Текст книги "Моя дорогая жена"

17

Я никогда не любил и не умел вынашивать планы. Даже мое путешествие за океан не было запланировано. Мне позвонил приятель, и через неделю я встретился с ним в аэропорту Орландо. Когда я осознал, что никогда не поднаторею в теннисе так, чтобы играть в него профессионально, я не строил планов на будущую карьеру. Я не планировал воспитывать ребенка, когда Миллисент забеременела Рори, и я не думал растить второго ребенка, когда она сообщила мне, что ждет Дженну. Только наша общая с Миллисент тайна заставляет меня планировать дальнейшие действия.

Моя игра – теннис, а не шахматы. Я играю, обучаю теннису, и при этом все ограничивается только тем, что я вижу: двумя сторонами сетки, двумя противостоящими силами, одной целью. Это не сложно. А теперь я вынужден планировать. Я должен составить план, с одной-единственной целью – обезопасить от подозрений себя и Миллисент. И этот план охватывает несколько разных людей.

В текущей версии моего плана фигурируют три человека: Оуэн, Джош и Аннабель. Миллисент – четвертая. Да и Тристу я мог бы в него включить. Или те сведения, которые она мне сообщила.

Первым делом я пошлю второе письмо Джошу. В нем будут указаны не только подробности из реальной жизни Оуэна (в частности, описание дома его матери), но и дата, когда исчезнет еще одна женщина.

Это рискованно, я понимаю, может быть, даже излишне. Но таким письмом мы одним махом добиваемся цели. Мы всех убеждаем: да, Оуэн вернулся. И да – именно он виновен в смерти Линдси и следующей жертвы. Никаких гаданий, никаких расхождений во мнении у полиции и прессы, пытающихся понять – действительно ли Оуэн Оливер вернулся или у него появился подражатель. Информация, которой снабдила меня Триста, убедит и тех и других окончательно: это он! И никто не усомнится в том, кто виноват, когда исчезнет следующая женщина.

А ею будет Аннабель Парсон.

Минус моего плана в том, что вся полиция будет ждать пропажи женщины в указанную мною ночь. И начнет ее поиски, как только кто-нибудь сообщит о ее пропаже.

Плюс – в том, что у Аннабель очень мало друзей, и никто не будет заявлять о ее исчезновении в полицию, если она не выйдет на работу. Благодаря этому мы с Миллисент выиграем пару дней.

Нам с женой все еще предстоит придумать, как схватить Аннабель так, чтобы это осталось незамеченным для людей и не попало на камеры видеонаблюдения – в ночь, когда все будут настороже.

А, пока полиция будет искать Оуэна, Миллисент будет полностью вне подозрений.

Мой план настолько прост, что хочется признать его блестящим.

Но я еще раз просматриваю все пункты, начиная с письма Джошу и заканчивая похищением Аннабель. И вижу множество пробелов, нестыковок и потенциальных проблем.

Вот почему я так не люблю планировать. Это выматывает. Но и возбуждает, поэтому я этим занимаюсь. Я пытаюсь скорректировать план до мелочей, прежде чем огласить его Миллисент. После стольких лет нашей совместной жизни мне все еще хочется удивлять и впечатлять свою жену, а это требует немалых усилий. Впечатлить Миллисент было непросто даже в молодости. Теперь же это почти невозможно.

Впрочем, я не играю в одни ворота. Много раз и Миллисент старалась меня впечатлить. Она пыталась это сделать, когда украсила нашу рождественскую елку кислородными масками, и на нашу пятую годовщину – когда надела на себя то же белье, что было на ней в первую брачную ночь. И на нашу десятую годовщину – когда она устроила нам небольшой отдых.

С двумя детьми и желанием заиметь больший дом мы не могли позволить себе потратить деньги не то что на отдых, но даже на ужин в хорошем ресторане. Моя жена нашла выход.

Сначала она заявилась на теннисный корт. Миллисент никогда не ходит на теннисные корты. Если она и наведывается в клуб, то только за тем, чтобы поплавать или пообедать с кем-нибудь, поэтому, когда она пришла на корт, я подумал, что что-то случилось. А моя жена просто решила меня выкрасть.

Она завезла нас в какую-то глухомань, остановилась, указала на лес и произнесла всего одно слово:

– Пошли.

И мы пошли.

В паре сотен ярдов от дороги мы вышли на поляну. На ней уже стояла палатка – рядом с кострищем из камня. Маленький пластиковый столик был сервирован пластиковыми тарелками, стаканчиками и толстыми свечами.

Миллисент вывезла меня на лоно природы! Она не любит отдых на природе. Но на одну ночь она притворилась, будто это ей по душе.

Увы, Миллисент тогда забыла спрей от насекомых. И через некоторое время ими были облеплены все свечи. Тем не менее, они продолжали гореть. А еще жена не догадалась запастись водой, чтобы мыть посуду или чистить зубы. Но все это было неважно. Мы сели у костра, съели слегка подогретый суп, выпили дешевое пиво и даже позанимались незатейливым сексом. А потом заговорили о будущем, которое теперь выглядело совсем иначе, чем раньше, – из-за детей. Нет, оно не казалось нам мрачным. И не пугало нас. Просто приоритеты поменялись.

Мы избегали разговаривать о вещах, которые мы бы хотели, но уже больше не могли заиметь.

Где-то после полуночи мы заснули. (Я не ложился так поздно с Рождественского Сочельника, когда мы вынуждены были бодрствовать, чтобы выложить подарки Санты.)

А на следующее утро, когда я вышел из палатки, Миллисент уже стояла перед ней, зажав рот руками. Наш лагерь был разорен.

Все перевернуто, раскидано вокруг, опустошено, посуда с едой откупорена или разбита, а наша одежда разбросана на земле.

– Мусорщики, – предположил я. – Может быть, еноты.

Миллисент ничего не ответила. Она была слишком напугана.

Придя немного в себя, она начала подбирать наши вещи.

– У нас есть еще немного кофе, – сказал я, поднимая с земли маленькую баночку растворимого напитка. – Мы могли бы приготовить…

– Я думаю, что это были не еноты, – выдавила из себя Миллисент, собирая то, что осталось от содержимого рюкзака.

Я посмотрел на нее:

– А тогда кто же?

– Наш лагерь разрушили не звери. А люди.

– Почему ты так решила?

Миллисент указала на палатку, в которой мы спали:

– Они не тронули ее.

– Возможно, они попросту искали еду. Может, они не додумались…

– А может, это были люди.

Я больше не спорил. Мы побрели из леса к машине.

И с того самого дня, стоит зайти разговору о походах на природу, Миллисент вспоминает об ужасных людях, рывшихся тогда в наших вещах. Я до сих пор думаю, что это сделали какие-то звери, а не люди, но не спорю с женой. Миллисент видит мотив за любым происшествием.

А мои воспоминания о том выезде на природу другие. Для меня важно, что моя жена устроила его, чтобы меня удивить и впечатлить!

* * *

Аннабель Парсон не болеет, не опаздывает на работу и не берет больше двух выходных подряд. И всегда выходит на замену, если кто-нибудь заболевает, а это значит, что у нее нет бойфренда. Никого, кто бы мог бы прийти к ней поздно вечером. Пары обычно дорожат выходными, особенно те, у кого нет детей, а Аннабель все равно. И – вишенка на торте! – она была удостоена звания «Инспектор месяца» целых пять раз! И упомянута на окружном веб-сайте.

Я рассказываю все это Миллисент.

– Ты прав, – кивает жена. – Она подходит идеально.

– Я также набросал новое письмо Джошу, но пока я тебе его не покажу.

– Не покажешь? Почему?

– Хочу тебе сделать сюрприз.

Губы Миллисент слегка выгибает улыбка:

– Я тебе доверяю.

Это лучшие слова, что я услышал за всю неделю!

Я начинаю наблюдать за Аннабель так, как наблюдал за остальными. Усердно и осторожно.

Сегодня я возвращаюсь с места ее работы на поезде. На всякий случай – чтобы она не запомнила мою машину. Проследить за Аннабель во время ее смены невозможно.

Она разъезжает на внедорожнике, выискивая просроченные счетчики и нелегальных парковщиков. Предугадать, когда она остановится или снова тронется в путь, нереально.

Некоторое время я сижу в кафетерии на главной магистрали. Каждые двадцать-тридцать минут Аннабель проезжает мимо, проверяя счетчики. В ожидании я набрасываю в очередной раз черновик письма от имени Оуэна Оливера. Моя задача – придать письму такую убедительность, чтобы оно стало достоянием публики, чтобы и у Джоша, и у руководства канала, на котором он работает, не возникло даже желания его утаить.

Одно лишь предположение о том, что Оуэн вернулся, всколыхнуло весь округ. Местные станции транслируют старые новостные клипы и ретроспективы, последние несколько дней портрет Оуэна не сходит с первых страниц всех газет. Рори со своими приятелями уже образовали от его фамилии глагол («Вот щас оливерну тебя»). А группа местных активисток рьяно добивается, чтобы убийство Линдси объявили преступлением на почве ненависти.

Я пытаюсь представить себе, как усилится напряжение в обществе, если слух подтвердится, или даже если люди подумают, что он подтвердился. На самом деле это все, что нужно нам с женой! Если я заставлю полицию поверить в то, что Оуэн вернулся, она будет искать только его одного и никого другого.

Пусть все это и начала Миллисент, я же доведу дело до конца. Моя жена будет впечатлена!

18

Если бы не Робин, ничего бы больше не случилось. Мы ее не искали. И не выбирали так, как Линдси. Однажды постучавшись в нашу дверь, Робин изменила всю нашу жизнь.

Это произошло во вторник. Я только что вошел в дом. Время ланча, дома никого не было, а у меня еще оставалась пара часов до следующего урока. Прошел почти год после случая с Холли, и наша жизнь вернулась в нормальное русло. Тело Холли сгинуло, поглощенное болотом. Мы с Миллисент не говорили о ней, я больше не ждал полицейских сирен. Мое сердце перестало заходиться бешеным стуком всякий раз, когда звонил телефон или дверной звонок. Моя бдительность притупилась. И я не был наготове, когда открыл дверь.

На крыльце стояла молодая женщина лет двадцати с небольшим, в джинсах, плотно облегавших ноги, и рубашке с разорванным воротом. Ногти у нее были красными, помада на губах розовая, а длинные волосы – цвета жареного каштана.

За ее спиной виднелся маленький красный автомобиль, припаркованный на улице: старенький, почти классика. За несколько минут до этого я заметил его у знака «Стоп» неподалеку от нашего дома. Женщина за его рулем посигналила, но мне даже в голову не пришло, что сигналит она мне.

– Чем я могу вам помочь? – спросил я незнакомку.

Она вскинула голову, искоса оглядела меня и улыбнулась:

– Я так и думала, что это вы.

– Простите?

– Вы – приятель Холли.

От имени, упомянутого незваной гостьей, мое тело дернулось так, словно я вставил палец в розетку.

– Холли?

– Ну да, я видела вас с ней.

– Мне кажется, вы ошиблись. Вы обознались.

Конечно же, она не обозналась. Я узнал ее.

Когда Холли выписали из лечебницы, один из врачей помог ей устроиться на работу в бакалейную лавку, на полставки. Холли выкладывала на полки товар. И именно туда я заходил – сказать Холли, чтобы она держалась от нас подальше, перестала запугивать мою жену и преследовать нашу семью.

Я даже не предполагал, чем это может обернуться.

Я заехал в тот магазинчик в понедельник утром, когда сотрудники только начали размещать товар на полках, а покупателей почти не было. Холли в одной из ниш расставляла на стеллаже коробки с батончиками мюсли. Она была одна. Когда я шел к ней по проходу, она обернулась, и в ее чистых зеленых глазах блеснул испуг.

Уперев руки в боки, Холли не сводила с меня взгляда до тех пор, пока я не подошел к ней вплотную.

– В чем дело? – спросила она.

– По-моему, мы еще не знакомы, – протянул я свою руку, ожидая, что Холли ее пожмет.

В конце концов, она подала мне руку.

Я сказал Холли, что сожалею о том, что нам пришлось познакомиться таким образом, – при иных обстоятельствах, в другом месте и в другое время мы могли бы стать семьей. Но теперь это оказалось невозможно. Потому что своим поведением она запугала мою жену и детей. Мои дети этого не заслужили; они никогда и ничего плохого ей не делали.

– Пожалуйста, – попросил я, – оставь мою семью в покое.

В ответ Холли рассмеялась мне в лицо.

Она хохотала так, что из уголков ее глаз брызнули слезы. Но и тогда она не перестала смеяться. И чем дольше это продолжалось, тем униженней я себя чувствовал. А ее смех от этого становился еще более заливистым. Я на собственной шкуре понял, что испытывала при общении с ней Миллисент. И разозлился.

– Ты – сука! – выругался я.

Холли прекратила смеяться. В ее глазах засветился гнев:

– Убирайтесь отсюда!

– А если я не уберусь? Если я останусь здесь и превращу твою жизнь в ад? – мой голос прозвучал громче, чем следовало.

– Уходите.

– Держись подальше от моей семьи!

Холли посмотрела на меня – недвижная, как статуя. Она даже не пошевелилась.

Я развернулся и пошагал прочь, ощущая замешательство и беспомощность. Я не смог образумить Холли, не смог добиться от нее понимания.

Робин стояла в конце прохода и все видела.

Она тоже работала в том магазинчике. И носила такую же униформу – желтую рубашку и зеленый фартук. Я заметил ее, прошел мимо и, возможно, даже кивнул ей. А может, и нет. Но Робин была там, она меня видела, и вот теперь она стояла на пороге моего дома.

– Я не ошиблась, – сказала Робин. – Именно вас я видела в лавке в тот день.

– Извините, вы явно принимаете меня за кого-то другого, – выпалил я и быстро захлопнул дверь.

Но Робин снова в нее постучала.

Я проигнорировал стук.

Из-за двери донесся голос:

– Вы же знаете, что ее больше нет, верно? Она даже не забрала свой последний чек.

Я приоткрыл дверь:

– Послушайте, я действительно сожалею по поводу вашей подруги, но я не представляю…

– Зато я представляю, и очень хорошо. Вы не тот, за кого себя выдаете. И теперь, когда я вас нашла, я заявлю на вас в полицию. Там живо во всем разберутся.

Робин развернулась и собралась уходить.

Я не мог ей позволить уйти.

Никто не знал, что Холли пропала, никто ее не искал, и я не желал, чтобы ее начали искать. Мы с Миллисент не были экспертами криминалистики, ДНК или чего-то еще в этом духе, мы, наверняка, допустили промашки. И их мог обнаружить любой, кто копнул бы слишком глубоко.

Я спросил у Робин, не хочет ли она зайти в дом и спокойно поговорить. Она заколебалась. Но потом достала свой телефон и, сжимая его в руке, переступила порог. Мы прошли на кухню. Я предложил Робин выпить. Она отказалась, но схватила со стола апельсин и начала его чистить. А я, даже не представившись, спросил у нее, что случилось. Робин стала рассказывать о бакалейной лавке, о Холли и о самой себе.

Она поведала мне целую историю о том, как пришла на работу в этот магазин, как познакомилась с Холли, как они подружились. Я встал из-за стола и подошел к холодильнику – взять содовую. Пока его дверь была открыта, я послал Миллисент короткую эсэмэску на том же языке, на котором она сообщила мне о присутствии в доме Холли.

«911 НЕМЕДЛЕННО домой»

Мне показалось, что прошло несколько часов до того мига, как я услышал шум ее машины. А Робин уже поинтересовалась, как мы разрешим сложившуюся ситуацию. Она не помышляла о справедливом возмездии за свою дорогую подругу Холли. Она жаждала денег. И много.

– Я считаю, это беспроигрышный вариант для нас обоих, – заявила мне Робин. В этот момент входная дверь распахнулась, и она обернулась на звук. – Кто это? – нервно спросила незваная гостья.

– Моя жена, – ответил я.

Миллисент застыла в дверях кухни, с трудом переводя дыхание – как будто она долго и быстро бежала. На ней был стандартный рабочий костюм – юбка, блузка, туфли на каблуках. И жакет нараспашку. Миллисент даже не позаботилась его застегнуть. Не произнося ни слова, она переводила взгляд с меня на Робин и обратно.

– Это Робин, – сказал я. – Она работала в одном магазине с женщиной по имени Холли.

Миллисент приподняла бровь на Робин, та кивнула:

– Именно так. И я видела, как ваш муж разговаривал с ней, он обозвал ее сукой.

Бровь Миллисент искривилась в мою сторону.

Я ответил ей молчанием.

Миллисент сняла жакет и повесила его на стул.

– Робин, – сказала она, передвигаясь по кухне, – почему бы вам не рассказать мне подробно, что произошло?

Робин самодовольно ухмыльнулась мне и начала свой рассказ с того момента, как я вошел в магазин.

Миллисент за моей спиной ходила по кухне. Я не видел, что она делала. Я только слышал, как цокали по полу ее каблуки. Робин бросила на нее подозрительный взгляд, но продолжила свой рассказ.

А потом я услышал треск черепа Робин. С глухим стуком девушка повалилась на пол. И только в этот момент я заметил в руке у Миллисент вафельницу.

Моя жена убила Робин так же, как я убил Холли. Без колебаний. Из инстинкта самосохранения. И это было так сексуально!

19

Когда я выхожу из клуба, собираясь проследить за Аннабель, на мой мобильник поступает звонок. От Миллисент. Она сообщает мне, что наша дочь заболела.

– Я забрала ее из школы.

– Температура есть? – уточняю я.

– Нет. Какие у тебя планы?

– Я могу приехать домой прямо сейчас.

Все мысли об Аннабель вмиг улетучиваются, я разворачиваю автомобиль.

Дома Миллисент измеряет шагами прихожую, разговаривая с кем-то по телефону. В общей комнате работает телевизор, и там же на диване лежит Дженна, завернутая в одеяла, как в кокон. Голова дочери покоится на кипе подушек. А на журнальном столике стоят стакан с имбирным элем, блюдце с крекерами и большая миска – на всякий случай.

Я присаживаюсь на диван рядом с дочерью:

– Мама сказала, что ты заболела.

Дженна кивает и надувает губки:

– Угу.

– Это не розыгрыш?

– Нет, – слабо улыбается дочь.

Я знаю – она не притворяется, Дженна терпеть не может болеть.

В детском саду она заболела воспалением легких и провела целый месяц дома. Болезнь оказалась не настолько серьезной, чтобы ее положили в больницу, но достаточно проблематичной, чтобы дочь запомнила ее на всю жизнь. Помнит о ней и Миллисент и иногда ведет себя так, словно Дженне все еще пять лет. Дочери уже тринадцать, но я не спорю. Я тоже за нее переживаю.

– Посмотри со мной, – показывает Дженна на телевизор.

Я снимаю ботинки и задираю ноги. Мы вместе смотрим игровое шоу, выкрикивая ответы на вопросы до того, как они высвечиваются на экране.

Каблуки Миллисент цокают по полу, она проходит по комнате и останавливается перед телевизором.

Дженна отключает звук.

– Как мы себя чувствуем? Хорошо? – спрашивает Миллисент.

Дженна кивает:

– Хорошо.

Жена обращается ко мне:

– Как долго ты сможешь с ней побыть?

– Весь вечер.

– Я позвоню тебе позже.

Миллисент подходит к Дженне и трогает ее лоб – сначала рукой, потом губами.

– Температуры еще нет. Позвони мне, если тебе что-нибудь потребуется.

Ее каблуки цокают обратно в прихожую. Дженна не включает звук телевизора, пока не закрывается входная дверь. Мы снова смотрим шоу. Во время рекламной паузы дочь снова выключает звук.

– Ты в порядке? – спрашивает она.

– Я? Конечно! Не я же заболел.

– Я о другом, – говорит Дженна.

Я понимаю.

– Все нормально, дочка. Просто я очень занят.

– Слишком занят.

– Увы, слишком.

Больше никаких вопросов Дженна не задает.

Миллисент звонит нам дважды. Сначала вклиниваясь в ток-шоу, потом – в мыльную оперу.

Рори приходит домой около трех часов и, поворчав немного, присоединяется к нашему телемарафону.

В пять вечера я снова становлюсь отцом.

– Домашнее задание?

– Я болею, – отговаривается Дженна.

– Рори, домашнее задание.

– Ты только что вспомнил, что я хожу в школу?

– Иди делай свое задание, – повторяю я. – Ты знаешь наши правила.

Рори закатывает глаза и уходит наверх.

Мне следовало сказать про домашние уроки раньше, я о них не забыл. Просто я уже не помню, когда в последний раз сидел с детьми.

Миллисент возвращается домой с задержкой на сорок минут. Наспех поприветствовав нас и даже не переодевшись, она устремляется на кухню – готовить еду. С ее появлением энергия в доме меняется, наполняется драйвом. Мы дружно оживляемся в нетерпеливом ожидании.

Сегодня вечером у нас на ужин куриный суп с лапшой. Этот суп мы едим всегда, когда кто-то в нашем семействе заболевает.

В других правилах послабление. Поскольку Дженна усаживается на диване, Миллисент разрешает есть на нем и всем остальным. И мы садимся перед экраном телевизора со своими тарелками на подносах. К этому моменту Миллисент уже успевает поменять деловой костюм на спортивный, а Рори божится, что сделал все домашнее задание. Мы смотрим новый – просто ужасный! – ситком, а затем посредственный полицейский сериал, и пара часов проходит спокойно.

После того, как дети укладываются спать, мы с Миллисент направляемся в общую комнату. Даже пролежав на диване почти целый день, я чувствую себя вымотанным. Сажусь за кухонный стол и тру со всей силы глаза.

– Ты сегодня много потерял? – спрашивает меня жена.

Она имеет в виду мою реальную работу, которую я пропустил бы по-любому. Так как собирался наблюдать за Аннабель.

Я пожимаю плечами.

Миллисент подходит ко мне и начинает их растирать. Мне становится очень приятно.

– Это мне следовало бы сделать тебе массаж, – говорю я жене. – Ты единственная, кто сегодня проработал весь день.

– Уход за больным ребенком требует большего напряжения.

Миллисент права, хотя у Дженны скорее легкое недомогание, а не что-то серьезное.

– С ней все будет в порядке, – говорю я.

– Конечно, – соглашается Миллисент.

И продолжает растирать мне спину. Через минуту она спрашивает:

– А как в остальном?

– Мой сюрприз для тебя почти готов.

– Хорошо.

– И будет хорошо.

Миллисент перестает растирать мне плечи:

– Звучит как обещание.

– Возможно, так оно и есть.

Жена берет меня за руку и ведет в нашу спальню.

* * *

После случая с Робин мы с Миллисент ни разу не заговаривали о ней. И о Холли тоже. Мы вернулись к нашей жизни, к нашей работе, к нашим детям. Идея насчет Линдси возникла у нас полтора года назад. Я тогда еще слабо представлял себе, как можно выбрать, выследить и убить женщину. И возможно, мы с женой продолжали бы жить по-прежнему, если бы не один маленький эпизод в торговом центре.

Мы пошли туда с Миллисент, чтобы выбрать рождественские подарки для детей. С деньгами было совсем туговато, хуже, чем обычно. Миллисент ждала заключения двух сделок по продаже домов, но обе они откладывались из-за финансовых проблем клиентов. До Рождества была всего неделя, а у нас – ни подарков, ни наличных. Да и на кредитных карточках оставалось всего ничего. Мы урезали наш праздничный бюджет трижды. И меня это совсем не радовало. Ведь нам нужно было купить подарки не только для детей, но и для наших друзей, коллег и клиентов.

В торговом центре Миллисент постоянно повторяла одно слово: «Нет». Все, что привлекало мое внимание, стоило слишком дорого.

– Мы будем выглядеть дешево, – буркнул я.

– Ты излишне драматизируешь, – возразила Миллисент.

– Я вырос с этими людьми, – напомнил я ей.

– Опять? – закатила глаза жена.

– Что значит «опять»? – решил уточнить я.

– Ничего. Не бери в голову, – ушла от ответа Миллисент.

Я взял ее под локоть. Жена была без жакета, в одной блузке с длинными рукавами, потому что даже в декабре температура в нашем краю держалась у отметки в шестнадцать градусов.

– Нет, подожди, что ты имела в виду?

– Только то, что ты всегда сводишь разговор к «этим людям», жителям Хидден-Оукса. Ты их поносишь, а потом кичишься тем, что сам – один из них.

– Вовсе нет.

Миллисент ничего не ответила. Она устремила глаза на полку с подсвечниками.

– Я этого не делаю, – поупорствовал я.

– Как тебе эти? – жена взяла с полки пару из серебра. Или какого-то другого материала, похожего на серебро.

Я задрал нос.

Миллисент со стуком поставила подсвечники обратно на полку.

Я был уже раздражен. А к раздражению примешалась усталость. Последнее время мы с женой говорили только о деньгах. Я устал слышать, что их у нас нет, что я не могу купить то или это, что я должен выбирать товары подешевле. Я даже своим детям не мог сделать к Рождеству такие подарки, о которых они мечтали.

Вот и сейчас Миллисент опять завела разговор о бюджете и банковских счетах. Я отключился от нее. Я больше не мог это слушать и думать о деньгах тоже не мог. Мне нужно было одно – отвлечься.

И вдруг мимо нас прошла женщина. С волосами цвета жареного каштана.

– Эй? – щелкнула пальцами перед моим лицом Миллисент.

– Я здесь.

– Ты уверен? А то я…

– Она похожа на Робин, – сказал я. – На подругу Холли.

Миллисент оглянулась и проводила взглядом женщину, исчезнувшую в толпе. А, когда жена снова повернула ко мне голову, одна бровь на ее лице была приподнята.

– Ты так думаешь?

– Да.

– Как странно.

Это действительно было странно. Как и чувство, которое накатывало на меня каждый раз, когда я прокручивал в голове убийство Робин. Каждый раз, когда я вспоминал, каким фантастическим выдался тот день, как мы с женой объединились и сделали то, что должны были сделать, чтобы защитить себя и нашу семью. Это было так удивительно, волнительно, потрясающе.

Так сексуально!

И я начал рассказывать об этом своей жене.