Текст книги "Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир"

Может показаться невероятным, что после восемнадцатимесячной колонизации этого богатого и плодородного острова, после того, как из Испании было отправлено множество семян, орудий труда и рабочих, испанцы все еще зависели от внешних поставок (причем такое состояние продолжалось годами). Мигель де Кунео объясняет основную причину следующим образом: «…Хотя почва здесь очень черна и плодородна, колонисты не находили ни времени, ни желания заниматься земледелием, поскольку никто не собирался надолго оставаться в этих странах». Именно такая позиция колонистов и стала источником большинства проблем. Если сам Колумб и несколько хранящих ему верность соратников планировали основать здесь постоянное поселение, перенеся испанскую культуру и католическое христианство в Индию (например, таких, как брат Рамон Пане), то главная цель остальных заключалась в быстрой добыче большого количества золота, которое можно было потратить в Испании на собственные нужды. К 1496 году, как писал Лас Касас, в Изабелле слышали только одну мольбу: «Asi Dios me lleve a Castilla!»[273]273
  Боже, забери меня в Кастилию! (исп.)


[Закрыть]

Вскоре Колумб пришел к выводу, что должен вернуться домой для защиты своих интересов, прежде чем отчет Агуадо попадет в королевские руки, но смог выйти в море только в марте 1496 года, поскольку, скорее всего, «Индия» не могла была готова к океанскому переходу.

В течение месяцев ожидания Адмирал подыскивал для столицы Эспаньолы новое и более подходящее место. Изабелла не удовлетворяла Колумба по многим причинам: якорная стоянка не обеспечивала защиты от северных ветров, в пределах легкой досягаемости отсутствовали золотоносные грунты, а близлежащие участки Вега-Реаль уже были практически опустошены. Овьедо рассказывает романтическую историю (Лас Касас считал ее чистой выдумкой) о некоем испанце Мигеле Диасе, прошедшем остров до реки Озама и без памяти влюбившемся в местную предводительницу Каталину, которая и надоумила Колумба строить новый город на ее территории. Сам же Лас Касас убеждает, что место Санто-Доминго было найдено специальным отрядом исследователей под руководством упомянутого Диаса и выбрано из-за удобной гавани, плодородных земель и еще неопустошенных золотоносных рек. Мы не знаем, что считать за истину, но факты остаются фактами: последний приказ Адмирала, отданный брату-аделантадо, заключался в том, чтобы тот основал новый город во время его отсутствия, а строительство Санто-Доминго началось в 1496 или 1497 году.

Многострадальная Изабелла была покинута, но даже во времена Лас Касаса говорили, что в ее руинах водятся привидения. Приближавшиеся к этому месту охотники слышали ужасные крики, а однажды на пустынной улице некий заблудившийся путник встретил двух кабальеро в сапогах со шпорами, вооруженных мечами и одетых в плащи придворных былых времен. На его приветствия вельможи ответили размашистыми поклонами, при этом головы слетели на землю вместе со шляпами, после чего любезные идальго испарились. Так или иначе, люди старались избегать этого места. Сегодня – это простое пастбище на берегу моря, где возвышаются всего лишь несколько камней, напоминающих, что когда-то здесь находилась первая столица Испанской Индии…

Глава 36
Обратный переход (10.03–11.07.1496)

Но паче шума вод многих, сильных волн морских, силен в вышних Господь.

Псалтирь, 92: 4

«Санта-Клара» (она же «Нинья»), на которой Колумб вернулся в Испанию, и сопровождающая ее «Санта-Крус» (она же «Индия») представляли сейчас собой жалкий маленький флот по сравнению с той великолепной армадой, которой командовал Адмирал почти три года назад. Грустно было вспоминать о приподнятом настроении и больших ожиданиях тех дней, ибо единственная радость на борту «Ниньи» и «Индии» возникала при мысли навсегда покинуть Индию и вернуться в Испанию. Вернуться домой пожелало так много людей, что каравеллы были опасно переполнены – на борту «Ниньи» находилось двести двадцать пять христиан и тридцать индейцев. Такое человеческое скопище поражает воображение – мы помним, что в Первом путешествии экипаж каравеллы насчитывал менее двадцати пяти человек; «Индия» была перегружена ничуть не меньше. Пассажирам приходилось спать на палубе в две смены. Но как же возможно эффективно работать с парусами, если палубы сплошь усеяны человеческими телами? Как можно было прокормить такое количество народа (как мы увидим дальше – почти никак)?

На «Нинье», половина акций которой теперь принадлежала Колумбу, мастером по-прежнему был Алонсо Медель, да и сам состав команды вряд ли претерпел сильные изменения со времени кубинского похода 1494 года. «Индия» находилась под командованием Бартоломео Колина, одного из капитанов флота Агуадо. В число тридцати индейцев входили пленный касик Каонабо, его брат с племянником, а также туземцы, отобранные для обучения в качестве переводчиков. За исключением туземцев, покидающих родную землю, пассажиры были рады получить место на палубе размером два на шесть футов (на двоих), при этом ни один из них не стал лить слезы по поводу отъезда из Изабеллы, когда на рассвете 10 марта 1496 года флот вышел в открытое море.

Учитывая переполненность каравелл, Колумб считал своим долгом совершить переход в максимально сжатые сроки. Возможно, именно поэтому он дожидался марта, когда западные ветры приобретали наибольшую силу. Если бы Адмирал знал о ветрах и течениях столько же, сколько Алонсо де Санта Крус в 1541 году, он пронесся бы с подветренной стороны через Старый Багамский пролив и позволил Гольфстриму пронести каравеллы мимо Флориды на широту Бермудских островов, где смог бы «поймать» мощный попутный вест. Этот длинный обходной путь занял бы меньше времени, но прошло много лет, прежде чем он был открыт. Вторым лучшим маршрутом в Испанию был тот, который выбрал сам Колумб в 1493 году, продвигаясь вдоль Северной Эспаньолы (здесь не было опасных мелей, на которых когда-то затонул испанский галеон с сокровищами, найденный сэром Уильямом Фипсом[274]274
  Уильям Фипс (1651–1695, Лондон) – новоанглийский судостроитель, мореплаватель, искатель сокровищ, флотоводец и политический деятель, первый губернатор провинции Массачусетс-Бэй.


[Закрыть]) до залива Самана. А далее – на север к зоне устойчивых западных ветров. Отметим, что, следуя этим курсом на двенадцати судах в 1494 году, де Торрес совершил переход «от берега до берега» всего за двадцать пять дней; нечто подобное отмечает и Овьедо, упоминая, что в 1525 году четыре каравеллы прошли от Санто-Доминго до Севильи за такое же время. Во время второго испанского перехода в марте – апреле 1495-го, возвратившем в Испанию де Кунео, де Торрес попытался пройти на восток, значительно увеличив время плавания. Об этом Колумб, скорее всего, узнал от капитанов и лоцманов флота Агуадо, вышедшего из Испании через несколько месяцев после прибытия де Торреса. Почему же тогда Адмирал пошел «плохим», более долгим курсом? Возможно, находясь в перегруженном состоянии, он боялся потерять связь с землей. Сейчас мы уже не можем точно определить преследуемые им цели, однако маршрут был выбран очень неудачно, и Колумбу просто повезло, что он не попал в штиль в знаменитых «лошадиных широтах». В противном случае добрая половина пассажиров умерла бы с голода.

Бартоломео Колумб, оставленный на должности аделантадо, отплыл на борту «Ниньи» до Пуэрто-Плата – братья решили осмотреть это место как возможное для основания новой столицы.

После короткой разведки решение было принято в пользу «Озамы», после чего Христофор и Бартоломео нежно простились друг с другом, и аделантадо вернулся в Изабеллу по суше. Лас Касас, позже ставший настоятелем доминиканского монастыря на горе Пуэрто-Плата, не раз шутливо возмущался, что его родной форт «обнесли» стороной. По словам доминиканца, Бартоломео был настолько предубежден в пользу Санто-Доминго, что «нашептал» Адмиралу о якобы никуда не годной воде в местных ручьях. Из-за этого разведывательного захода и пассатов, дующих параллельно побережью, «Нинье» и «Индии» потребовалось целых двенадцать дней, чтобы пройти вдоль Эспаньолы, и только 22 марта каравеллы потеряли из вида мыс Энгано.

Ветра из восточного квадранта не стихали, и мучения экипажа продолжались. Остается лишь непонятным, лавировал ли Колумб внутри или за пределами Пуэрто-Рико и Виргинских островов (вероятнее всего – внутри, поскольку волнение в этой зоне несравнимо меньше, а с берегов иногда поддувает «полезный» ветер). 6 апреля, то есть через четыре недели после выхода из Изабеллы (как было сказано выше, за это время можно было бы доплыть до Испании, если бы только Колумб выбрал «правильный» маршрут), ситуация с провизией приняла настолько угрожающий характер, что Адмирал решил зайти на Гваделупу и пополнить припасы местной едой. В субботу днем, 9 апреля 1496 года, «Нинья» и «Индия» встали у Маригаланте – острова, где Колумб официально вступил во владение Карибами, а на следующее утро Адмирал отдал приказ держать курс на Гваделупу. Моряки (впрочем, как это было и будет во все времена) возражали против выхода из порта в воскресенье, и приказ вызвал обычное ворчанье. Без сомнения, защитники морских традиций («а-мы-вас-предупреждали…») будут довольны тем, что произошло дальше.

Суда подошли к Гваделупе, бросили якоря недалеко от старой стоянки и выслали на берег шлюпку с вооруженными моряками. Она не успела коснуться пляжа, когда из леса выбежало множество женщин, осыпающих нежданных посетителей градом стрел, к счастью никого не задевших. Должно быть, Колумб пришел к выводу, что это вовсе не Матинино, а тот самый остров амазонок, о котором он был наслышан во время Первого путешествия.

Несколько гаитянских пленниц было отправлено на берег, чтобы сказать амазонкам о миролюбивых намерениях испанцев и намерении приобрести хлеб. Вернувшись обратно, те сообщили, что у самих амазонок нет ничего лишнего, а мужья, находящиеся сейчас в северной части острова, непременно снабдят христиан всем необходимым. Каравеллы снялись со стоянки и пошли вокруг юго-западного мыса Гваделупы, до бухты с деревней (вероятно, Ансе-а-ля-Барк). И снова шлюпка, отосланная к берегу, попала в засаду. В моряков были выпущены «тысячи стрел», и лишь только лишь несколько метких артиллерийских выстрелов заставило туземцев отступить в лес. Испанцы разграбили и разрушили их хижины, но не нашли в них ничего ценного, за исключением нескольких красных попугаев guacamayos размером с цыплят, немного меда и воска (как писал Фернандо). Правда, к последнему утверждению весьма скептически отнесся Лас Касас: «Я никогда не слышал ни о меде, ни о воске ни на этих островах, ни на материке». Туземцы отступили так быстро, что так и оставили в одной из хижин человеческую руку, поджаривающуюся на вертеле.

Вооруженные испанцы, преследовавшие индейцев в горах, сумели схватить трех мальчишек и десяток женщин, одна из которых была либо женой касика, либо сама возглавляла эту деревню. Оказалось, что, даже удерживая этих туземцев в качестве заложников, с ними можно было иметь дело. Женщины продали им некоторое количество маниоки и научили их печь из нее хлеб. Натирая ее корни на деревянной терке с кремнями, вставленными в поверхность, они выщелачивали синильную кислоту и замешивали полученную муку в тесто, раскатывали в тонкие лепешки, которые выпекали над огнем на глиняной сковороде. В Гваделупе и на Гаити негры по-прежнему готовят этот хлеб таким же способом, с той лишь разницей, что корни толкут в ступке, а выпекание происходит на куске листового железа над древесным углем. Я сам достаточно часто покупал у местных торговцев горячие pain de cassave и даже оставлял маниоковые лепешки для тостов к завтраку. Заверяю, что хлеб из маниоки длительное время сохраняет вкус и свежесть, превосходя в этом кукурузный, который также повсеместно доступен на Антильских островах.

Девять дней путешественники стояли на якоре в Гваделупе, занимаясь выпечкой хлеба, рубкой дров и наполняя бочки водой. Желая сохранить дружелюбие индейцев, поскольку осознавал, что этим же путем пойдут другие испанские корабли, Колумб отпустил всех заложников, кроме предводительницы с дочерью, которые (по его же словам) остались на борту по собственному желанию. «Бог ведает, что это было за желание, – замечает Лас Касас, – и насколько удовлетворенными чувствовали себя туземцы, лишенные врагами своей госпожи».

20 апреля «Нинья» и «Индия» вышли из Гваделупы в Испанию, «под попутным ветром, иногда переходящим в штиль», – писал Фернандо. Этот визит в Гваделупу стоил флоту еще одного месяца времени, поскольку кораблям пришлось пересекать океан в зоне, где довольно устойчиво дуют пассаты из восточной четверти. О плавании в следующем месяце, с 20 апреля по 20 мая, у нас нет ни единой детали. Провизию, должно быть, добывали ловлей рыбы, поскольку каравеллы шли малым ходом – в «лошадиных широтах» ветер никогда не бывал достаточно силен. Следующая корабельная информация, сохраненная для нас Фернандо, заключается в записи о том, что с 20 мая всем людям установилась урезанная норма суточного пайка: шесть унций хлеба из маниоки и маленькая кружка воды. «Несмотря на то что на борту этих двух каравелл было восемь или девять лоцманов, – добавляет Фернандо, – никто из них не мог точно сказать, где находится флот, хотя сам Адмирал определял месторасположение кораблей несколько западнее Азорских островов».

К несчастью, свежие бризы «прокатили» «Нинью» и «Индию» южнее Азор, люди становились все голоднее и голоднее, и к концу первой недели июня, через шесть недель после отхода из Гваделупы, некоторые испанцы стали подумывать, не отплатить ли людоедам-карибам их собственной монетой, начав с самых упитанных, к которым относились в первую очередь предводительница с дочерью. Менее радикально настроенные испанцы полагали, что мясо карибов может не подойти европейцам, и выдвигали более простое предложение – выбросить всех индейцев за борт, как лишних едоков христианской пищи. По словам Фернандо, Колумб прекратил эту вакханалию, сославшись на человеческое происхождение карибов, следовательно, имеющих те же права: в конце концов, они тоже были человеческими тварями, пусть и дикими. Лично мне думается, что было бы еще лучше, если такой принцип продолжал соблюдаться и на берегу.

Конец этим дебатам был положен вместе с выходом к европейскому побережью 8 июня. Лоцманы, не ожидавшие увидеть землю еще в течение нескольких дней, напоминали «то ли заблудившихся, то ли слепцов», как писал Фернандо, и их предположения о нахождении флота варьировались от Англии до Галисии. Однако еще накануне вечером Адмирал приказал приспустить паруса, опасаясь наткнуться на мыс Сент-Винсент, «за что все над ним посмеялись». Как обычно в таких случаях, Адмирал смеялся последним, поскольку на следующий день они вышли к португальскому побережью близ Одмиры, примерно в 35 милях к северу от мыса Сент-Винсент, на который и ориентировался Колумб. Настоящий моряк еще раз продемонстрировал свои удивительные способности к точному навигационному счислению.

И действительно, в истории всех плаваний Колумба этот переход стал самым аккуратным с точки зрения навигации. Если даже он смог бы уточнить свое положение у Азор, ошибка в 35 миль на выходе к Португалии являлась отличным результатом. Поскольку нигде не отмечено, что эти острова появлялись в пределах видимости (что наиболее вероятно), такая точность переходит в разряд феномена. Я очень сомневаюсь, что какой-нибудь современный мореплаватель смог бы совершить нечто подобное, ни разу не воспользовавшись методом астронавигации. Неудивительно, как писал Фернандо, что после этого изящного выхода к берегам Португалии моряки стали считать его отца «самым опытным и замечательным в вопросах мореплавания».

Повернув на юг и обогнув Сент-Винсент, заросшие водорослями каравеллы пересекли «Испанское море» и 11 июня 1496 года вошли в Кадисский залив. Наконец-то в поле зрения истощенных людей замаячили признаки полноценной еды! Но хотя корабли и были украшены флагами и штандартами, дабы показать себя наиболее браво, второе возвращение Колумба представляло собой довольно жалкое зрелище по сравнению с доблестным флотом, покидавшим Кадис в 1493 году.

В гавани Кадиса, уже почти готовые к отплытию, стояли две каравеллы и нао под командованием Пералонсо Ниноса, груженные провизией для колонии на Эспаньоле. Безусловно, Пералонсо сразу узнал «Нинью», на которой помогал Адмиралу возвращаться домой в 1493 году, и можно лишь представлять его озадаченность появлением незнакомого судна – колониально построенной «Индии». Надо полагать, что горестные индейцы и испанские пассажиры с истощенными телами и «лицами цвета лимона или шафрана», должно быть, сильно обескуражили людей Ниноса.

Третье путешествие в Америку

Глава 37
Подготовка (11.06.1496-25.05.1498)

…Вечером водворяется плач, а наутро радость.

Псалтирь, 29: 6

Сойдя на берег в Кадисе, Колумб переоделся в грубую коричневую рясу монаха-минорита[275]275
  Минориты – орден Братьев Меньших Конвенту альных, одна из трех ветвей ордена францисканцев.


[Закрыть], которая впоследствии стала его обычной одеждой во время пребывания в Испании. Очевидно, он считал, что его несчастья были наказанием божественного провидения за гордыню, поэтому снял дорогую одежду, подобающую Адмиралу Моря-Океана, и принял скромное одеяние своих друзей-францисканцев в знак раскаяния и смирения.

Самых верных друзей на берегу Колумб нашел среди духовенства, особенно среди членов монашеских орденов. Ему все больше нравились их благочестие, размеренные беседы и простой образ жизни, поэтому в дальнейших путешествиях он стал предпочитать гостеприимство монастыря гостеприимству кабальеро или гранда. В ожидании вызова от монархов Адмирал поселился в доме Андреса Бернальдеса – викария Лос-Паласиоса и архиепископального капеллана. Этот простой и добрый человек испытывал острое любопытство к далеким землям и «странным» людям. В доме Бернальдеса Колумб наконец смог отдохнуть и восстановить силы и здоровье после изнурительного путешествия домой. Одновременно он описывал викарию историю кубинского путешествия и чудеса Нового Света. Здесь же он оставил на хранение дневники второго плавания и другие документы, которые монах использовал при написании «Истории католических королей».

Странно и трогательно, должно быть, выглядел Адмирал, первооткрыватель Индии и (как он думал) Китая, основатель первой европейской колонии в Новом Свете, тихо и ненавязчиво живущий в одежде скромного монаха и выходящий из дома только для исполнения религиозных обязанностей. Вероятно, он больше не мог ходить по многолюдным улицам Севильи, не подвергаясь оскорблениям со стороны разочарованных искателей богатства и славы. Большой вред его делу причинил Фернан Зедо, севильский ювелир, ушедший в плавание с Адмиралом в 1493 году, но отправленный домой за злостное неподчинение. Ювелир принялся распространять слухи, что золотые самородки и артефакты, отправленные домой Адмиралом, были простыми сплавами, а чистого золота на Эспаньоле нет и никогда не было. Удивленный столь наглой ложью, Бернальдес был рад лично увидеть великолепные изделия из кованого золота, привезенные домой Адмиралом.

Наконец было получено любезное приглашение от монархов, датированное 12 июля, в котором выражались радость по поводу благополучного прибытия их Адмирала и пожелание его прибытия ко двору, как только он сможет сделать это без неудобств, «поскольку в прошедшем было много трудностей». К сожалению, двор в это время находился в Алмазане в верховьях Дору, в доброй сотне миль к северо-востоку от Мадрида. Казалось, что монархи всегда пребывали на другом конце Испании, когда Колумбу особенно хотелось их видеть. Но к этому времени Адмирал уже восстановил силы и отправился из Севильи с целой торжественной кавалькадой, способной убедить окружающих в том, что золото Эспаньолы – вовсе не сказка.

Колумба сопровождали воинственный Каонабо, которого викарий Лос-Паласиоса окрестил «доном Диего», и молодой племянник касика, прошедший первичное домашнее обучение, но еще не обращенный. Клетки с ярко раскрашенными попугаями своими криками служили неплохой рекламой процессии, а перед каждым въездом в какой-нибудь город из седельных сумок доставались драгоценности, которые демонстрировались индейцами. В частности, «дон Диего» надевал на шею цепь из золотых звеньев весом в 600 кастельяно. Викарий Бернальдес описал «множество вещей, которые использовались индейцами, – короны, маски, пояса, ошейники и множество тканых изделий из хлопка, и на всех был изображен дьявол с головой обезьяны или совы или других худших форм; некоторые дьяволы были вырезаны из дерева или драгоценного камня, некоторые нарисованы на ткани. Он [Колумб] привез несколько корон с крыльями и золотыми глазами по бокам, а особенно корону, которая, по их [туземцев] словам, принадлежала касику Каонабо… Она была очень большой и высокой, с крыльями по бокам, словно на щите, и с золотыми глазами весом в полмарки каждый, покрытыми эмалью и закрепленными весьма хитроумным образом; и дьявол тоже был изображен на этой короне; и я верю, что таким он и явился им, поскольку они идолопоклонники и считают дьявола своим господином…». О, если кто-нибудь сохранил бы эти бесценные образцы искусства тайное, а не отправил на переплавку!

Колумб, вероятно, поехал по северной дороге через Мериду и Саламанку и сделал крюк через Гуадалупе[276]276
  Не путать с Гваделупой; Гуадалупе (Касерес) – муниципалитет в Испании, входит в провинцию Касерес в составе автономного сообщества Эстремадура.


[Закрыть], поскольку в записях тамошнего монастыря от 1496 года упоминается о крещении некоторых из его индейцев. В Вальядолиде он, должно быть, узнал, что двор направляется в Бургос, и поспешил туда заранее, чтобы повидать двух своих сыновей – пажей инфанта дона Хуана. Король и королева, прибывшие через несколько дней, любезно приняли Адмирала. Государям показали индейцев и золотую добычу в виде достаточно большого количества золотого песка и несколько самородков величиной с голубиные яйца. Фердинанд и Изабелла живо интересовались всем, что рассказывал Адмирал, и, казалось, были удовлетворены его действиями, хотя отчет де Агуадо (Колумб, вероятно, привез с его собой в запечатанном виде) мог вызвать всевозможные недовольства. Насколько мог судить Колумб, клевета каталонской клики не подорвала степень доверия монархов, но в будущем оказала громадное влияние на суд, где нашлось множество противников Адмирала.

Не теряя времени, Колумб представил государям предложения о Третьем путешествии. Он просил восемь кораблей, два из которых требовались для немедленного возвращения на Эспаньолу с провизией и один для открытия материка, который, по мнению короля Португалии, существовал в океане к югу или юго-востоку от открытых островов. Кроме того, про этот материк Колумбу неоднократно намекали туземцы. Монархи ответили полным согласием, но лишь только через много месяцев Адмирал смог заставить их отдать определенные распоряжения на этот счет: между прибытием в Кадис и отправлением в третье плавание прошло два года.

Это промедление резко контрастировало с той быстротой и энергией, которые позволили начаться Второму путешествию с вдвое большим количеством судов всего через шесть месяцев после завершения Первого. В 1493 году «индийское предприятие» было удивительной новинкой, сулящей всевозможные громадные преимущества как государям, так и их подданным. Теперь же с точки зрения среднестатистического испанца освоение Индии представляло собой (говоря современным языком) дискредитировавший себя рэкет, в котором никто не хотел участвовать, если только его не заставляли или не соблазняли очень высоким жалованьем. Монархи, при всей своей лояльности, в гораздо большей степени были заинтересованы в ликвидации французской экспансии в Италию и укреплении своей династии серией брачных союзов. Французский Карл ушел из Италии еще до возвращения Колумба, но капитуляция его неаполитанского гарнизона Гонсальве де Кордова состоялась только 20 июля 1496 года, когда Адмирал уже находился в Севилье. По обе стороны Пиренеев также шла небольшая пограничная война между французами и испанцами. 7 октября умер неаполитанский король, восстановленный практически на плечах армии Гонсальво, а его преемник, пятый король Неаполя, проявил себя за три года настолько слабым существом, что Фердинанд решился сменить всю предыдущую политику. Теперь он хотел завоевать Неаполитанское королевство для себя и в качестве средства для достижения этой цели организовал серию королевских браков. В течение года инфант дон Хуан, наследник Фердинанда и Изабеллы, женился на эрцгерцогине Маргарите Австрийской, брат которой, эрцгерцог Филипп Габсбург, женился на донье Хуане, одной из младших дочерей католических монархов, старшую, донью Изабель, выдали замуж за дона Мануэля, ставшего королем Португалии. Эта сложная перетасовка, как и неаполитанский вопрос, занимали внимание монархов в значительно большей степени, чем освоение Индии, обходились короне в огромные суммы и (что более всего поразило Колумба) требовали невероятного количества кораблей. Например, флот из ста тридцати (!) великолепно оснащенных судов потребовался только для того, чтобы сопроводить во Фландрию донью Хуану для выданья за Габсбурга и возвращения обратно его сестры Маргариты для замужества на очевидном наследнике испанского престола. По иронии судьбы, небольшая услуга Колумба, выразившаяся в успешном предсказании даты прибытия этого помпезного кортежа в Ларедо, дала ему необходимый кредит короны на приобретение морского снаряжения для открытия Южноамериканского континента.

3 апреля 1497 года Колумб присутствовал (надеемся, не в коричневой францисканской рясе) на свадьбе дона Хуана и Маргариты в Бургосе. Через двадцать дней, 23 апреля, монархи впервые отдали более или менее четкие распоряжения о подготовке к Третьему путешествию. В первую очередь они касались Эспаньолы. Адмирал должен был вывезти на остров триста человек за королевский счет (и еще до пятидесяти добровольцев за их собственные деньги). Численность и жалованье каждого класса колонистов строго регламентировались: сорок оруженосцев, тридцать моряков и двадцать ремесленников – тридцать мараведи в день; тридцать грометов, двадцать золотоискателей, сотня пехотинцев и поденщиков – двадцать мараведи в день; пятьдесят фермеров и десять садовников – шесть тысяч мараведи в год.

Первоначальные права, титулы и привилегии Адмирала были подтверждены при важном замечании, что он освобождался от одной восьмой расходов на обеспечение флота за последние три года и должен был получать одну восьмую валовой выручки плюс одну десятую чистой прибыли в последующие годы. 15 июня 1497 года монархи рекомендовали Колумбу выкупить старый корабль, чтобы немедленно вывезти на нем часть провизии и нанять священников для совершения святых таинств и «обращения индейцев, уроженцев упомянутых Индий, в нашу святую католическую веру» (очевидно, первый пункт этих рекомендаций впоследствии был благополучно упущен из виду). В дополнение были изданы бесконечные постановления о вывозе и распределении коров и лошадей, о местном самоуправлении Эспаньолы и о порядке контроля за золотодобычей; мастерам и капитанам судов вменялось выдерживать определенный порог суммы фрахта; Бартоломео Колумб официально назначался уполномоченным аделантадо Индии с полным объемом прав, предоставляемым аделантадо других территорий; Адмирал уполномочивался выделять сельскохозяйственные земли частным лицам, но при этом корона оставляла за собой право на древесину, золото и другие драгоценные металлы.

Наиболее заметное из этих положений заключалось в помиловании всех преступников и злоумышленников, заключенных в тюрьму (за исключением осужденных за ересь и оскорбление величества, убийство первой степени, государственную измену, поджог, подделку документов и содомию), которые «отправятся с упомянутым Адмиралом на Эспаньолу, острова и материк Индии», где должны будут провести несколько лет. Чем серьезнее было преступление, тем более долгим назначался срок пребывания, необходимый для получения полного прощения по возвращении. Число воспользовавшихся этим интересным предложением нам неизвестно. В отличие от других декретов, подготовленных к Третьему путешествию, этот принцип стал основным законом испанской колониальной политики. В несколько измененном виде он был официально опубликован в печатном сборнике испанских законов в 1503 году.

В очевидной основе этого положения лежало активное нежелание испанцев эмигрировать в Новый Свет после того, как сказки о «легких деньгах» были опровергнуты первыми же рассказами очевидцев. Тем не менее не стоит полагать, что новое юридическое правило было попыткой превратить Эспаньолу в исправительную колонию, как иногда утверждалось: за условно освобожденными заключенными сохранялось право выбора, как и за всеми остальными, они всегда могли выразить желание вернуться обратно и «досиживать» срок в Испании. В конце концов, каждая колонизирующая держава в то или иное время прибегала к подобной эмиграционной политике с целью заселения новых территорий. Справедливости ради отмечу, что если Колумб и взял кого-нибудь из этих преступников в плавание, то они хорошо поработали: в этом путешествии у него было гораздо меньше претензий к экипажу, чем в любом другом.

Общая сумма, ассигнованная монархами на расходы Третьего путешествия, составила 2 824 326 мараведи; из которых Колумб признал получение 350 094 мараведи 17 февраля 1498 года. Эти деньги частично переводились через севильский филиал генуэзского дома Луиса Центурионе – того самого нанимателя Адмирала в молодые годы.

Совершенно ясно, что главная цель государей заключалась в административной организации юридически зафиксированных заморских владений и в продолжении открытия новых. Колумб отправился в Севилью с седельными сумками, трещащими по швам от королевских бумаг, подписанных государственным секретарем, заверенных канцлером и скрепленных печатью короны. Но только обилие бумаг не давало гарантий ни на корабли, ни на людей для экипажей. Дон Хуан де Фонсека, нынешний епископ Бадахоса, ведающий подобными делами, не только хладнокровно отнесся к дальнейшим планам Адмирала, но и виртуозно выстроил массу бюрократических препон. Он ничего не мог сделать без денег, а деньги – это как раз то, чего не хватало монархам в период дорогостоящей войны, устройства политизированных браков и ведения дипломатических переговоров. Стыдно говорить, но государям пришлось даже немного «занять» из приданого дочери – королевы Португалии, на покрытие некоторых расходов на флот. Даже выручка от продажи индейских рабов, привезенных Пералонсо Ниносом с Эспаньолы в конце 1496 года, была передана Адмиралу. Но это была капля в море, и Колумб, очевидно, мечтал о нескольких тысячах мараведи наличными, а не о двух миллионах в казне, записанных на его имя. Зачастую денег не хватало даже на то, чтобы выплатить жалованье своим людям или корабельным торговцам. Партия пшеницы, приобретенная в Генуе в кредит, так и оставалась неоплаченной. Как писал Колумб, обращаясь к Аделантадо, он еще никогда не испытывал таких финансовых тревог, препятствий и усталости.