Текст книги "Белая Лилия"

Именно по этой причине полковник Некрасов и вызывал Виктора к себе. Занимая должность начальника геодезического цикла и возглавляя коллектив офицеров-преподавателей, готовящих военных геодезистов и топографов, он давно выделил худощавого, меньше всего похожего, на армейского офицера, Виктора из массы остальных студентов. Студент Бровченко отличался аналитическим складом ума, способностью мыслить стратегически, охватывать проблему в целом и мгновенно находить пути для её решения. Эти качества как нельзя лучше соответствовали статусу офицера инженерных войск и выгодно отличали его, например, от командира мотострелкового взвода. Да что там говорить, именно Виктор Бровченко подал ему, полковнику, выпускнику военно-инженерной академии, кандидату военных наук идею о создании принципиально новой конструкции счис-лителя, портативного прибора для вычисления приращения координат для привязки артиллерийских позиций. Результаты этой работы были опубликованы недавно полковником в военно-инженерном журнале в полновесном соавторстве с Бровченко. Размышления Некрасова прервал стук в дверь и негромкий, но чёткий голос Виктора:

– Товарищ полковник! Студент Бровченко по вашему приказанию прибыл.

– Отставить, товарищ Бровченко, – по-военному прикрикнул полковник, – какое ещё к чёрту приказание, приказы будешь одновременно выслушивать и выполнять в армии, в которой совсем скоро ты очутишься не столько даже по божьей, сколько по моей воле. Именно для этого я пригласил тебя к себе.

У Виктора, позабывшего, что находится в стенах военной кафедры, где каждый шаг, каждое движение и каждое слово расписано армейскими уставами, непроизвольно вырвалось:

– Помилуйте, Геннадий Евгеньевич, какая ещё армия? Да и что это сегодня за день такой выдался: то настойчиво в аспирантуру зовут, а потом ни с того ни сего отказывают, а теперь вот ещё в армию приглашают.

– Во-первых, лейтенант Бровченко, в армию не приглашают, а призывают, – холодно отпарировал полковник, – а во-вторых, присаживайтесь и более чем внимательно прислушайтесь к тому, что я сейчас скажу.

Полковник Некрасов сообщил Виктору, что несколько дней назад получена разнарядка на призыв в армию пяти, выпускников вуза, свежеиспечённых офицеров-геодезистов, на которых требуется рекомендация военной кафедры. Четверо из них направляются в Среднеазиатский военный округ. На этом месте повествования Виктор, бестактно перебив полковника, поспешно выдавил из себя:

– Ну вот, опять Средняя Азия! Да будет вам известно, товарищ полковник, что вы немного опоздали, решением государственной комиссии я уже направлен в этот благодатный край в какой-то дивный и забытый всеми богами посёлок Гуррукли в Таджикистане.

– Послушайте, лейтенант, вы забываете, где находитесь, – рявкнул Некрасов, – кто вас учил перебивать старших по званию да, кстати, и по возрасту тоже. Возьмите себя в руки и потрудитесь, пожалуйста, выслушать меня до конца.

Далее полковник поведал, что пятое место будущей службы – это дивизия, которая является составной частью группы советских войск в Германии, и базируется она в немецком городе Дрезден. В настоящее время там имеется вакантная должность начальника топографической службы дивизии. Именно на это место Некрасов и хотел рекомендовать Виктора. Глянув исподлобья на встрепенувшегося Виктора, полковник продолжил:

– От таких назначений, Бровченко, не отказываются. Посуди сам, предлагаемая должность – майорская, т. е., если ты после двух лет положенной службы захочешь остаться в армии, то по прошествии, скажем, пяти-семи лет погоны старшего офицера, майора, тебе гарантированы. Это – первое. Во – вторых, например, командир мотострелкового взвода, с одной стороны, имеет постоянную головную боль в лице трёх десятков необученных солдат, а с другой, он подчиняется и командиру роты, и командиру батальона и куче других офицеров разного ранжира. И дорасти до майорских петлиц комбата ох как непросто. В штате начальника топослужбы присутствует лишь один прапорщик, в ведении которого склад топографических карт, а подчиняется он исключительно начальнику штаба дивизии и функционально самому командиру дивизии, которому до офицера-геодезиста, как правило, нет никакого дела. Чувствуешь разницу? Да и работа начальника топослужбы, прямо скажем, не пыльная. Никаких окопов и стрельб, никаких раскатов артиллерийских орудий и дребезжащего лязга гусениц тяжёлых танков. Задача начальника топо-службы – обеспечение подразделений дивизии картографическим материалом и проведение занятий с личным составом по военной топографии.

– Простите, товарищ полковник, – оживился Виктор, – могу ли я поинтересоваться, как вознаграждается работа начальника топослужбы в денежном эквиваленте.

– Вот теперь я слышу уже речь не мальчика, а мужа, – похвалил его Некрасов.

– Я, действительно, являюсь мужем своей красавицы жены, – нашёлся Виктор.

– Охотно верю, что твоя молодая жена – красавица, – откликнулся полковник, – вместе с приветом от меня передай ей, что зарплата её мужа в Германии составит не менее 270 рублей в месяц. Вместе с тем, в Львове на сберегательной книжке дополнительно будет откладываться немалая сумма денег и при этом молодая семья будет обеспечена двухкомнатной квартирой в Дрездене.

В аспекте сезонного бытия в серебристой палатке, разбитой у заснеженной вершины, Виктор был романтиком, правда, романтиком исправимым в том смысле, что был приучен своими прагматичными родителями думать рационально. Сумма офицерского гонорара, названная Некрасовым, поразила Виктора и понизила уровень его геологического романтизма почти до нуля. Мысленное сравнение обещанного офицерского жалования со сторублёвым окладом сельского учителя мгновенно трансформировалось у него в эмоциональную реплику:

– Какие разговоры, товарищ полковник, конечно же, я согласен. Правда, пока теоретически.

– А, когда же, осмелюсь спросить, это ваше согласие уложится в практическую плоскость, – буркнул довольный полковник.

– Не позднее завтрашнего утра, Геннадий Евгеньевич. Я просто должен получить согласие своей жены, а если не получу, то просто выбью его всеми правдами и неправдами.

Вечером Лиля и Виктор, взявшись за руки, по давно установившейся традиции, бродили по аллеям старинного городского парка Костюшка. Вековые каштаны медленно сбрасывали побуревшие листья, а зеленая шиповатая скорлупа скатывалась с их ветвей, роняя на землю гладкие коричневые плоды. Один из каштанов угодил прямо в голову Виктора, разомлевшего и умиротворённого от рыжеющей краски пожелтевших деревьев. Он вздрогнул, неторопливо освобождаясь от притягивающей эйфории наступившей осени, и тихо произнёс:

– Послушай, Лиля, скажи мне, пожалуйста, могла бы ты полюбить меня ещё больше, если, предположим, я бы надел офицерскую форму, поверх которой красовались янтарные погоны лейтенанта советской армии.

Лиля, прижав тёплую руку Виктора к своей холодной щеке, скороговоркой прошептала:

– Больше всего, Витенька, я люблю тебя в кофейном костюме, бежевой рубашке и белом галстуке, ведь именно в этом незабываемом наряде ты предстал передо мной со сцены оперного театра.

– Лиля, ну, в самом деле, – обиделся Виктор, – я тебе про армию, а ты мне про оперу.

Лиля молниеносно обняла его за шею и кокетливо проворковала:

– Конечно, полюбила бы, полюбила бы крепко и безудержно, только при условии, что вместо лейтенантских погон тебе на брюки прилепили бы генеральские лампасы.

– Видишь ли, дорогая жена, генеральское звание не падает с неба, а берёт своё начало с лейтенантских погон, – выдохнул Виктор.

– Милый, я что-то не поняла, к чему эти намёки, – насторожилась Лиля.

– А к тому, девушка, что до генеральской жены тебе ещё далеко, – горячо ответил Виктор, – а вот стать женой молодого, но очень, очень перспективного лейтенанта – вероятность большая.

Проницательная Лиля непостижимым женским чутьём догадалась, что у Виктора есть какая-та, неведомая ей пока и тщательно скрываемая тайна. Она понимала, что муж собирает силы перед решительным броском, перед глубоким вдохом, который он сделает для того, чтобы откровенно выложить ей всё, что накипело у него на душе за этот яркий осенний день.

Виктор неожиданно остановил, шедшего им навстречу лохматого юношу, и вежливо попросил у него сигарету. Лиля знала, что он курит только в каких-то экстремальных ситуациях. По всей видимости, текущие новости носили чрезвычайный характер. Виктор неумело, но жадно затянулся сигаретой, сквозь дымовые колечки во все стороны рассыпались крошечные огненные искорки, дублируя в некоторой степени сумятицу и хаос в его мозговых извилинах. Наконец он, как ранее и предполагала Лиля, сделал глубокий вдох и на полном выдохе провозгласил:

– Всегда думал, что последние дни в университете будут самыми радостными. Ведь мы получили дипломы о высшем образовании, вложив в них немалую частицу своей жизни.

– Послушай, милый мой супруг, – резко перебила Виктора Лиля, – нельзя ли перейти к сути дела без лирических предисловий.

– Суть дела насколько проста, настолько же и сложна. Просто вчерашний и сегодняшний дни оказались чрезмерно навороченными. Вчера утром я был уверен, что твёрдо вступаю на аспирантскую дорогу, неумолимо ведущую к учёной степени кандидата наук. В полдень эта дорога, резко развернувшись на все, можно сказать, сто восемьдесят градусов, получила статус тропы изысканий в бескрайней пустыне Кара Кум. А сегодняшним светлым утром, похоже, караванный путь желтеющей пустыни резко трансформируется в гарнизонный плац, на котором солдаты и офицеры принимают присягу на предмет служения отечеству.

– А вот с этого места, пожалуйста, немного поподробнее, – несмело попросила Лиля.

– Послушай, Лилечка, сегодня утром мне предложили такое, что, в моём понимании, мне не могло присниться даже в самом нереальном сновидении. Парадокс состоит в том, что после согласования с тобой, я склонен принять это предложение.

– Виктор, родной, ты замучил меня окончательно, рассказывай быстрее, что же такое ужасное таким тяжёлым грузом навесили на тебя.

– Чтобы не терзать тебя, Лиля, буду говорить тезисно. Сегодня полковник Некрасов обрисовал, так сказать, концепцию моего, надо понимать нашего, светлого будущего примерно такой формулой: место службы – группа советских войск в Германии, должность – начальник топографической службы дивизии, воинское звание – лейтенант, перерастающее в старший лейтенант, капитан, майор, если я вместо двух лет останусь служить там лет на двадцать. Если же я впоследствии закончу ещё и инженерную военную академию, то светят мне погоны подполковника и даже полковника, а там, как ты понимаешь, и до генерала совсем уже недалеко, просто рукой подать.

– Витенька, прости меня, глупую, но, если серьёзно, то я совсем не представляю тебя в офицерской форме, ты и армия – это нонсенс, не ты ли говорил, что «как надену портупею, всё тупею и тупею».

– Я не отрекаюсь от сказанного и не забираю своих слов назад. Но всё-таки не зря мы с тобой в университете изучали философию, особенно ту её часть, которая называется диалектическим материализмом. На, не лишённых здравого смысла, лекциях, доцент-философ внушал нам, что материя первична, а сознание – вторично.

– Витя, прошу тебя, остановись. Я не усматриваю никакой связи между материей, сознанием и группой советских войск в Германии.

– Послушай меня, Лиля, только очень внимательно. Вторичное сознание однозначно указывает мне на то, что, занимаясь любимым делом в рамках избранной специальности, я буду получать мизерную и жалкую зарплату, на которую не смогу содержать мою любимую женщину, которую я называю белая Лилия. Экстраполируя дальше, когда у нас появится долгожданный, очень-очень крепкий и здоровый мальчик, а вслед за ним, очень-очень красивая и похожая на свою прекрасную маму девочка, возникает резонный вопрос, сможем ли мы их достойно воспитать с нищенской моей зарплатой в сто рублей в месяц. Недаром эту зарплату называют жалованием, которое, вероятно, происходит от слова жалость.

– Однако, Виктор, – тихо проговорила Лиля, – ведь все же живут так. Как раз вчера я прочитала в газете, что средняя зарплата в СССР составляет 125 рублей в месяц. Не следует также забывать, что у нас бесплатное образование, бесплатное здравоохранение и ещё много чего, что народ получает даром.

– Лиля, прошу тебя, спустись, пожалуйста, со своих лазурных небес, какие бы они не казались тебе обетованными. У тебя же высшее университетское образование. Разве ты не знаешь, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Всё бесплатное оплачивается тяжёлым ежедневным трудом тех, кому попадают жалкие крохи этого бесплатного. И не надо мне цитировать выдержки из лекций по научному коммунизму, которыми нас напичкали в университете. Этот коммунизм потому и называется научным, что он существует только в теории, которая призвана одурманивать массы идеологической ложью.

– Витя, ненаглядный мой, – проворковала Лиля, оглянувшись по сторонам, – что ты такое говоришь, я боюсь твоих крамольных слов, я боюсь сейчас даже тебя. Что это за инакомыслие такое? Ты же не антисоветчик, не правозащитник, не диссидент какой-нибудь. Ты говоришь так, как будто работаешь на вражеских радиостанциях «Свобода» или «Голос Америки».

– Если я и правозащитник, Лилечка, – заорал возбуждённый Виктор, повысив свой тонкий сопранный голос до максимума, – то только в том смысле, что собираюсь защищать права своей семьи, а не работать в редакциях, названных тобой, радиостанций, которые, кстати, удачно и качественно глушат всеми доступными технологическими средствами. А если речь уже зашла о работе, то я её уже выбрал, разумеется, с твоего одобрения. Вместо брезентовой штормовки геолога или поношенного костюма учителя я надену кожаную чёрную офицерскую портупею, от которой, как ты выразилась выше, буду всё больше тупеть и деградировать как личность.

– Но зачем и кому нужны такие жертвы, – повысила голос Лиля, который вклиниваясь в шуршание опадавших жёлтых листьев, прорезал ночную тишину.

– Лиля, ласточка моя, ты меня слышишь или нет. Ты ещё не усвоила, что материя, в нашем случае, материальное положение, вот что является первичным. Твоя безответственная риторика, мол, все живут одинаково, надо понимать, одинаково плохо, меня категорически не устраивает. Не устраивает безнравственный акцент на слово все. А я не хочу, как все. Я хочу, чтобы моя самая красивая женщина носила на своих плечах самую красивую соболиную шубу, а на нежных руках – дорогое кольцо, обрамлённое крупным бриллиантом; хочу, чтобы мы не ютились в маленькой комнатке в квартире моих родителей, а жили в просторной кооперативной квартире; хочу, чтобы мои дети учились, если не в Гарварде или Кембридже, то хотя бы в столичных институтах кинематографии или международных отношений. Сторублёвый оклад молодого специалиста с университетским образованием в эту схему явно не вписывается.

– Витенька, ты, наверное, забыл, что я большую часть жизни прожила в деревне. Ты забыл, что я доила коров, чистила свинарник, убирала урожай с колхозных полей, топила печь дровами, которые сама и рубила, носила воду из колодца в тяжеленных вёдрах. А ты ведёшь речь о богатых соболиных шубах и драгоценных камнях, которые я никогда в жизни не видела, да и не нужны они мне. Со всем остальным я согласна, только не хочу, чтобы ты шёл поперёк своим желаниям, чтобы ты наступал на горло собственной песне.

– Наступить на поющий орган – это, конечно, больно, но не так уж и страшно. Здесь важно не повредить горло с тем, чтобы в конечном итоге суметь пропеть свою лебединую песню в победном ключе.

– Виктор, ты непревзойдённый, да тебе и в самом деле надо было идти в аспирантуру не по части геоморфологии, а по журналистике или по ораторскому мастерству.

– Лиля, я сегодня меньше всего нуждаюсь в комплиментах, я очень тебя люблю и, поэтому, хочу, чтобы решение, которое мы сейчас примем, было, действительно совместным.

– Я, Витя, всё решила, когда выходила за тебя замуж, выходила, между прочим, не просто так, а по большой любви. Именно, поэтому, я с тобой и в беде, и в радости, и в горе, а где будут развиваться эти события на Украине, в пустыне Кара Кум, в Германии или у чёрта на куличках – мне право всё равно, мне важно быть всегда рядом с тобой.

Лёгкий ветерок раздувал белесую паутину иссякающего бабьего лета, а тусклый свет парковых фонарей, отражая медовую акварель падающих жёлтых листьев, как бы высвечивал Лиле и Виктору неведомую дальнюю дорогу в будущее.

Дальняя дорога начиналась с ажурного крытого перрона львовского вокзала. Моросил противный осенний дождик, порывы ветра раздували его дождевые капли, которые гулко заканчивали своё падение на вычурной стеклянной полусфере, под которой расстилались железнодорожные пути. Перрон был заполнен толпой пассажиров, ожидающих прибытие поезда Москва – Прага. Среди них городской обыватель, безусловно, выделил бы невысокого молодого лейтенанта в светло-серой офицерской шинели, рядом с которым стояла стройная блондинка в плаще цвета морской волны. По весомым и негабаритным чемоданам, примостившимся возле них, нетрудно было догадаться, что молодые люди едут куда-то на весьма длительное время. Друзья и приятели с трудом опознали бы в этой неординарной паре Лилю и Виктора, напряжённо вглядывающихся в синеватую тусклую дымку, за которой угадывались туманные контуры родного города. По вокзальному радио ликующий женский голос радостно объявил:

– Граждане пассажиры! Скорый поезд Москва – Прага пребывает на первый путь, номера вагонов начинаются с головы поезда. Стоянка – пятнадцать минут.

Нужный вагон остановился прямо напротив Виктора, который тут же стал затаскивать в него самый большой из трёх чемоданов. Лиля же с трудом придвинула к ступенькам вагона два чемодана поменьше, и тут какой-то высокий подполковник с петлицами военно-воздушных сил любезно помог ей затащить их в вагон. Они оказались в одном купе. Подполковника сопровождала жена, пышная и округлая шатенка, на пальцах её нежных ухоженных рук подмигивали, вероятно, драгоценные камешки сразу четырех золотых колец. Едва поезд отошёл от вокзала, и за окном ещё вырисовывались привокзальные пристройки и станционные пакгаузы, подполковник достал из дорожной сумки пузатую бутылочку армянского коньяка и торжественным голосом произнёс:

– Посредством этого божественного напитка, который систематически употреблял даже премьер Черчилль, предлагаю познакомиться и выпить за то, чтобы наша поездка была приятной и нескучной.

После второй рюмки, подполковник, который представился как Василий Александрович, попросив Виктора не обращать внимания на его погоны старшего офицера, не без пафоса провозгласил:

– Вы, Виктор, молодой лейтенант, и я, напичканный армейским и житейским опытом, офицер находимся вместе с нашими жёнами в неуставной обстановке, и, поэтому, должны общаться без оглядки на наши воинские звания.

Жена Василия Александровича, Татьяна, возраст который определялся даже не как бальзаковский, а скорее как неопределённо-расплывчатый, сказала:

– Да и в самом деле, молодые люди, чувствуйте себя свободно, мы же не в казарме, а в поезде, можно говорить о чём угодно и как угодно. Вы же, понимаете, сегодня, встретились, а завтра разошлись, а вероятность снова увидеться практически нулевая.

Виктору с Лилей повезло, Василий Александрович тоже направлялся в Германию, где он служил в качестве заместителя командира авиаполка по политической части, который базировался в том же месте, куда надлежало прибыть Виктору. Полк являлся составной частью дивизии, начальником топослужбы которой предстояло быть новоиспечённому лейтенанту. Подполковник изложил массу полезной информации о том, как следует себя вести, кого бояться и на кого просто не обращать внимания, какими способами завоёвывать авторитет и как в армии реализуется офицерская карьера. Татьяна же доверительно нашёптывала Лиле, что покупать в немецких магазинах, какие вещи необходимо привозить на родину по возвращении, о непростых отношениях между офицерскими жёнами, которые ранжируются в зависимости от занимаемых должностей их мужей и вообще, как нелегко быть женой офицера. Василий Александрович, оборвав свою жену на её последней фразе, многозначительно заметил:

– Это хорошо, Виктор, что ты едешь не один, а как я понимаю, с законной женой, к тому же ещё и с красивой женщиной.

– А какая разница, Василий Александрович, с красивой или некрасивой женой, – игриво спросила Лиля.

– На самом деле, огромная, – приложив свой пальчик ко рту мужа, горячо ответила Татьяна, – чтобы там не говорили наши мужчины, а именно жена является вывеской своего мужа. Вы же не будете возражать, что покупатели зайдут только в тот магазин, витрина которого их привлечёт с первого взгляда.

– Что вы, Татьяна, понимаете под словом покупатели, – недовольно буркнул Виктор, – ведь, если я правильно понимаю, речь идёт о замужней женщине.

– Вы всё правильно понимаете, юноша, – лукаво взглянув на него, отозвалась Татьяна, – под покупателями, в узком смысле этого слова, я, прежде всего, подразумеваю будущих командиров вашего мужа. Поверьте мне, Лилечка, ваш внешний вид, манеры и жесты, ясный взгляд, в конце концов, если называть вещи своими именами, ваши прелести, грация и изящество произведут на командиров всех рангов гораздо большее впечатление, чем вместе взятые успехи в боевой, политической, тактической и даже стратегической подготовке вашего благоверного.

– Танюша, – стремительно ворвался в разговор подполковник, – признайся мне и молодым людям, что ты преувеличиваешь.

– Васенька, это ты признайся, – взорвалась, раскрасневшаяся от выпитого коньяка, Татьяна, – что в присвоении тебе внеочередного высокого звания полковника, ты в значительной мере должен быть признателен мне, своей милой и прекрасной спутнице жизни.

– Татьяна, что за глупости и несусветный вздор ты сегодня несёшь, – повысил голос подполковник, – что о нас люди подумают.

– Что есть, то и подумают, – грустно заключила Татьяна, – пусть с самого начала поймут, что в армии всё не так просто и ясно, как это трактуется вашими сухими уставами и наставлениями.

Чтобы разрядить возникшую напряжённость, благоразумная Лиля очень тихо, но членораздельно попросила уважаемых мужчин на несколько минут выйти из купе, чтобы дать возможность своим женщинам переодеться для сна. Василий Александрович и Виктор стояли в тамбуре и курили. За окном проносились, едва видимые в сероватой ночной мгле, редкие просёлки и деревни и, подсвечиваемые редкими фонарями, полустанки и железнодорожные переезды. Василий Александрович, затягиваясь дорогой немецкой сигаретой и не глядя Виктору в глаза, мрачно проговорил:

– Вы понимаете, лейтенант, в словах моей жены имеется большая доля истины, которую вам за годы службы ещё предстоит постичь. Армейская служба не так уж примитивна и элементарна, как это кажется непосвящённому со стороны. Армия – это не только тяготы и лишения солдат и офицеров, не только беспрекословная регламентация всего уклада бытия в гарнизоне и не только иерархическая система приказов и рапортов. Это, прежде всего, довольно сложный и замысловато закрученный механизм как уставных, так, в большей части, и неуставных отношений между солдатами и офицерами, между самими офицерами и их вышестоящими по званию и должности командирами. От того, Виктор, как вы сумеете разобраться в конструкции и принципе действия этого механизма, зависит ваша карьера, ваша психологическая устойчивость и, в конечном итоге, вся ваша жизнедеятельность в армейской энтропии.

– Товарищ подполковник, можно поинтересоваться, откуда у вас такой высокий, я бы даже назвал его литературным, явно не солдафонский слог в обыденной речи, – полюбопытствовал Виктор.

Василий Александрович, чиркнув зажигалкой, зажёг новую сигарету и, жадно затянувшись ею, продолжил свой рассказ. Под стук колёс скорого поезда он поведал Виктору историю своей жизни.

После войны семнадцатилетний Вася вместе с родителями оказался в освобождённом от фашистов древнем городе Львове, куда партия и правительство направили его родителей в качестве врачей для организации городского здравоохранения. Уже в первый послевоенный год он поступает учиться на факультет журналистики в университет. Тогда в учебных заведениях не было военных кафедр, и молодого выпускника-журналиста призывают в армию как рядового солдата – пехотинца. Через некоторое время, узнав о профиле его образования, командование направляет его в окружную газету Прикарпатского военного округа «Слава Родины», где до окончания срочной службы он работает корректором. После армии Василий получает должность корреспондента захолустной районной газеты, где освещает в основном темы посева различных сельскохозяйственных культур, а затем победную поступь уборки урожая, разумеется, в свете решений съездов партии. В какой – то момент он начинает понимать, что относительно сытое и благополучное в материальном отношении бытиё в стране социализма обеспечивается лишь армейским офицерам. Качество этого бытия определялось количеством звёзд на погонах. Оставив своим коллегам возможность освещать рост надоев на молочных фермах и диктовать срочно в номер осточертевшие репортажи о выпуске авральной продукции с заводских конвейеров, уже через год работы молодой журналист подал рапорт в военкомат с просьбой о направлении на учёбу в военное училище. В неудержимой долголетней гонке за звёздочками на погонах Василий Александрович успешно заканчивает не только Львовское высшее военно-политическое училище, но и впоследствии военно-политическую академию в Москве, что в, конечном итоге, и приблизило его к конечной цели завершения армейской карьеры: водрузить нынешней зимой на свою, порядком поседевшую, голову серую полковничью папаху.

– Товарищ подполковник, похоже, что мы с вами вышли из одной альма-матер и что начало нашего пути чем-то напоминают друг друга, поэтому, простите за бестактность, вы добились, чего хотели, не жалеете о пройденном пути, вы счастливы, в конце концов.

– Пойми, лейтенант, всё не так однозначно. Ты же видел количество бриллиантовых колец, украшающих руки моей жены, поверь мне, это её не последние украшения, в кооперативной четырёхкомнатной львовской квартире у неё в шкатулке хранится ещё много подобной дорогой мишуры.

Вся эта недешёвая квартира, в которой мы практически не живём, обставлена шикарными мебельными гарнитурами, завезенными из той же Германии. Недалеко от дома находится кооперативный гараж, в котором стоит машина «Волга», на которой, как ты догадываешься, никто не ездит. Дочка, которая в этом году заканчивает факультет иностранных языков в Московском университете, благодаря накопленным мною за время службы связям, получила направление на работу в советское торгпредство в Париже. Так что, если говорить о материальной составляющей, то задуманная программа выполнена полностью.

– А разве существует ещё какая-то составляющая, – несмело спросил Виктор.

– Эх. Виктор, ты, сам того не ведая, попал, что называется в десятку. Материальное положение – это необходимый базис. Но в историческом материализме, как меня учили в академии, существует и такое понятие как надстройка, которая как раз и является второй составляющей. В моём случае она имеет место быть только в теории, в реальной жизни она практически не существует.

– Что вы, товарищ подполковник, всё-таки понимаете под надстройкой применительно к себе, – поинтересовался Виктор.

– Надстройка, лейтенант – это то, что выстраивается тобой над материальными благами. Это, если хочешь, и духовное, и нравственное, и интеллектуальное, то, что перекрывает и даже, можно сказать, перешибает материальное. К глубокому моему разочарованию не нашлось в моей жизни такого камня, которым можно было это материальное переломить.

– А что, собственно говоря, вы хотели получить в результате этого перелома?

– Знаешь, Виктор, я мечтал стать журналистом, и не просто журналистом, а писателем. У меня в голове сидят целые пласты не написанных романов и повестей, которые в любую минуту готовы выплеснуться на бумагу. Вместо того, чтобы трансформировать годами накопленные мысли в изданные книги, я занимался с солдатами строевой подготовкой на бетонном плацу, сборкой и разборкой автомата Калашникова, изучением внутренних армейских уставов, а главным делом моей жизни было, конечно, проведение в жизнь политики и идеологии партии, а также воспитание личного состава подразделений в полном соответствии с этим. Нравилось ли мне это дело, на которую я потратил большую часть своей жизни – вопрос риторический. Ответ на него, будучи подвыпившим в день Советской армии в узком кругу офицеров, дал командир дивизии, когда произнёс сакраментальную фразу, что «в каждой части есть офицеры, а есть и замполиты». Чувствуешь сарказм? Недаром маршал Г.К.Жуков пытался отменить институт политруков, функция которых сводится исключительно к тому, чтобы научить солдат кричать «ура» во время атаки. В принципе, я с ним безоговорочно согласен.

Когда Василий Александрович и Виктор вошли в купе, Татьяна и Лиля мирно посапывали на нижних полках, уткнувшись в худосочные поездные подушки. Офицеры осторожно, чтобы не разбудить своих женщин, взобрались на свои верхние вагонные полки. Подполковник моментально уснул, издавая диезные рулады особого армейского храпа. Виктор же долго ворочался, наблюдая за световыми бликами станционных фонарей, время от времени беспардонно врывавшихся в узкий прямоугольник поездного окошка. В какой-то момент поезд остановился. Послышались странные звуки, вагон слегка покачивало. Виктор скорее догадался, чем ощутил воочию, что в их поезде меняют тележки. Это означало, что их эшелон вплотную подошёл к границе с Чехословакией. Дело в том, что европейская железнодорожная колея более узкая, чем принятая на железных дорогах СССР. Кто-то даже сказал, что это связано с тем, что русская душа более широкая, чем польская, немецкая и французская. Пока Виктор осмысливал, насколько сказанное соответствует истине, во всех вагонах зажёгся свет и эти самые русские души потревожил паспортный контроль и досмотр багажа. Виктор и Лиля впервые пересекали советскую границу и, поэтому, с удивлением наблюдали за нетактичными, скорее даже, бесцеремонными действиями чешских пограничников. Но вскоре и это кончилось, поезд набрал ход и, плавно постукивая колёсами уже по европейским шпалам, помчался по ночным незнакомым просторам, которые советские патриоты называли чужбиной.