и как Линдси оказалась в мотеле?
Но не спрашиваю. Потому что могу думать только об одном: почему я должен ее спрашивать об этом, почему она сама мне не рассказала.
На следующий день она звонит мне ближе к вечеру, и эти вопросы едва не слетают с моих губ. Более того, у меня на языке вертится новый вопрос: есть ли еще что-то такое, чего я не знаю?
– Ты помнишь, что мы ужинаем сегодня с Престонами? – напоминает мне Миллисент.
– Помню, – отвечаю я.
Хотя на самом деле забыл. Миллисент это знает и сообщает мне название ресторана, не дожидаясь, пока я его спрошу.
– В семь часов, – говорит она.
– Я буду ждать тебя там.
* * *
Энди и Триста Престоны купили свой дом у Миллисент. Энди старше меня на несколько лет, но я знаю его сызмальства. Он вырос в Хидден-Оуксе, мы ходили в одни школы, и наши родители общались друг с другом. Теперь Энди работает на фирме по разработке и распространению программного обеспечения и загребает достаточно бабок для того, чтобы хоть каждый день брать у меня уроки тенниса. Но он этого не делает – предпочитает отращивать брюхо.
А вот его жена берет уроки тенниса. Триста тоже выросла в здешних краях, но она не из Оукса, а из другой части Вудвью. Мы встречаемся с ней дважды в неделю, а большую часть своего времени она проводит за работой в художественной галерее. Вместе Престоны зарабатывают вдвое больше нас с Миллисент.
Жена отлично осведомлена о доходах своих клиентов; у большинства из них он выше нашего. И должен признаться, меня это тяготит больше, чем Миллисент. Жена полагает – это потому, что ее заработок больше моего. Но тут она ошибается. Это потому, что Энди зарабатывает больше меня. Только я не говорю об этом жене. Она не из Оукса и не понимает, каково это – вырасти здесь и здесь же остаться.
Мы ужинаем в первоклассном ресторане, где все едят салат, курицу или форель и пьют красное вино. Энди и Триста опустошают целую бутылку. Миллисент не пьет и терпеть не может, когда выпивает ее муж. В ее присутствии я не пью.
– Завидую я тебе, – признается мне Триста. – Хотелось бы мне иметь такую работенку, как у тебя, и проводить на свежем воздухе целый день, мне нравится играть в теннис.
Энди улыбается. Его щеки покраснели.
– Но ты же работаешь в художественной галерее. Это практически то же самое.
– Находиться на природе и работать на свежем воздухе – не одно и то же, – говорю я. – Я бы предпочел просиживать все дни на пляже, ничего не делая.
Триста хмыкает в свой дерзкий нос:
– По-моему, это очень скучно – лежать без движения, просто так. Я бы умерла с тоски от безделья.
Меня подмывает ей сказать, что брать уроки тенниса и обучать этой игре других – совершенно разные вещи. Когда ты работаешь, ты меньше всего думаешь о природе или свежем воздухе. Большую часть времени ты тратишь, пытаясь обучить игре в теннис людей, которые бы с большей охотой болтали по телефону, смотрели телевизор, ели или выпивали. Мне хватит пальцев на одной руке, чтобы перечислить тех, кто действительно желает играть в теннис, а не приходит на мои уроки ради поддержания формы. Триста – одна из таких. Ей вовсе не нравится теннис. Ей нравится хорошо выглядеть.
Но я держу рот на замке, ведь именно так поступают друзья. Мы не указываем друг другу на недостатки, когда нас о них не спрашивают.
Разговор переходит на работу Энди, и я выключаюсь из него, улавливая только ключевые слова. Меня отвлекает звучание серебряных приборов. Всякий раз, когда Миллисент отрезает кусочек от запеченной курятины, я думаю о том, как она убивала Линдси.
– Внимание, – произносит Энди. – Это единственное, что волнует все компании по разработке программного обеспечения. Как мы можем привлечь ваше внимание и удержать его? Как мы можем вас заставить просиживать за компьютером целый день?
Я закатываю глаза. Когда Энди выпьет лишнего, он начинает проповедовать. Или читать лекции.
– Ну давай, – говорит он. – Ответь мне на один вопрос. Что тебя удерживает перед экраном компьютера?
– Видео с кошками, – отвечаю я.
Триста хихикает.
– Не ерничай, – кривится Энди.
– Секс, – подает голос Миллисент. – Скорее всего, секс или жестокость.
– Или и то и другое, – вставляю я.
– На самом деле видео совсем не обязательно должно содержать секс, – говорит Энди. – Я имею в виду голый секс. Что действительно необходимо, так это обещание секса. Или жестокости. Или и того и другого. И еще должна быть сюжетная линия, история. Не важно какая – реальная или выдуманная. И не важно, кто эту историю рассказывает. Важно вызвать у людей интерес, чтобы им захотелось узнать: что будет дальше.
– И как вы этого добиваетесь? – спрашивает Миллисент.
Энди улыбается и указательным пальцем очерчивает в воздухе невидимый круг.
– Секс и жестокость.
– Это везде присутствует. Даже новости строятся на сексе и насилии, – замечаю я.
– Все в этом мире вращается вокруг секса и насилия, – говорит Энди. Он снова выписывает указательным пальцем круг и обращается ко мне: – Ты это знаешь, ты же отсюда.
– Знаю, – поддакиваю я. По данным официальной статистики, Оукс – одна из самых безопасных общин в штате. Но это потому, что все насилие здесь случается за закрытыми дверями.
– Я тоже это знаю, – говорит Триста мужу. – Вудвью не многим отличается от Оукса.
Отличается. И сильно. Но Энди не вступает в спор с женой. Вместо этого он наклоняется к ней и чмокает в губы. Когда их губы соприкасаются, Триста дотрагивается ладонью до щеки Энди.
А я завидую.
Завидую простоте их общения. Завидую их хмельному состоянию. Завидую их незатейливой прелюдии к сексу, который у них будет ночью.
– Думаю, нам пора по домам, – бормочу я.
Энди мне подмигивает. Я перевожу взгляд на Миллисент – она смотрит в свою тарелку. Ей противны публичные проявления любви, симпатии или привязанности.
Когда официант приносит нам счет, Миллисент и Триста встают из-за столика и проходят в туалетную комнату. Энди хватает чек раньше меня.
– Не вздумай мне перечить, я плачу, – говорит он, глядя в чек. – Тем более что вы, ребята, ненамного насидели. Без алкоголя-то.
– Мы вообще много не пьем, – пожимаю я плечами.
Энди улыбается, покачивая головой.
– Что? – переспрашиваю я.
– Если бы я знал, что ты превратишься со временем в такого занудного семьянина, я бы заставил тебя потусить в Камбодже подольше.
Я повожу глазами:
– Теперь ты ерничаешь.
– Для этого я сюда и пришел.
Парировать я не успеваю – наши жены возвращаются к столику, и мы с Энди сразу прекращаем разговоры о выпивке. И о счете за ужин тоже.
Вчетвером мы выходим из ресторана и прощаемся на парковке. Триста расстается со мной до следующего занятия. Энди клятвенно обещает, что вскоре тоже будет посещать мои уроки. Триста за его спиной закатывает глаза и тихонько посмеивается. А потом они уезжают, и мы с Миллисент остаемся вдвоем. Мы встречались с ней у ресторана – и каждый из нас подъехал к нему на своей машине.
Миллисент поворачивается ко мне. В свете уличных фонарей она выглядит такой старой, какой я никогда еще ее не видел.
– Ты как? – спрашивает она меня.
Я вздрагиваю:
– Нормально…
А что еще я могу ей сказать?
– Ты чересчур переживаешь из-за этой истории, – вперяет взгляд в поток машин Миллисент. – Все хорошо. Все просто прекрасно.
– Надеюсь, что так.
– Доверься мне. – Миллисент вставляет свою ладонь в мою руку. И крепко сжимает ее.
Я киваю ей, сажусь в свою машину, но еду домой не сразу, а проезжаю мимо отеля «Ланкастер».
Наоми стоит за стойкой портье. Ее темные волосы свободно падают на плечи. И, хотя веснушки на ее носу мне не видны, мне кажется, что я их вижу.
Я ощущаю облегчение от того, что вижу ее, от того, что она все еще работает портье и, наверное, продолжает подрабатывать на стороне. У меня не было оснований подозревать, что с Наоми что-то случилось, ведь мы с женой договорились подождать, так что проверять, на месте ли Наоми, бессмысленно и нелогично. Но я это делаю.
Это не первый раз, когда я поступаю нелогично. С тех пор, как обнаружили тело Линдси, я начал плохо спать: просыпаюсь посреди ночи, сердце бешено колотится. И из-за какого-нибудь бессмысленного вопроса. Запер ли я входную дверь? Оплатил ли те счета? Не забыл ли сделать то, что я должен был сделать, чтобы наш дом не сгорел и не стал добычей банка? И не врежется ли во что-нибудь мой автомобиль, потому что я не проверил вовремя тормозные колодки?
Все эти мелкие заботы отвлекают меня от мыслей о Линдси. И от того факта, что я уже ничего не могу изменить.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?