Текст книги "Парни из Манчестера. Пригнись, я танцую"

– Ладно, он вроде не очень острый. – Кэтрин берет перец за хвостик и протягивает ему: – Но кусай аккуратно.

От «не очень острого» кусочка глаза наполняются слезами, но Том решает не терять лицо окончательно и стойко его дожевать. Нет, самый лютый соус для донера был немного хуже, это правда. Но там с ним хотя бы что-то шло!

– Рис, – подсказывает Кэтрин. – Я ведь предупредила.

Том не отвечает: он еще долго не сможет говорить. Рис помогает, но не слишком: рот горит адским пламенем. То, что Кэтрин изо всех сил держит лицо и кусает губы, готовая расхохотаться, не помогает.

Глава 18. Зануда

Завтрак окончен. Том настоял на том, чтобы вымыть посуду, и Кэтрин не очень долго препиралась. Ей на самом деле приятно, что он… такой. После вчерашней ночи еще больше не хочется расставаться. Сегодня воскресенье: если захотят, они могут заняться чем угодно… Или ничем не заниматься вовсе. Это так здорово – просто бездельничать весь день.

Внутри она ощущает непривычную легкость, которой, скорее всего, заразилась от Тома. Сложно представить, как завтра утром Кэтрин будет вынуждена рано встать, надеть халат и превращаться в себя обычную, когда она с каждым шагом может оторваться от земли и взлететь. У нее в жизни не было такой ночи. И точно не было такого парня.

Кэтрин лениво потягивается, бесцельно проходится по квартире, замечая в углах появившиеся пылинки. Не сегодня. Это может подождать до завтра или вообще пару дней – нужно купить себе робот-пылесос. Пусть он гоняет по квартире вместо нее.

– Кейт, – зовет ее Том.

Она поворачивается на голос и замечает, что он держит телефон в руках. И лицо у него почему-то совсем другое. В душу холодком пробирается неприятное подозрение. Что-то не так.

– Ты в порядке?

– Да, но… мне пора.

Вот как все будет. Это она, дурочка, придумала ленивый день за них обоих. Он не обязан поддерживать все ее желания, что совершенно нормально, он ведь взрослый человек. И она тоже. Вчера уже нарушила его планы тем, что затащила к себе в квартиру, и теперь Том просто уйдет. Так бывает у взрослых людей.

Рациональность почему-то не помогает, хотя обычно срабатывает отлично. Кэтрин неприятно. И это скребущее чувство разливается по груди, царапает горло и грозится перерасти во что-то посильнее. Хотя что такого: просто у него свои дела. Нечего драматизировать.

Даже если он больше не вернется, это тоже будет нормально. Они друг другу ничего не обещали. Он всего лишь преследовал ее, уговаривал на свидание, дарил цветы – вот они стоят на журнальном столике, оба букета, – поставил под удар ее карьеру… Хорошо, если одна ночь этого стоила.

– Кейт? – он встревоженно сводит брови.

– Д-да, извини. Конечно.

– Господи, ты чего делаешь такое лицо? – Том за пару шагов оказывается рядом. – Кейт, я просто забыл, что у нас гонка в это воскресенье.

– Какая гонка?

– «Формулы-1», – тут же поясняет он. – Я смотрю ее по телевизору, а сегодня Баку. И она… начинается через двадцать минут. Разница во времени.

Точно, он же говорил о том, что следит за гонками. Вчера, кажется. Кэтрин пропустила это мимо ушей, а теперь…

– Ты можешь посмотреть ее здесь, – вырывается у нее.

– Разве тебе будет интересно? – морщится Том. – Я не хочу тебя беспокоить.

– Меня больше побеспокоит, если ты вот так уйдешь, – признается Кэтрин.

– Там просто машины по кругу ездят, – предупреждает он. – Я буду только рад посмотреть с тобой, но гонка может показаться скучной.

– Нет-нет, если нужно, иди, конечно.

Кэтрин делает пару шагов назад, поднимая руки. Она не станет уговаривать его остаться, и без того выглядит достаточно жалкой. Но Том, наоборот, подходит и обнимает ее.

– Я все еще не хочу уходить, и твое предложение звучит слишком хорошо, – тихо произносит он ей на ухо и целует в шею, продолжая чуть громче: – Но приготовься. Если тебе понравится другая команда, я тебя укушу.

– Хорошо, – кивает она. – Тогда сразу скажи, за кого мы болеем.

– «Феррари». – Том покрепче завязывает халат и ведет ее к дивану. – Красная ливрея.

– Что такое ливрея?

– Краска на машине. Наших ты ни с кем не перепутаешь. Кстати, я там у тебя в холодильнике видел пиво… будешь?

– Мы же смотрим спорт, – задумывается Кэтрин. – Пожалуй, буду.

– А я как раз успею покурить, – улыбается Том.

Ей все еще не нравится, что он курит. Но от такой привычки за пару дней не избавишься, да и на балкон он выбирается не так уж часто: видно, что сдерживается. Кэтрин не хочет быть тем человеком, который стоит между Томом и сигаретами. Не сейчас. Не в этот день, когда все и без того слишком непонятно.

Запах сигарет ее не смущает, наоборот, он почему-то добавляет мужественности в его образ, и, если бы не рак, Кэтрин, наверное, даже не пыталась бы это остановить. Но однажды Тому, очевидно, придется бросить. Просто она не планирует быть этому причиной, пусть дойдет до идеи сам.

Он возвращается, садится рядом и тут же притягивает Кэтрин в свои объятия, оставляя поцелуй на волосах.

– А у тебя есть кабельное? – Том задумчиво щелкает пультом.

– Вроде бы… Какой канал нужен?

К счастью, единственный в Америке канал, где можно посмотреть «Формулу-1», находится в ее бесконечном каталоге. Во время поисков Кэтрин успевает прослушать целую лекцию об истории трансляции гонок в Америке и Европе и о том, что дома, в Британии, Том смотрел все, включая свободные заезды и квалификации, а тут времени не хватает.

Кэтрин не понимает половины терминов, которые он называет. На экране куча парней в шлемах готовятся к заезду, а у нее в голове застревает единственная мысль. И как бы ни было стыдно ее произносить, она все равно вырывается против ее воли.

– Том, – Кэтрин поворачивает голову и натыкается на его внимательный взгляд, – а в каких мы с тобой отношениях?

Он не отвечает целую секунду, и она успевает сто раз пожалеть, что сказала это. Зачем? Всегда ведь умела держать язык за зубами, а с ним не получается.

– Прости, я знаю, слишком рано. Но мы не обсуждали, а это, кажется, важно для меня. Если у тебя нет ответа, это нормально, я просто…

– Ч-ш-ш, Кейт, – перебивает он. – Не знаю, какие бывают, но мы с тобой теперь вместе. Ты и я. Вот сейчас смотрим гонку. Потом придумаем, чем еще заняться. Я хочу ходить с тобой на свидания, отвозить тебя на работу по утрам, вечером – забирать. И планирую, что мы будем проводить свободное время вдвоем. Какие это отношения?

– Звучит как что-то серьезное. Получается, мы встречаемся.

– Значит, это так, – пожимает плечами Том.

Он коротко целует ее и снова поворачивается к экрану. Кэтрин пытается осознать услышанное, но получается плохо.

Выходит, для него все так же серьезно, как и для нее. По коже бегут кусачие мурашки: еще вчера боялась пойти на свидание, а теперь прижимается к Тому, укладывает голову ему на плечо. Своему… парню?

Одна ночь, проведенная вместе, переворачивает все, во что она верила. Ей больше не нужно никакого времени на то, чтобы узнать его и привыкнуть. Единственный, кто ей необходим, – этот человек. Ни с кем до него не было так хорошо.

– Начинается, – произносит он. – Следи за двумя красными болидами: пятый номер – это Феттель, седьмой – Райкконен. Феттель стартует с поула.

На экране показывают машины, готовые к гонке. Они словно чего-то ждут.

– Ага, – с готовностью кивает Кэтрин и поджимает под себя ноги. – А что такое поул?

– Первая позиция. Видишь, они стоят, как на шахматном поле? Кто вчера на квалификации был быстрее, тот начинает впереди.

– А вон те серебристые кто?

– «Мерседес», – объясняет Том. – Синие – «Ред Булл». Оранжевые – «Макларен».

– «Ред Булл» – это же энергетик, – задумчиво морщится Кэтрин.

– И команда «Формулы-1» тоже, – улыбается он.

Машины стартуют, но вместо того, чтобы гоняться друг с другом, просто спокойно едут в том же порядке, в котором стояли. Кэтрин наблюдает за этим с полминуты, а потом не выдерживает:

– Уже началось? Они друг друга не обгоняют.

– Прогревочный круг. Они греют шины, чтобы те лучше работали.

– Том… А это ничего, что я вопросы задаю?

– Наоборот. – Он обнимает ее крепче. – Мне это приятно.

– Тогда скажи еще, что это за розовые машины.

– «Форс Индия», – тут же откликается Том.

– Я все сразу не запомню.

– Еще бы, там еще и по два пилота на каждую команду. Всего двадцать.

– И ты их всех знаешь? – недоверчиво тянет Кэтрин.

– А ты в «Раммштайн» всех знаешь?

– Их шестеро, несложно запомнить.

Машины снова выстраиваются на тех же позициях, и теперь Том чуть напрягается.

– Вот сейчас будет, – обещает он.

По сигналу машины срываются с места, и теперь Кэтрин точно понимает, что гонка началась: они притираются друг к другу, словно пытаясь вытолкнуть противника с дороги, и на экране тут же разворачивается опасная игра.

Красная машина с номером семь – это одна из тех, за кого они болеют, – цепляется боком за другую, розовую, и та врезается в стену. Кэтрин уже не помнит, что это за команда, потому что после слов «Ред Булл» остальное звучало не так интересно. Но вот это было чревато, да?

– Уф, – выдыхает Том, – старт всегда самый опасный. Сейчас радио включат, Кими там по-любому орет.

– А мы услышим, что они говорят? – Кто такой этот Кими?

– Конечно. – Том замолкает и вслушивается: справа экрана и правда показывают, что кто-то говорит. Когда неразборчивый голос затихает, он продолжает: – Нет, Кими спокоен. Значит, это он Окона стукнул.

Кэтрин сложно ориентироваться: на экране постоянно сменяются цифры и буквы, машины идут впритирку друг с другом, и гонка больше похожа на неразбериху. Не хочется именно сейчас засыпать Тома вопросами, чтобы не отвлекать – кажется, этот хаос в «Формуле» считается напряженным моментом.

– Алонсо без колеса остался, – комментирует тот. – Да, там целая гора осколков.

В какой-то момент кажется, что все улаживается, и Том рядом с ней немного расслабляется. Кэтрин тут же начинает заваливать его вопросами.

Удивительно, как спокойно он отвечает. В его голосе нет даже намека на раздражение, хотя это, наверное, отвлекает. Но Том просто и доступно объясняет: и что такое машина безопасности, и почему Кими должен был орать, и что Кими – это тот Райкконен, за которого они болеют, и что значат цифры на экране, и где проверять ход гонки.

Хочется все понять, а в первый раз это практически невозможно. Кэтрин пропускает половину острых моментов, но Том сам подсказывает: вот, это был опасный обгон. А вот гонщик сам дурак, его никто не трогал, а он все равно со стеной поцеловался.

Когда две машины «Ред Булла» въезжают друг в друга, Том почему-то радостно смеется. Кэтрин даже поворачивается, но он коротко целует ее, прежде чем объяснить:

– Ты посмотри, Хорнер бледный сидит. Это их руководитель. Могли добыть неплохие очки для команды, а вместо этого померялись письками и проиграли.

Он уже откровенно хохочет, глядя повтор.

– Подиум разыграют «Феррари» и «Мерседес». У «Ред Булла» все равно не было шансов против наших.

– Ладно, – соглашается Кэтрин. – А это нормально – смеяться, когда машины разбиваются?

– Когда так глупо? – поворачивается Том. – Посмотри гонки три. Ты сама обхохочешься, если «Ред Булл» продолжит воевать друг с другом.

– Как думаешь, сколько гонок должно пройти, прежде чем я хотя бы начну понимать, что происходит на экране?

Он замолкает. Впереди всей колонны летит серебристая машина, а в топе гонщиков лидирует кто-то по имени Боттас. Кажется, это из «Мерседеса». Те, за кого они болеют, идут рядом, позади, разделенные между собой другим серебристым.

Это сложно, но все равно интересно. Из двадцати гонщиков пять сошли с трассы, но гонка уже близится к концу. Интересно, они все останутся? Хочется спросить у Тома, были ли случаи, когда вообще никто не доходил до финала, но он такой напряженный сейчас, несмотря на то что никаких острых моментов на экране нет.

– Два месяца, – вдруг произносит он. – Если будем смотреть вместе, к Гран-при Франции ты будешь точно понимать, что происходит. А к Сингапуру будешь знать все о текущем сезоне, и мы даже предскажем победителя чемпионата.

Кэтрин поворачивается, наталкиваясь на его теплый взгляд. Том задумчиво поджимает губы.

– Если, конечно, захочешь, – добавляет он.

– Пока мне интересно, – обещает она, краем глаза замечая на экране оживление.

Какая-то из машин врезалась в стену.

– Грожан? – оживляется Том. – Что это с ним, там же машина безопа…

На повторе видно, что гонщик просто свернул прямо в заграждение, никого не обгоняя – рядом даже никого не было.

– А, это он сам сделал, – говорит Том одновременно с комментатором и смеется тому, какое получилось эхо.

– Ты мог бы комментировать гонки, – замечает Кэтрин.

– Платят мало, – отвечает тот. – А еще им мой акцент не подходит. Хочешь еще пива? Теперь машина безопасности задержится, ничего интересного пока не ждем.

Они продолжают болтать, и Кэтрин замечает, что прежняя легкость, немного испорченная утренним напряжением, возвращается в их разговор. Том снова солнечно улыбается, ведет себя так, будто это не первое их утро вместе. Будто они встречаются уже очень давно.

Поджав под себя ноги, Кэтрин берет еще одну бутылку пива и забирается Тому под руку. Что происходит между ними? Почему это так быстро, хотя она была уверена, что не способна на такое? Почему при этом кажется, что все встает на свои места, так, как должно было быть изначально, и именно теперь все в ее личной жизни становится правильным?

– Вот, – подбирается он, – наконец-то.

Одна из красных машин – кажется, Феттель – идет на обгон Боттаса, который сейчас лидирует. За какую-то долю секунды внутри вспыхивает азарт: любимая команда Тома сейчас может победить. Все четыре машины, идущие впереди, словно с ума сходят: Кэтрин не успевает отследить хаотичные передвижения, она даже не понимает, кто кого сейчас обгоняет, но в итоге две серебристые остаются впереди, а красные идут позади них.

– Блядство! – в сердцах вскрикивает Том. – Ненавижу Гамильтона.

Кэтрин сжимает его руку, и тот раздосадованно выдыхает.

– Я тебе потом расскажу, как этот гондон обычно себя ведет, – обещает он.

– Хорошо, – соглашается Кэтрин.

Даже она замечает, что серебристые чувствуют себя лучше. Кажется, что сейчас они совсем оторвутся, но тут у идущей впереди машины что-то происходит: колесо справа, кажется, выглядит не так, как обычно.

– Прокол, – удивленно говорит Том. – Он проколол заднюю шину. Это очень обидно.

В очередной раз Кэтрин поворачивается: Том с удивленно поднятыми бровями кивает своим мыслям. Его рот приоткрыт, а губы беззвучно шевелятся. Удивительно, но именно сейчас в его лице появляется особенная красота, тогда, когда он максимально увлечен гонкой и не отрывает взгляда от экрана ни на секунду.

В этот момент Кэтрин обещает себе, что будет смотреть вместе с ним каждый заезд. Нельзя лишать себя удовольствия видеть его таким… Да и сами гонки пока что выглядят интересно. Она и не думала, что будет так забавно и напряженно наблюдать за машинами, катающимися по кругу.

На экране беловолосый щекастый мужчина снимает шлем, и у него настолько потерянное лицо, что у Кэтрин сердце сжимается. Действительно, ему должно быть сейчас очень обидно: так хорошо шел всю гонку и в самом конце проколол шину… Наверное, он даже не заметил чем.

– Том, – зовет она и жмется поближе, – знаю, что мы болеем за «Феррари», но можно мне совсем немного поболеть за Боттаса?

– Договорились, – отвечает он с улыбкой и быстро целует ее в щеку. – Но только потому что сегодня он заслужил.

Кэтрин смеется и обхватывает Тома обеими руками.

Ладно, пусть будет «Формула-1».

Глава 19. Тыковка

Нью-Йорк, май 2018

Слишком рано. Том высаживает Кэтрин на парковке больницы, целует на прощание и рулит обратно на юг. До исповеди еще больше часа, но это ничего. Не хотелось спорить о том, к какому времени стоит выезжать на работу в субботу, а сажать свою девушку в такси – это за гранью.

Ну и ладно. Зато позавтракать можно где-нибудь рядом с церковью, как раз по времени подходит. Том начинает привыкать ко всему: рано вставать, первым делом пить таблетку, потом закидываться еще двумя, чтобы не рвало сразу же после завтрака. Нормальной его жизнь не назовешь: есть почти не хочется, да и еда начинает терять привычный вкус. А еще он устает буквально от всего, что делает.

Вчера пытался снова устроить Кэтрин секс-марафон, но сдулся после второго раза. Она не жаловалась, но самому обидно до тошноты. У него раньше никогда не было постоянной девушки. И вот она появилась, впервые в жизни захотелось кого-то впечатлять – зря он, что ли, учился? А Том не может. Физически не получается.

Ничего, это он тоже переборет. В конце концов, мотивация есть. Теперь она у него на все есть: на то, чтобы сваливать из офиса вовремя, находить в себе силы на свидания и секс. Даже на то, чтобы выжить. Если бы не Кэтрин, он ревел бы каждый вечер, наверное. А тут ничего, держится: она запретила думать о смерти.

Напротив ворот церкви Том замечает небольшое кафе и заруливает туда: по времени пора завтракать. Аппетит так и не появляется, но это уже не очень важно: если не поест, может словить бледного. Значит, нужно выбрать такое блюдо, которое Кэтрин могла бы назвать правильным питанием.

В кафе тихо и пустынно в такое время: кажется, они только открылись. Занят один столик: там сидит девушка с грустными глазами, которую Том видел в церкви две недели назад. Он кивает ей, как старой знакомой, и садится за столик неподалеку, у окна. Заказывает себе сэндвич с курицей и стакан сока. Чай здесь не подают, как и нигде в Нью-Йорке.

Отвезти бы Кэтрин домой, угостить острым донером, показать самые красивые улицы Манчестера. И вернуться с годовым запасом нормального чая, просто показав таможне свой британский паспорт.

Из окна видно заросшие плющом ворота, в которые Том войдет примерно через час. Улица так же пуста, как и кафе, и поэтому машина, подъезжающая к парковке у церкви, – единственное движение, которое происходит за те десять минут, что Том пялится в окно.

Зак, это его «Кадиллак», можно узнать сразу. Интересно, зачем он так рано приехал?

Невысокая женщина, мать Зака, выходит из машины вслед за сыном. Между ними завязывается какой-то спор, но слов не разобрать. Том смотрит на них как в телевизор, потягивая сок и дожидаясь свой сэндвич.

– Ма, оставь меня в покое, – доносится раздраженный голос, когда Зак уже откровенно повышает тон.

Наверное, им так нравится? Второй раз Том наблюдает одно и то же. И священник говорил, что Зак – сложный случай. Интересно, сколько продолжаются их издевательства друг над другом? Очевидно, что ему не нравится ходить в церковь, он зол на Бога, и субботние исповеди этому не помогут.

Тома замечают. Зак бросает руку матери и резко разворачивается к окнам кафе. Приходится и ему кивнуть, хотя больше всего хотелось посидеть в тишине и одиночестве. Мысленно подготовиться.

– Привет. – Зак распахивает дверь кафе и хромает в его сторону. – Думал, ты у нас залетный.

– Вполне возможно, – кивает Том. – Привет.

– Бекки? – поворачивается тот к девушке. – Так, я тут не разорвусь. Как тебя… Том, да? Поднимай свой Манчестер, сядем вместе.

– Зачем? – оглядывается Том в сторону Бекки. Та едва заметно морщится.

– Зак, ты голоден? – подает она голос, который оказывается тонким и слабым. – Просто сядь и поешь.

– Не парься. – Тот проходит и тяжело опускается на стул перед ней. – Том из наших.

– Кто такие ваши?

– Пересаживайся давай.

Зак напускает на себя столько таинственности, что Тому действительно становится любопытно.

– Мисс?.. – уточняет он, обращаясь к Бекки.

– Я не против, – безразлично отвечает она.

Том поднимается со своим стаканом сока и подходит к их столу. Зак двигается, освобождая ему место.

– Кто это – ваши? – повторяет вопрос Том.

– Больные, – пожимает плечами Зак. – У меня диабет. У тебя рак. Здоровые люди по субботам в церковь не ходят. Особенно в нашем возрасте.

– Это не так, – поджимает губы Бекки. – Иногда я вижу и других людей. Правда, в основном все действительно приходят в воскресенье.

– А вы почему нет? – поворачивается к ней Том.

– Не люблю, когда людей много, – говорит она. – Они… смотрят на меня.

Только теперь Том замечает, что ее кожа расцвечена пятнами. На шее, на лице – одни белые, как шрамы, другие темно-синие или фиолетовые. Да, есть на что пялиться.

– Том Гибсон, – решает представиться он. – Крупноклеточный рак легких.

– Ребекка, но все зовут меня Беккой, – кивает она. – Склеродермия.

Зак отвлекается, чтобы заказать себе такой же сэндвич, как у Тома, и стакан воды.

– Мы с Бекки знакомы с детства, – добавляет он. – Но тогда из нас двоих только я бегал со шприцами.

– Ты все еще один в этом, – слабо улыбается она. – Я больше по больницам лежу.

– Прости, может, нельзя об этом спрашивать, – вмешивается Том, – но что такое склеродермия?

– Аутоиммунное заболевание, – объясняет Бекка. – Мой организм атакует сам себя, соединительная ткань становится плотнее. Пятна из-за этого.

– Понял. – На самом деле Том ничего не понял.

Нужно будет позже спросить у Кэтрин, что это такое, она же должна знать после стольких лет обучения. Может, сумеет объяснить нормально.

– Кстати, как ты в последнее время? – спрашивает Зак у Бекки. – Хуже не стало?

– Есть больно. – Она с тоской смотрит на свою тарелку с кашей. – А так – все неплохо.

– Это не лечится? – набирается наглости Том.

– Нет, – качает головой она. – Только задерживается. Пока живу, а потом какой-то из органов откажет. Не знаю, какой первым.

– Интрига, – улыбается Зак. – У меня ее нет. Одна нога ушла, ждем, когда соберется вторая.

– Это уже точно? – удивляется Том.

– Нет, шансы на самом деле не очень большие, – отвечает тот. – Но я везучий сукин сын, и Господь меня, как видишь, обожает.

– Перестань, – тихо просит Бекка.

– Прости, – тут же отзывается Зак.

Наверное, они втроем выглядят странно. Субботняя паства англиканской церкви в Нью-Йорке состоит из десятка пожилых людей и троих молодых, которые, скорее всего, умрут даже раньше. Зак с аппетитом накидывается на сэндвич, пока Бекка так же тоскливо ковыряет кашу в своей тарелке. Том все еще не чувствует голода, но медленно жует безвкусную курицу, помня о том, что ловить бледного сегодня не входит в его планы. Тем более что после исповеди ему нужно в офис, а вечером – забрать Кэтрин с работы.

– Отец Ричардс выполз на солнышко, – замечает Зак, – как ящерка.

Том поднимает голову: в окно действительно видно того самого священника, который сейчас стоит в воротах и наблюдает за ними. Теперь понятно, почему Зак его так назвал: угловатая голова и тщедушное телосложение отца Ричардса делает того похожим на рептилию.

– Он смотрит на нас, – говорит Бекка, которая тоже обернулась.

– Еще бы, – добавляет Зак, – он так хотел, чтобы паства поддерживала друг друга вместо него. Сейчас стоит и кончает от счастья.

– Зак! – обрывает его Бекка.

– Прости, – привычно повторяет тот.

На часах почти одиннадцать. Пора двигаться: можно заходить на исповедь, а потом гнать в офис. Гэри просил приехать к полудню, так что на мессу Том собирается попасть уже в следующую субботу.

Он быстро дожевывает сэндвич, оставляет на столе деньги и поднимается.

– Пора, – коротко бросает он и кивает сразу обоим, и Заку, и Бекке.

Они не так уж плохи, эти двое. В другой жизни могли бы даже не встретиться ни разу, а в этой… Есть в их недолгой беседе что-то успокаивающее. Как будто он не один в своем аду, есть и другие. Те, кто ждет неотвратимой участи, но все еще борется, не складывая руки. Зак ходит со шприцом и колется по часам. Бекка с трудом, но пытается есть.

Том тоже борется со своей судьбой. Если подумать, ему проще: таблетка раз в день, проблевался, если не повезло чуть больше – еще и просрался. Не худший исход.

– Рад видеть вас снова, – кивает ему священник, но останавливает взгляд на лице Тома: – Сын мой… у вас кровь из носа.

Что?! Том поднимает руку и проводит пальцами над верхней губой. И правда что-то влажное. Приходится достать платок, вытереть лицо и сделать вид, будто так и нужно.

– Спасибо, отец, – улыбается он. – Я к вам на исповедь. Можно?

Что ж, кровь из носа, значит. Добро пожаловать на вечеринку.

* * *

Кэтрин дожидается его на парковке больницы. Том проклинает себя за то, что задержался с братьями: ей пришлось сидеть на работе лишний час. Правда, теперь у них впереди есть целый совместный вечер, и никто им не помешает. И завтра тоже выходной…

Можно куда-нибудь уехать. Том думает об этом всю неделю, но никак не выберет подходящее место.

– Как дела? – Кэтрин не дожидается, пока он откроет ей дверь. – Придумали что-нибудь?

– Кажется, нащупали решение, – отвечает Том и тянется за поцелуем. – Как у тебя настроение?

– Я сделала все, – обводит она руками круг в воздухе, – вообще все. В понедельник зайду в отделение, а у меня ни одной зависшей задачи.

– Горжусь, – говорит он.

Ее настроение заразительно: теперь ему тоже кажется, что он отлично поработал и может быть доволен собой. Хотя у Кэтрин есть полное право злиться из-за его опоздания… Но она искренне улыбается, как будто ждала его с радостью.

– Значит, все воскресенье ты моя? – спрашивает Том.

– Воскресенье? – прищуривается Кэтрин. – А сейчас ты куда собрался?

– В этом и вопрос. – «Индиго» неторопливо выползает с парковки. – Если ты свободна, мы можем сегодня куда-нибудь уехать.

– Например?

– Не знаю, ткни пальцем в любой город на восточном побережье, и мы рванем туда. Только заедем домой, мне нужно таблетки захватить.

– Заманчивое предложение, – задумывается Кэтрин. – Но не для сегодняшнего дня. У меня были другие планы.

– Хорошо, – соглашается Том. – Только скажи, включают ли эти планы меня.

– Ты – их главный участник, – обещает она. – Я хочу кое о чем тебя попросить.

Они тормозят на светофоре, и Том, переключив передачу на нейтральную, поворачивается к Кэтрин. В ее глазах пляшут те самые огоньки, которыми она зацепила с первой встречи.

– Что угодно, – произносит он, не в силах оторваться от этого танца.

– Ты ни разу не приглашал меня в свою квартиру. А я очень хочу на нее посмотреть.

– И все?

– Да, – смеется Кэтрин. – Ты говорил, там телевизор во всю стену.

– Соскучилась по «Анатомии страсти»? – уточняет он.

– Томас Кристофер Гибсон, – она легонько проводит пальцем по его носу, – ты не хочешь смотреть со мной медицинские сериалы. Просто поверь.

– А мне нравится, когда ты зануда, – пожимает плечами он. – У тебя появляется такой учительский тон.

– Я не зануда, – закатывает глаза Кэтрин. – Там просто много неточностей.

– Конечно, – жмет на газ Том. – Ладно, едем ко мне. Только у меня не так чисто, как у тебя, так что не падай в обморок. И еды нет.

Хотя основной бардак вроде недавно убирал, как раз перед футбольными посиделками. Правда, на неделе он дома почти не жил, несколько раз оставался на ночь у Кэтрин. Стоит хотя бы стирку запустить, а то чистые футболки заканчиваются.

– Я и не ожидаю от квартиры холостяка ничего выдающегося.

– Звучит обидно. Я справляюсь с этим лучше, чем многие. Хотя… – задумывается он. – Нет, точно не лучше, чем братья.

– Кстати, что за решение вы придумали? По поводу проблем с браком на заводе, да?

– Там Джек гениальную штуку выдал. Говорит, можно решить вопрос с экономической точки зрения, и даже не придется искать для завода новую страну.

– Расскажешь?

– Неужели тебе правда интересно? – удивляется Том, поворачивая к мосту. – Это же просто завод.

– Не знаю, ваши истории – это как сериал смотреть, что-то вроде «Офиса». Я всю жизнь занималась только медициной, так что твои рассказы про завод и бортовой компьютер – глоток свежего воздуха.

– Медициной, – эхом повторяет он.

Сказать ей сейчас? Наверное, стоит: она хотя бы точно определит, это побочка от его таблеток или какая-то новая дрянь. Или сначала доехать домой? Вдруг она распереживается, а они в дороге… Ой, да к черту.

– Кейт, у меня сегодня кровь из носа пошла, – выпаливает он. – Это очень страшно?

– Когда? – встревоженно спрашивает Кэтрин.

– Около одиннадцати, – вспоминает Том. – После завтрака.

– Скорее всего, побочный эффект от терапии, – задумчиво произносит она. – Один раз?

– Два. Второй был где-то в четыре… Слава богу, у нас был перерыв, так что никто не заметил.

– Тебя это беспокоит? Уверена, твои братья в курсе, что лечение от рака – непростой процесс.

– Так-то оно так… – Том сворачивает на парковку у своего дома. – Вот только они не в курсе, что у меня рак.

Кэтрин замолкает. Наверное, для нее это прозвучало странно, но для него уже становится нормальным. Удобный момент, чтобы им сказать, никак не появлялся, а потом все так сложилось, что никому особо и не нужно знать.

Он все еще может работать. Побочки этому не мешают, особенно после того, как Кэтрин помогла. Голова вроде не подводит, хоть на форумах и пугали, будто во время лечения становишься тупее и все постоянно как в тумане. Так что Тому незачем рассказывать остальным о своей болезни. Он пока справляется, а братья могут сделать только хуже.

Леон точно вмешается. Будет таскать его по другим клиникам, искать лучшую, соберет вокруг Тома какой-нибудь совет из светил медицины, они передерутся между собой, а толку, скорее всего, не будет. Лучше самому: доктор Райт – неплохой врач. По крайней мере, она выглядит как человек, который понимает, что делает. А еще она целая заведующая отделением! И Кэтрин ей восхищается, это видно.

Том паркуется на своем месте и глушит «Индиго». Он собирается было открыть дверь, но Кэтрин его останавливает.

– Что значит они не в курсе?

– Я им не сказал, – поворачивает Том голову. – Не получилось.

В глазах у Кэтрин мечется паника, смешанная с непониманием. Черт, нужно ей как-то объяснить.

– Если скажу, все изменится, – пытается он, – и в офисе, и в их отношении ко мне. Не хочу. Я ведь могу работать, ничего пока не мешает. Так что я решил не говорить.

– Это неправильно, – спорит она. – Том, это сложная болезнь, с ней необходимо бороться, ты не сможешь делать это в одиночку. Тебе нужны твои близкие.

– У меня есть ты, – отвечает он с улыбкой, берет ее за руку и целует.

– Этого недостаточно.

– У меня есть церковь, – добавляет Том. – Там классные ребята, кстати. У одного диабет, а у девчонки – склеродермия. И они все отлично понимают.

Это жуткое вранье: он не собирается вываливать на Зака и Бекку свои проблемы, они же едва знакомы. Но других аргументов у него не находится.

– Том…

– Кейт, не надо, – предупреждает он. – Давай договоримся на берегу: в моих отношениях с братьями я принимаю решения сам.

Она недовольно сдвигает брови, но Том не собирается сдаваться. Кэтрин не представляет, что у них за отношения. Не знает всего.

– Ты можешь говорить мне, что есть и пить, во сколько ложиться спать, чтобы мое здоровье было лучше, – продолжает он. – Я буду слушаться беспрекословно, обещаю. Уже слушаюсь. Мы можем спорить о том, что посмотреть вечером. Какую музыку ставить в машине. Болеть за Боттаса или нет. Но мы не будем спорить о том, что я сообщаю или не сообщаю братьям. Договорились?