Текст книги "Белая Лилия"

Стремительный поток блуждающих Лилиных мыслей прервал тревожный голос Анатолия Александровича:

– Лилия Михайловна, что с вами, вам нехорошо. Может быть воды или кофе?

Оркестр давно прекратил играть, молчал и саксофон, который до этого протяжно и томно вытягивал грустную мелодию щемящего блюза. Они стояли на танцевальной площадке одни, продолжая обнимать друг друга, в гипотетическом танце, под музыкальные звуки, доносящиеся не с оркестровой эстрады, а из глубинных тайников миокарда. Лиля мягко отстранилась от Анатолия Алексеевича, бросила отрешённый взгляд в полумрак ресторанного зала и едва слышно прошептала:

– Если не возражаете, Анатолий Алексеевич, я выпью крепко заваренный кофе.

Если бы кто-то из знакомых случайно заглянул бы сейчас в ресторан, он бы наверняка не узнал в светской белокурой даме с сигаретой в ярко накрашенных губах, сидящей на высоком и узком стуле за стойкой светящегося бара и отпивающей маленькими глотками чёрный кофе, неприхотливую и целомудренную Лилю. Анатолий Алексеевич привстал со своего стула, заглянул в её зелёные глаза и несколько картинно и чувственно, не без заметного напряжения произнёс:

– Лилия Михайловна, обстановка в которой мы с вами находимся, позволяет мне называть вас не по имени отчеству, а просто Лиля, если вы, конечно не возражаете. Разумеется, вы можете называть меня Анатолием.

– Ой, Анатолий Алексеевич, я себе плохо представляю, как я буду называть своего представительного и вальяжного босса просто Толик, но я попробую, конечно же, только не на службе.

– А теперь Лилечка, разреши мне зачитать посвящённое тебе стихотворение: «Ты мне нужна, как воздух, как вода, для путника заблудшего в пустыне, моя ты путеводная звезда, я без тебя теряюсь в этом мире».

– Боже мой, Анатолий Алексеевич, ой простите, Толик, как приятно и неожиданно, это ты сам сочинил.

– Нет, Лиля, я не поэт, а обветренный всеми буранами, вьюгами и циклонами геолог, а стихи эти я запомнил из прочитанного, и не важно, что не я их сочинил, главное, что они соответствуют моим чувствам, которые меня никогда не обманывают.

После двух чашечек отменного кофе дурман от марочного шампанского у Лили рассеялся, хотя приятный осадок от него накатывающими флюидами еще бродил в голове. Во всяком случае, способность мыслить рационально постепенно возвращалась к ней. Она подумала, что совсем неплохо, что Виктор сегодня на ночном дежурстве, иначе он, без всякого сомнения, заметил бы её взволнованное состояние. А ещё Лиля прикинула, как хорошо, что Анатолий Алексеевич выбрал удалённый от города ресторан. Она знала, что рестораны и кафе в центре города часто посещаются командирами всех рангов и их жёнами из гарнизона, где приметную и красивую блондинку Лилю знали не только офицеры, а даже рядовые солдаты. Её, почти трезвые, раздумья прервал романтично настроенный Анатолий Алексеевич, который взяв Лилину холодную руку в свои тёплые и крепкие руки, дрожащим голосом невнятно пробормотал:

– Лилечка, я не знаю, как это сказать и тем более не ведаю, как ты это воспримешь, но мне очень хотелось бы, чтобы остаток этого замечательного и незабываемого вечера мы провели у меня дома.

После этих проникновенных слов Лиля напряглась, как натянутая до предела надорванная гитарная струна, и тихо, но чётко выделяя каждое произнесённое слово, позабыв, что они перешли на «ты», отчеканила:

– Уважаемый Анатолий Александрович! Вы просили уделить вам всего один час, чтобы не чувствовать себя одиноким на ваш юбилей. Я согласилась и не скрою, что в этом уютном ресторане мне было хорошо с вами. Благодаря вам я сумела раскрепоститься до безоблачного состояния, которое, как минимум год, не посещало меня.

– Так давай, Лилечка, продлим эту эйфорию, – перебил её Анатолий Алексеевич, – мой не такой уж маленький жизненный опыт указывает, что нельзя себе отказывать в сиюминутных радостях и удовольствиях, ведь все мы под богом ходим, и никто не знает, что будет завтра.

– А завтра, Анатолий Алексеевич, я буду терзаться мыслями об измене своему мужу, которого я очень и очень люблю. Я не хочу, чтобы бог, о котором вы говорите, был свидетелем того, как я буду нести этот тяжкий крест супружеской неверности всю оставшуюся жизнь.

– Мне очень жаль, милая Лиля, – грустно промолвил Анатолий Алексеевич, – что ты витаешь в своём пуританстве в каком-то средневековье, а не в современных реалиях отношений между мужчиной и женщиной, но воля твоя. Когда-нибудь ты поймёшь, что нельзя переступать через свои желания сегодня, чтобы не сожалеть об этом завтра.

– Извините, Анатолий Алексеевич, – сухо отрезала Лиля, – возможно, мне это будет стоить работы, которой я очень дорожу, но в данную минуту я сожалею только об одном, что согласилась украсить ваше одиночество в день рождения.

Анатолий Алексеевич хотел что-то ответить, но Лиля, выскочив на улицу, взмахом руки остановила, очень кстати появившееся из серой ночной дымки, жёлтое такси и, стремительно вскочив в него, уехала в направлении славного города Дрезден.

Татьяна была права относительно скорости распространения слухов в их гарнизоне. Усталый Виктор, вернувшись утром с ночного дежурства, подозрительно посмотрев на жену, которая наводила макияж, собираясь на работу, тихо спросил:

– Лиля, что происходит, мне только что позвонили на КПП, где я передавал караульную смену другому офицеру, и сообщили, что тебя видели в окружении какого-то мужчины в ресторане «Ориент».

Лиля оцепенела, левую руку, в которой она держала тюбик с помадой, словно парализовало. Помада упала на паркетный пол, оставив на нём красную полоску. Пока она поднимала её, сумела собраться и сконцентрировать свои мысли в нужном направлении. Лиля никогда и нигде никого не обманывала, поэтому вибрирующим от волнения голосом она выдавила из себя:

– Витенька, не успела тебе рассказать, вчера начальник пригласил нас на день рождения, ему исполнилось сорок лет, ты не представляешь, какая я была пьяная от двух бокалов французского шампанского, там очень неплохая кухня, мы очень хорошо посидели, было очень весело, мы с тобой обязательно посетим этот уютный ресторанчик.

Виктор, на ходу снимая с себя военное обмундирование и направляясь в душ, скороговоркой промолвил:

– Я очень рад, что тебе понравилось, я ложусь спать, хорошего тебе дня, поговорим вечером за ужином.

Единственной неправдой в речитативе Лили было, что вместо фразы «пригласил меня» она сказала Виктору «пригласил нас». С одной стороны, она осознавала, что ничего экстравагантного не произошло, ну подумаешь, поцеловала своего шефа дружественным поцелуем в щёчку на его же дне рождения. Ну, была вероятность более интимного продолжения ресторанного застолья, однако не уступила же она просьбе Анатолия Алексеевича уединиться в его квартире. Не согласилась Лиля не только потому, что была верна своему мужу и что считала факт интимной близости с посторонним мужчиной недостойным морали и этике семейных уз. А потому, что она всеми фибрами своей благородной души любила только одного человека, своего Виктора и отдаваться другому без этого святого чувства было по её понятиям не только безнравственно, а подло, гнусно и гадко, прежде всего, по отношению к самой себе. С другой стороны, Лилю буравила, пронизывающая её чуткое сердце, не дающая покоя мысль, что имела место быть так называемая психологическая измена, которая, возможно, страшнее физиологического секса с избранным любовником. Ну, зачем спрашивается, она пошла со своим шефом в ресторан, зачем пила с ним шампанское, зачем танцевала с ним, зачем, вообще, находилась с ним один на один в увеселительном заведении, а самое главное, почему ей было так хорошо. Все её сомнения за одну минуту рассеяла многоопытная Татьяна, которой Лиля рассказала о своём неудавшемся адюльтере. Она, прижав молодую подругу к себе, менторским тоном продекларировала:

– Лилечка, глупая ты моя девочка, ну что ты себя изводишь. Тебе было хорошо потому, что ты попала в необычную обстановку, которая пришлась тебе по душе. Рядом был импозантный мужчина, который красиво ухаживал за тобой. Ты выпила коллекционное шампанское, надо полагать, расслабило все твои женские начала, и поверь моему большому опыту, если бы это произошло не в ресторане, а в квартире твоего шефа, ты бы, безусловно, оказалась с ним в одной постели. Не забывай, дорогая, что ты, прежде всего, женщина, прелестная милая женщина, а не какой-нибудь супермен из киношного триллера. У каждой женщины есть свои женские слабости, любить маленькими ушками, красивыми глазками, любвеобильным сердцем и всеми другими пикантными изюминками, подаренными богом слабому полу. А ты, как математик, делишь все эти факторы на физиологические и психологические. Да все они работают, как говорят лирики, в едином порыве. Так что же ты хочешь, дорогая, отменить данные тебе природой эти вполне естественные порывы. Не получится, да и нельзя наступать на горло собственной песне, а то это горло будет сильно болеть.

Со временем это, так называемое, горло у Лили перестало болеть, она снова окунулась в работу. Отношения с шефом были ровные и благожелательные, не выходящие за рамки служебного этикета, каждый сохранял хорошую мину при плохо замаскированной игре собственных чувств. Служба Виктора протекала в нелёгких условиях. Домой возвращался около полуночи, усталый и раздражённый сбрасывал на стул мокрую шинель, отмывал под краном тяжёлые сапоги от налипшей грязи, с трудом выпивал стакан чая и валился в постель с тем, чтобы уже в пять утра выскочить из неё под петушиный звон надоевшего будильника. По правде говоря, даже петухи в это предрассветное время ещё мирно дремали под своими насестами. Лямка офицерской службы, которую Виктор продолжал тянуть чисто инерционно, всё больше и больше тяготила его. Вот и вчера, например, когда один из мотострелковых полков дивизии выехал на запланированные тактические учения, Виктор прибыл в полковой штаб, чтобы обеспечить командиров батальонов, рот и взводов топографическими картами. Всё шло своим чередом: солдаты окапывались, стреляли по мишеням, с криками «ура» атаковали условного противника. Учения уже близились к завершающему этапу. Оставалось только силами нескольких рот выбить противника, засевшего на высотках, покрытых хвойным лесом. В соответствии с вводной командира полка армейские подразделения должны были на бронетранспортёрах приблизиться к границе леса, на полном ходу высадиться из них, развернуться в цепь и атаковать позиции противника уже в пешем порядке. Отмеченное представляло собой стандартную, совершенно несложную в тактическом отношении, задачу, многократно отработанную в военных училищах и на университетских военных кафедрах. Перед началом атакующих действий командиры всех рангов прибыли на командный пункт полка, где его командир, усталый от многодневных учений, уже немолодой полковник, повторял боевую задачу и задавал офицерам различные вопросы. Он прекрасно понимал, что все они достаточно осведомлены о деталях предстоящей операции и поэтому ограничился короткой фразой:

– Прошу вас, товарищи офицеры, ещё раз взглянуть на топографические карты, выданные вам накануне лейтенантом Бровченко, и вдумчиво оценить оперативную обстановку.

Все офицеры разложили свои карты, испещрённые красными и синими стрелками тактической транскрипции на большой командирский стол. Полковник, придвинув к себе карты, глубоко вздохнул, но как следует выдохнуть уже не смог. Грозно взглянув на карту командира одного из взводов, приходившемуся Виктору соседом по лестничной клетке, он свирепо зарычал:

– Это что за ахинею, твою мать, ты мне подсовываешь, да я тебя, сука, в дисциплинарный батальон отправлю на всю твою оставшуюся жизнь.

Все офицеры испуганно уставились на карту несчастного командира взвода. Она была чиста, как девичья слеза, как будто только вышла из типографии. На ней не была обозначена ни позиция самого взвода, ни размещение соседних взводов, ни положение противника. Полковник продолжал орать на проштрафившегося молодого лейтенанта:

– Ты что себе позволяешь, салага чёртов, выполнять боевую задачу без ясного представления об оперативной обстановке, ты, стервец вонючий, поведёшь своих солдат в бой вслепую прямо под огонь противника.

Лейтенант хотел было что-то промямлить в своё оправдание, но полковника уже было не остановить. Несколько долгих минут небольшое помещение штаба сотрясал многоэтажная нецензурная брань, какой Виктор не слышал даже у, проведших ни один год в колонии строгого режима, бывших зэков в Зейской геологической экспедиции. Ему на мгновение показалось, что вот-вот полковник вытащит из, висевшей на портупее, коричневой кобуры пистолет и тут же пристрелит бедного лейтенанта. Конечно же, взводный был виноват, конечно же, на фронте за подобное разгильдяйство могли отправить под трибунал. Сейчас же, в мирное время, командир полка имел полное право отстранить его от участия в учениях или подготовить рапорт о понижении в звании. Но публично унижать молодого офицера, оскорблять его человеческое достоинство, смотреть и шипеть на него как удав на кролика – было выше понимания Виктором устоев армейской службы. Этот, из ряда вон выходящий случай, повёрг его в затяжную депрессию и подтвердил в намерении не продолжать офицерствовать в частях Советской армии.

В один из суетливых дней торопливых офицерских будней Виктора вызвал заместитель командира дивизии по тылу полковник Ященко, который попросил его посодействовать в геодезическом обеспечении строительства новых самолётных ангаров в авиационном полку. Полковник справедливо полагал, что лейтенант Бровченко, занимая должность начальника военно-топографической службы дивизии, является геодезистом по образованию. Не выполнить приказ высокопоставленного офицера не представлялось возможным. Пришлось вспомнить краткий курс геодезии, который читал в университете доцент Лозинский. И как здорово, что Виктор серьёзно относился к полевым геодезическим практикам. На самом деле предстояла не такая уж и сложная работа. Необходимо было отметить на местности проектные высоты строящихся ангаров. Вооружившись отметками исходных реперов, Виктор довольно быстро рассчитал проектные данные и с помощью старенького нивелира отметил проектные отметки в натуре. Взвод под командованием юного лейтенанта, свежеиспечённого выпускника авиационного училища, копал котлованы для будущих ангаров. Когда начали закладывать фундамент, офицер пожаловался полковнику, зам по тылу дивизии, что солдаты вырыли котлован на тридцать сантиметров глубже, чем необходимо. Полковник, вызвав к себе Виктора и лейтенанта, под руководством которого копали котлован, поинтересовался, как это произошло. Виктор, развернув чертёж строительных осей проектируемого сооружения, показал полковнику, что он согласно этому чертежу попросил лейтенанта от отмеченной им черты на столбе углубить котлован на глубину 1,2 метра. Старательные солдаты, которые только начинали службу в армии, своим непомерным рвением к работе довели эту глубину до 1,5 метра. Виктор показал полковнику, где на плане осей была написано число «1,2 м». Зам по тылу, который, как и подведомственный ему лейтенант, разбирался в строительных чертежах намного хуже, чем свиньи в цитрусовых, впился в указанное Виктором число «1,2» на плане. Затем он подозвал к себе не на шутку напуганного лейтенанта и, используя богатую ненормативную русскую лексику, послал его в направлении как мужских половых органов. При этом полковник ожесточённо схватил его за волосы и несколько раз ударил головой об стол, в месте, где примерно размещалась указанная Виктором глубина закладки фундамента. Виктор потерял дар речи. Он был настолько шокирован происшедшим, что захотел в сию же минуту перемахнуть через гарнизонную ограду и бежать без оглядки в направлении советской границы с тем, чтобы никогда не видеть не столько армейские казармы, сколько тупых и невежественных полковников, которым родина доверила командовать и воспитывать молодых защитников отечества.

Армейские будни текли в своей монотонной военной текучке, солдаты отмечали на своих ремнях метки, характеризующие количество прослуженных дней, как две капли воды похожих один на другой. В один из таких дней, когда до окончания двухгодичной службы Виктора оставалось несколько дней, в части появился рослый чернявый лейтенант, с отличной выправкой вымуштрованного военного и хорошо сложенной фигурой молодого мужчины, немало времени отдающего спортивным занятиям. Звали его Эльшад Нариманов. Свежеиспечённый выпускник Ленинградского высшего военно-топографического училища, он прибыл в дивизию, чтобы сменить Виктора на его посту. Внимательно слушая Виктора, его преемник тщательно записывал всё сказанное им, допоздна сидел в штабе дивизии, изучая необходимую документацию, знакомился со всякого рода наставлениями и предписаниями по обеспечению войск топографическими данными. За три дня передачи дел аскетичный и хладнокровный Эльшад ни разу не соизволил изобразить даже жалкое подобие улыбки. Лишь когда Виктор осторожно порекомендовал ему на необходимость индивидуального подхода к каждому солдату, особенно к выходцам из Средней Азии и Кавказа, Эльшад немного расслабился, с видимым усилием выдавив из себя:

– Ну, это как раз не проблема, с этим справимся. Ведь я родился в небольшом городке Шемахе, затерянном в кавказских горах, отец у меня – азербайджанец, а мать – армянка, так что с восточными народами разберёмся.

– А почему ты, лейтенант, без обручального кольца, – спросил его Виктор, – такой видный парень, а холостой.

– Да как-то не сложилось, – грустно заметил Эльшад, – после школы сразу попал в училище, а теперь сюда, в Германию. Может быть, здесь найду какую-нибудь немочку.

Виктор оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что никто их не слышит, и чуть слышно прошептал:

– Ты, Эльшад, на эту тему не очень-то разглагольствуй, а то замполит услышит или донесут ему, беды не оберёшься.

– Принял к сведению, лейтенант, – отозвался Эльшад, – а вообще-то я такую жену, как твоя хочу, чтобы была красивая, непременно блондинка и чтобы обязательно готовила такой борщ и такие котлеты, как мы вчера у тебя дома ели.

– Ну, ну, успехов тебе, – широко улыбнулся польщённый Виктор, которого прямо распирало от гордости за свою жену.

Он хотел было продолжить свои напутствия молодому лейтенанту, как перед ним, словно из-под земли, выросла долговязая фигура сержанта с красной повязкой «дежурный по части», отдавая Виктору честь, он скороговоркой произнёс:

– Товарищ лейтенант, вас срочно вызывает к себе командир дивизии.

Командир дивизии, генерал-майор Васильев, без всяких предисловий сообщил Виктору, что через несколько дней финиширует его двухгодичная служба в Германии. В связи с этим он уже подписал ходатайство о присвоении ему очередного офицерского звания, старшего лейтенанта и что все вышестоящие старшие офицеры: полковники и подполковники, которые пересекались с ним по службе, характеризуют Виктора с самой лучшей стороны. Поэтому, он, генерал Васильев, будет рекомендовать штабу ГСВГ и самому министру обороны оставить его для дальнейшего прохождения службы в армии.

– Что скажете, товарищ старший лейтенант, импонирует вам моё предложение, – спросил генерал, дружески похлопывая его по спине.

– Я благодарю вас, товарищ генерал, – чётко ответил Виктор, – за высокое доверие, оказанное моей скромной персоне, но, прошу прощения, вынужден отклонить ваше предложение.

– Я вижу, Виктор Сергеевич, – сказал генерал, заглядывая в какие-то лежащие перед ним бумаги, – это у вас не спонтанное, а давно принятое решение. Ну что же, мне остаётся только поблагодарить вас за службу и пожелать удачи в грядущей гражданской жизни.

В последний раз в жизни Виктор выпрямился, принял положение «смирно» и, поднеся правую руку к козырьку, чётко отрапортовал:

– Служу Советскому Союзу!

Служить, на самом деле, Виктор собирался не союзу советских социалистических республик, а своей семье, заботясь, прежде всего, об её материальных благах. Когда колёса скорого поезда пересекли советскую границу, у Лили на глазах выступили слёзы. Обняв Виктора, она не без пафоса прошептала:

– Вот мы и дома, никогда не думала, что я так расчувствуюсь, никогда не считала себя патриоткой. Будучи пионеркой, я не была даже звеньевой, да и в комсомольской организации не считала себя активисткой. Но, когда из окна вагона увидела пограничный столбик с молоткастым и серпастым гербом СССР, в душе всё перевернулось.

На первой же советской станции Брест, где поезд стоял почти час, внутри расчувствовавшейся души Лили начался обратный процесс. Молодой офицер таможенной службы, проходя в купе, где находились Виктор и Лиля, окинув их наглым взглядом, бесцеремонно гаркнул:

– Ну что расселись, господа, немедленно раскрывайте чемоданы и показывайте, что нахапали на германских просторах.

Когда Виктор попросил таможенника смягчить тон и выражаться более пристойно, он, презрительно взглянув на его свежие погоны, прикрикнул:

– Ты, старший лейтенант, не у себя в части, так что не кипятись и не выступай, а то не ровен час задержу тебя на трое суток для дознания, а там, смотри, и конфискую часть того, что везёшь домой. Ты же понимаешь, кто тут хозяин.

Униженному Виктору ничего не оставалось, как замолчать и спрятать свою гордость в самые глубокие тайники подсознания. Родина, на самом деле, начиналась не «с той самой берёзки, что во поле, под ветром склоняясь, растёт, не с весенней запевки скворца и не с картинки в твоём букваре», а с грубого солдафона, который в немалой степени олицетворял символ родных пенатов. Этот же символ воплощала нахальная официантка из привокзального ресторана, которая подала им шампанское, наполовину разбавленное водой из водопроводного крана, и накормила прошлогодними котлетами, под влиянием которых Лиля и Виктор большую часть пути провели в поездном туалете. А когда толстая проводница торжественно объявила, что постельное бельё закончилось и пассажирам придётся спать на непокрытых ничем матрасах, стало окончательно и бесповоротно понятно, что они приехали домой. Когда поезд подъезжал к крытой платформе львовского вокзала, Лиля грустно промолвила:

– Ты только взгляни, Витенька, при отъезде в Германию нас провожал моросящий дождик, а сейчас такой же накрапывающий осенний дождь встречает нас. Это, наверное, к счастью.

Через, забрызганное частыми каплями дождя, окно Лиля заметила родителей Виктора, стоящих на покрытом мутными лужами перроне. Эмма Абрамовна в нарядном светлом плаще крепко держала Сергея Ивановича под руку, в которой он неумело сжимал пышный букет осенних астр. Когда Лиля и Виктор вышли из вагона, Эмма Абрамовна надолго повисла на шее у своего сына, а Сергей Иванович протянул Лиле букет со словами:

– Ну, вот мы и снова вместе, моя невестушка, добро пожаловать домой.

В дом, охраняемый бдительным оком Эммы Абрамовны, Лиле жаловать не очень хотелось, но другого выхода не было, разбивать на улице шалаш, в котором с милым рай, городские власти запрещали. Во время обеда, который стараниями Эммы Абрамовны выглядел праздничным как по виду, так и на вкус, она без всяких предисловий спросила:

– Когда же, Лилечка, ты порадуешь, нас внуками, я очень надеялась, что вы вернётесь из Германии втроём.

– Мама, мы вплотную работаем над этим вопросом, – вмешался Виктор, – и не мне тебе объяснять, что придёт время, и результаты этой работы можно будет увидеть невооружённым взглядом.

– Так-то оно так, просто хотелось бы скорее стать бабушкой, – сокрушённо заметила Эмма Абрамовна, – а то все мои подруги давно нянчат внуков и внучек, а меня как будто отстранили от этого дела.

– Скорее стать бабушкой, говоришь, – повторил Виктор слова матери, – а не кажется ли тебе, что перед тем, как скорее стать папой, самому папе следует, прежде всего, найти работу, и не просто работу, а должность, которая хорошо оплачивалась бы в денежном эквиваленте.

– Я же тебе говорила, сынок, поступай в медицинский, папа тогда уже почти договорился со знакомым проректором, был бы сейчас уже хорошим гинекологом или не самым плохим стоматологом. Вот и получил бы эквивалент, о котором ты говоришь. Ведь так устроен мир, что женщины самой природой призваны воспроизводить себе подобных, и у всех людей, независимо от расовой и половой принадлежности, рано или поздно начинают болеть зубы. А что даёт твоя, как это называется, геоморфология мне неизвестно.

– Мама, не наступай на больные мозоли, – вспылил Виктор, – как раз этот вопрос подвергается сейчас апробации.

Апробация, что в простой транскрипции означало поиск работы по специальности, проходила намного сложнее, чем представлялось Виктору ранее. Древний город Львов, в котором он родился, являлся крупным промышленным, научным и культурным центром, он имел неофициальный статус столицы западной Украины, большая часть которой ещё не так давно являлась территорией то Польши, то Австро-Венгрии, то Румынии. В городе успешно функционировали несколько десятков институтов союзного и республиканского значения, которые занимались многопрофильным проектированием различных хозяйственных отраслей. В каждом из этих институтов немаловажное место занимали отделы инженерно-геологических изысканий, которые обеспечивали процесс проектирования необходимой геологической базой. Именно в таких отделах Виктор и Лиля и предполагали отдавать знания, накопленные за годы обучения в университете. На поверку всё оказалось не так просто. Начальники отделов кадров, сохраняя привычную маску любезности и обходительности, беспомощно разводили руками, заявляя, что свободных вакансий в их учреждении в данный момент не наблюдается. Однако в реальности наблюдалось, старое, как мир, понятие, называемое протекцией. Как правило, действие этого нелегитимного, но общепринятого понятия означало влиятельную поддержку или покровительство высокопоставленного лица. В силу своего молодого возраста Лиля и Виктор ещё не успели обзавестись необходимыми связями с людьми, облечёнными властью. Вместо них были просто друзья-однокурсники, которые за два года пребывания семейства Бровченко в дружественной Германии, успели закрепиться на рабочих местах в различных институтах города. Как не странно их протекция, которая, по сути, представляла собой замолвленное слово начальнику подразделения, оказалась достаточной, чтобы семью молодых специалистов приняли в инженерно-геологический отдел государственного проектного института мелиорации и водного хозяйства. Но и здесь не обошлось без сюрпризов. Свободных инженерных ставок в институте не было. Виктору и Лиле предложили должности техников с туманным обещанием вскоре перевести в инженерный штат. Когда конкретно наступит это «вскоре», никто не определял. Парадокс и неповоротливость социалистической системы хозяйствования заключалась в том, что инженерной работы по мелиорации земель Прикарпатья, Закарпатья и, особенно, Волыни было невпроворот, а свободных ставок для её выполнения в наличии не было. Скрепя зубы, пришлось согласиться на то, что предлагают, другой работы просто не было. Для Виктора, который возглавлял инженерную службу многотысячной дивизии, это было очевидным разочарованием и понижением социального статуса. Амбиции Виктора опустились до нулевой отметки, когда он узнал, что месячный оклад техника-геолога составлял только 80 рублей в месяц. Это было, чуть ли не в четыре раза меньше зарплаты, которую он получал в Германии. Он уже мысленно клеймил позором тот момент, когда, несмотря на реальные материальные перспективы, которые вырисовывало ему командование, он безоговорочно принял решение навсегда распрощаться с армией. Видите ли, ему, хлипкому интеллигенту, неизвестно в каком поколении, не нравилась тупость и неосмысленность армейских порядков, не подходила ограниченность и узколобость офицерского бытия. Как видно, именно сейчас, у Виктора наступило время какого-то прозрения, осознания того, что за всё в этой жизни надо расплачиваться. Вопрос только в корреляции между осмысленным выбором и платой за этот выбор. Даже в математике вычислить коэффициент между параметрами этой корреляции не всегда просто, а уж в реальной жизни практически невозможно.

Как раз сегодня, в первой командировке, Виктор и начал по частям, чуть ли не в кредит, выплачивать свою цену за возможные ошибки этой ненавистной корреляции. Объектом работы являлись переувлажнённые, чтобы не сказать заболоченные, северные районы Львовской области, называемые «Малым Полесьем». Цель работ – проведение мелиорации, в данном случае, осушение сельскохозяйственных земель. Для этого проектирования различных гидромелиоративных сооружений и дренажных каналов выполнялись геологические изыскания. В задачу Виктора входило присутствие при бурении специальных геологических скважин, в которых он определял глубину залегания грунтовых вод и отбирал необходимые пробы грунта для подробного анализа его физико-механических свойств. Эта, казалось бы, на первый взгляд, несложная работа, проводилась в условия, описанных в популярной раньше песне – «и снег, и ветер, и звёзд ночной полёт». Пришлось заменить блестящие хромовые офицерские сапоги на, не такие стильные, резиновые ботфорты, дабы целый день напролёт бороздить в них заболоченные грунты малого Полесья. Квартировались, как правило, в ближайшем к объекту работ небольшом, по городским понятиям, и убогом, по всем понятиям, селе. Бытовые условия очень уж отличались от добротной просторной немецкой квартиры в Дрездене. Ночевали в незатейливой сельской хате, где хозяева спали в небольшой кухне, уступив пришлым геологам за небольшие деньги выбеленную горницу, которая в зимнее время практически не отапливалась. Магистральные трубопроводы бытового газа, равно, как и другие элементы цивилизации, до этих деревень ещё не докатились. Уголь, который доставлялся из районного центра, стоил недёшево. А топить дровами здесь не культивировалось, поскольку Полесье – это не тайга, из деревьев здесь, разве что чахлые рощицы тонюсеньких осин и редкий кустарниковый перелесок. Так что древесным топливом особо не запасёшься. Ночью геологов согревала только довольно приличная доза некачественного самогона, купленного у той же хозяйки по сходной цене. Виктор спиртных напитков не употреблял, поэтому от ночного озноба не-протопленной избы его спасали невесёлые думы о том, как избавиться от беспросвета, заглядывающего в резные окна этой сельской хаты. Виктору вспомнился ненавязчивый плакат, висевший в офицерской столовой в Германии, на котором большими кумачовыми буквами на фоне колбасно-сосисочного натюрморта было написано: «Товарищи офицеры! Усиленное и калорийное питание залог успеха в боевой и политической подготовке». Сегодня этот плакат равно, как и продукты, изображённые на нём, казался злой насмешкой потому, что именно в сельской местности, где в данный момент находился Виктор, должны были производиться фабрикаты для означенного натюрморта. В реальности в деревне существовала одна единственная «Чайная», в которой кроме котлет, произведенных из зачерствелых хлебобулочных изделий, и бутылок с горькой водочной настойкой с грозным названием «Стрелецкая» больше ничего в наличии не имелось. До сих пор для Виктора остаётся загадкой, почему во всех сёлах Западной Украины заведения, числящиеся в торговых реестрах заведениями общепита, конспирировались наяву под названиями «Чайная», когда напитков, даже отдалённо похожих на чай, в них сроду не бывало. Но даже изделий, похожих на описанные котлеты, Виктору отведать не довелось, поскольку чайная негостеприимно распахивала свою выщербленную дверь, когда геологи уже находились на участке работ, а закрывалась, когда они ещё не заканчивали свои изыскания. Возможно, этот прискорбный в то время, факт и спас Виктора и его коллег от язвенной болезни, считавшейся у геологов профессиональным недугом. Так что утром с почтением благодарили хозяйку за пшенную кашу и тарелку холодного вчерашнего борща, а по вечерам – за порцию всё той же самогонки и жареную на сале картошку. Зарплата техника худо-бедно позволяла рассчитаться с хозяйкой за скудную кормёжку, съездить на выходные домой и выбраться с женой в кино. А ведь у Лили и Виктора было немало друзей, которых они, хлебосольные хозяева, любили приглашать в гости. Оказалось, что такие радушные приёмы гостей также требовали денежных затрат, а у семьи Бровченко проявлялся, как говорят экономисты, явный дефицит платёжного баланса. Этот же дефицит лишал их и возможности совершать путешествия, которые Лиля и Виктор безумно любили. Даже поездка в воскресный день в зимние Карпаты для захватывающего спуска на слаломных трассах заснеженной горы Тростян в знаменитом посёлке Славское представлялась невозможной из-за прослушивания романсов, которые напевали, отсутствующие у них, финансы. Виктор чувствовал себя крайне неуютно и стеснённо в свой день рождения. Друзья, понимая его положение, пришли к нему с огромными сумками, из которых они чуть ли не четверть часа вынимали стеклянные банки с маринованными овощами, посеребренные жестяные коробочки дефицитных консервов, закрученные палки копчёных колбас, овальные, отсвечивающие желтизной, круги голландского сыра и цветастую батарею ликероводочных изделий. Получалось, что именинный стол накрыли не виновники торжества, а их дорогие гости. Конечно же, виновники были тронуты вниманием и участием приятелей, всегда готовых помочь в трудную минуту, но при всём этом Виктора не покидало состояние некой закомплексованности, подавленности и даже ущербности. Да что говорить, накрытие столов для гостей в продолговатой цепочке насущных затрат были лишь малой толикой приложения финансовых средств в реалиях повседневной жизни. В этом плане, Виктор плохо представлял себе, как они с Лилей будут жить, когда, наконец, родится долгожданный ребёнок, которого они желали больше увлекательных путешествий, больше весёлых развлечений, больше всех радостей и приятных сюрпризов, которые преподносит реальная жизнь.