Текст книги "Парни из Манчестера. Пригнись, я танцую"

Глава 15. Тыковка

Том нажимает кнопку смыва и в третий раз за день идет в душ. Кэтрин предупреждала: могут быть побочные эффекты. Когда в пятницу его вырвало прямо перед выходом из дома, он подумал, что это они. В принципе, проблеваться пару раз за день не так страшно. Сегодня к вечеринке присоединилась диарея, и вот это уже пугает куда больше.

Он даже пропустил исповедь, все боялся, что прихватит в церкви. Пообещал себе к следующей субботе разобраться – неделю назад из реанимации сбежал, чтобы к Богу наведаться, а сегодня поноса испугался. Хотя, если подумать, словить бледного на скамейке куда благороднее, чем обосраться.

Такой теперь будет его жизнь? Выпил таблетку – вырвало. Поел – несешься в туалет как сумасшедший. Том подозревает, что это далеко не полный список вещей, которые испортят ему жизнь. В понедельник нужно будет позвонить в больницу, пусть скажут, что с этим можно сделать. А то он уже нафантазировал себе прекрасную жизнь, где лечится от рака крохотными таблетками по утрам, не теряет работоспособности и вообще живет как прежде.

Теплый душ обычно расслабляет, но третий раз за день – это перебор. Даже вылезать лень, хоть и пора: он обещал себе, что успеет поработать. Кэтрин ждет к восьми, на часах четыре, и главное – не закопаться в процесс и не пропустить это время. У него ведь все готово: костюм висит, рубашка выглажена, даже галстук Джек уже завязал. Ресторан и тот забронирован. Нужно еще за цветами заехать – у него как раз есть магазин по дороге.

С трудом выбравшись из душа – господи, сделай так, чтобы это был последний раз за сегодня, – Том добирается до своего стола и снова садится за схемы, которые они неделю назад чертили на коробках от пиццы. Он обещал Леону дать что-нибудь к середине мая, а сейчас уже последние дни апреля.

Сверху коробки большими буквами выведен вопрос: «Электроника?» Они еще ни разу не залезали в электронику машины, возможно, не зря. Или наоборот – что, если тайна спрятана именно здесь? У экономкласса всегда с этим беда: развитие индустрии идет стремительно, но срок жизни продукта настолько долгий, что предустановленная электроника устаревает примерно через полчаса после того, как машина сходит с конвейера.

Вот сюда, получается, и стоит посмотреть. Если производитель в качестве апгрейда сможет недорого обновлять этот блок… Ему будет невыгодно продавать новые машины. Черт.

Том отбрасывает эту идею, но полностью она не выветривается: сидит в голове, зудит, требует внимания. Он что-то упускает, но что именно, пока не может понять. А если не производитель? Если мы положим огромный толстый хер на все автомобильные концерны мира и сами сделаем апгрейд доступным для потребителя?

Невольно вскочив, Том начинает наворачивать круг по квартире. Это может быть клиентским продуктом и той самой мечтой. У огромного количества машин, которые прямо сейчас колесят по Америке, либо нет нормального электронного управления, либо оно уже устарело.

Сеть дистрибьюции может быть той же, но с установкой придется повозиться. Сертифицировать автомастерские? Том тут же вспоминает надпись «Прада» на галстуке. Да, обучать механиков, выдавать им сертификат с логотипом и превращать в главных сторонников компании. Им же лучше – новое направление деятельности, дополнительный доход, шикарный вариант. И бумажка в рамочке, конечно.

Это великолепная идея! Раскидать блютус-датчики, свести все воедино – и готово.

Внешний бортовой компьютер.

Таймер на телефоне оглушительно звенит, вырывая Тома из потока собственных мыслей. Семь. Когда успело наступить семь часов? Он поворачивается к окну: солнце начинает неторопливо катиться к горизонту, который находится где-то за Манхэттеном, в районе Нью-Джерси. Пора собираться.

Костюм – это жутко неудобно. Пока застегивает рубашку, Том успевает сто раз пожалеть, что не пригласил Кэтрин в кино. Можно было бы не заморачиваться и пойти просто в чистом, а тут… Он аккуратно натягивает галстук через голову – получается не развязать – и даже поливает волосы специальным спреем, чтобы после расчесать, не превратившись в Безумного Шляпника из «Алисы».

Уложенные назад и блестящие, его волосы меньше похожи на воронье гнездо и больше – на что-то вроде прически. Так не стыдно и появиться рядом с Кэтрин. Впервые за много лет Том чувствует себя каким-то… симпатичным, что ли. Перед выходом вспоминает слова Джека, расстегивает нижнюю пуговицу пиджака и проверяет баланс счета. Осталось почти три косаря, хорошо бы, чтобы этого хватило на свидание. На следующей неделе придет очередное поступление, и ему снова будет на что жить.

Том хватает сумку, закидывает туда телефон – бумажник уже там – и задумчиво останавливает взгляд на банке с таблетками. Нужно взять с собой. Мало ли где закончится день, он еще не видел всего спектра своих побочек и опасается, что опоздавшие могут подскочить на вечеринку уже сегодня. Вдруг ему придется уехать в больницу?

С другой стороны, таскать с собой двенадцать косарей… Ой, к черту, он обещал Кэтрин, что не умрет, а для этого нужны таблетки. Том кидает банку в сумку и выходит из квартиры.

Наверное, он немного не так должен себя чувствовать. Рыдать, рвать волосы на заднице, запивать горе или закуривать его чем повеселее, но ничего из этого не хочется. Наоборот: в душе поселилась странная надежда на эти маленькие таблетки. Может, она глупая и бессмысленная, но Кэтрин ведь сказала, что они будут бороться. А это совсем разные вещи – страдать и бороться. В одном случае ты тратишь время на то, чтобы жалеть себя, а во втором ты вроде как сильный и бесстрашный. Как Гэри и завод. Только у Тома – рак. И тут, конечно, на китайцев все не повесишь.

– Привет, малышка, – машинально здоровается он с «Индиго», прыгая за руль. Та чутко отвечает на поворот ключа в зажигании, урчит, готовая кататься по привычным дорогам Нью-Йорка.

В цветочном взгляд быстро пробегает по уже собранным букетам, но ему ничего не нравится: Кэтрин такое не подходит. Том напрягает память, пытаясь вспомнить, что каждый из них может значить в Корее, но глаза уже сами цепляются за тюльпаны, большой охапкой стоящие в пластиковом ведерке.

У них точно было какое-то хорошее значение, вспоминает Том: среди сотни странных названий он увидел слово «тюльпаны» и еще подумал, мол, наконец знакомое название. А что-то типа «гидрангея» вообще звучало как болезнь. Интересно, Кэтрин сама-то в курсе языка цветов своей культуры?

– Добрый день, – громко произносит он, и из соседней двери появляется высокая женщина. – Мне нужен букет тюльпанов.

Что же там было? Что-то о любви, это точно.

Женщина спокойно задает пару вопросов, отсчитывает тридцать штук, перемежает с другими зелеными побегами и ловко оборачивает их в светло-коричневую бумагу, перехватывая лентой.

Том все это время копается в телефоне, пытаясь вспомнить, что там было в языке цветов. Вот та статья: тюльпаны. Непреодолимая любовь. Он улыбается сам себе: очень похоже на них, особенно если учесть, что все с первой их встречи было против этого свидания.

Когда Том с цветами, спрятанными в багажнике, тормозит у дома, где живет Кэтрин, часы показывают без десяти восемь. В голову пролезает ужасная мысль: а вдруг она не выйдет? Согласилась, чтобы он отстал, да и все. А он, как дебил, с тюльпанами приехал.

Нет, она не могла. Кэтрин не производит впечатление девушки, которая не выполняет обещания. И, кстати, сидеть в машине – это неприлично. Том выбирается на улицу, поправляет уже помявшиеся новые брюки и пальцами проверяет, не съехал ли галстук.

Минуты тянутся так долго, что он не выдерживает стоять на месте и начинает отмерять тротуар шагами. Если Кэтрин опоздает, он вполне может сойти с ума. И зачем только рано приехал? Плитка под ногами намекает, что нижняя часть улицы, которая начинается сразу за Уильямсбергским мостом, раза в полтора дороже верхней – та больше похожа на Йонкерс, чем на Нью-Йорк.

– Том?

Он поднимает голову и от неожиданности застывает на месте: сегодня Кэтрин неотразима. Ее темно-красное длинное платье облегает тонкую талию и бедра, заставляя фантазию работать даже сильнее, чем стоило бы. А волосы, а глаза, а чувственные губы! Том сглатывает комок в горле: как же хорошо, что он сам в костюме. Рядом с такой девушкой выглядеть обсосом – преступление.

– Привет. – Он делает шаг вперед и, повинуясь странному чувству внутри, касается губами ее руки. – Ты по-королевски прекрасна.

– Спасибо, – в ее голосе слышно удивление.

Вот для чего «Прада» шьет все эти неудобные костюмы! Чтобы рядом с фантастической девушкой чувствовать себя не гопником из Манчестера, а кем-то приличным. Джентльменом, наверное.

– Не думала, что ты такой модник. – Только теперь он замечает, что ее глаза сияют радостью.

В душе как будто у самого тюльпаны распускаются: она вышла и даже готовилась к их свиданию.

– Я не всегда такой, – предупреждает Том.

– И когда именно?

– Когда самая красивая девушка Уильямсберга соглашается пойти со мной на свидание.

– Ты не оставил ей выбора.

– В этом и был план, – довольно щурится Том, не переставая улыбаться, – и он сработал.

Он подводит Кэтрин к «Индиго», открывает дверь, но на секунду задерживается.

– Хочешь повести? – предлагает он.

– Ну уж нет, – округляет глаза Кэтрин. – Мне кажется, это очень дорогая машина, и я не настолько хороший водитель. Почему ты предлагаешь?

– Боюсь, что я не могу оторвать от тебя взгляд.

– Придется, – она закусывает губу, а в глазах пляшут веселые огоньки, – иначе мы куда-нибудь врежемся.

– Этого она мне точно не простит.

Том помогает Кэтрин сесть в машину, а сам обходит вокруг и опускается на свое сиденье.

– Кто – она? – переспрашивает Кэтрин.

– «Индиго». – Том заводится и плавно двигается с места. – Моя машина называется «Индиго», и это точно она.

– С чего ты взял?

– Не знаю, просто почувствовал. Кстати, ты ей нравишься, и это здорово.

– Так странно, – смеется Кэтрин, – откуда ты знаешь, что я ей нравлюсь?

– Ну, она едет. У «Индиго» на самом деле сложный характер, – объясняет Том. – Если ей кто-то не нравится – например, мой братишка Джек, – она предпочитает сначала возмущаться, а потом глохнуть. И не потому что в ней что-то сломано, под капот можно даже не заглядывать. Просто из принципа.

– Говоришь, словно это человек.

– «Индиго»? О нет, она куда хуже. У каждой машины есть свой характер, а эта особенно упрямая. Если «Индиго» решила, что мне не нужно на работу, она начнет кряхтеть, пыхтеть и по-всякому высказывать недовольство.

Будто в ответ на его слова из-под капота раздается тихий писк.

– Слышала? – спрашивает Том. – Я ее проверял две недели назад, там все идеально. И вот теперь мы пищим.

– Я ни разу не видела таких машин в Нью-Йорке, – замечает Кэтрин.

– И не увидишь, – заверяет ее он, – их всего сорок четыре, и только одна из них в Штатах. Вот эта паршивка.

Он успокаивающе поглаживает руль большим пальцем.

– Серьезно? А что это за бренд?

– «Йоссе Кар», была такая шведская компания. Они хотели делать по двести машин в год, но выпустили сорок четыре и обанкротились. Но «Индиго» просто великолепна, она ультралегкая и при этом довольно мощная для девяносто седьмого. За шесть с половиной секунд разгоняется до шестидесяти миль в час[9]9
  97 км/ч.


[Закрыть].

– Ты и правда фанат машин, – мелодично смеется Кэтрин. – Даже цифры называешь с любовью.

– Между прочим, – Том поднимает указательный палец вверх, – не так много спорткаров делали для людей, а не для понтов. Вот «Индиго» – одна из них.

– Получается, если в ней что-то сломается, ты не найдешь запчасти? – спрашивает она с интересом. – Мне так брат объяснял, но не помню, про какую машину.

– Это не проблема, – пожимает плечами он. – Тут только снаружи «Йоссе Кар», а под капотом – «Вольво». Все, что нужно заменить, находится довольно быстро. Хотя свою я взял в отличном состоянии, тут уже многое поправлено.

Он паркуется у ресторана и впервые за всю поездку снова позволяет себе посмотреть на Кэтрин. Боялся, что и правда не сможет оторваться.

Никогда бы не подумал, что поведет такую девушку на свидание. С этой красотой ей бы в фильмах сниматься, а не с ним кататься по Уильямсбергу. Все в ней идеально: нос с небольшой горбинкой, острые скулы, темные бездонные глаза и губы, которые сейчас так хочется поцеловать.

– Нам сюда? – Кэтрин сама заправляет непослушную прядь себе за ухо.

– Да, – кивает Том. – Ты такая красивая.

– Спасибо, – снова улыбается она.

Приходится собрать волю в кулак, чтобы не протянуть руку к ее щеке – она сейчас кажется ненастоящей. Том выбирается из машины, открывает ей дверь, и, когда Кэтрин цепляется за предложенный локоть, его сердце пропускает удар.

Их провожают к заранее забронированному столику, подают меню, но глаза отказываются хоть на секунду выпускать из вида лицо Кэтрин. Том чувствует себя подростком, к которому в гости пришла топ-модель из телевизора. Он и не верит своему счастью, и не ощущает реальности происходящего, при этом внутри бурлит столько восторга, что вот-вот начнет выплескиваться наружу.

– Ты не планируешь есть? – вырывает его из мыслей Кэтрин.

Том, смутившись, опускает взгляд в меню. В нем ни черта непонятно, и это верный признак престижного ресторана.

– Ты умеешь выбирать еду в таких местах? – спрашивает он.

– Если честно… – Она делает паузу. – Нет.

Гриб. Лангустин. Желудок. Кто бы ни придумывал эти названия, фантазией он не отличается. Возможно, его даже зовут Джон Джонсон. Младший.

– Попросим официанта что-нибудь посоветовать? – предлагает вариант Кэтрин.

Подняв голову, он сталкивается с ее мягким смеющимся взглядом и невольно улыбается в ответ.

– Видишь ли, – морщит нос Том, – я не уверен, что буду знать, как едят то, что принесут.

– Понимаю, – кивает она, – я тоже всегда опасаюсь. Редко бываю в таких местах.

Кэтрин оглядывается на темный интерьер со странными люстрами и дурацкими картинами на стенах и вздыхает.

– Никогда не бывала, – добавляет она.

– Тогда мы можем есть неправильно. Оба. Раз мы не так уж хороши в этикете, черт с ним.

– А они, – Кэтрин показывает глазами на вышколенных официантов неподалеку, – не будут нас осуждать?

– Пусть только попробуют. – Том угрожающе прищуривается и подается вперед: – Один неверный взгляд в твою сторону, и я…

– Что ты сделаешь? – наклоняется она ему навстречу.

Хороший вопрос. Ножом их не пырнешь – нож остался дома, да и они не в Манчестере.

– Лишу чаевых, – выкручивается Том. – С выговором и занесением в книгу жалоб.

Кэтрин прикусывает губу и смеется в ответ, расслабляясь. Когда к ним подходит молодой официант с широкими, как у атлета, плечами, она просит его рекомендации. Тот предлагает попробовать дегустационный сет из двенадцати блюд.

– Это ведь очень много, – округляет глаза она.

– В сет не входят полные версии, – успокаивает официант, – это небольшие порции, так можно попробовать несколько различных блюд сразу.

– Звучит прекрасно. – Том подмигивает Кэтрин: – Попробуешь?

– Хорошо. И, наверное, бокал вина… – Она с опаской косится на Тома, а он кивает в ответ. – Белого.

Доктор Ким наконец уступает место девушке, которую он еще в клинике углядел где-то в глубине карих глаз. Кэтрин. Его чудесной и хрупкой Кейт. Она общается с официантом, бросает на Тома смущенные взгляды и очаровательно улыбается.

– Для вас? – поворачивается к нему официант.

– Сет не нужно. – Одним-то блюдом блевать неприятно, а дюжиной, наверное, вообще пытка. – Есть что-нибудь простое? И желательно не слишком тяжелое для желудка.

– Стейк из кольраби, – предлагает тот.

– Пусть будет. А чай у вас есть?

– Из безалкогольных напитков мы подаем сок.

Том выбирает яблочный и, когда официант уходит, снова поворачивается к Кэтрин:

– Как у них это получается, интересно?

– Что именно?

– Стейк из колибри, – Том отмеряет две фаланги пальца, – они же крошечные.

Пару секунд Кэтрин просто смотрит на него внимательно, но тут же заходится тихим мелодичным смехом:

– Кольраби, Том. Это такая капуста.

– Правда? А я и думаю, там птичка с мизинец, а они ее на сковородку! Еще прикидываю, притащил тебя в серьезное заведение. Настолько, что они пол-унции мяса приносят, перьями обложат, и сиди, гурман, довольный.

Кэтрин не перестает смеяться, окончательно расслабляя плечи. Если для этого нужно быть идиотом, Том готов хоть на голове стоять.

– Кстати, чай, – успокаивается она. – Англичане правда постоянно пьют чай? Видела в сериалах.

– Кто как, – пожимает он плечами. – Я, например, не очень много, а вот братишка мой, Гэри, на нем живет. А другой брат, Джек, предал нас ради кофе.

– Не очень много – это сколько?

– Чашки две-три в день. И я люблю, когда молоко подогрето.

– Действительно немного, – она приподнимает уголки бровей и понимающе кивает, – прожиточный минимум.

– Ты прикалываешься надо мной, – доходит до Тома. – Стебешься, значит.

– Есть чуть-чуть. – Кэтрин опускает взгляд и прикусывает губу. – Но в ответ ты можешь задать любой вопрос о корейцах.

– Так-так-так. – Он напрягает память. – Вы правда хороши в математике?

– Серьезно? – переспрашивает она. – Из всех стереотипов ты выбрал именно этот?

– У меня работал парень по фамилии Ли, – поясняет Том. – Он был прямо хорош. Правда, потом ушел в компанию «Форд».

– Нет, не все мы с рождения решаем логарифмы.

– Ну вот, – он притворяется разочарованным, – а я даже думал попросить тебя помочь разобраться с парой уравнений.

– Если только школьной программы.

– Эти чуть посложнее, – обещает он. – Твоя очередь задавать вопросы.

– Почему ты уехал из Манчестера?

Это застает Тома врасплох. Правды на первом свидании не расскажешь, да и вообще им не стоит говорить о криминальном прошлом. Если люди разнесут по городу, будет скандал.

– Мы с братьями давно хотели свое дело, – уклончиво мямлит он, – а дома это был бы дохлый номер. Тут рынок побольше, да и посвободнее.

В голову приходит светлая мысль и идеальная отмазка в одном лице.

– Знаешь о классовой системе в Британии? – Он хватает поставленный перед ним сок и делает глоток.

– Очень смутно.

– Как бы объяснить… В Америке люди больше смотрят на то, что ты умеешь. И сколько зарабатываешь. И на какой машине гоняешь. Поэтому если у тебя здесь начинает получаться, ты вроде как человек. Хочешь – водолазку носи, хочешь – футболку с Бэтменом. Деньги-то есть.

– Мне казалось, это везде так.

– Значит, ты не была в Британии или Европе. Во Франции, например, чтобы считаться человеком, ты должен родиться французом. В Италии – просто родиться. А у нас ты должен родиться в нужной семье, иначе ты навсегда пропащий.

– Не понимаю, – щурится Кэтрин. – В какой именно семье?

– Ну вот смотри, – Том подбирается, – мои родители – обычные работяги. Поэтому я ходил в государственную школу, дружил с такими же детьми работяг, и в будущем мне светило лишь стать новым работягой или кем-то похуже. Назовем это гопником.

– Но ты стал изобретателем.

– Это уже здесь, а дома я был… В общем-то, гопником. И что бы ни изобрел, хоть «Джей-Фан», хоть лекарство от рака, так и остался бы гопником. Если уже вырос, из класса в класс не перескочишь. Это физически невозможно. Можно купить тачку, шмотки, как эти. Потратить миллионы фунтов на яхты и поместья. И толку? Кем родился, тем и умрешь.

– Ты не очень похож на гопника, – замечает Кэтрин.

– Потому что мы с тобой в Америке, – грустно улыбается Том. – Здесь, как ты верно подметила, я – изобретатель. Интервью со мной даже напечатали в журнале.

– Как будто другая вселенная. Ты вот рассказываешь, а мне не верится. Это звучит дико.

– А так чай я люблю, да, – ловко переводит он тему. – И еще футбол.

Кэтрин замолкает на секунду, но потом кивает каким-то своим мыслям:

– Футбол, значит. Это который соккер?

– Не называй его так, – просит Том. – Это футбол. Я с детства болею за «Манчестер Сити». Мы, конечно, не так часто выигрываем, об этом даже кричалка есть.

– Подожди, – она хватается за ножку своего бокала, – у вашей команды есть специальная кричалка, в которой вы хвастаетесь, что проиграли?

– Не хвастаемся. Просто… принимаем как факт.

Том даже морщится, пытаясь ее вспомнить.

– Всегда мы продуваем, дома и в гостях, тогда мы нажрались и сегодня на бровях, но нам всегда насрать, детка, душу не тревожь, «Мансити» здесь… Ну, что ж.

Кэтрин закрывает лицо руками и трясется от смеха.

Глава 16. Зануда

– Поделим счет?

Том поднимает глаза от папки перед собой и смотрит на нее, как на сумасшедшую. Он даже оглядывается, словно в поисках кого-то.

– Прости?

– Давай поделим счет, – предлагает Кэтрин.

– Надеялся, послышалось, – он тянется к небольшой кожаной сумке, которую всегда носит с собой, – нет.

Это звучит неожиданно авторитарно, и Кэтрин только и остается, что застыть на месте, снова пытаясь понять: кто такой Том Гибсон?

Он веселый и дружелюбный, но иногда в глубине глаз проскальзывает застарелая грусть. Он кажется неуверенным, но может вести себя как опытный соблазнитель. Он мягкий, даже нежный, но сейчас произносит «нет», и спорить не хочется.

У Кэтрин никогда не было такого свидания. Они сидят в ужасно пафосном ресторане, где даже на салфетки дышать страшно. Она в одном из своих лучших платьев, он – в дорогом костюме, в одно мгновение превращающем веселого дурилу Тома Гибсона, который просил называть его Тыковкой, в английского джентльмена из Бондианы. Вот только… Ни атмосфера заведения, ни одежда не становятся масками, не дающими говорить честно. Скорее это похоже на костюмированную вечеринку: он – Джеймс Бонд, она – Катерина Арагонская, но оба точно знают, кто они на самом деле.

Рядом с Томом спокойно. С ним можно говорить о чем угодно, и будет интересно. Рассказы из Манчестера, истории о футбольных матчах и драках с фанатами другой команды. Кэтрин ловит себя на мысли, что хочет задержаться. Побыть с ним подольше, чувствовать на коже ласковый взгляд. Слушать его мягкий, обволакивающий голос.

Кэтрин не замечает, как начинает понемногу открываться и сама. Непривычно для первого свидания: нет стеснения, дискомфорта или желания о чем-то умолчать. Он задает вопросы, и она честно отвечает. Когда приходит ее очередь спрашивать, он делает то же самое.

– Готово. – Том кладет в папку чаевые и наклоняется к Кэтрин: – Можем идти.

Он поднимается и подставляет ей локоть. Уже на улице, открыв дверь, Том вдруг шумно вдыхает воздух и шлепает себя по лбу.

– Вот дебил, – раздосадованно произносит он. – Забыл!

После того как Кэтрин, обескураженная странной переменой в его поведении, все же опускается на сиденье, Том достает из багажника букет цветов.

– Вроде живы, – бормочет он, в панике оглядывая каждый бутон, и протягивает их Кэтрин: – Вот. Прости, совсем забыл о них.

Она теряется в свежем запахе весны, когда на колени опускается охапка белых тюльпанов. Несмотря на несколько часов, проведенных в машине, менее прекрасными они не стали.

Том подумал и об этом. Только сейчас Кэтрин начинает собирать все детали воедино: он нашел ресторан, оделся в некомфортный костюм – до сих пор машинально поправляет воротник, который, видимо, мешает дышать. Он не опоздал. Он дал ей возможность неправильно есть и ни слова не сказал о ее способности закинуть в себя двенадцать блюд разом. И даже подумал о цветах.

Кэтрин пытается вспомнить, был ли в ее жизни человек, который сделал бы хоть половину из этого. В душе разливается непривычное тепло: вряд ли какое-нибудь еще свидание в ее жизни сравнится с этим.

«Индиго» заводится, стоит Тому повернуть ключ. У того странные отношения с машиной: он называет ее паршивкой, но она начищена до блеска, нет ни царапинки, и даже фары сияют, как у новой. Интересно, сколько времени они проводят вместе? Хотя, с учетом его страстной любви ко всей автомобильной индустрии, это неудивительно.

– Ты в порядке? – осторожно спрашивает Том. – Притихла.

– Да, все отлично, – улыбается Кэтрин и поворачивается к нему. – Это было прекрасное свидание.

– Рад, что понравилось.

– Ты не понял, – на секунду зажмуривается: ее охватывает прилив эйфории. – Ты сделал этот вечер особенным.

Том густо краснеет, округляя глаза и не отводя взгляда от дороги. Кэтрин хочется его поцеловать, но это было бы слишком. Самой? Ну уж нет.

Они неторопливо делятся впечатлениями, и, когда за поворотом показывается ее дом, Кэтрин вдруг понимает: не хочется уходить. Том сейчас остановится, поможет ей выйти и оставит одну. Это чувствуется по всему его поведению. Еще днем боялась, что он захочет продолжения, попросится на чашку кофе, хотя она не будет готова. Все изменилось за один ужин: теперь страшно, что он всего этого не сделает.

Когда Том помогает ей выйти из машины, внимательно следя, чтобы не наступила на свое платье, Кэтрин застывает напротив него. На секунду кажется: он что-то предложит. Сейчас лучший момент для этого.

Но Том только разглядывает ее лицо, в глазах у него – та самая грусть, которая бывает при прощании. Он закрывает дверь машины, снова тянется к воротнику, и Кэтрин не выдерживает.

– Нет, – произносит она, – мы так не разойдемся.

– Прости?

– Закрывай машину и иди за мной. Угощу тебя кофе.

– Кейт, необязательно…

– Ты не хочешь? – Кэтрин наклоняет голову и вопросительно приподнимает брови.

– Хочу.

– Тогда идем. И расслабься, это всего лишь кофе. Чая у меня все равно нет.

Его взгляд светлеет, и он расплывается в уже привычной для Кэтрин радостной улыбке.

– Ладно, – Том несколько раз кивает и берет ее за руку. – Я готов выпить кофе. Хоть и на ночь.

Вот так просто? Кэтрин даже не задается вопросом, почему она ведет себя как черт знает кто: хорошо – это новое «правильно». А сейчас ей очень хорошо.

– Ты уверен, что не голоден? – вспоминает она уже в лифте. – Ты только капусты поел.

– Все в порядке, – обещает Том. – Я правда наелся.

– У меня еще прорва морепродуктов в холодильнике.

– Кейт, – он пропускает ее вперед на выходе, – креветки с кофе?

– А вот креветок уже нет, – она чуть поджимает губы, чтобы не рассмеяться, – они первыми закончились.

– Так и знал. Ставил на них.

Том не отрывает от нее взгляда, и, даже открывая дверь, Кэтрин чувствует это кожей. Уже в квартире ее охватывает волнение: они здесь одни. Без чужих глаз. Вдвоем в комнате.

– У тебя… хорошо, – произносит он и неловко поводит плечами.

Заметив его смущенное лицо, Кэтрин понимает: она не одна такая.

– Присядешь? – указывает она на стул у кухонной стойки.

– Д-да.

Он делает несколько неуверенных шагов, садится и снова оглядывается.

– Том, – зовет она, сама себе удивляясь, – ты у меня дома. Здесь можно расслабиться.

– Да я в полном порядке.

– Правда? – спрашивает Кэтрин. – А мне кажется, нам обоим неловко.

– Не хочу тебя напрягать, – признается он.

В ответ она подходит к нему вплотную, развязывает галстук, расстегивает верхнюю пуговицу рубашки и помогает снять пиджак.

– Ты не будешь меня напрягать, – обещает Кэтрин, – если сам не будешь напрягаться.

– Господи, – он с долей паники смотрит на галстук у нее в руках, – я его больше не завяжу.

– В первый же раз ты справился, – она опускает глаза на брошь «Прада».

– Мне его брат завязал.

– Что? – Кэтрин смотрит на Тома, но тот только пожимает плечами. – Ты шутишь, да?

– Я же говорил, – он показывает взглядом на свою рубашку, – я не всегда такой.

– Завяжу тебе галстук обратно, – решает она. – А пока… Том, у нас ведь был отличный разговор в ресторане.

– Прости, – кивает он. – Давай выпьем кофе.

Кэтрин отходит к кофемашине и выбирает капсулу с самым мягким сортом.

– Ты давно здесь живешь? – спрашивает он.

– Полгода. Когда мне дали должность, я начала выбирать квартиру для покупки.

– Сколько же лет ты выбирала? – в его голосе сквозит улыбка.

– Пару месяцев, – Кэтрин поворачивается, – я не так давно работаю онкологом.

– Шутишь! – он удивленно округляет глаза. – А кем ты была до этого?

– Училась.

– Подожди-ка, – оживляется Том, даже опирается на стойку. – Это когда ты начала учиться?

– После школы. – Точно, он вряд ли знает, сколько в Америке учатся, чтобы стать врачом. – Четыре года в колледже, четыре – в медицинской школе, еще три года дополнительной специализации и два – резидентуры.

Он удивленно смотрит на нее и наклоняется вперед, прикрывая лицо рукой:

– Тринадцать лет? Зачем так долго?

– Это еще ничего, – улыбается она, – хирурги могут и пятнадцать учиться.

– Понятно теперь, почему лечение столько стоит! И что, все это время ты… не работала?

– Подрабатывала при возможности, – хмыкает Кэтрин и ставит перед ним чашку с кофе. – И за резидентуру уже платят. Хотя очень мало, конечно.

– С ума сойти, – Том неверяще качает головой. – Получается, тебе сейчас…

– Тридцать один.

– Как и мне. – Он задумчиво чешет щеку: – Тринадцать лет ты, значит, училась.

– Тебя это смущает? – Кэтрин наливает себе кофе и садится на стул напротив.

– Скорее восхищает, – Том накрывает ее руку своей, – знаешь, где учился я?

– Подозреваю, в Манчестере.

– Да. Правда, только в школе.

Он пускается в пространные объяснения о том, как в старшей школе он еще подумывал попасть в университет, но стало слишком скучно, чтобы пойти на финальный год. Так что изобретателем он становился сам: брал учебники в библиотеке и долго разбирался, как работать с чертежами деталей.

Когда Том рассуждает, делая мелкие глотки кофе, Кэтрин начинает замечать странное: он то трет ухо, то гримасничает, то покачивает головой. Что-то изменилось с тех пор, как он зашел, но что именно?

Разговор наконец снова начинает клеиться: Том еле заметно опускает плечи, но все равно избегает прямого взгляда. Его легкая нервозность передается и ей.

– Том, – не выдерживает Кэтрин, – все в порядке?

– Да, – слишком быстро отвечает он, но сдается под ее взглядом. – Прости. Наверное, мне пора. Поздно, и я не хочу тебя напрягать. Тем более…

– Тем более что?

– Я еле сдерживаюсь. – Он отводит глаза. – Ты такая красивая.

Что он имеет в виду? Кэтрин открывает было рот поспорить, но тут же захлопывает его: Том берет ее за руку, сжимает и подтягивает к своим губам. Он жмурится, целуя ее пальцы, и все становится ясно.

– А почему нужно сдерживаться? – Ее голос звучит хрипло.

– Все время думаю о том, что хочу тебя поцеловать. Но, как и говорил, не умею понимать намеки. До сих пор не врубаюсь, ты сама этого хочешь или нет.

– Когда девушка приглашает к себе, – щеки начинают пылать, – это обычно значит, что она не против. Как минимум поцелуя.

Том молча поднимается, и Кэтрин с колотящимся сердцем наблюдает, как он обходит стойку, мягко кладет ладони ей на плечи, застывает на секунду, но все же наклоняется к ее губам.

Нежный, неторопливый, пробующий поцелуй заставляет ее обмякнуть, и Кэтрин рада, что сейчас сидит, иначе Тому пришлось бы ее держать. Мягкие касания губ, пальцы, сильнее сжимающие ее кожу, пьянящий запах металла и кофе, язык, осторожно пробующий ее на вкус. Мир переворачивается с ног на голову, приходится самой зажмуриться, чтобы не потерять сознание, но от этого только хуже.