Текст книги "Обитель Апельсинового Дерева"

– Вдохновение заставляет себя ждать. Мой опыт говорит, что ужас редко ходит рука об руку с творчеством. – Кит принялся очинять перо. – Нет, это для письма, одной даме.

Лот поцокал языком:

– Не могу понять, почему ты не высказал Катри свои чувства.

– Потому, что хотя я и в жизни очарователен, но на письме истинный Антор Дол. – Кит усмехнулся. – Как по-твоему, письма здесь нынче посылают с голубями или с василисками?

– Скорее, с кокатрисами. Они проворнее, хоть и не убивают взглядом. – Лот поглядел, как друг достает из мешочка на поясе чернильницу. – Сам понимаешь, все наши письма Комб отправит в огонь.

– Да я о нем и не думаю. Дама Катриен никогда не прочтет этого письма? Пусть так, – легкомысленно отозвался Кит. – Но когда сердце полно до краев, чувства должны выплеснуться наружу. Мои вытекают на страницу, куда же еще.

В комнате за дверью балкона раздался стук. Бросив взгляд на Кита и проверив свой кинжал, Лот пошел открывать.

За дверью стоял слуга в черном дублете и таких же штанах.

– Благородный Артелот… – Он держал в руке шар с благовониями. – Я должен известить тебя, что ее сиятельство донмата Мароса примет тебя в свой черед. Теперь же ты и благородный Китстон должны посетить врача, чтобы проверить, не принесли ли вы к дверям ее сиятельства какой болезни.

– Сейчас?

– Да, мой господин.

Лоту меньше всего хотелось, чтобы в него тыкал пальцами драконолюбивый лекарь, но выбора, видимо, не было.

– Тогда, – сказал он, – веди, прошу тебя.

16
Восток

Последние водяные испытания окутались для нее туманом. Ночь, когда им велели плыть против течения по быстрой реке. Поединок с сетями. Проверка знания сигналов для связи с другими всадниками. Иногда между испытаниями проходил день, иногда много дней. Но незаметно для Тани подошло последнее.

Полночь опять застала ее в зале упражнений – Тани смазывала свой меч гвоздичным маслом. Запах масла приставал к пальцам. Плечи ныли, шея гнулась не лучше древесного пня.

Этот меч завтра принесет ей решающую победу или поражение. В плоскости клинка Тани видела свои красные от недосыпа глаза.

С карнизов школы текло стеной. Возвращаясь к себе, Тани услышала приглушенный смех.

Дверь маленького балкона стояла открытой. Тани заглянула за перила. Во дворе, засаженном грушевыми деревьями, сидели Онрен с Канперу: головы склонились над игральной доской, пальцы переплелись.

– Тани.

Она вздрогнула. Думуза выглянула из своей комнаты, одетая в блузу с короткими рукавами, с трубкой в руке. Она вышла на балкон к Тани и проследила, куда та смотрит.

– Не надо им завидовать, – сказала Думуза после долгого молчания.

– Я не…

– Тише. Я тоже завидую иногда. Как им легко все дается. Особенно Онрен.

Тани занавесила лицо волосами.

– Она побеждает, – вырвалось у нее, – почти без… – Слова застревали в горле. – Почти без…

– Она побеждает потому, что доверяет своему искусству. Ты же, сдается мне, боишься, что стоит тебе ослабить хватку – и твое просочится у тебя между пальцами, – ответила Думуза. – Я родилась дочерью всадников. Это великая удача, и я все пыталась доказать, что ее достойна. В шестнадцать лет я все забросила, кроме учения. Не выходила в город. Не рисовала. Упражнялась, пока не выбилась в первые ученики. Я забыла, как владеть мастерством. Вместо того – мастерство овладело мной. Целиком.

Тани стало зябко.

– Но… – Она запнулась. – По тебе не скажешь…

Думуза пыхнула дымом.

– Я однажды смекнула, – сказала она, – что, если мне посчастливится стать всадницей, я должна буду ответить на зов, едва Сейки позовет. И дней на подготовку тогда не будет. Вспомни, Тани, вовсе не нужно беспрерывно точить меч, чтобы он был остер.

– Знаю.

Думуза взглянула на нее:

– Тогда кончай точить. И иди спать.

Последнее испытание состоялось в павильоне. Тани рано позавтракала и нашла себе место на скамьях.

Онрен подсела к ней на рассвете. Обе вслушивались в далекое громыхание бури.

– Так что, – спросила Онрен, – ты готова?

Тани кивнула, потом помотала головой.

– И у меня так же. – Онрен обернулась лицом к стене дождя. – Ты будешь всадницей, Тани. Мидучи судят по результатам всех испытаний, а ты достаточно себя показала.

– Это – важнее всех, – пробормотала Тани. – Меч будет нашим главным оружием. Если мы не сумеем выиграть поединка в школе…

– Все мы знаем, как хорошо ты владеешь клинком. Все у тебя получится.

Тани зажала ладони между колен.

Ручейком стали стекаться остальные. Когда все собрались, из здания школы показался морской начальник. Слуга, привставая на цыпочки, держал над ним зонт.

– Ваше последнее испытание – бой на мечах, – сказал морской начальник. – Первая – достойная Тани из Южного дома.

Она встала.

– Достойная Тани, – продолжал он, – сегодня ты встретишься с достойным Турозой из Северного дома.

Туроза без промедления поднялся со скамьи.

– До первой крови.

Они разошлись по разным концам павильона и обнажили поданные им мечи. Сцепившись взглядами, шагнули навстречу друг другу.

Она ему покажет, на что способна худородная замарашка!

Поклоны их были натянутыми и неглубокими. Тани двумя руками сжимала меч. Она ничего не видела, кроме Турозы: его мокрых волос, его раздутых ноздрей.

Морской начальник выкрикнул приказ, и Тани ринулась на противника. Меч зазвенел о меч. Туроза придвинулся к ней так близко, что она чувствовала на лице его дыхание, чуяла пропитавший рубаху пот.

– Когда я стану командовать всадниками, – прошипел он, – ни одна крестьянка больше не сядет на дракона. – Мечи зазвенели. – Скоро ты вернешься в лачугу, из которой тебя вытащили.

Тани сделала выпад. Туроза отбил клинок, едва не разрезавший ему запястье.

– Напомни-ка, – проговорил он так тихо, что слышно было только им двоим, – откуда ты родом? – Он отвел в сторону ее меч. – Или вашим мусорным кучам и имен не дают?

Если он думает взбесить ее, оскорбляя семью, которой Тани не помнила, ему придется ждать тысячу лет.

Туроза ударил. Тани парировала, и поединок начался всерьез.

Здесь был не танец с деревянными мечами. И не урок, не отработка приемов. В конечном счете схватка с соперником вышла стремительной и беспощадной – так рвут зуб.

В ее мире ничего не осталось, кроме свиста ветра и металла. Туроза высоко подпрыгнул. Тани ударила снизу вверх, отбив рубящий удар, и он приземлился на корточки. Он тут же вновь насел на нее, не дав вздохнуть: меч мелькал, как рыба в воде. Она отбивала все удары до обманного финта, вместо которого он нанес удар кулаком в подбородок. А потом жестоким пинком в живот сбил Тани на землю.

Такой трюк она должна была разглядеть за много лиг. Это изнеможение ее погубило. Сквозь дождевые капли на ресницах Тани видела невозмутимо наблюдающего за схваткой морского начальника.

– Вот так, девка, – ухмыльнулся Туроза. – Валяйся на земле. Там твое место.

Тани, как пленник, ожидающий казни, склонила голову. Туроза оглядывал ее, словно решая, куда нанести порез, чтобы было побольнее. Он сделал еще один шаг – теперь она могла до него дотянуться.

Рывком вскинув голову, она выбросила ноги, заставив Турозу подпрыгнуть, чтобы избежать удара. Перекатившись по земле, легко вскочила на ноги, не выпустив меча. Первый удар Туроза отвел, но она застала его врасплох. Она видела растерянность в его глазах. Он уже не так ловко переступал ногами по мокрой земле, и когда ее клинок снова устремился к нему – он запоздал с ответом.

Лезвие коснулось его подбородка мягко, как стебелек травы.

Мигом позже клинок Турозы вспорол ей плечо. Тани ахнула, отшатнувшись, скаля зубы и брызгая слюной.

Морские стражи вытягивали шею, чтобы лучше видеть. Тани, тяжело дыша, всматривалась в лицо противника.

Если она не вскрыла ему кожу, бой проигран.

По начерченной ею линии медленно набухали рубиновые капельки. Дрожащий, взмокший Туроза коснулся подбородка пальцем и взглянул на пятно, яркое, как цветок айвы.

Первая кровь.

– Достойная Тани из Южного дома, – объявил морской начальник, – победа за тобой.

Она еще не слышала слов слаще.

Когда она кланялась Турозе, кровь сочилась из ее плеча расплавленной медью. Бледное лицо Турозы густо налилось гневом. Он попался на трюк – на уловку, какой никого не одурачишь, – потому что ожидал от нее слабости. И теперь, глядя ему в лицо, Тани знала, что никогда больше он не назовет ее деревенской девкой. Потому что, назвав так, он бы признал, что деревенщина способна не только рыться в земле.

Он мог спасти лицо, только признав ее равной.

Под расколотым молниями небом сын всадника поклонился ей низко, как еще не кланялся.

17
Запад

Очищенные от подозрения на чуму, Лот и Кит через несколько дней после прибытия были представлены донмате Маросе. Прошедшие дни они провели в своих комнатах: выйти из них мешали часовые на галерее. Лот до сих пор содрогался при воспоминании о королевском лекаре, ставившем пиявки на такие места, где пиявкам совсем не место.

И вот Лот с Китом вступили в похожий на пещеру тронный зал дворца Спасения. Его затопили придворные и вельможи, однако принца Вилстана не было и следа.

Донмата Мароса, наследная принцесса драконьего царства Искалин, восседала на троне из вулканического стекла под парадным балдахином. Голову ее облекала огромная рогатая маска из железа, выкованная наподобие головы высшего западника. Должно быть, этот головной убор страшно тяготил женщину.

– Святой! – чуть слышно шепнул Кит Лоту. – Она носит харю Фиридела.

Охрана в черно-золотых доспехах выстроилась перед троном. На балдахине красовался новый герб дома Веталда – два черных змея, держащие сломанный меч.

Не какой-нибудь меч – Аскалон. Символ стран Добродетели.

Фрейлины откинули предохранявшие от чумы вуали, державшиеся на маленьких, но нарядных венчиках. Приесса Йеларигас сидела справа от трона. Лот узнал ее бледную веснушчатую кожу, глубоко запавшие глаза и гордую посадку головы.

Тихий шум голосов смолк, когда они остановились перед троном.

– Сиятельная, – провозгласил дворецкий, – я представляю вам двух благородных инисцев. Перед вами Артелот Исток, сын владетелей Златбука, и Китстон Луг, сын владетелей Медового Ручья, – посланники королевства Инисского.

За тишиной, охватившей тронный зал, последовало шуршание шепотков. Лот преклонил колено и склонил голову.

– Ваше сиятельство, – произнес он, – благодарим, что вы приняли нас при дворе.

Шепотки унялись, когда донмата подняла руку.

– Благородный Артелот и благородный Китстон. – Ее голос странным эхом отдавался под маской. – Мой возлюбленный отец и я приветствуем вас в драконьем царстве Искалин. Примите искренние извинения за задержку с аудиенцией – но я была занята другими делами.

– Вам нет нужды извиняться, сиятельная, – только и сказал Лот. – Ваше право принять нас, когда вам угодно. – Он прокашлялся. – Если соизволите, благородный Китстон передаст вам наши верительные грамоты.

– Конечно.

Приесса кивнула слуге, который взял у Кита грамоты.

– Получив направленное моему отцу письмо герцога Вежливости, мы возрадовались желанию Иниса укрепить дипломатические связи с Искалином, – продолжала донмата. – Нам ненавистна мысль, что королева Сабран могла бы разорвать нашу долговечную дружбу из-за… религиозных разногласий.

Религиозные разногласия!

– К слову о Сабран, мы так давно не получали от нее известий, – добавила донмата. – Скажите, она еще не родила?

У Лота под глазом дернулся мускул. Ссылаться на дружбу с Сабран, сидя под этим кощунственным гербом… отвратительно!

– Ее величество не обвенчана, моя госпожа, – ответил Кит.

– Но скоро будет. – Донмата положила ладони на подлокотники трона. Видя, что оба молчат, она продолжила: – Как видно, до вас еще не дошло радостное известие, мои господа. Сабран недавно обещалась Обрехту Льевелину, великому князю Вольного Ментендона. Моему прежнему нареченному.

Лоту оставалось только таращить на нее глаза.

Он, конечно, знал, что рано или поздно Сабран выберет себе супруга – королеве иначе нельзя, – но всегда полагал, что это будет человек Хрота, второго по силе среди стран Добродетели. А она предпочла Обрехта Льевелина, внучатого племянника покойного князя Леоварта, искавшего руки Сабран, невзирая на огромную разницу в возрасте.

– К моему прискорбию, – заметила донмата, – я не приглашена на церемонию бракосочетания. – Она склонилась вперед. – У вас на лице тревога, благородный Артелот. Скажите мне, что вы думаете. Разве Рыжий князь не достоин разделить ложе вашей госпожи?

– Сердце королевы Сабран – ее личное дело, моя госпожа, – отрезал Лот. – И здесь не место о нем рассуждать.

От прокатившихся по залу смешков у него зазвенело в позвоночнике. Донмата за своей страшной маской от души поддержала веселье.

– Сердце ее величества – ее личное дело, но не ее ложе. Говорят ведь, что в день, когда прервется род Беретнет, Безымянный вернется к нам. Если Сабран не желает этого, разумно ли ей… открывать свое государство для князя Обрехта?

Новые смешки.

– Я молюсь, чтобы род Беретнет продолжился до конца времен, – заговорил Лот, не успев обдумать вырвавшиеся слова, – потому что он стоит между нами и хаосом.

Стражники одним плавным движением обнажили рапиры. Смех замер.

– Остерегитесь, благородный Артелот, – посоветовала донмата. – Не говорите слов, в которых могут увидеть оскорбление Безымянному. – По ее знаку стражники убрали оружие. – А знаете, до меня доходили слухи, что принцем-консортом станете вы. Или вы оказались недостаточно высокородным для любви королевы? – Не дав ему возразить, она хлопнула в ладоши. – Не будем об этом. Здесь, в Искалине, мы не оставим вас в одиночестве. Музыканты! Сыграйте «Тридцать шагов». Дама Приесса будет танцевать с благородным Артелотом.

Приесса тотчас ступила на мраморный пол. Лот, совладав с собой, подошел к ней.

Танец тридцати шагов разучивали при многих дворах. В Инисе он был запрещен Лиллиан Пятой, которая сочла его непозволительно вольным, но ее преемницы оказались снисходительней. Так или иначе, большинство придворных его знали.

Под бодрый наигрыш музыкантов Приесса сделала реверанс, а Лот поклонился партнерше, после чего оба, повернувшись лицом к донмате, взялись за руки.

Поначалу он чувствовал себя скованным. Дама Приесса оказалась легка на ногу. Лот прошел вокруг нее, ни разу не позволив каблукам коснуться пола.

Она повторила его движение. Они отплясывали и скакали то бок о бок, то лицом к лицу, а потом музыка пошла на взлет, и Лот, подхватив свою партнершу за талию, оторвал ее от земли. Он подхватывал ее снова и снова, пока не заныли руки, а на лбу и на загривке не проступил пот.

Лот слышал прерывистое дыхание у Приессы. Завиток ее темных волос выбился на лоб, когда они закружились, с каждым шагом замедляя движение, и наконец остановились рука об руку снова лицом к донмате Маросе.

Что-то хрустнуло у них между ладонями. Лот не решился посмотреть, что она сунула ему в руку. Донмата вместе со своим двором била в ладоши.

– Вы утомились, благородный Артелот, – донесся из-за маски ее голос. – Что, дама Приесса тяжела для вас?

– Думается, искалинские наряды весят больше ваших дам, сиятельная, – тяжело дыша, ответил Лот.

– О нет, мой господин. Сами дамы, и господа тоже. Сердца наши тяжелы от скорби, что Безымянный еще не вернулся, чтобы направить нас. – Донмата встала. – Долгой вам и покойной ночи. – Ее шлем наклонился. – Если у вас нет больше ко мне вопросов.

Лот до боли остро ощущал записку в своей ладони, но упустить шанс не мог.

– Единственный, ваше сиятельство. – Он прокашлялся. – При вашем дворе есть еще один постоянный посланник, много лет служивший здесь королеве Сабран. Вилстан Чекан, герцог Умеренности. Я хотел спросить, где во дворце располагаются его покои, чтобы поговорить с ним.

Все застыли в молчании.

– Посланник Чекан, – проговорила наконец донмата. – В этом вопросе мы с вами, Артелот, в равном неведении. Его милость несколько недель назад покинул двор, направившись в Корвугар.

– В Корвугар, – повторил Лот. Так назывался порт на юге Искалина. – Зачем?

– Он сказал, что его призывают дела, природу которых открыть не захотел. Я удивляюсь, что он не написал Сабран.

– И я удивляюсь, ваше сиятельство. Признаться, – добавил Лот, – мне трудно в это поверить.

– Надеюсь, благородный Артелот, – проговорила донмата, – вы не обвиняете меня во лжи?

Придворные придвинулись к нему. Как псы, почуявшие запах крови. Кит схватил Лота за плечо, и тот закрыл глаза.

Чтобы узнать правду, они должны выжить при этом дворе, а чтобы выжить – надо подыгрывать.

– Нет, ваше сиятельство, – произнес Лот. – Конечно же нет. Простите меня.

Ничего более не сказав, донмата Мароса вместе со своими дамами выплыла из зала.

Придворные роптали. Лот, сжав зубы, развернулся спиной к строю охраны и шагнул к двери. Кит поспешил за ним.

– Как тебе за такое язык не вырвали, – бормотал он. – Святой, что на тебя нашло, дружище, – ты обвинил принцессу во лжи прямо в ее тронном зале?

– Я такого не перевариваю, Кит. Кощунство. Обман. Открытое презрение к Инису.

– Нельзя было им показывать, что ты попался на подначку. Твой покровитель – рыцарь Верности. Ты хоть изобрази приверженность этой добродетели. – Кит, поймав его за плечо, заставил остановиться. – Послушай меня, Артелот. Мертвые мы для Иниса бесполезны.

У него на лице блестел пот, на горле явственно билась жилка. Лот впервые видел друга таким взволнованным.

– Тебе покровительствует рыцарь Вежливости, Кит, – вздохнул он. – Да поможет она мне скрыть свои мысли.

– Даже с ее помощью это будет непросто.

Кит подошел к окну галереи.

– Я всю жизнь скрывал гнев на отца, – тихо сказал он. – Я научился улыбаться его насмешкам над моими стихами. И когда он звал меня неженкой и молокососом. И когда проклинал судьбу, не давшую ему других наследников, и мою бедную мать, не родившую их. – Кит вздохнул. – Ты мне в этом помогал, Лот. Пока существовал человек, с которым я мог быть самим собой, я находил в себе силы быть с ним другим.

– Знаю, – пробормотал Лот. – И обещаю отныне и впредь только тебе показывать свое настоящее лицо.

– Вот и хорошо. – Кит с улыбкой повернулся к нему. – Верь в лучшее, как всегда верил, и мы до него доживем. Королева Сабран скоро обвенчается. Наше изгнание не будет долгим. – Он хлопнул Лота по плечу. – А сейчас позволь мне раздобыть для нас ужин.

Они разошлись. Лот, только надежно заперев за собой дверь комнаты, взглянул на кусочек пергамента, вложенный ему в ладонь Приессой Йеларигас.

Личное святилище, в три часа. Дверь рядом с библиотечной. Приходи один.

Личное святилище. Теперь, когда дом Веталда отвернулся от Шести Добродетелей, его, верно, оставили пылиться в запустении.

Это могло быть ловушкой. Может, и принц Вилстан получил такую записку, после чего и пропал. Лот потер лоб ладонью. Да пребудет с ним рыцарь Доблести. Он услышит, что хочет ему сказать дама Приесса.

Кит вернулся в одиннадцать с ягненком в винном соусе, куском пряного сыра и оливковым хлебом с чесноком. Друзья устроились поесть на балконе, глядя на мерцающие внизу факелы Карскаро.

– Чего бы я не заплатил отведывателю пищи, – сказал Лот, принимаясь за еду.

– По мне, вкус превосходный, – ответил Кит, набив рот хлебом, с которого капало масло, и утирая губы. – Так вот, надо полагать, что принц Вилстан не загорает на солнышке в Корвугаре. Только полоумный отправится в Корвугар. Там одни могилы да вороны.

– Думаешь, его милость умер?

– Боюсь, что так.

– Надо узнать наверняка. – Оглянувшись на дверь, Лот понизил голос. – Приесса за танцем передала мне записку, назначила встречу этой ночью. Может быть, у нее найдется, что мне сказать.

– Или найдется ножик, который она решила познакомить с твоей спиной, – поднял бровь Кит. – Постой. Ты что, пойдешь?

– Если у тебя нет других идей – придется. И заранее отвечаю на твой вопрос: она велела прийти одному.

Кит хлебнул вина и поморщился:

– Рыцарь Доблести да одолжит тебе свой меч, дружище.

Где-то в горах прозвучал боевой клич виверны. Лота пробрал смертный холод.

– Так вот. – Кит откашлялся. – Обрехт Льевелин. Бывший нареченный нашей змееглавой донматы.

– Да-да. – Лот обвел взглядом плато. – Льевелин представляется мне пристойным выбором. Я слыхал, что он добр и добродетелен. Из него может получиться отличный супруг для Сабран.

– Бесспорно, только придется ей обойтись при венчании без лучшего друга рядом.

Лот кивнул, углубившись в воспоминания. Они с Сабран давно обещали быть дружками друг у друга на свадьбах. А ему придется пропустить венчание – и от этой мысли нож словно еще раз повернули в ране.

Кит, заглянув ему в лицо, театрально вздохнул:

– Нам обоим есть о чем пожалеть. Я торжественно поклялся самому себе, что на свадьбе королевы Сабран приглашу Катри Вити на танец и признаюсь, что это я шесть лет посылал ей стихотворные признания в любви. А теперь и не узнаю, хватило бы у меня отваги?

Продолжая ужин, Лот позволил Киту отвлекать себя от тяжких дум легкой болтовней. Какое счастье, что друг с ним в этом путешествии: без него Лот бы уже сошел с ума.

В полночь дворец затих: искалинцы отходили ко сну. Кит вернулся к себе, взяв с Лота слово, что, возвращаясь со свидания, тот постучит к нему в дверь.

В Карскаро колокол на башне отбивал каждый час. В три Лот встал и вложил в ножны на поясе кинжал. Сняв с подсвечника горевшую красным свечу, он вышел на колоннаду.

Библиотека Исалрико скрывалась в сердце дворца Спасения. Подходя к ее входу, Лот едва не пропустил ответвлявшийся влево коридор. Добравшись по нему до двери, он нашел ключ уже в замке и вступил в темноту дворцового святилища.

Огонек его свечи выхватил из темноты своды потолка. По полу были разбросаны молитвенники и разбитые статуи. Среди обломков лежал портрет королевы Розариан с искромсанным до неузнаваемости лицом. Сразу видно, что Добродетели загнали сюда и заперли на замок.

Под витражным окном в дальней стене стояла женщина. Свеча в ее руках горела обычным пламенем. Приблизившись, на расстояние вытянутой руки, Лот нарушил молчание:

– Дама Приесса?

– Нет, благородный Артелот. – Она откинула капюшон. – Перед тобой принцесса Запада.

Светлый огонек ее свечи озарил лицо. Коричневая кожа, тяжелые темные брови. Орлиный нос. Черные, как бархат, волосы спускались ниже локтей, яркие янтарные глаза светились, как прозрачный топаз. Фамильные глаза дома Веталда.

– Донмата! – вырвалось у Лота.

Она встретила его взгляд.

Единственная наследница короля Сигосо и покойной царицы Сагар. Он только раз видел Маросу Веталду, когда та приезжала в Инис на тысячелетие Аскалона. Тогда она была обручена с Обрехтом Льевелином.

– Не понимаю. – Он сглотнул. – Почему вы переоделись собственной фрейлиной?

– Приесса – единственная, кому я доверяю. Она одолжила мне ливрею, позволяющую неузнанной пройти по дворцу.

– И это вы подобрали нас в Перунте?

– Нет. Там была Приесса. – Лот хотел заговорить, но она приложила к губам обтянутый перчаткой палец. – Слушай внимательно, Артелот. Искалин не просто поклоняется Безымянному. Нами правят драконы. Настоящий властитель Карскаро – Фиридел, и у него повсюду глаза и уши. Вот почему я так встретила вас в тронном зале. Все это было напоказ.

– Но…

– Вы ищете герцога Умеренности. Чекана много месяцев как нет в живых. Я, во имя Добродетелей, послала его с поручением, и… он не вернулся.

– Во имя Добродетелей? – уставился на нее Лот. – Чего же ты ждешь от меня, сиятельная?

– Помощи, благородный Артелот. Я прошу сделать для меня то, чего не сумел сделать Вилстан Чекан.

Лето было на исходе. Ветер дул холодом, дни сокращались. Маргрет показала Эде стайку божьих коровок, устроивших гнездо на полке со свитками в личной библиотеке, и обе поняли, что близится время спускаться вниз по реке.

На следующий день Сабран объявила о переезде двора в Вересковый дворец – старейший из королевских апартаментов Иниса. Выстроенный при Мариан Второй, он раскинулся на окраине Аскалона, а за ним лежали обширные охотничьи угодья Честенского леса. Двор всегда перебирался туда осенью, но в преддверии бракосочетания, для которого готовили дворцовое святилище, переезд состоялся раньше обычного.

Переезд всякий раз переворачивал дворец вверх дном: собрать, сложить, упаковать… Эда с Маргрет и Линорой ехала в одной из множества карет. Их имущество везли следом в сундуках.

Сабран с Льевелином занимали карету с позолоченными колесами. Пока процессия одолевала Путь Беретнета – широкий проезд через столицу, – народ Аскалона махал руками и криками приветствовал свою королеву и будущего принца-консорта.

Вересковый был удобнее Аскалонского дворца. Окна из желтоватого «лесного» стекла, клетчатый узор медовой каменной плитки в коридорах, стены из отменно хранившего тепло черного базальта… Эде здесь нравилось.

На третий день после прибытия она танцевала в освещенном свечами зале приемов: королева велела камеристкам и фрейлинам повеселиться, пока она с дамами опочивальни будет играть в карты.

Музыканты исполняли тихий скрипичный концерт. Эда прихлебывала подогретое вино. Странное дело, она готова была пожалеть, что не осталась с королевой. Королевские покои манили ее книжными полками, камином, вёрджинелом, на котором наигрывала Сабран. Ее музыка с каждым днем становилась все печальнее, смех сменялся молчанием.

Эда оглядела зал. За ней наблюдал Ночной Ястреб, Сейтон Комб.

Эда отвернулась, словно бы не заметив его, однако Комб подошел сам. Словно тень проползла по солнечному пятну.

– Госпожа Дариан… – Под его воротником виднелась подвеска в виде книги хороших манер. – Добрый вечер.

Эда ответила легким реверансом и надела на лицо маску равнодушия. Она могла проглотить свою ненависть, но улыбок Комб от нее не дождется.

– Добрый вечер, ваша милость.

Последовало долгое молчание. Комб изучал ее своими необыкновенными серыми глазами.

– У меня, – заговорил он, – такое чувство, что ты, госпожа Дариан, дурно обо мне думаешь.

– Я слишком редко о вас думаю, чтобы мое мнение сложилось, ваша милость.

У него дернулся уголок губ.

– Хороший удар.

Эда не стала извиняться.

Паж поднес им вина, но Комб жестом отказался.

– Вы не пьете, ваша милость? – вежливо спросила Эда, в то же время представляя, как распинает его на одной из его дыб.

– Никогда. Мои глаза и уши должны быть открыты, чтобы не упустить угрозы короне. Хмельное же их запечатывает. – Комб понизил голос. – Думаешь ли ты обо мне или нет, я хочу заверить, что во мне ты при дворе имеешь друга. Что бы ни нашептывали о тебе другие, я вижу, как дорожит твоим советом ее величество. Как и моими советами.

– Вы очень любезны.

– Это не любезность, а правда. – Он вежливо откланялся. – Прошу прощения.

Комб отошел, раздвигая толпу и оставив Эду теряться в догадках. Он ничего не делал без особой цели. Если заговорил с ней, может быть, нуждается в осведомителе. Может быть, рассчитывает, что она выжмет из Кассара сведения об Эрсире и передаст ему.

Только через мой труп, стервятник!

Обрехт Льевелин занимал одно из кресел на возвышении. Если Сабран скрывалась в своих покоях, то ее нареченный всегда был среди подданных, и его рвение льстило инисцам. Сейчас он беседовал с недавно прибывшими из Зидюра сестрами.

Принцессам-близняшкам, Эрмуне и Бетрис, исполнилось двадцать три года. Они вечно смеялись каким-то секретам, ведомым лишь тем, кто с материнского лона рос вместе.

Принцесса Льети, старшая из сестер и признанная наследница, была полугодом старше Сабран. Она напоминала брата: такая же высокая и яркая, кожа – розы в сливках, и спадающие до бедер густые багряные волосы. Разрезы на рукавах ее платьев открывали подкладку из золотистого шелка, запястье обхватывали шесть парчовых манжет, каждый для своей Добродетели. Инисские фрейлины в подражание ей уже обвязывали рукава лентами.

– Госпожа Дариан?

Обернувшись, Эда низко склонилась в реверансе:

– Ваша милость.

Рядом с ней стояла Алейдин Телдан утт Кантмаркт, вдовствующая герцогиня Зидюра и бабка Трюд. В ее ушах висели рубины величиной с монету.

– Мне весьма любопытно с тобой познакомиться, – мягким, медовым голосом заговорила Алейдин. – По словам посланника ак-Испада, ты – его гордость и радость. Воплощение добродетели.

– Его превосходительство слишком добр.

– И королева Сабран хорошо о тебе отзывалась. Мне приятно видеть, что обращенная может жить здесь в мире. – Ее взгляд устремился к местам на возвышении. – Мы в Ментендоне мыслим свободнее. Надеюсь, наше влияние смягчит принятое в этой стране отношение к сомневающимся и инакомыслящим.

Эда снова пригубила вино.

– Смею ли спросить, как вы познакомились с его превосходительством, ваша милость? – спросила она, сворачивая разговор в не столь опасное русло.

– Мы встречались в Бригстаде много лет назад. Он дружил с моим супругом, покойным князем Зидюра, – ответила вдовствующая герцогиня. – Его превосходительство присутствовал на погребении Яннарта.

– Мои соболезнования.

– Благодарю. Князь был добрым человеком и нежным отцом Оскарду. Трюд пошла в него. – Она нашла глазами внучку, увлеченную беседой с Кассаром, и ее лицо вдруг стянуло печалью. – Прости, госпожа Дариан…

– Посидите со мной, ваша милость. – Эда подвела ее к кушетке. – Дитя, принеси вина благородной даме, – обратилась она к пажу, и тот бросился исполнять ее просьбу.

– Спасибо. – Герцогиня погладила по руке присевшую рядом Эду. – Все хорошо. – Она взяла у пажа чашу с вином. – Так о чем я… Трюд. Трюд – истинная копия Яннарта. И его любовь к книгам и языкам она тоже унаследовала. У него в библиотеке скопилось столько карт и манускриптов, что я после его смерти не знала, что с ними делать. Конечно, немалую их часть он оставил Никлайсу.

Снова это имя…

– То есть доктору Никлайсу Роозу?

– Да. Он был большим другом Яннарту. – Герцогиня помолчала. – И мне. Хотя об этом он мог и не знать.

– Я застала его здесь в мой первый год при дворе. Жаль, что он уехал.

– Не по своей воле. – Вдовая герцогиня склонилась ближе, так что Эда ощутила запах розмарина из ее серебряного с золотом саше. – Я не всякому бы это сказала, госпожа… но посланник ак-Испад – мой старый друг, а он, как видно, доверяет тебе. – Герцогиня раскрыла веер, заслонив им губы. – Никлайс изгнан за то, что не сумел приготовить королеве Сабран эликсир жизни.

Эда постаралась не измениться в лице:

– Ее величество просила его об этом?

– О да. Он прибыл в Инис к ее девятнадцатому дню рождения, вскоре после кончины Яннарта, и предложил ей услуги алхимика.

– В обмен на покровительство, как я понимаю.

– Именно так.

Воду жизни искали многие властительные особы. Игра на страхе смерти должна быть выгодным дельцем, а при дворе давно ходили слухи, что Сабран боится родов. Рооз выбрал юную королеву своей жертвой, ослепив ее учеными познаниями. Шарлатан.