Текст книги "Я путешествую одна"

Держа одну руку на поясе, Миа говорила тихо и осторожно. Габриэлю пришлось прислушиваться, чтобы понять, что она говорит.

– Все основное вы уже знаете. Но есть пара вещей, которые я вам покажу. Мы думаем, что они важны.

Миа щелкнула по клавиатуре и появилась новая фотография.

– Когда девочек нашли, на их спинах были школьные рюкзаки. В них были учебники. На каждом из них было написано имя. На учебниках Юханне Ланге стояло имя «Юханне». А вот на учебниках Паулине Улсен было написано «Ане ЙВ».

Новое фото на экране.

– Почему так?

Миа Крюгер улыбнулась.

– Спасибо, Карри, приятно видеть тебя все таким же терпеливым.

– Дай Мии закончить, – раздраженно сказал Мунк.

– В общем, на учебниках Юханне написано «Юханне». На учебниках Паулине – «Ане ЙВ». Как вы уже знаете, в этом деле нет ничего случайного. Все выглядит продуманным до малейших деталей. Преступник знал, что он делает, знал имена девочек. Есть причины полагать, что он следил за ними долгое время до похищения. Но к этому мы еще вернемся…

Миа на секунду прервалась, покашляла и прижала руку плотнее к телу. Мунк встал и предложил ей глоток «Фарриса» из своей бутылки. Миа покачала головой и продолжила тихим голосом.

– Как вы знаете, нет сомнений, что эти два дела тесно связаны, но у нас также есть причины думать, что они связаны еще с одним делом – с делом, которое нам не удалось раскрыть несколько лет назад.

Она снова нажала на клавишу.

– В 2006 году из больницы в Хёнефоссе исчез ребенок. Несколько недель спустя шведский медбрат Йоаким Виклунд был найден повешенным в своей квартире. На полу под телом было найдено набранное на компьютере письмо, в котором он берет на себя вину за похищение. Ребенка так и не нашли. Дело закрыли.

Миа Крюгер снова остановилась. Все-таки сделала глоток «Фарриса». Она была не в форме. Теперь это было очевидно для всех. Эта обычно несгибаемая девушка дрожала. Выглядело это так, словно ей было трудно заставить голову работать.

– Мы с Холгером уверены, – продолжила она, отдышавшись, – что имя на учебниках Паулине, «Ане ЙВ», – это послание нам от преступника. Чтó он хотел им сказать, пока не совсем ясно, но мы думаем, что «ЙВ» – это Йоаким Виклунд, а «А не» просто-напросто означает «а не».

Все тихо забормотали. Очевидно, что все здесь глубоко уважали Мию и ее мозг.

Мунк снова взял слово.

– Это значит, что мы снова открываем дело Хёнефосса, по всему, что мы тогда выяснили, нужно пройтись еще раз, все опросы, наблюдения, имена, связанные с этим делом, мы поднимем заново. Я хочу, чтобы ты взял это на себя, Людвиг, раз ты был с нами тогда на этом деле. И возьми с собой Карри, раз его тогда не было. Пара старых глаз в сочетании с парой новых должны хорошо поработать, мне кажется.

Мужчина постарше, которого звали Людвиг, и тот, с бритой головой, Карри, который не мог удержаться от комментариев о политике, кивнули.

– Ну что же, это первое направление: Хёнефосс-2006, Людвиг и Карри. Второе направление – это платья. Анетте разбирается с откликами, пришедшими из Грёнланда, и координирует их со мной и Мией. Бывшие осужденные из регистра?

Холгер поднял глаза.

– Кюрре?

Высокий худой мужчина с черными короткими волосами и в больших очках поднял глаза от своих записей.

– Да, мы с Трондом занимаемся этим, но список небольшой. Пока что у нас есть только осужденные по делам о сексуальном насилии. Честно говоря, я не совсем понимаю, что именно мы ищем. Сталкивались ли мы раньше с чем-то подобным? Я имею в виду, серьезно? Я не сталкивался, во всяком случае. Мы прошлись по пересечениям в наших списках со списками наших друзей из Европы, особенно из Бельгии – у них есть имена всех, кто связан с Марком Дютру[7]7
  Марк Дютру – бельгийский серийный убийца, виновный в похищении, изнасиловании и убийстве девочек, самой старшей из которых было 8 лет.


[Закрыть], но еще раз повторяю, это было дело о серьезном нападении, совсем непохожее на наше. На самом деле, они качают головой и не могут ничем помочь, но мы продолжим поиски.

– Хорошо, – кивнул Мунк. – А, забыл сказать вам одну вещь. У нас новая программа для базы данных, которая будет установлена в течение сегодняшнего дня. Все, что мы добавим туда, – имена, наблюдения, что угодно, – будет моментально проверяться по остальным доступным базам данных, нашим и другим. Если у кого-то возникнут проблемы при использовании, обращайтесь к Габриэлю Мёрку, нашему новому компьютерному гению. Все познакомились с Габриэлем?

Габриэль поднял голову, услышав свое имя, и увидел, что все повернулись к нему.

– Привет, привет, Габриэль, – раздалось со всех сторон.

– Привет всем, – ответил он немного нервно.

Было ощущение, что он снова в школе, что нужно вставать с места и что-то говорить, но, к счастью, этого не потребовалось. Он понятия не имел, о какой базе данных идет речь. Мунк посмотрел на него и едва заметно подмигнул.

– Я еще не успел рассказать тебе об этом, потом объясню, хорошо?

– Окей, – кивнул Габриэль и обрадовался, увидев, что Миа снова взяла слово.

– Я не знаю, заметил ли это кто-нибудь из вас. – Она нажала клавишу. – Мы увидели цифру на левом ногте мизинца, когда обследовали тело Паулине. Это римская цифра I. Как вы видите…

Новое фото на экране.

– У Юханне тоже была цифра, две черточки, цифра II на безымянном пальце левой руки.

– Черт подери, – внезапно прервал ее мужчина, которого звали Людвиг, пожилой человек в круглых очках.

– Да, видите? – кивнула Миа и посмотрела на него.

– Почему «черт подери»-то? – спросил Карри.

– Будут еще жертвы, – сказала девушка, которую звали Анетте.

В комнате повисла тишина.

– У нас есть все причины полагать, что Паулине и Юханне – это только две первые жертвы. И что будут еще. К сожалению.

Снова заговорил Мунк.

– Поэтому теперь мы должны быть чрезвычайно внимательны к сообщениям об исчезновениях. Шестилетние девочки, если они пропали хоть на полчаса, – мы должны тут же действовать, понятно?

Все кивнули.

– Мне надо покурить. Встретимся здесь же через десять минут.

Мунк достал пачку сигарет из кармана куртки и вышел на веранду в сопровождении Мии. Габриэль толком не понимал, что ему делать. Ему достаточно было фотографий двух убитых девочек. А теперь будут новые? Он несколько раз глубоко вдохнул, чтобы успокоить сердцебиение, и вышел за кофе.

20

Лукас сел на свое место в приходе, на стул чуть повыше остальных у стены, с хорошим видом как на кафедру проповедника, так и на прихожан. Пастор Симон уже занял место перед алтарем, но еще не начал свою речь. Было похоже, что он думает о чем-то важном. Лукас и остальные прихожане сидели тихо, в большом белом зале не было слышно ни звука. Все напряженно ждали, когда же пастор Симон скажет, что у него на сердце. Седой проповедник был известен тем, что всегда тратил долгое время, чтобы наладить контакт с Господом, прочертить линии между Богом, самим собой и приходом, очистить зал от всего, что может помешать диалогу с небом. Все действо был красивым, ангельским, почти медитативным, – подумал Лукас, продолжая спокойно сидеть со сложенными руками.

Лукас очень любил слушать речи пастора Симона. Первый раз он услышал его случайно, больше двенадцати лет назад, в лагере на юге Норвегии. Приемная семья отослала Лукаса на каникулы к соседям, не было то ли денег, то ли желания брать его с собой в отпуск. Он не помнил точно, куда они собиралась. Куда-то на юг. В том лагере пятнадцатилетний Лукас начал чувствовать себя крайне ненужным, ему казалось, что все вокруг очень странные. В общем-то, это был не первый раз, когда он чувствовал себя ненужным. Он переезжал из одной приемной семьи в другую с тех пор, как органы опеки забрали его из, так сказать, первоначального дома, и нигде не находил себе места. В школах было то же самое. Никаких проблем с предметами, а вот с другими учениками было тяжело. И с учителями. А может быть, в целом с людьми. Лукас восхищенно смотрел на пастора Симона, который продолжал стоять с закрытыми глазами, повернув ладони к небу. Лукас ощутил тепло. Светящееся тепло и мягкий ясный свет наполнили его тело и дали ощущение безопасности. Он вспомнил тот раз, когда впервые испытал это чувство, – в том лагере на юге Норвегии двенадцать лет назад. Он чувствовал себя не в своей тарелке, как будто у всех вокруг была тайна, в которую его не посвящали. Страх и беспокойство прочно засели внутри него, и как всегда бывает в таких случаях, голоса в голове начали просить его делать вещи, о которых нельзя говорить вслух. Но потом, как будто сам Бог осветил для него тропинку, он забрел в маленькую палатку на окраине лагеря. К маленькой белой палатке его привела полоса света, а также шептун, один из негромких голосов, – крикуны ему не нравились, но добрый шептун был непохож на них, он тихо говорил на этом иностранном языке: sequere via ad caelum[8]8
  Латынь.


[Закрыть]– следуй по дороге к небу. Через некоторое время он оказался внутри палатки, окруженный голосами, теплом и светом. Там, на подиуме в центре, стоял пастор Симон с ласковыми глазами и мощным голосом. С того момента Лукас был спасен.

Лукас взглянул на прихожан, сидящих в тишине и ждавших начала речи. Ему были знакомы все лица. Большинство пришедших были прихожанами уже много лет, но ни один не был им так долго, как Лукас. Тем летом он не вернулся домой, да никто особенно и не беспокоился. Теперь, двенадцать лет спустя, он повзрослел, достиг двадцати семи лет и стал правой рукой пастора Симона. Что-то вроде второго игрока в команде, помогавшего пастору во всех делах – и в личных, и в приходских. Работа у пастора Симона была для Лукаса смыслом жизни. Не было ничего, что он бы не сделал, если пастор попросит. Жизнь вообще-то ничто в сравнении с пастором Симоном. И если придет день, когда ему нужно будет умереть за пастора, он с радостью сделает это. Да и смерть вовсе и не смерть, для прихожан пастора Симона это всего лишь новый шаг к небу. Лукас улыбнулся, снова почувствовал прилив тепла и света в теле.

Он уже давно не слышал голосов в голове. Разве что иногда, но совсем слегка, не так тяжело и часто, как раньше, когда он был моложе. Тогда голоса, особенно крикуны, просили его делать вещи, которых люди делать не должны. Хотя он и пытался противостоять им, он точно знал, что крикуны ни за что не сдадутся. Нужно было просто делать, что они говорят. Слушаться. Надеяться на лучшее. Однажды Лукасу пришло в голову, что шептуны и крикуны – это как Бог и Дьявол. Пастор Симон однажды сказал ему, что не бывает, чтобы один из них существовал без другого. Что эти два полюса вселенной и бесконечности неотделимы друг от друга. Что людям совсем не нужно бояться, ведь путь света все равно приведет их куда нужно. Если человек попадал под влияние Дьявола, это не вечный грех, а всего лишь доказательство существования Бога, а иногда голос Дьявола – это на самом деле голос Бога, проверка, испытание. Тем не менее Лукас был рад, что голоса, во всяком случае, крикуны, больше не появляются так часто.

Deo sic per diabolum.

Путь к Богу лежит через Дьявола.

Лукас хорошо знал, что это не было официальной позицией прихода. Это не прижилось бы среди новичков. Чтобы понять это, нужно быть одним из посвященных. Но и новички тоже нужны, чтобы сидеть вот так, как сегодня, перед ним в благоговейной тишине. Важны были посвященные. Те, кто понимает, чтó пастор Симон действительно имеет в виду под дорогой к свету. И Лукас был одним из них.

Вечер новичков. Лукас почувствовал радость при мысли о наступающих выходных. Они снова пойдут в лес. Вместе с другими посвященными. Честно говоря, Лукас не совсем понимал, зачем пастор Симон настаивал на этих собраниях новичков, у них ведь были и задачи поважнее, но, конечно, ему и в голову не могло прийти спорить с пастором. У пастора была связь с Богом, и он точно знал, что ему нужно делать и почему. Lux Domus. На выходных. Лукас сжал губы, чтобы сдержать стон от тепла и света, разливающихся по телу.

Наконец пастор Симон заговорил, и сам Бог явился в зал. Прихожане сидели как пригвожденные к стульям, позволив себе наполняться блаженством. Лукас уже слышал эту речь раньше, она была написана для новичков, красивая, но простая. Как уже говорилось, он с нетерпением ждал выходных. Lux Domus. Еще на шаг ближе к небу. Он закрыл глаза, позволив словам пастора наполнять себя, и через некоторое время все закончилось. Пастор уже стоял у выхода. Благодарные рукопожатия, склоненные головы – паства проходила мимо него на выход, и вот они снова одни, только они двое в этом большом белом зале.

Лукас проследовал за пастором в его кабинет, помог ему снять костюм для проповедей. Отвернувшись, чтобы не видеть пастора в нижнем белье, он помог ему надеть обычную одежду. Принес чашку свежезаваренного кофе. Лукас молчал, пока пастор не уселся в кресло за письменный стол и не дал знак рукой, что Бог покинул зал и можно говорить.

– У нас новое имя, – кашлянул Лукас и достал конверт, спрятанный во внутреннем кармане куртки.

– Да что ты?

Пастор взглянул на него и взял конверт. Внутри лежал простой белый листок. Лукас не знал, что там было написано, видел только имя. Он понятия не имел, что это за имя, это касается только пастора. Его задача только забрать конверт и принести его пастору. Не открывая, быть просто вестником, ангелом.

Как обычно, пастор ничего не сказал. Он прочел имя, сложил листок пополам и убрал его в сейф под столом у окна.

– Спасибо Лукас, есть что-нибудь еще?

Пастор поднял на него глаза. Лукас улыбнулся в ответ на дружеский светящийся взгляд.

– Нет, ничего. Хотя да: ваш брат здесь.

– Нильс? Здесь? Сейчас?

Лукас кивнул.

– Он пришел прямо перед проповедью. Я попросил его подождать на заднем дворике.

– Хорошо, Лукас, хорошо. Можешь попросить его войти.

Лукас поклонился и вышел позвать гостя.

– Почему так долго? Я же сказал, что это важно!

Брат Симона, Нильс, также был высокопоставленным членом общины. Первый раз Лукас встретил его тогда же в той палатке на юге Норвегии, но, хотя он и был в приходе так же долго, он не всегда был на стороне пастора. Лукас знал, что было много шума и шепота по углам, когда правой рукой пастора стал он. Многие считали, что это место Нильса, но, как обычно, никто не смел перечить пастору. Несмотря ни на что, именно Лукас получил ключ к небесам.

– Вы же знаете, что для пастора очень важно помогать новичкам. Теперь он готов принять вас.

– Lux Domus, – пробормотал коротко стриженный брат.

– Lux Domus, – улыбнулся Лукас и показал ему дорогу.

Пастор встал, когда они вошли в кабинет. Гость поклонился и подошел к старшему брату. Поцеловал его в руку и в обе щеки.

– Садись, садись, брат мой, – сказал пастор и снова опустился на кресло за столом.

Нильс бросил взгляд на Лукаса.

– Мне выйти? – немедленно спросил Лукас.

– Нет, нет, останься.

Пастор жестом велел Лукасу сесть. Лукасу нужно присутствовать, он ведь один из посвященных, нет никаких причин покидать комнату.

Лукасу показалось, что Нильс явно был раздражен действием брата, но ничего не сказал.

– Как там дела у вас наверху? – спросил пастор, когда все трое уселись.

– Все хорошо, – кивнул брат.

– А забор?

– Сделано больше половины.

– Он будет таким же высоким, как мы договаривались?

Брат кивнул.

– Почему же ты не там сейчас?

– Что ты имеешь в виду?

– Почему ты здесь, когда у тебя есть работа там?

Нильс снова бросил взгляд на Лукаса. Как будто у него было что-то на сердце, что он не решался сказать в его присутствии.

– В общине стало на одного меньше, – пробормотал он наконец, склонив голову, словно ему было стыдно.

– Что значит на одного меньше?

– Неприятность случилась с одним из молодых.

– Что значит «неприятность»?

– Просто неприятность. Ошибка. Теперь уже все в порядке.

– Кто это был?

– Ракел.

– Милая Ракел? Моя Ракел?

Брат кивнул, еще ниже склонив голову.

– Она ушла от нас на одну ночь. Но теперь вернулась.

– И все в порядке?

– Да, все хорошо.

– Тогда я снова спрашиваю тебя, почему ты здесь, когда у тебя есть работа там наверху?

Нильс посмотрел снизу вверх на пастора, своего старшего брата. Хотя Нильсу было больше пятидесяти лет, сейчас он выглядел маленьким мальчиком, только что получившим нагоняй от отца.

– Ты просил держать тебя в курсе.

– Пока все хорошо – все ведь хорошо, не правда ли?

Нильс послушно кивнул.

– Мне кажется, быть может, было бы проще, если бы у нас были телефоны, – сказал он осторожно после паузы.

Пастор откинулся в кресле и соединил кончики пальцев.

– Что еще тебе кажется? У тебя есть другие замечания? Ты недоволен тем, что тебе дал Бог?

– Нет, нет, я ничего не имел в виду, я просто…

Нильс не мог подобрать слов и покраснел. Пастор помотал головой, и в комнате воцарилась странная тишина. Не странная для Лукаса – он всегда был на стороне пастора, но странная для брата, и заслуженная: как он посмел задавать вопросы о решении пастора? Брат встал, все еще глядя в пол.

– Вы придете к нам в субботу?

– Да, мы придем в субботу.

– Хорошо, тогда увидимся, – кивнул брат и вышел из комнаты.

– Lux Domus, – сказал Лукас, когда они с пастором снова остались наедине. Больше всего он любил такие минуты.

Пастор улыбнулся и посмотрел на него.

– Как думаешь, мы сделали все верно?

– Совершенно верно, – кивнул Лукас.

– Иногда я бываю не совсем уверен, – сказал пастор и снова сложил пальцы.

– Я кое-что должен вам сказать, – сказал Лукас.

– Слушаю.

– Вы знаете, что мой долг – заботиться о вас.

– Правда, Лукас? Правда? – улыбнулся пастор.

Лукас чуть покраснел. Он так хорошо знал пастора. Знал его голос. Знал, что тот его похвалил.

– Я не знаю, осведомлены ли вы, но, может статься, у нас в общине проблема.

– А, среди этих?

– Да, среди новичков.

– И в чем же проблема?

– На самом деле, я не знаю, это вам решать, моя работа только сказать, что я вижу, и заботиться о вас.

– Да, Лукас, ты это уже говорил, и я очень ценю. Так в чем же дело?

Лукас прокашлялся, прежде чем продолжить.

– Один из наших старых прихожан очень неудачно связался кое с кем.

Пастор покачал головой.

– Ты говоришь загадками, Лукас. Откройся. Говори.

– Старая дама в очках, в инвалидном кресле, она обычно сидит позади.

– Хилдур?

Лукас кивнул.

– Что с ней не так?

– Она мать Холгера Мунка.

– Чья мать?

– Холгера Мунка. Полицейского.

– А, вот оно что, он полицейский, я и не знал.

Лукас немного удивился, но ничего не сказал. Он прекрасно знал, что пастор в курсе, кто такой Холгер Мунк.

– Хилдур – его мать, – повторил Лукас.

– И почему это должно представлять для нас проблему?

– Я просто хочу, чтобы вы знали об этом.

– Ты думаешь о том, что было в конверте на этот раз?

Лукас осторожно кивнул.

– Спасибо, Лукас. Но я не думаю, что нам стоит беспокоиться о Хилдур Мунк. Сейчас у нас есть более важные дела, не правда ли?

– Конечно, – сказал Лукас, поднявшись.

– Lux Domus, друг мой, – улыбнулся пастор.

– Lux Domus, – улыбнулся Лукас в ответ.

Он низко поклонился и покинул кабинет, больше не говоря ни слова.

21

Миа Крюгер сидела в своем кабинете и перебирала в кармане таблетки. Она пообещала себе, что не возьмет их с собой, оставит их в доме на Хитра, пока не закончит с этим делом и пока они снова ей не понадобятся. Но оставить их не вышло – она кинула в карман несколько, так, на всякий случай. Она подумала, как хорошо было бы принять сейчас одну. Тело было словно пронизано стрелами. Она уже и забыла, что такое реальность. Оставила это далеко позади. И не собиралась возвращаться в нее, пока не появился Мунк и все не испортил.

Миа не пила уже четыре дня с тех пор, как приехала в Осло. Несколько раз она хотела распотрошить мини-бар в номере отеля, но сдерживалась. Холгер предложил ей одну из корпоративных квартир, но она настояла на номере в отеле – могла заплатить и из своего кармана. Она не хотела возвращаться. И не собиралась возвращаться. Безликий номер в отеле – это то, что нужно. Место перехода. Зал ожидания. Она не хотела подходить так близко к повседневной жизни. Только это дело. А потом обратно. На Хитра. К Сигрид. Она искала новую символическую дату, ведь 18 апреля уже прошло. Следующая – это день рождения, 11 ноября. Им обеим исполнилось бы тридцать три года. Исполнится тридцать три года. Казалось, что до ноября еще очень долго. Слишком долго. Надо найти другую дату. А может быть, и не надо. Это может случиться когда угодно. Самое главное, чтобы это свершилось. Чтобы она избавилась от этого. От этих людей. Она сунула руку в карман и положила одну таблетку на язык. Передумала. Выплюнула ее и снова убрала в карман.

– У нас есть отклик по одежде.

Анетте внезапно возникла в ее кабинете.

– Что?

– Есть совпадение по кукольным платьям.

– Уже?

– Ага, – улыбнулась светловолосая девушка и помахала бумажкой в руке. – Звонила Йенни из «Ателье Йенни». Она извинилась, что не позвонила раньше, она только сейчас прочитала наше объявление в газете. Поедем вместе?

– Конечно. Где Мунк?

– Ему нужно забрать внучку из садика. Ее маме надо примерить свадебное платье.

– А, вот как, их до сих пор кто-то надевает.

– Ага, – улыбнулась Анетте. – Честно говоря, рада, что это не я. Свадьба! Не слишком ли старомодно?

– Ты спрашиваешь не того человека, – улыбнулась Миа. – Я мало что в этом понимаю.

Она встала и надела черную кожаную куртку.

– Ты за рулем или я? – спросила Анетте, помахав очками перед собой.

– Я думаю, лучше ты, – подмигнула Миа и пошла за коллегой к парковке.

– Что сказала эта женщина? – спросила Миа, когда они выбрались из центра и ехали по Драмменсвейен.

Она много раз работала с Анетте, но они не были в близких отношениях. Миа толком не знала почему – в Анетте все было хорошо. Она была умна и всегда приветлива. Адвокат по образованию, очень талантливая и отличный сотрудник специального отдела. Наверное, дело в том, что Миа вообще не относилась к своим коллегам как-то по-особенному. За исключением Мунка, конечно же, но с ним другое дело. Были ли у нее вообще близкие отношения с кем-нибудь? С друзьями из Осгордстранда она не говорила уже много лет. После того как не стало Сигрид, она замкнулась еще больше. Может быть, это неправильно? Может, у нее могла бы быть хорошая жизнь за пределами работы? Теперь уже не имеет никакого значения. Раскрыть это дело – и обратно на Хитра. Обратно к Сигрид. Она погладила букву С на браслете. Почувствовала себя в безопасности.

– Я с ней не говорила, мне все передал наш коллега из Грёнланда. Но я думаю, она та, кто нам нужен.

– Она знала о цифрах за воротником?

Анетте кивнула и перестроилась в другой ряд.

– Мк.10:14. «Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им». Думаешь, это что-то, связанное с религией?

– Пока рано говорить, – сказала Миа и надела темные очки.

За окном было очень светло, теплое весеннее солнце для других, но не для нее. Она чувствовала себя так, будто ее тело больше не выдерживает никаких ощущений. Накануне вечером она попыталась посмотреть телевизор, но только заработала головную боль. Ей даже пришлось попросить Холгера выключить радио в его кабинете. Они ехали дальше в тишине. Миа заметила, что Анетте мучает любопытство, но она не подает виду. Остальные вели себя точно так же. Вежливые улыбки, скрывающие любопытные взгляды. Конечно не у тех, кто ее знал. Карри, Ким, Людвиг – хотя и они тоже. Как ты? Как ты жила? Ты выздоровела, Миа? Мы слышали, ты сошла с ума. Побрилась налысо? Пыталась покончить жизнь самоубийством на острове где-то во фьорде? Краем глаза она увидела, что Анетте смотрит на нее. В воздухе висела куча незаданных вопросов, но Миа пока была не готова к ним. Она решила ответить на них как следует чуть позже. Ей нравилась Анетте. Может, им вдвоем стоит сходить выпить пива или что-то в таком духе? Или не стоит. Почему одно, почему другое?

Пойдем, Миа, пойдем.

Почему ты одна, так далеко?

Когда они повернули на Сандвика, пошел дождь. По машине забарабанили капли, но Миа не снимала солнечные очки. Она закрыла глаза и слушала звуки. Капли о ветровое стекло. Шум мотора. На мгновение ей снова стало одиннадцать, она на заднем сиденье в машине отца, суббота, и они едут домой из Хортена, с работы отца. Она снова почувствовала его запах, услышала журчащий голос, вспомнила его руку в кожаной перчатке на руле. Он свободно рулил одной рукой, когда мамы не было в машине.

Давай споем, Миа?

Давай, начинай, видишь, видишь!

Вот я еду, мы прекрасны оба видишь, видишь, нет разницы между мной и тобой, видишь, видишь!

Еще раз!

Еще раз?

Да!

Миа улыбнулась за темными очками, почувствовала в себе ту маленькую девочку, от бабочек в животе у нее пошли мурашки и раскраснелись щеки. Как же просто все было тогда! А теперь никого не осталось. Только она одна.

Машина остановилась, и Миа вернулась в реальность.

– Вот и приехали, – сказала Анетте, выходя.

Миа положила очки в бардачок и тоже вышла. Дождь перестал – это был всего лишь местный кратковременный ливень. Мягкое весеннее солнце вышло из-за облаков и показало им путь к маленькому желтому зданию на краю Сандвика.

На окне вывеска «Ателье Йенни». На двери – старомодная табличка «ЗАКРЫТО». Миа постучала, и к двери сразу подошла милая, но взволнованная пожилая женщина.

– Да? – сказала она, не открывая дверь.

– Миа Крюгер, отделение полиции Осло. Отдел расследования убийств, – сказала Миа и показала свое удостоверение через стекло, чтобы успокоить даму.

– Полиция? – переспросила женщина и бросила на них нервный взгляд.

– Да. Мы можем войти?

Было очевидно, что эта милая старушка была в шоке после статьи в газете, ей потребовалось некоторое время, чтобы открыть дверь. Старые трясущиеся руки никак не могли справиться с замком, но вот наконец она повернула ключ. Миа спокойно зашла внутрь и еще раз показала старушке свое удостоверение. Женщина закрыла за ними дверь и снова быстро заперла ее. Она стояла посреди маленького разноцветного зала, не вполне понимая, что ей нужно делать.

– Вы Йенни? – спросила Миа.

– Да, извините, где мои манеры. Что за день, я вся дрожу! Йенни Мидтхун, – сказала старушка и протянула свою маленькую ручку Мии.

– Это ваше ателье? – спросила Анетте и огляделась.

В витринах стояли выставочные куклы в сшитых вручную платьях. Полки были уставлены предметами ручной работы. Одна стена была завешана квилтами[9]9
  Квилт – стеганое лоскутное одеяло ручной работы.


[Закрыть], весь магазин был заполнен подобными вещами.

– Да, с 1972 года, – кивнула милая старушка. – Мы начинали вместе с мужем, но его больше нет с нами. Он умер в 89-ом. Это он решил назвать «Ателье Йенни», я хотела, чтобы мы назвались «Ателье Йенни и Арильда», но он настоял, так что вот…

Женщина снова немного растерялась.

– Вы сшили эти платья?

Миа вынула фотографии из кармана и положила на прилавок. Йенни надела очки, висевшие у нее на шее и, бросив взгляд на фото, подтвердила:

– Да, я сшила оба платья. Что это значит? У меня неприятности? Я сделала что-то плохое?

– Нет, совсем нет, Йенни, у нас нет причин думать, что вы сделали что-то плохое. Для кого вы сшили их?

Женщина зашла за прилавок и достала с одной из полок папку.

– Тут все есть, – сказала она, показав пальцем на папку.

– Что – все?

– Все заказы. Я их записываю. Размеры, материал, цену, дату готовности, тут все есть.

– Вы не против, если мы возьмем папку с собой? – спросила Миа.

– Нет, нет, конечно, берите все, что нужно. Ох, какой кошмар, ох, ужас, я даже не знаю… я была в таком ужасе, когда один из соседей принес мне газету…

– Кто заказал эти платья? – спросила Миа.

– Мужчина.

– У него есть имя?

– Нет, он не говорил имени. Только принес фотографии. Фотографии кукол. Сказал, что хочет сшить эти платья в детском размере.

– Он не сказал, зачем ему это?

– Нет, а я и не спрашивала. Если бы я только знала, ах, если бы я знала…

Йенни Мидтхун схватилась за голову и рухнула на стул. Анетте исчезла в задней комнате и вернулась со стаканом воды.

– Спасибо, – сказала старушка дрожащим голосом.

– Когда поступил заказ?

– Около года назад. Прошлым летом. Первый.

– Он был тут несколько раз?

– О, да, – кивнула Йенни. – Он много раз тут был. И никогда не было проблем с оплатой. Всегда наличные, всегда вовремя. Хорошо платил. Не задавал никаких вопросов о цене.

– Сколько платьев вы сшили?

– Десять штук.

Женщина потупила взгляд в пол. Анетте посмотрела на Мию, подняв брови.

Будут новые жертвы. Десять платьев.

– Когда вы видели его в последний раз?

– Не так давно. Около месяца назад. Да, где-то так. В середине марта. Тогда он забрал два последних платья.

– Вы сможете описать его внешность? Как он выглядел?

– Совершенно обычно.

– Что для вас значит «совершенно обычно»?

– Ну, он был очень хорошо одет. В красивой одежде. Костюм и шляпа. Хорошие начищенные ботинки. Не очень высокий, ниже, чем Арильд, ну, это мой муж, может быть, метр семьдесят пять, в таком духе. Не худой и не толстый, совершенно обычный.

– Говорил на диалекте?

– Что? А, нет…

– Это значит, он с востока Норвегии? Он говорит, как мы?[10]10
  Восточный устный вариант норвежского языка считается наиболее приближенным к литературному и наименее диалектальным.


[Закрыть]

– А, да, он норвежец. Наверное, из Осло. Около сорока пяти лет на вид. Совершенно обычный мужчина. И очень красиво одевается. Я ведь не могла тогда знать… я имею в виду… я не знала…

– Вы нам очень помогли, Йенни, – сказала Миа, осторожно похлопав старушку по руке. – Теперь нужно, чтобы вы немножко подумали и вспомнили, было ли в нем что-нибудь, что отличает его от других? Что-то, на что вы обратили внимание?

– Нет, не знаю, что бы это могло быть… Вы имеете в виду татуировки?

Анетте посмотрела на Мию и улыбнулась.

– У него была татуировка?

Пожилая дама кивнула.

– Да, вот тут, – и показала на свою шею. – Обычно на нем был свитер с горлом, и ее не было видно, но однажды воротник неплотно прилегал, понимаете, и ее было видно.

Она немного отодвинула воротник своей блузки, чтобы продемонстрировать, как это выглядело.

– У него была большая татуировка? – спросила Анетте.

– О, да, очень большая. Она закрыла всю шею отсюда и досюда.

– Что было изображено на татуировке, вы заметили?

– Да, это был орел.

– У него была татуировка орла?

Йенни осторожно кивнула.

– Сообщи об этом немедленно, – сказала Миа.

Анетте кивнула и вышла позвонить.

– Я вам помогла?

Милая пожилая женщина посмотрела на Мию испуганными глазами.

– Меня отправят в тюрьму?

Миа погладила ее по плечу.

– Ну что вы, никуда вас не отправят. Но мне нужно, чтобы вы в ближайшее время приехали к нам в отделение для дачи официальных показаний. Не прямо сейчас, но скоро, хорошо?

Старушка кивнула и проводила Мию до двери. Миа достала визитку из кармана джинсов и протянула ей.

– Если вспомните что-то еще, сразу же звоните мне, хорошо?

– Конечно. Но у меня не будет неприятностей, правда ведь?

– Абсолютно никаких, – улыбнулась Миа. – Спасибо за помощь.

Она услышала звук запирающегося замка, когда вышла на улицу. Бедняжка. Она и правда потрясена. Миа увидела, как лицо старушки мелькнуло за занавесками, и понадеялась, что той не придется провести остаток дня в одиночестве и у нее есть кто-нибудь, кому можно позвонить.