Текст книги "Игра королев. Женщины, которые изменили историю Европы"

Маргарита Австрийская во время своего краткого испанского замужества тесно общалась с Екатериной Арагонской. Теперь они за ужином возобновили связи юности. Карл V показал свой особый характер: если с Франциском Генрих испытывал конкурентное напряжение и не был уверен, что извлек все возможное из их встречи, то Карл создавал спокойную обстановку и приятно льстил, подчеркивая большое значение Генриха в поддержании баланса сил в Европе. В то время как Вулси добивался давно желанного «всеобщего мира» (поддерживаемого церковью альянса Англии со Священной Римской империей и Францией против неверных турок, которые угрожали восточным границам Европы), Карл хотел союза с Англией против Франции.

Он его не получил, по крайней мере немедленно, но тем не менее можно считать, что встреча в Гравлине, как и на «Поле золотой парчи», прошла хорошо. Возможно, это был триумф хитроумия Вулси. Ему, по всей видимости, удалось пообещать все и всем, формально не нарушив ни единого своего обещания. Насколько нам известно (точной записи разговора не сохранилось), ничто из согласованного в Гравлине не противоречило англо-французской договоренности о браке сына Франциска, французского дофина, с дочерью Генриха Марией.

Настроение при французском дворе, когда все возвратились домой, было хорошим, по меньшей мере у Франциска. Аллегорическая книга выделяла «мудрое знание и божественное умение достигать намеченного нашей леди Согласия» – Луизой Савойской. Сама Луиза делала вид, что все обстоит благополучно. Венецианский посланник докладывал, что слышал, как она говорила иностранным послам, что короли Франции и Англии расстались со слезами на глазах и планируют строить часовню в честь Девы Марии Миролюбия и дворец, где они смогут встречаться каждый год.

Однако проводя лето в прекрасной обстановке замков Блуа и Амбуаз, Луиза, должно быть, лучше, чем ее сын, осознавала цену недавнего предприятия – наверное, хорошо понимала, что настоящего победителя этого лета еще предстоит определить. Франциск I или Карл V? В итоге (как уже было в соревновании за пост императора Священной Римской империи) победа будет не на французской стороне.

14
Последствия

Нидерланды, Франция, 1520–1521 гг.

Одним из победителей снова стала Маргарита Австрийская. Осенью 1520 года она с племянником Карлом из Гравлина поехала в Маастрихт, где король вновь назначил Маргариту своим регентом в Нидерландах. 18 сентября Карл отписал ей, пожизненно, город и землю Мехелена с 200 000 золотых флоринов. Затем тетя с племянником вместе поехали на германские территории Карла. 23 октября в Ахене его короновали на должность, на которую его выбрали в предыдущем году, – «короля римлян» и избранного императора Священной Римской империи[37]37
  Традиционно ни один государь не имел формального права именоваться императором Священной Римской империи, пока его не коронует в Риме папа римский. Однако предшественник Карла Максимилиан нарушил эту традицию, добившись от папы права называть себя избранным императором. Карл в конечном итоге будет коронован папой (и станет последним обладателем этого титула), но лишь через десяток лет.


[Закрыть]. Германские правители принесли ему присягу, а Карл V пообещал отстаивать права империи и католической церкви. На его голову возложили корону Карла Великого и вручили его же меч.

Маргарита Австрийская занимала в соборе видное место, какого и заслуживала. Она даже привезла из дома в Мехелене гобелены и серебряное блюдо, чтобы усилить эффект коронационных торжеств. Флеранже обо всем написал Луизе Савойской.

Тем временем во Франции вся «троица» испытывала растерянность. Зимой 1520/21 года с Франциском произошло три несчастных случая: падение с лошади; шалость, которая привела к пожару, и вышедший из-под контроля учебный бой. Хотя ни одно из происшествий не нанесло ему существенного ущерба, последнее было опасным и заставило Луизу затрепетать от мысли, насколько легко она могла уйти в политическое небытие – стать femme perdu (потерянной женщиной).

Эти мысли посетили ее даже раньше того, как Франциск снова отправился на итальянскую войну. Власть в Италии по-прежнему оставалась яблоком раздора для Франции и Священной Римской империи, в особенности контроль над территориями Милана и Неаполя. Франциска, в значительной степени окруженного землями Карла на юге, востоке и севере, беспокоил тот факт, что новый имперский титул Карла предоставил ему еще и итальянский плацдарм.

Весной 1521 года Франция предприняла несколько вторжений на зарубежную территорию, за французской агрессией последовала имперская кара, и стало ясно, что Англию, отказавшуюся от своей позиции нейтралитета, вынудят к участию в конфликте. В августе 1521 года кардинал Вулси пересек Ла-Манш и высадился в Кале, чтобы выступить в качестве посредника между Карлом и Франциском. Французы прислали вина; Маргарита Австрийская (зная его отвращение к верховой езде) отправила ему паланкин красного бархата, внутри обитый зеленым атласом, на фоне которого будет хорошо выделяться кардинальская мантия. Здесь важно то, что обе стороны давно высказывались за его кандидатуру на папский престол. Однако все разговоры о мире оказались тщетными. Вместо этого кардинал отправился в Брюгге на новый раунд дипломатических переговоров с императором.

Неизменно настроенная проанглийски Маргарита Австрийская, la bonne Angloise, поспешила к ним присоединиться, дополнив существенные денежные подарки, преподнесенные английским сопровождающим лицам, домашними знаками учтивости, включая ежедневную доставку завтрака из свежих булочек, сахара и вина. Она послала Вулси свечи, чтобы освещать спальню, а его музыканты играли на ее приемах. В итоге Англия вошла в тайный союз с Карлом V. Позднее союз Карла и Генриха должен был скрепить брак Карла с дочерью Генриха Марией, в нарушение предыдущей помолвки Марии с французским дофином. Маргарита Австрийская подписала документ от имени императора. Нет никаких сомнений, что она тщательно обсудила с Вулси все детали. Кроме того, летом 1521 года, когда Карл готовился к войне с Францией, именно его тетя Маргарита своей речью перед руководящим органом Нидерландов собрала для него солдат и деньги.

Эта война, которая будет определять следующие четыре года, станет критически дорогостоящей для обеих сторон. Однако во Франции попросту не было денег. Посещавший страну англичанин Уильям Фицуильям писал, что «король заимствует у любого человека, имеющего деньги, а если человек отказывается давать, он будет наказан, чтобы послужить предупреждением всем остальным… Французы отдали все, что имеют, вплоть до рубашек». В течение этого кризиса и Франциск, и Луиза Савойская прибегнут к приемам, которые оттолкнут от них влиятельных аристократов, а также даже рассорят их, на краткое время, друг с другом.

Дело было связано со стареющей Анной де Божё. Несмотря на всех девочек знатного происхождения, для которых она была наставницей и заменой матери, сама Анна родила только одного живого ребенка, дочь Сюзанну (адресата ее книги «Наставления дочери»). Она умерла в конце апреля 1521 года. Ее супруг Шарль, великий герцог де Бурбон, остался бездетным вдовцом. Сюзанна была его родственницей, а также женой; ее права на наследство Бурбонов объединялись с правами супруга. Однако теперь встал вопрос, какие земли Бурбонов герцог и его дети от возможного второго брака по-прежнему смогут унаследовать, поскольку Шарль де Бурбон принадлежал к младшей ветви дома Бурбонов, а Сюзанна являлась последней представительницей старшей. В создавшихся условиях право Карла можно было ставить под сомнение, поскольку и Луиза Савойская, и Франциск I тоже имели кровь Бурбонов через мать Луизы, к тому же король мог разумно заявить, что условия, на которых земли были пожалованы, предусматривают, что они будут возвращены короне в случае пресечения мужской линии рода.

Возможно, пытаясь разрубить этот гордиев узел, Луиза Савойская предприняла экстраординарный шаг. Несмотря на то что Луиза всегда отчаянно выступала против нового замужества, она отправила Бурбону посланника с предложением вступить в брак. В этом случае, поскольку она уже прошла детородный возраст, земли в итоге вернулись бы короне сына.

Предложение зафиксировано только в XVII веке, в продолжении хроники, изначально написанной секретарем Бурбона, соответственно нельзя быть уверенными в том, что Бурбон действительно назвал ее «худшей женщиной в нашем королевстве, ужасом всех народов». Он не женился бы на ней даже «за весь христианский мир», добавил Бурбон. Луиза, узнав об этом, поклялась, что эти слова дорого ему обойдутся. Король Генрих в Англии интерпретировал историю на свой лад, рассказывая о ней послу Карла V: «Возникла ссора между королем Франциском и тем Бурбоном, потому что он отказался жениться на Мадам Регентше, которая его очень любит». Более вероятно, что Шарль Бурбон был недоволен, чувствуя себя лишенным надлежащего положения в королевстве.

Беда дома наступила одновременно с бедствием за границей, в продолжающейся Итальянской войне. Шесть лет назад битва при Мариньяно обеспечила Франции контроль над Миланом, но в ноябре 1521 года французы снова потеряли город. Вдобавок денег совсем не осталось (об этом сообщал один современник, Жан дю Белле): когда побежденный генерал, ответственный за потерю Милана, пришел объясниться к королю, он яростно утверждал, что проблема состояла в отсутствии денег – он просто не смог заплатить наемникам, и те ушли. Франциск взревел, что посылал деньги на жалованье. Однако казначей Самблансе ответил, что приготовил деньги к отправке, но их забрала Луиза Савойская на оплату долга. Гроза миновала, но уже после сцены столкновения сына с матерью, не имевшей аналогов в истории.

В Нидерландах, напротив, Маргарита Австрийская была готова заложить даже свои драгоценности, чтобы профинансировать племянника, когда весной 1522 года он снова собирался на испанские территории. Там развивалось «Восстание комунерос»: кастильские мятежники поднялись против Карла, человека, в котором они видели иностранца. Кастильцы хотели снова сделать действующей главой государства его лишенную свободы мать Хуану, формально являвшуюся соправительницей сына. Участие в политических делах племянника в начале 1520-х годов и преданность Маргариты не остались без награды: Карл сообщил Генеральным штатам, что во время его отсутствия ими будет управлять его тетя, «которая долгое время своими достойными восхищения незабываемыми делами и большим опытом показывала, что прекрасно знает, как достойно действовать в управлении и контроле». Карл также урегулировал вопрос с правами Маргариты на поместья своего отца Максимилиана: она уступила их в обмен на 250 000 фунтов с выплатой десятью ежегодными взносами[38]38
  Он также решил проблему с положением своего брата Фердинанда, предоставив ему контроль над наследными австрийскими землями Максимилиана и назначив его регентом германских территорий в отсутствие Карла. Это решение ознаменовало начало разделения дома Габсбургов на две ветви: испанскую, главой которой являлся Карл (а впоследствии сын Карла Филипп), и австрийскую.


[Закрыть].

Задача Маргариты окажется нелегкой. В Нидерландах накопились проблемы – финансовые, структурные и религиозные, – что докажут последующие годы. Тем не менее как женщина, стремящаяся к продвижению своей семьи и желающая власти, она взлетела высоко. Если существовала конкуренция между матерью французского короля и тетей габсбургского правителя, то Маргарита Австрийская и Габсбурги, похоже, снова одержали победу.

Правда, была одна загвоздка. Габсбургам, даже раньше, чем французской монархии, пришлось столкнуться с неожиданной угрозой, далеко идущие последствия которой определят все столетие, хотя тогда они вряд ли это осознавали. В 1520 году в ответ Мартину Лютеру, сомневавшемуся во власти папы римского, была выпущена папская булла, или эдикт, объявивший его еретиком. Лютер публично сжег эту буллу вместе с томами церковного права, однако само отлучение его от церкви сподвигло Мартина Лютера развернуть свои мысли в более революционном направлении.

Лютер двигался к идее оправдания только верой. Он заявил, что спасение души человека лежит исключительно в вере, а не в добрых делах, которые может делать человек – главный догмат реформатской веры. В то же время отрицание Лютером папской власти, навязываемой из далекой Италии, уже начинали интерпретировать как политическое недовольство.

В марте 1521 года Карл V предложил Лютеру официaльное выступление в рейхстаге Вормса, города на Рейне. Однако это выступление привело не к согласию, а к легализации положения оппозиции. «На том стою и не могу иначе», – якобы сказал Лютер, а Карл, в свою очередь, объявил: «Мои предки… передали священные католические обряды, чтобы я жил и умер, соблюдая их… Поэтому я решил поставить на службу этому делу все мои владения, моих друзей, мое тело и мою кровь…»

Маргарита Австрийская сама принадлежала к знатным дамам, критично настроенным к «бесчисленным злоупотреблениям» католической церкви и попыткам папы осуществлять светскую власть на ее территориях. Она дружила с гуманистами и умеренными реформаторами, приняла ко двору Эразма Роттердамского. Нидерланды, бывшая Бургундия, являлись домом для devotio moderna (движения «Новое благочестие»), более духовного образца религии, особенно привлекавшего аристократок, к которому присоединилась крестная мать Маргариты Маргарита Йоркская.

Тем не менее после приезда в Антверпен папского посла осенью 1520 года Маргарита увидела, что таких людей, как Эразм Роттердамский (и некоторых ее советников), публично критикуют в проповедях; увидела, как сжигают книги. Папскую буллу против Лютера впервые опубликовали в Нидерландах. В 1523 году Маргарита издала указы, по которым в итоге сожгли двух реформатских монахов-августинцев, а их монастырь сровняли с землей. Мартин Лютер был монахом августинского ордена, и монастырь посчитали центром распространения его идей.

«Еретические идеи Мартина Лютера, – как написала Маргарита настоятелю монастыря Бру, – большой грех для нашей священной матери-церкви». Кажется, что ее главным приоритетом было и будет оставаться решительное подавление дискуссий. Однако относительно скоро станет очевидно, что Лютер открыл ящик Пандоры, да и он сам будет шокирован некоторыми убеждениями и новыми вероучениями, которые появятся.

Во Франции Маргарита Наваррская давно интересовалась реформой (не Реформацией) католической церкви. Ее мать Луиза Савойская разделяла этот интерес, как и Анна Бретонская и ее дочери, королева Клод и Рене, а брат Маргариты Франциск на тот момент интересовался всем, что позволяло ему идти на шаг впереди папства. (Папа Лев уже встал на сторону Карла, а в 1522 году ему на смену придет папа Адриан, тот самый прелат, что был наставником Карла V.) Лютеранство никогда не преобладало, но на короткое время в начале 1520-х годов направление ума Маргариты станет целью всей «троицы»: преобразование церкви изнутри, увеличение ее внимания к Библии, к подготовке священников и уменьшение значимости обрядов и заучивания молитв.

Однако с началом 1520-х годов для Маргариты наступило время личного кризиса. С момента восшествия на престол ее брата ей пришлось совмещать крупные церемонии придворной жизни с более личными и духовными делами. После визита короля с королевой к ней домой в 1517 году Маргарита получила в дар богатое герцогство Берри, которое не только сделало ее финансово независимой от мужа, но и (что совершенно необычно для родственника короля женского, а не мужского пола) предоставило ей статус prince capétien (принца капетинга) и право участвовать в заседаниях королевского совета. Формулировки пространного документа о пожаловании ясно свидетельствовали, что эта территория отводится под собственное управление Маргариты, за исключением только вассальной зависимости от Франции. В документе нигде ни разу не упоминается супруг Маргариты.

Во время ответного визита на помолвку маленького дофина с дочерью Генриха VIII Марией в конце 1518 года Маргарита сидела рядом с Франциском во внутреннем дворе Бастилии на помосте, покрытом золотой парчой и затененном цветами и зеленью. Навес синей ткани с разбросанными по ней звездами, подвешенный на золотых шарах, превращал внутренний двор в покрытый крышей зал, а Луиза Савойская и королева Клод сидели на одной из галерей. Когда появился король с мужской группой масок в вышитых золотом мантиях из белого атласа, дамы разнесли конфеты.

Весной 1519 года Маргарита приняла роль крестной матери при крещении ребенка, который окажется важным мальчиком: второго сына ее брата – короля Франциска, названного Генрихом. Держал ребенка перед Маргаритой, представляя своего господина, в честь которого назвали мальчика, новый английский посол во Франции Томас Болейн. Его дочь Анна будет присутствовать на празднествах в честь помолвки (пусть незамеченная или, по крайней мере, не отмеченная в документах). Однако когда Маргарита начала реформировать местный женский монастырь в Альменешезе, добившись от папы назначения новой настоятельницы по ее выбору, она проследила, чтобы на монастырских землях построили небольшое помещение и для нее самой.

В начале правления брата Маргарита посетила Лион с королевской свитой. Именно там, в весьма реформатском Лионе, в соборе Иоанна Крестителя, происходят события 72-й новеллы ее «Гептамерона». По сюжету герцогиня Алансон («которая впоследствии станет королевой Наварры», как случилось и с самой Маргаритой) слышит рыдания прихожанки: беременной монахини, совращенной монахом. В новелле герцогиня обещает взяться за дело монахини и провести реформы, очень напоминающие те, что осуществила Маргарита в реальной жизни.

Возможно, что осенью 1519 года Бонниве совершил еще одну сексуальную атаку на Маргариту, хотя предположения опять практически полностью строятся на литературе. Той осенью Франциск в сопровождении матери, сестры и группы вельмож, в число которых входили супруг Маргариты и Бонниве, отправился в неспешную поездку в направлении Коньяка. Они останавливались в новом строительном проекте короля замке Шамбор, в Шательро и в январе 1520 года в новом творении Бонниве в итальянском стиле Новиль-о-Буа. Король со свитой уехали всего через четыре дня, а Бонниве оставили.

В четвертой новелле «Гептамерона» героиня лежит в постели, по-видимому, раздетая, когда «без всяких церемоний он прыгнул в кровать рядом с ней». Ее первой мыслью было обвинить своего обидчика и потребовать, чтобы брат приказал отрубить ему голову. Однако фрейлина героини (которую сеньор Брантом в своей работе идентифицирует как мадам де Шатийон, бывшую воспитательницу Маргариты) предупреждает, что все скажут, будто «этот бедный господин… не мог пойти на такое, если бы его не поощряли. Все будут говорить, что вы тоже виноваты». Мадам советует героине впредь быть осторожнее, поскольку «многих женщин, которые вели более строгую жизнь, чем вы, оскорбили мужчины, менее достойные любви, чем он».

Похоже, что примерно в этот период своей жизни Маргарита Наваррская получила какую-то эмоциональную травму. В начале лета 1521 года она написала необычное письмо, первое из многих, Гийому Брисонне, реформатскому епископу Мо. Этот человек боролся со средневековыми предрассудками, при этом тяготел к мистицизму, как и Маргарита. (Город Мо станет центром для группы прогрессивного духовенства. Некоторые из них были связаны с Маргаритой, и все в конце концов подверглись нападкам католической церкви, от которой, однако, на том этапе они и не думали откалываться.) «Я должна заниматься многочисленными вопросами, которые меня пугают, и поэтому прошу вас взяться за мое дело и оказать мне духовную поддержку», – писала Маргарита.

Некоторые вещи в ее письме соответствуют новым догматам религии: «Зная, что есть только одна необходимость, я обращаюсь к вам с мольбой дотянуться до него [Бога] через молитву». Другие имеют более личный характер: во втором письме к Брисонне она пишет, что чувствует себя «очень одинокой… Пожалейте меня… Умоляю вас навещать меня по крайней мере письменно и разжигать в моем сердце любовь к Богу». Ее неоднократные настояния, что она «недостойная», «бесполезная», «хуже мертвой», необходимо рассматривать в контексте реформистского богословия, которое считало людей недостойными без благодати Божьей. Тем не менее сложно не заметить в ее письмах нечто большее, когда Маргарита просит Брисонне помочь растопить ее «бедное сердце, покрытое льдом и мертвое от холода», и когда Брисонне, несколькими годами позже, поздравляет ее с тем, что она подчинилась его правилу «говорить обо всем без страха».

Она часто писала о своей «бесплодности». 13 лет замужем, и в 30 лет еще не родила ребенка. В 1522 году ей показалось, что она беременна, но надежды не оправдались. К тому же она ухаживала за Луизой Савойской, страдавшей все более сильными приступами подагры. Брисонне (на 20 лет старше Маргариты) предложил себя в качестве приемного сына, и оба отнеслись к этим отношениям всерьез (для человека XVI века самые настоящие, par alliance – по свойству). Маргарита подписывалась «ваша бесплодная мать».

Брисонне, однако, поначалу имел другой интерес: он хотел, чтобы Маргарита привлекла мать и брата к своим духовным поискам, и тогда «вы трое будете примером жизни, огнем, пламя которого освещает остальное королевство». Когда же она не смогла достичь цели достаточно быстро, он упрекнул Маргариту: «Вы не сняли перчаток. Я еще не вижу пламени, исходящего из ваших ладоней». На самом деле в конце 1522 года попытки помощника Брисонне Мишеля д’Аранда наставить Луизу Савойскую заставили духовника короля пожаловаться теологам университета – первый красный предупредительный знак будущих бед.

Анна де Божё, последняя представительница своего поколения, скончалась 14 ноября 1522 года, всего через пять недель после того, как Франциск передал подавляющую часть спорных земель Бурбонов своей матери Луизе. В ответ Анна завещала своему зятю Шарлю, герцогу де Бурбону, собственные владения в качестве компенсации за «добрые, большие, достойные похвалы и одобрения одолжения и радости», которые он оказывал ей и ее усопшей дочери Сюзанне. Бурбон теперь имел дерзкий, даже изменнический, план: жениться на сестре Карла V Элеоноре и таким образом объединиться с врагом Франциска.

Раскол во французских рядах усугублял тот факт, что летом 1522 года Англия выполнила обещание, данное Карлу V (плод всей исключительно напряженной дипломатической работы), и сыграла свою роль в поддержании баланса сил в Европе – объявила войну Франции. В начале года был намек на будущие бури, когда король Франциск поспорил с кардиналом Вулси по вроде бы незначительному вопросу: семья одной из служащих его жены, юной Анны Болейн, решила, что она должна вернуться домой. Что, неужели они полагали, что Франция больше не безопасна для англичанок?

Вулси постарался убедить французского короля, что ничего подобного. Просто согласована свадьба Анны с ее родственником Джеймсом Батлером, ирландским графом Ормондом. Однако будущее Анны Болейн, разумеется, планировалось вовсе не таким.