Текст книги "Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир"

ЯКОРНАЯ СТОЯНКА «НИНЬИ» И «ПИНТЫ» В САМАНА-БЕЙ

Когда шлюпка «Ниньи» причалила к берегу, ее встретили более пятидесяти обнаженных индейцев, вооруженных луками, стрелами и пальмовыми дубинками. По настоянию туземца, побывавшего на борту, они отложили свое оружие, которое испанцы тут же попытались купить, однако после продажи двух луков островитяне бросились к своему «оружейному складу» с явным намерением напасть на гостей. Как пишет Лас Касас, «христиане, как всегда им советовал Адмирал, находились в готовности. Один индеец получил сильный удар по ягодицам, другого ранили в грудь стрелой. Видя, что мало могут сделать – хотя христиан было не более семи, а их пятьдесят и более, – они обратились в бегство, побросав оружие, пока не осталось ни одного». Таким образом, испанский «десант» получил множество сувениров.

На следующий день, 14 января, на пляж спустился местный касик без оружия. Его приняли на борт и отослали «довольным»: с печеньем и медом внутри и с красным колпаком и бусами снаружи. Взамен касик обещал подарить золотую крону, и 15 января таковая была должным образом отправлена на «Нинью» вместе с несколькими мотками хлопка.

Обе каравеллы сильно протекали (по словам Адмирала, из-за спешных работ на верфях Палоса), и Адмирал вместе с Пинсоном стремился найти подходящий берег для конопачения корпусов обеих каравелл перед долгим путешествием домой. Кроме того, в этих сигуайос было что-то настолько странное и зловещее, что морякам становилось не по себе и они мечтали поскорее убраться восвояси. По собственным словам Колумба, он планировал пробыть в Самане 17 января, чтобы в береговых условиях наблюдать любопытные астрономические явления – схождение Марса с Меркурием и противостояние Юпитера и Солнца, как предсказывали «Эфемериды» Региомонтана. Однако он не осмелился рисковать, оставаясь здесь длительное время, и поэтому, когда в среду 16 января подул западный ветер, Колумб покинул бухту Стрел. Это была последняя якорная стоянка «Пинты» и «Ниньи» в Новом Свете.

Глава 22
Дорога домой (16.01–11.02.1493)

И, подняв якоря, пошли по морю… и подняв малый парус по ветру…

Деян., 37: 40

В среду, 16 января, за три часа до рассвета, Адмирал вышел из негостеприимной гавани, названной Эль-Гольфо-де-лас-Флечас, и, сначала подгоняемый береговым бризом, а затем и западным ветром, взял курс ост-ост-норд. Возвращение домой из Америки в Европу оказалось гораздо более трудной частью путешествия, поскольку никакие пассаты уже не смогли бы мягко доставить каравеллы в Испанию. Колумбу предстояло вывести корабли из зоны пассатов в зону западных ветров; а в зимней Северной Атлантике они сильны, неистовы и сопровождаются проливными дождями. Адмиралу понадобились бы все мореходное искусство, чтобы справиться с погодой, и, кроме того, врожденное остроумие, чтобы наговорить какой-нибудь чуши португальцам, прежде чем он смог бы сообщить о своем открытии монархам Испании. Сейчас бы ему очень пригодилась погибшая «Санта-Мария». Возвращение домой – увлекательная история гениального человека, хранящего в себе величайшую географическую тайну всех времен, борющегося как с человеческой порочностью, так и с зимней непогодой за привилегию сообщить радостную весть своим покровителям.

16 января перед рассветом «Нинья» и «Пинта» миновали мыс Баландра и вышли из Самана-Бей, не предполагая, что время открытий в этом путешествии закончилось. От индейцев Эспаньолы, в частности от четырех впечатленных юношей, поднявшихся на борт «Ниньи» в Самане, Колумб опять услышал об острове Кариб (вероятно, имелся в виду Пуэрто-Рико). Адмиралу было любопытно увидеть этих ужасных людоедов, о невероятных подвигах которых ему рассказали робкие тайное. Более того, ему очень хотелось проверить рассказы туземцев об острове Матинино, якобы «полностью заселенном женщинами без мужчин». Более поздние конкистадоры связывали эту сказку с классическим мифом об амазонках и даже назвали так величайшую реку в мире. Между тем Колумб искал подтверждение некоторых восточных свидетельств на этот счет. Дело в том, что он прочитал у Марко Поло об островах Маскуна и Феминея в Индийском океане. Первый из них был населен исключительно мужчинами, другой только женщинами. Каждый год мужчины посещали женский остров и оставались там три месяца, после чего женщины вышвыривали их восвояси вместе с подрастающими мальчиками. История казалась таким забавным и практичным решением вечной войны между полами, что стала одной из самых популярных у Марко Поло.

Теперь, как ни странно, у араваков был очень похожий миф. Их культурный герой Гуагуджиона отправился с избранной группой товарищей по кораблю и женщин-пассажиров из пещеры Качибаджиагуа, в которой до сих пор жило все человечество, чтобы открыть новые земли для Lebensraum[191]191
  Жизненное пространство, среда обитания (нем.).


[Закрыть]. Всех женщин он оставил на острове под названием Матинино, где они с тех пор вели жизнь, подобную жизни амазонок, имея ежегодные визиты мужчин. Другими словами, все происходило так же, как на Феминее в Индийском океане в соответствии с описанием Марко Поло. Стремление Колумба увидеть этот «остров женщин» объяснялось не только естественным мужским любопытством и желанием рассказать монархам о подлинном чуде, но и тем, что это дало бы неопровержимые доказательства его пребывания в Индии, которых Адмиралу все еще так не хватало. Как было записано в «Журнале», он хотел бы «доставить пять или шесть [женщин] к государям». Таким образом, общий план Колумба состоял в том, чтобы высадиться на «людоедском» Карибе, затем посетить «женский» Матинино, а уж потом направиться в Испанию.

Итак, «Нинья» и «Пинта» вышли из бухты Самана 16 января 1493 года при западном ветре (что было крайне нехарактерно для того времени года) и взяли курс ост-ост-норд, где, по словам индейцев, должен быть находиться «остров женщин». На самом же деле этот курс вывел флот в открытое море. Не успели каравеллы пройти и 40 миль, как проводники начали показывать знаками на юго-восток. Фактически в этой стороне находился остров Мартиника, и, послушав индейцев, Адмирал соответственно изменил курс. Однако этот план вскоре потребовал корректировок. Вот как описывает это Колумб в «Журнале»: «После прохождения двух лиг посвежевший ветер задул в сторону Испании. Отклонившись от прямого курса, я заметил, что люди начали падать духом, главным образом из-за значительного расхода воды на обеих каравеллах, на пополнение запасов которой не было никакой надежды, кроме как на дождь по воле Божьей. Тогда я отказался от курса, который вел на Матинку, и повернул флот на норд-ост-ост в Испанию, пройдя так до захода солнца 48 римских миль, или 12 лиг».

Колумб редко менял свои планы, тем более так скоро, но в данном случае он, безусловно, принял мудрое решение. Так, например, на обратном пути из Второго путешествия в зимний сезон 1496 года «Нинье» потребовался месяц, чтобы добраться с севера Эспаньолы до Гваделупы, которая находилась ближе, чем Мартиника. Призрачный шанс забрать нескольких женщин ради подтверждения каких-то восточных свидетельств, а может быть, даже и небылиц не стоил подобной задержки.

Ключевая фраза о решении Колумба возвращаться домой записана в его «Журнале» 16 января: «Bolvio al derecho de Espana, nordeste quarta del leste»[192]192
  Повернул на Испанию, курс норд-ост-четверть оста (исп.).


[Закрыть]. Следует отметить, что Адмирал сильно ошибся, предполагая, что идет прямым курсом на Испанию. Он промахнулся бы даже мимо Британских островов и застрял где-нибудь в Арктике. Тем не менее точно так же, как его колоссальная недооценка ширины океана привела к открытию Америки, так и эта столь же грубая ошибка в курсе позволила вернуться на родину. Как показал опыт более поздних плаваний, самый быстрый маршрут для парусника, следующего из Эспаньолы в Европу, заключается в продвижении на север в привязке к пассату до широты Бермудских островов. Лишь оттуда следует ловить преобладающие западные ветры в сторону Испании. Естественно, Колумб этого не знал и знать не мог, поэтому ожидал удобной смены ветра на западный, будучи на той широте, где тогда находился. Нет никакого сомнения в том, что устойчивый пассат никогда не позволил бы Адмиралу держать норд-ост-ост, но все же, держась как можно ближе к этому курсу, он шел правым галсом от норд-оста к норд-ост-норду, а затем левым – от оста к зюйд-осту и, таким образом, довольно уверенно смещался к северу на широту Бермуд, откуда зимние западные ветры погнали бы его прямиком к дому.

Замечу, что Колумб имел очень хорошие шансы для успешного возвращения, поскольку каравеллы прекрасно держали курс в течение всего длительного перехода с наветренной стороны, и их ходовые качества в таких погодных условиях не могут вызывать ничего, кроме уважения. Хотя большинство суточных переходов составляло менее 100 миль, «Нинья» (даже с учетом «тормозящей» позади «Пинты») прошла 21 января 127 миль, а 19-го – все 138, то есть при средней скорости в 5–7 узлов на четырех разных курсах. В самом деле, не самый плохой результат для парусников![193]193
  Указанные расстояния являются фактическими после вычета 15 % средней завышенной оценки в «Журнале». (Примеч. авт.)


[Закрыть]Пока еще пассат не поднимал сильной встречной волны, и Адмирал отмечал в «Журнале»: «Воздух очень мягкий и сладкий, как в Севилье в апреле и мае», а «море – благодарение Богу, все время очень гладкое». На следующий день, по достижении 25° севера, воздух стал заметно прохладнее. Заверяю вас, что после того, как вы привыкнете к тропикам, падение температуры даже на 15 градусов покажется ужасным.

В первый же день плавания флот вошел в Саргассово море, вечером третьего наступило новолуние, и каждый день вокруг судов крутились птицы-боцманы, олуши и буревестники – они сопровождали корабли от самых островов на протяжении 200 миль. Наблюдая за ними, Колумб заметил, что некоторые из них огибают каравеллу, а позже направляются куда-то на юго-юго-восток. Из этого Адмирал сделал вывод, что в той части океана тоже имеются пока неоткрытые острова. Это натолкнуло его на мысль о Втором путешествии. Приятным зрелищем для моряков стал косяк тунцов, с которыми испанцы были знакомы у себя на родине. Когда рыбы умчались на северо-восток, Колумб бросил шутку на этот счет, заметив, что тунцы, должно быть, направилась в приморские владения герцога Кадисского в Кониле, недалеко от мыса Трафальгар, и пожалел, что не может забросить леску[194]194
  Намек на огромные земельные наделы Кадисского герцога 1-й креации Родриго Понсе де Леона (1443–1492).


[Закрыть].

Незадолго до полуночи 22 января «Нинья» и «Пинта» вышли на широкий участок Северной Атлантики, куда до них не заходило ни одно судно. Как уже упоминалось, моряки привыкли называть эту зону «лошадиными широтами» из-за продолжительных штилей, во время которых погибал домашний скот, но Колумбу, к счастью, ничего об этом не было известно. 25 января, при пересечении 28-й параллели (в этот день каравеллы переместились всего лишь на 49 миль), «моряки убили морскую свинью и огромную акулу, в чем очень нуждались, поскольку у них не осталось ничего, кроме хлеба, вина и индейского аджеса». Конечно, подобный «улов» представлял собой довольно мрачную перспективу для экипажа, но у команды не было выбора.

С полудня 27 января и до восхода солнца 30-го флот шел под легким зюйдом, преодолев за 66 часов 112 миль. Им повезло, что они так хорошо справились. Свободные моряки ловили рыбу и каждый день видели птиц. В последние два дня января ветер немного усилился, и к заходу солнца 31 января, в соответствии с расчетами нашего капитана Джона У. Макэлроя, Колумб достиг широты 31°46′, то есть оказался очень близко к Бермудским островам (32°15′), находящимся приблизительно в 450 милях западнее. Как узнали испанцы несколько лет спустя, именно в этом районе можно было с большой вероятностью «поймать» западный ветер, что и произошло с Колумбом. С восхода солнца 31 января и до заката 3 февраля, «при том же ветре в корму» и «слава Богу, очень спокойном море», каравеллы прошли 358 миль на ост-норд-ост. К этому времени они находились в самом центре Саргассова моря, при этом «море так покрыто водорослями, что если бы не видели его раньше, то испугались бы мелей». Замечу, что на ночь 1 февраля приходилось полнолуние, а отражение лунного света на покрытом саргассами океане, свежий попутный ветер, несущий корабли по волнистому лугу на высокой скорости, и водоросли, издающие при этом своеобразный мягкий шуршащий звук, обладают странной, почти магической красотой.

Несомненно, прокладывая новый курс на ост-норд-ост, Колумб взял на один румб южнее «прямой» дороги в Испанию, потому возникла необходимость многодневной компенсации, вынудившей его перемещаться на север. Но как далеко к северу этот «прямой» курс находился? Поскольку направление менялось почти каждый день, определить это было достаточно сложно, причем и сам Колумб не был слишком уверен, что курс приведет в Испанию (на самом деле он привел бы его куда-то между Шотландией и Исландией). В ночь со 2 на 3 февраля Адмирал приказал доставить на палубу сильно пострадавший квадрант и до сих пор не упоминавшуюся астролябию, чтобы попытаться еще раз «выстрелить» в Полярную звезду. Отсутствие практики и, самое главное, слишком долгое ожидание сыграли против Колумба: за три дня западные ветры окрепли и стали поднимать сильную зыбь. «Нинью» слишком сильно качало, и грубые приборы не хотели ловить в небесах яркую точку. Очень жаль, что на этот раз Колумб не ошибся в идентификации Полярной звезды. Он отметил, что «Полярис появился очень высоко, как на мысе Сент-Винсент», который находится на 37° северной широты. Согласно нашей интерпретации летоисчисления Колумба, на закате 2 февраля он пересек широту 33°36′, а на восходе 3-го – достиг 34°15′. Следовательно, по его расчетам, расстояние до 37-й параллели было не менее 165 и не более 200 миль.

Уверенность Колумба в том, что он приближается к 37° северной широты, подтверждалась изменением погоды в ночь на 3 февраля: «Небо было очень пасмурным и дождливым, и стало довольно холодно, из-за чего я делаю вывод, что еще не достиг широты Азорских островов». Это утверждение кажется нелогичным, поскольку зимой на Азорских островах как раз особенно холодно и дождливо. Очевидно, Адмирал считал, что «Нинья» достаточно продвинулась на север, потому что на рассвете 4 февраля он взял строго восточный курс.

«Нинья» и «Пинта», согласно навигационному счислению Адмирала, находились сейчас на 35°30′ северной широты, то есть примерно в 100 милях к югу от параллели Санта-Марии – самого южного острова Азор. Курс 90° (истинный) от этой точки провел бы Колумба мимо Азорских островов и «уткнул» бы его в мыс Спартель, если бы не два счастливых обстоятельства. Каравеллы пересекали изогонические линии 7° и 10° западных вариаций компаса, и, следовательно, магнитный ост находился в пределах 80°– 83° истинного, что постоянно выводило корабли немного дальше на север. Второе обстоятельство – шторм, снесший «Нинью» в северо-восточном направлении.

Теперь же поднявшийся зимний северо-западный ветер гнал обе каравеллы домой со скоростью современного парохода. В течение четырех дней с 4 по 7 февраля они совершили самое быстрое плавание за все время путешествия, пройдя 598 миль, то есть в среднем почти 150 миль в сутки. С захода солнца 5 февраля до захода солнца 6-го «Нинья» и «Пинта» показали великолепный результат – они прошли 198 миль, время от времени приближаясь к скорости 11 узлов.

Задержимся на минутку и подумаем, что это значит. При попутном ветре, перемещаясь в неспокойном кобальтово-синем море под ярким зимним небом, каравеллы 1493 года развивали скорость, которой могла бы позавидовать любая современная океанская парусная яхта. Всякий раз, когда современная шхуна или кеч примерно такой же длины, как «Нинья», проходит в сутки 200 миль, это становится предметом обсуждения. Безусловно, яхты, участвующие в океанских гонках и построенные только с расчетом на максимальную скорость, оснащенные облегченным такелажем и парусами, управляемые командой крепких молодых яхтсменов, покажут даже и лучший результат, чем «Пинта» и «Нинья», но не будем забывать, что в нашем случае речь идет о средневековых каравеллах с гафельными парусами.

Быстрый ход под парусом, благодаря красоте самого корабля, музыке ветра и воды, а также какому-то необъяснимо-глубокому, непостижимому чувству в душе моряка, дает и сегодня острое ощущение скорости, сравнимое разве что только со спуском на горных лыжах на крутом склоне или скачками с препятствиями быстрой лошади. Моторизованное передвижение по воде, по суше и или даже по воздуху (опустим новейшие боевые самолеты, у меня нет опыта полетов на таких машинах) по сравнению с быстрым парусником – медленное и слишком «ручное». Представьте себе, если сможете, какой славный опыт получили моряки «Ниньи» и «Пинты» (если, конечно, кто-то из них не ездил на арабских скакунах): 11 узлов были наибольшей абсолютной скоростью, которую они когда-либо знали. Каравеллы шли домой после величайшего морского приключения в истории человечества, наполненного знаниями о мире, неизвестном даже самым смелым морским путешественникам древности, о мире, не тронутом Римом в дни его величайшей славы и не разгаданном хитрыми арабами. Адмирал знал дорогу, и все святые на небесах сговорились послать ему попутный ветер, ясную погоду и спокойное море. Но это были владения языческих богов Нептуна и Эола, готовившихся откупорить кое-что очень гадкое.

6 февраля, в разгар этого великолепного и продолжительного всплеска скорости, на борту «Ниньи» состоялась бурная дискуссия о ее местоположении. Капитан Висенте Янес Пинсон заявил, что утром 6 февраля азорский остров Флориш (Флорес) должен находиться на северо-западе, а Мадейра – на востоке. Добровольный помощник лоцмана Бартоломео Ролдан, контролирующий всю навигацию во время путешествия, доказывал, что с северо-востока должен лежать Фаял, а на востоке – Порто-Санто. В действительности оба были совсем не правы, хотя, как ни странно, любитель ошибался в меньшей степени, чем профессионал. Точка, указанная Ролданом, находилась примерно в 375 милях на зюйд-ост-ост, а Пинсоном – примерно в 600 милях на ост-зюйд-ост от положения, вычисленного Колумбом на основе навигационного счисления.

7 февраля лоцман «Санта-Марии» Пералонсо Нинос стал утверждать, что «Нинья» уже находится между меридианами островов Терсейры и Санта-Мария и пройдет в 38 милях к северу от Мадейры (в действительности Мадейра находилась в 200 милях по широте и 600 милях по долготе). Сам же Колумб считал, что флот находится в 75 лигах к югу от параллели Флореса (в действительности – приблизительно на 65 миль меньше). В этот момент Адмирал мудро решил не связывать себя обязательствами по вычислению долготы.

Во времена примитивных приборов и навигационного счисления по булавочным отверстиям в карте разногласия подобного рода вполне ожидаемы. Скажу больше – они отнюдь не отсутствуют даже и сегодня, несмотря на наличие куда более точных инструментов и проверенных научных методов. Ранее упомянутый и вечно критически настроенный де Салазар после плавания с Канар на Эспаньолу в 1573 году писал одному из своих друзей: «О! Как Бог в своем всемогуществе мог вложить тонкое и столь важное искусство навигации в такие тупые умы и неуклюжие руки этих лоцманов! Мне приходилось видеть, как один спрашивал у другого о курсе, которым следует судно. „16 градусов“, – отвечал один. „Почти 20“, – возражал второй. „13 с половиной“, – вмешивался третий. Вскоре начиналось обсуждение вопроса о том, как далеко до берега. „Мы находимся в 40 лигах от земли“, – говорил первый. „А я говорю, что в 150“, – возражал другой. „Сегодня утром мы находились от суши в 92 лигах“, – подключался следующий навигатор. И будь до нее три или три сотни лиг, они не приходили к согласию, даже не пытаясь выяснить истину».

К вечеру 7 февраля свежий северо-западный ветер утих, и в течение следующих двух дней флот шел, по словам Лас Касаса, под «мягкими и переменными ветрами». При попутном ветре каравеллы преодолели 75 миль на зюйд-зюйд-ост, что переместило их еще дальше от Азор, но перед рассветом 9-го ветер сменился на восточно-юго-восточный, поэтому пришлось идти правым галсом, повернув на норд-ост. Колумб не собирался заходить на Азорские острова, но, вероятно, теперь надеялся увидеть один из них, чтобы проверить местоположение. К 10 утра 9 февраля флот снова взял строгий восточный курс и к закату прошел всего лишь 24 мили, но затем вернулись крепкие весты, в результате которых «Пинта» и «Нинья» в течение следующих суток вышли на отличный показатель в 154 мили.

В тот день, 10 февраля, наступила расплата за навигационные ошибки. Висенте Янес, Пералонсо Нинос, Санчо Руис и «любитель» Ролдан сошлись во мнении, что они оказались на меридиане, проходившем в 5 лигах к востоку от азорской Санта-Марии, и находились примерно на широте Мадейры и Порто-Санто. Этот расчет отличался от истинного положения примерно на 500 миль к ост-зюйд-¹/₂ ост. Колумб подсчитал, что к концу дневного перехода (по расчетам нашей экспедиции, он находился на 35°58′ северной широты и 33°15′ западной долготы) остров Флорес должен был лежать строго на севере, а Нафе (Касабланка в Марокко) – строго на востоке. Другими словами, предположив, что он знал правильные позиции Флореса и Касабланки, мы пришли к выводу, что Адмирал разместил флот в 175 милях к зюйд-ост-³/₄зюйд от его истинного положения.

Тем не менее по сравнению с расчетами лоцманов и предполагая, что все они согласны с относительным положением Азорских островов, Мадейры и Касабланки, Колумб был примерно на 30 миль ближе к истинной широте и на 340 миль ближе к истинной долготе, чем кто-либо другой.

Должно быть, именно в течение этих трех недель хорошей погоды и полезных, хотя и не всегда попутных, ветров Колумб написал знаменитое письмо о своем Первом путешествии, которое часто называют «Письмом к Сантанхелю». Это письмо не адресовалось конкретному лицу, а предназначалось для общедоступной публикации. Оно было вложено в одно из писем к государям. К сожалению, оригинал письма был утерян, но от него осталось несколько рукописных копий, сделанных для разных придворных вельмож. Одна из таких копий, предназначенная уже упоминаемому выше хранителю королевского кошелька Луису де Сантанхелю, была напечатана (в очень плохом качестве) в Барселоне летом 1493 года в виде четырехстраничной брошюры, единственный сохранившийся экземпляр которой находится в Нью-Йоркской публичной библиотеке. С более качественной копии, чем барселонское издание, Леандро де Коско сделал латинский перевод, который выдержал девять изданий (в Риме, Париже, Базеле и Антверпене) в 1493–1494 годах. В скором времени письмо было переведено на итальянский, причем до конца 1493 года оно издавалось три раза. Некоторые издания De Insults inuentis[195]195
  «Обнаружение оскорблений» (лат.).


[Закрыть] (самое раннее латинское название) щедро иллюстрировались гравюрами на дереве, взятыми из других книг и не имеющими никакого отношения ни к Колумбу, ни к его кораблям, ни к Вест-Индии. Письмо, датированное 15 февраля, en la caravela, sobre las islas de Canaria[196]196
  На борту каравеллы у Канарских островов (исп.).


[Закрыть], по логике вещей, должно быть, было написано до 12 февраля, а не во время последовавшего шторма, а вместо «Канарские острова» следует читать «Азорские». Вероятно, Адмирал закончил и подписал письмо несколькими днями позже на борту «Ниньи», будучи на якоре у Санта-Марии и надеясь переслать его оттуда через Португалию на случай, если с ним что-нибудь случится на последнем этапе путешествия. Однако отношение азорских властей, как мы увидим, оказалось таким, что Колумб передумал и решил выступить почтальоном самостоятельно.

В письме упоминается все самое важное или рассчитанное на то, чтобы заинтересовать монархов и привлечь их поддержку Второго путешествия. В нем были опущены все маршруты и расстояния, чтобы любопытные чужие глаза не добрались до запретного плода. О потере «Санта-Марии» в письме тоже не сообщалось: Колумб лишь обманчиво сообщал, что он оставил одно из судов со своими людьми в Навидаде. В целом это письмо, являющееся превосходной копией «Журнала», лишний раз доказывает блестящее мастерство Колумба в изложении материала.