Текст книги "Игра королев. Женщины, которые изменили историю Европы"

12
«Бесценная и достойная восхищения помощь»

Нидерланды, Франция, 1516–1519 гг.

В феврале 1517 года Максимилиан лично приехал в Нидерланды. Его целью было обеспечить полное примирение тети и племянника, а также обсудить будущее, поскольку к обширным землям, которыми уже управлял Карл, могло прибавиться еще больше после смерти Максимилиана; причем не только его наследные австрийские земли, но и Священная Римская империя, о которой тоже мечтали Франциск и Луиза. Отправившись в Испанию в 1517 году, Карл оставил неспокойные Нидерланды (северные части страны восстали против правления Габсбургов) в руках регентского совета, формально возглавляемого Максимилианом. Однако одно место в совете отводилось Маргарите, которая очень постепенно возвращалась к власти.

В начале 1518 года умерли два члена нидерландского совета, которые были решительными противниками Маргариты. В июле из Сарагосы Карл даровал своей «дражайшей леди и тете» право подписывать «собственной рукой все письма, акты и документы, издаваемые для нас», объявив, что только она «одна» будет «обеспечивать и контролировать назначения в этой нашей стране». Однако это все еще не было полным регентством, но Максимилиан имел все основания написать Маргарите в декабре о своих надеждах, что «как хороший племянник, он [Карл] будет расширять твои полномочия больше и больше».

Неуклонное увеличение территорий и титулов Карла и династии Габсбургов привело к изменениям в европейской дипломатии. В течение предстоящих лет Франциск I и Карл будут большими соперниками, и это вынуждало Англию вести щекотливую, но зачастую полезную дипломатическую игру, налаживая равновесие в отношениях этой пары. Однако в 1518 году – пока Габсбурги временно находились в мире с Францией – безотлагательной работой в английском международном календаре стало улучшение отношений Англии со старым английским врагом.

Соответственно, в октябре 1518 года настало время снова праздновать англо-французскую помолвку, как четыре года назад. На этот раз принцессой Марией, которая должна была породниться с Францией, стала не сестра Генриха VIII, а его и Екатерины двухлетняя дочь. Ее обручали с сыном и наследником Франциска I, восьмимесячным французским дофином. Как Маргарита Австрийская четыре года назад чувствовала себя обманутой, когда английский союз ее племянника заменили французской помолвкой, так и Екатерина Арагонская могла испытывать лишь смятение, когда ее единственную дочь обещали старому врагу ее родной страны. Однако в качестве супруги Генриха и королевы Англии ее задачей было делать хорошую мину при плохой игре, и она превосходно справилась.

В Большом зале королевы в Гринвиче 5 октября Екатерину спросили, как того требовал протокол, одобряет ли она эту партию для маленькой Марии, сидящей перед ней. «С большим удовольствием мы даем наше королевское обещание», – отважно ответила она. Возможно, ее успокаивали мысли, что до реальной свадьбы еще много лет, и ничего нельзя загадывать.

Французских представителей – возглавляемых не кем иным, как тем же Бонниве, которого изобразила в своих сочинениях Маргарита Наваррская, – принимали с большими почестями. Вулси за два дня до официальной церемонии развлекал их в Йорк-Хаусе. Он устроил «самый роскошный обед, подобного которому, я думаю, не давали и Клеопатра с Калигулой, – писал венецианский посол Джустиниани, – весь банкетный зал украсили огромными вазами из золота и серебра, и мне казалось, будто я в цитадели Креза». Джордж Кавендиш, помощник и биограф Вулси, отметил, что целью было «настолько восхитить французов, чтобы они удивлялись не только здесь, но и дали великолепный отзыв в своей стране». Когда после пира 12 джентльменов и леди в масках начали танцевать, в двоих узнали Генриха и его сестру Марию – очевидная аллегория, поскольку король Англии танцевал с вдовствующей королевой Франции. Екатерина Арагонская, оправдавшись новой уже заметной беременностью, рано удалилась в постель.

Встречу королей Англии и Франции договорились провести в 1519 году. (Ее отложат до 1520-го.) Однако Екатерина тем временем питала большие надежды; как написал даже венецианский посол, «даст Бог, она родит сына». Она с Генрихом провела лето, уравновешивая разные потребности своего здоровья: уезжать из Лондона, пока там бушевала «потливая горячка», но во время (как писал Генрих) «опасных моментов» двигаться как можно меньше. Увы, большие надежды не оправдались. В ноябре 1518 года Екатерина разрешилась дочерью, которая либо родилась мертвой, либо прожила совсем немного.

Еще мучительнее Екатерина Арагонская переживала другое событие. Летом 1519 года Генрих VIII наконец дождался здорового мальчика. Однако матерью сына короля была не Екатерина, а любовница Генриха Элизабет («Бесси») Блаунт. Король признал младенца и назвал его Генри Фицрой. Это служило доказательством – если таковые требовались, так как в том столетии предполагалась «вина» женщины, – что не король, а королева не могла родить мальчика. Однако также возможно, что это давало Генриху возможность сделать другой выбор при назначении наследника, если недовольства полом Марии окажутся более серьезными, чем претензии к внебрачности.

Тем временем на другой стороне Ла-Манша в большой европейской борьбе за власть и еще одном сражении за престолонаследие обнаружился новый фактор.

Борьба за то, кто станет следующим императором Священной Римской империи, не являлась чем-то новым. Чтобы избежать длительного междуцарствия, осторожная подготовительная кампания начиналась до кончины действующего на тот момент императора. Следующий Габсбург на место Максимилиана был наиболее вероятным кандидатом, хотя формально не существовало причин считать такой исход бесспорным. Уже в начале правления своего сына Луиза Савойская установила контакт со своим родственником, выборщиком от Баварии, продвигая кандидатуру Франциска.

Вопрос имел жизненно важное значение. Карл опасался вторжений в свои наследные немецкие государства и даже в Нидерланды, если Франциск I получит имперскую корону. Тем не менее еще убедительнее звучали опасения Франциска. Он писал, что «видя величину королевств и земель, которыми он [Карл] владеет, он может, со временем, нанести мне неизмеримый вред». Если Карл получит контроль над Германией, а также Испанией, Австрией и Нидерландами, Франция окажется полностью окруженной.

Гонка должны была скоро начаться. 12 января 1519 года император Максимилиан заболел и умер, приказав своим слугам не лить слезы по поводу столь естественного и неизбежного события и пожелав быть похороненным рядом с Марией Бургундской. Его дочь Маргарита выразила личное горе, как часто происходило в ее жизни, большой поэмой. Максимилиан был, писала она, ее Цезарем, mon seul seigneur et pere (моим единственным господином и отцом). Однако Маргарита активно работала. Сражение за титул Максимилиана (и попытки оказать влияние на семь выборщиков) резко приобрело накал и интенсивность.

Летом 1518 года Маргарита Австрийская занималась новой кампанией, на этот раз с банковской семьей Фуггер. Даже самого Карла шокировало, как много денег его тетя тратила на эту кампанию: больше миллиона золотых гульденов, вдобавок к полумиллиону, который Максимилиан, за свою жизнь, бросил на дело внука. (Однако купцам Антверпена, весьма расчетливо, запрещалось ссужать деньги иностранным державам.) Карл, как иносказательно сформулировала Маргарита, «написал нам, что лошадь, на которой он хочет приехать к нам, очень дорога. Мы хорошо знаем, что это дорого; однако, если он не хочет ее держать, есть покупатель, готовый забрать товар, а поскольку он уже объездил эту лошадь, жаль отказываться, во сколько бы она ни обходилась».

Франциск I (заявляющий, что им движет не личное честолюбие, а желание возглавить христианский мир в борьбе против турок) тоже откровенно решился добиваться имперской короны soit par amour, soit par argent, soit par force (любовью, деньгами или силой). Требовалось собрать войска и укрепить приграничные города; один из собственных посланников Маргариты говорил, что низость тайных происков заставляла краснеть от стыда даже самих взяткодателей. Чтобы пресечь попытки Франции действовать с помощью amour, или завоевывать дешевую популярность, Маргарита переписывалась с выборщиками, одаривала их родственников и слуг, а также присылала своего секретаря Марникса с обещаниями и предостережениями. Борьба за империю затмила все события, происходившие в течение этих месяцев, и сказалась даже на реакции церковных правящих кругов на появление новой угрозы.

31 октября 1517 года впоследствии стали отмечать как «День Реформации». Как считается, в этот день немецкий монах Мартин Лютер вывесил на церковных воротах в Виттенберге свои 95 тезисов, или спорных вопросов. Так или не так это было в действительности, но его упреки по поводу церковной практики индульгенций вызвали целый хор протестов[35]35
  Существовало убеждение, что индульгенция дает христианам право купить – в буквальном смысле купить, за деньги – сокращение времени пребывания души в чистилище. Высокая стоимость нового здания базилики Святого Петра в Риме стала причиной выпуска папской буллы о новой индульгенции в 1515 году.


[Закрыть].

Однако на тот момент взгляды Лютера были значительно менее радикальными, чем те, что позже определят Реформацию. Он, например, по-прежнему верил в чистилище, соглашался, что добрые дела и покаяние могут помочь спасению человека, и первым шагом Ватикана стало наставление немецкому августинскому ордену, к которому принадлежал Лютер, устранять проблему внутри себя, а не призывать к безрассудным реформам.

В целом перед папством стояло много задач, учитывая нависшую на востоке Европы турецкую угрозу. В частности, папские увещевания Лютера смягчала необходимость не провоцировать гнев покровителя Лютера, Фридриха Мудрого Саксонского. Именно в месяц выборов императора Священной Римской империи, июнь 1519 года, Лютер приедет в университет Лейпцига на публичный диспут, и там его вынудят занять позицию, которая поссорит монаха со всей западной церковью. Однако тогда имперские выборы представлялись более захватывающим сражением.

Утверждения Франциска, что между ним и Карлом нет личного конфликта, что имперская корона – это дама, за которую они соперничают, и они в состоянии конкурировать за ее руку со всем рыцарским дружелюбием, казались, мягко выражаясь, неубедительными. При этом существует любопытное предположение, что позиции женщин – Маргариты Австрийской и Луизы Савойской – были не такими непоколебимыми, как у мужчин, в пользу которых они вели кампании. Они обе мучительно осознавали издержки этих выборов.

Приятель Франциска Флеранже рассказывал о встрече союзника Луизы с испанским послом Натурелли, на которой они обсуждали возможность найти третью кандидатуру, приемлемую для обеих сторон. Такой кандидат (как сформулировал испанский посол) «был бы выгоден не одной или другой стороне, а всему христианскому миру, и послужил бы объединению Германии». Наверное, это чистый идеализм, но обе женщины, похоже, приветствовали идею, что их юноши прекратят конфликт, считая, что прийти к пониманию лучше, чем одержать настолько дорогостоящую победу. Натурелли написал Маргарите Австрийской: «Я представил Мадам [Луизе] все аргументы, о которых вы мне писали». Однако все было напрасно. Даже Генрих VIII входил в список кандидатов, хотя и унизительно оказался в конце, не получив ни одного голоса.

Кампанию Франциска вел его старый друг Бонниве, не брезговавший никакими электоральными приемами. Когда в июне во Франкфурте начались выборы, он даже изменил внешность, чтобы проникнуть туда, поскольку во время выборов иностранцам запрещалось находиться в городе. Однако его кампания прославилась своей провальностью. Римский папа (только его руки в конечном счете могли короновать императора) поначалу обещал поддержать Франциска, но потом передумал. Карла единогласно избрали «Карлом V», наверное, благодаря не столько его более мощным семейным корням в этом регионе, сколько тому факту, что, отвечая на мольбы выборщиков защитить их от Франции, он мог продемонстрировать большую армию наемников, окружавшую город.

Луиза Савойская описала это событие в своем дневнике со стоицизмом, сославшись на волю Божью. Однако она понимала, что Франция теперь в опасной близости к окружению территориями Габсбургов, при том что предвыборная кампания стоила сумасшедших денег обеим сторонам.

В октябре венецианец Джустиниани сообщил домой, что Луиза Савойская и ее сын «так непопулярны во всей Франции, что не выразить словами». Предполагают, что Луиза «вложила много денег по всей стране и намеревается делать запасы, чтобы, говорят, помочь королю, если возникнет неожиданная необходимость». Бонниве (по всей вероятности, заразившийся сифилисом) разумно отправился на лечение, прежде чем появиться при французском дворе. Его положение в качестве одного из закадычных друзей Франциска – а также как главного переговорщика и посредника – было слишком хорошо упрочено, чтобы его поколебать. Однако наступил конец первого периода расцвета Франциска.

В Нидерландах Маргарита Австрийская приказала зажечь праздничные костры, устроить пиры и проводить молебны в честь того факта, что «сподвигнутые Святым Духом» выборщики проголосовали за ее племянника. Единогласно. Что касается самого племянника, он не остался в долгу. 1 июля в Барселоне, принимая во внимание ее «большую, бесценную и достойную восхищения помощь», он подписал документы, назначив свою «дорогую леди и тетю» регентом и правительницей Нидерландов, чтобы ей подчинялись, как он сам. Мир увидит, что Маргарита Австрийская победила.

Однако назревало еще одно великое международное соперничество.

13
Поле золотой парчи

Кале, 1520 г.

Чем было это «Поле золотой парчи»? Празднованием англо-французской дружбы (официальная теория)? Возможность для двух молодых европейских титанов столкнуться лицом к лицу под неубедительной маской дружбы? Франциск I стремился обеспечить английский нейтралитет в возможной войне с Карлом V; Генрих VIII наслаждался тем, что его обхаживают обе стороны. Наверное, и то и другое. Однако одно было неоспоримо: в этой партии столетия женщинам отводилась особая роль.

Генрих приедет на предложенную встречу с французским королем в сопровождении своей супруги Екатерины Арагонской и сестры Марии Тюдор, бывшей королевы Франции. Франциск, конечно, привезет жену Клод, но и свою мать Луизу Савойскую, а также сестру Маргариту. Есть и заслуживающее доверия предположение, что на встрече присутствовала Анна Болейн, поскольку высоко ценились владеющие французским языком люди. К тому же там, несомненно, были ее родители, а также ее сестра и, по всей вероятности, ее брат Джордж.

Неудивительно, что семейство Болейн участвовало в полном составе. Там были все, кто что-то собой представлял. Английскую свиту составляли почти 6000 человек более чем с 3000 лошадей. Несмотря на то что о численности французской стороны сведений не сохранилось, были предприняты все возможные усилия, чтобы оба короля и обе страны поддерживали равный статус во всех отношениях.

Екатерина Арагонская начала подготовку заранее; ей требовалось произвести сильное впечатление. Посол Генриха во Франции с тревогой писал, что «королева Клод и мать короля активно собирают самых прекрасных леди и юных красавиц… Я надеюсь, сэр, что Ее Величество королева привезет с собой, по крайней мере, не хуже, и представительство Англии, которое всегда хвалили, на этот раз тоже поддержит свое реноме».

Как это могло получиться с испанкой Екатериной, которая, несмотря на ее «прекрасный цвет лица», в холодных ясных глазах европейской дипломатии выглядела «некрасивой»? Однако Екатерина Арагонская, кроме прочего, действовала иным образом: работала со своим племянником и бывшей золовкой Маргаритой Австрийской, создавая рамки для «Поля золотой парчи», которые предоставят Генриху совсем другие возможности в Европе. Она мечтала об альянсе с новым императором Карлом, а не с Францией. Как отметил венецианский посол, она, «как испанка», радовалась успеху племянника в имперских выборах.

Мать французского короля тоже прекрасно знала о влиянии Екатерины. Несколько месяцев назад Генрих и Франциск договорились не сбривать бороду, пока не встретятся. Генрих нарушил договор, «по желанию королевы», как уверял Томас Болейн Луизу Савойскую, возможно, стараясь убедить ее в том, что это несерьезно. В конце концов, королева и раньше много раз «настоятельно просила» Генриха избавиться от бороды. Однако Луиза Савойская восприняла это событие иначе. «Разве Ее Величество королева не тетя королю Испании [Карлу]?» – многозначительно спросила Луиза Томаса Болейна. Она, казалось, приняла заверения Болейна, вежливо подтвердив, что «их любовь не в бородах, а в их сердцах».

Однако позже Луиза Савойская спрашивала другого английского посланника, проявляет ли Екатерина Арагонская «какую-то заинтересованность в этой встрече», «Поле золотой парчи». Посланник смог лишь, запинаясь, ответить, что Екатерина не знает «другой радости и утешения в этом мире», кроме содействия всему, что может доставить удовольствие ее мужу.

На самом деле в докладах сообщалось, что Екатерина Арагонская не скрывает недовольства запланированной встречей и находит благодарных слушателей для своей критики среди традиционно настроенных против Франции англичан. «Нет сомнений, что встреча с французами противоречит желаниям королевы и всей знати», – сказали Карлу. Однако встреча была дорога сердцу Вулси, теперь ставшему (по словам одного итальянца) «человеком, который правит и королем, и всем королевством». К тому же международная ситуация до известной степени играла на руку Екатерине. Положение Генриха в качестве противовеса между Францией и Священной Римской империей – человека, который в состоянии определять образ Европы, – было слишком ценно, чтобы им не воспользоваться.

Когда Карл V выразил горячее желание встретиться со своим «дядей» Генрихом (и тетей Екатериной), другая его тетя, Маргарита Австрийская, отправила в Англию солидную депутацию, куда входили и несколько самых близких к ней людей. Они прибыли в начале апреля и подчеркнули, что Генрих может стать первым европейским монархом, с которым встретится Карл после вступления в должность императора. Именно в апартаментах Екатерины Арагонской на встрече с Генрихом и Вулси Англия решила принять предложение. Трепетные заверения Генриха своей жене наводят на мысль о значительной роли Екатерины в принятии решения.

Вскоре после того посланник Генриха VIII во Франции спрашивал, нельзя ли отложить встречу с Франциском на неделю. Франциск отказал, сказав, что Генрих должен быть в Кале не позже 4 июня, поскольку его жена Клод будет на седьмом месяце своей пятой беременности. Однако встреча с Карлом почти провалилась из-за времени года, его плаванье из Испании в Англию отсрочили встречные ветра. Как написал Карл Екатерине из Коруньи:

Нам рассказали об усилиях и энергии, которые вы вложили в организацию этих встреч. Однако поскольку море так переменчиво, что человек не всегда имеет возможность делать, что желает… мы просим вас, если будет задержка, учитывая, что вы уже сделали, постарайтесь убедить нашего брата и дядю, короля Англии, подождать сколько возможно.

В итоге Карл V прибыл к английским берегам 26 мая, на следующий день после того, как Генрих и Екатерина приехали в Кентербери на пути к южному побережью, в день, когда они должны были отплыть во Францию. Однако, поскакав в замок Дувра, чтобы приветствовать гостя, Генрих заставил всю свою огромную кавалькаду ждать четыре дня. Карла встретил архиепископ в Кентерберийском кафедральном соборе, затем привел его в расположенный рядом архиепископский дворец, где ожидала Екатерина в полном королевском уборе. Она расплакалась, обнимая Карла, представителя ее семьи. Его большую свиту, включавшую 200 дам, одетых по испанской моде (это зрелище вызывало у Екатерины Арагонской ностальгические воспоминания), три дня развлекали в Кентербери: три дня банкетов, танцев и игр куртуазной любви, в которой испанские гранды особенно отличались. (Один зашел так далеко, что упал в обморок от красоты одной леди, и его пришлось выносить за руки и за ноги.) Поскольку две свиты, английская и испанская, отправились из Кентербери на южное побережье, их встреча послужила репетицией того, что ожидало англичан впереди, англо-французская королевская встреча.

Екатерина и Генрих отплыли из Дувра 31 мая и уже через несколько кратких часов плавания сошли на берег в Кале. Сама встреча должна была произойти в долине Валь-д’Ор между английской крепостью Гине и французским городком Ардри, чтобы каждый король мог спать на собственной территории. Через четыре дня они выехали в Гине. Первую встречу двух королей назначили на 7 июня, День Святых Тайн.

Потрясающее зрелище радовало их взор. Его готовили несколько месяцев, Англия направила больше 6000 работников. 2000 из них возводили временный дворец Генриха – фантазию с trompe l’oeil (оптической иллюзией): каменные фундаменты и ослепительный ряд новомодных стеклянных окон покрывала крыша из парусины, расписанной под металл. Это было сочетание невиданной роскоши и практичности, или расчетливости. Как заметил один современник, строение можно было полностью разобрать, доставить домой и снова использовать, затратившись только на перевозку. Однако перед дворцом располагались фонтаны со статуями Купидона и Бахуса, из которых били струи крюшона и мальвазии, а по краям стояли серебряные кубки для питья. (Ни одного не украли, как отмечали современники.)

Ряды шатров – синих с золотом, золотых с алым, увенчанных геральдическими животными – соединялись покрытыми переходами, чтобы напоминать планировку дворца. Как залы постоянного дворца, их наполнили ароматами цветов и украсили гобеленами, а в королевскую капеллу доставили священные реликвии. В молельне Екатерины в центре разместили большой щит с гербами Англии и – возможно, дерзкий шаг, учитывая обстоятельства, – Испании.

Поставили еще примерно 300 шатров, в полоску тюдоровских цветов зеленого и белого для кухонь и слуг, и расписанных или расшитых для придворных. Однако и этих помещений всем не хватило; даже некоторые «рыцари и дамы» были вынуждены спать под открытым небом на сене.

Французская сторона подошла к вопросу размещения иначе. В Ардри построили королевский дворец, от которого вела аллея из аккуратно постриженных самшитовых деревьев к большому павильону для банкетов с потолком, расписанным под ночное небо. Однако французы также привезли искусных мастеров, чтобы возвести потрясающие творения на самом «Поле». Павильоны были из прочной парусины, задрапированные более роскошными тканями: синими, лиловыми и малиновыми шелком, бархатом и дамастом с деталями королевских цветов – темно-желтого, белого и черного. Павильоны королевы Клод и Луизы Савойской украшали золотая и серебряная вуали с вышитыми золотой нитью fleurs de lis (геральдическими лилиями) вместе с собственными геральдическими символами обеих дам на лиловом и малиновом атласе, соответственно. Однако нехарактерная для того времени погода снесла много французских шатров.

Между двумя лагерями располагалась площадка для турниров в 900 футов, украшенная искусственным древом чести, на которое бойцы могли вешать свои щиты с геральдическими символами. Древо украшали сотни шелковых и атласных цветов, изображающих английский боярышник и французскую малину. Однако дамы не могли играть существенной роли в рыцарских поединках, которые являлись первым пунктом программы дня.

Два короля не сражались друг с другом, по крайней мере официально. Случился импровизированный борцовский бой, в котором Франциск бросил Генриха на землю. (Французский король не упустил возможности еще раз воспользоваться эффектом неожиданности, когда, презрев протокол их обычных встреч, однажды утром появился в спальне Генриха и уверенно заявил, что сам будет камердинером английского короля.) Зять Генриха Чарльз Брэндон не отличился в рыцарских поединках, потому что повредил руку, а Бонниве стал одним из главных организаторов французской стороны.

Дамам в турнире отводилась церемониальная роль. Две королевы встретились 11 июня в королевском павильоне, чтобы принять присягу рыцарей. Королева Клод, одетая в серебряную парчу поверх золотой нижней юбки, приехала в своем коронационном паланкине, отделанном в соответствии с нарядом. За ней следовали фрейлины в трех каретах, задрапированных серебряной тканью. Весьма вероятно, что в число фрейлин входила и Анна Болейн. Луизу Савойскую в черном бархате сопровождало «несметное количество фрейлин» в платьях малинового бархата с рукавами на золотой подкладке. Говорили, что она скупила «целый склад» великолепных вещей.

Екатерина Арагонская тоже несколько месяцев скупала ткани. Она, конечно, уже поразила свиту племянника нарядами из золотой парчи на подкладке лилового бархата, черного искрящегося шелка – tilsent, малиновой материи с золотыми вкраплениями и «роскошным платьем из золотой ткани». Даже ее 55 ливрейных лакеев были одеты в белый шелк и зеленый бархат, на их камзолах красовались вышитые испанские пучки стрел. У семи пажей Екатерины были оранжевые ботинки, черные бархатные плащи, куртки зеленого и красно-коричневого бархата и желтые камзолы. Отмечалось, что Екатерина имела головной убор «по испанской моде», ее волосы ниспадали на плечи. Только так она могла тихо напомнить о своем происхождении.

Несмотря на войну нарядов, дамы взяли свое на территории, не зависящей от турнира. Согласно этикету не короли должны были угощать друг друга, а их дамы. Несколько раз Генрих и Франциск ели вместе в менее официальной обстановке, однако на больших банкетах – 10, 17 и 24 июня – расположение двух королей за одним столом могло дать почву для неудобных вопросов о превосходстве одного из них, чему нельзя было давать ни единого шанса.

Сохранившиеся описания (свидетелей из Франции, Венеции и Мантуи) говорят, что короли выходили из своих дворцов в одно и то же время, возвещаемое пушечным залпом. Они коротко беседовали на турнирной площадке и проходили дальше. Франциска (10 июня, первый случай) в огромных апартаментах принимала Екатерина Арагонская, чтобы отобедать с золотой посуды под парадным балдахином, окруженным гобеленами. Позади королевской группы длинный зал был разделен на две части, одна половина отводилась для 134 фрейлин, на второй половине обедали примерно 200 вельмож.

Каждая из вероятных трех перемен состояла из 50 блюд, включая сладости и острые закуски, увенчанные изысканным десертом – сложным и зачастую аллегорическим творением из марципана или карамели. Конторские книги зафиксировали, что в течение этого визита английский лагерь потребил почти 300 000 штук рыбы – в список входил даже дельфин, более 6000 домашней и дикой птицы, а также примерно 100 000 яиц. После пира танцевали в основном зале. Бал возглавляла сестра короля Мария Тюдор в паре с французским аристократом, после чего Франциск (который, как и Генрих, был страстным танцором) принял участие в маскарадном танце, исполненном «в итальянской манере»[36]36
  Речь, вероятно, идет о том, что, в отличие от обычной практики официального маскарадного танца, мужчины и женщины танцевали вместе.


[Закрыть]. Генриха, в свою очередь, развлекала французская сторона в украшенном розовой парчой зале, где до начала танцев, пока английский король пировал, целых четыре часа играли 24 трубача.

Во второй раз, 17 июня, Луиза Савойская сопровождала своего сына Франциска, а его сестра Маргарита принимала Генриха VIII. Оба короля выскальзывали из зала, чтобы надеть маскарадные костюмы. Франциск со своими партнерами наряжались в длинные мантии с капюшонами для танца «в феррарском стиле». Генрих привез с собой три набора масок: накладные бороды и мантии, как говорили, миланского стиля, для себя и своих товарищей, костюмы докторов из черного бархата для второй группы дворян, а у третьей были кошельки и ремни из кожи тюленя, чтобы изображать гостей из «Русской земли или с Дальнего Востока». Генрих любил переодеваться (дома никто не смел признаваться, что узнал короля), и, узнав об этом, Франциск тоже увлекся маскарадами. На третий и последний банкет королевские особы с самого начала надели маскарадные костюмы. Английскую сторону возглавляли девять знаменитостей – воинские кумиры от Александра Македонского до короля Артура, впереди шествовал Геракл в львиной шкуре, сделанной из золотой парчи, и с палицей, обтянутой зеленым дамастом.

Вся эта долгая международная встреча была поставлена как спектакль театра масок. Когда две королевы встретились на мессе, проводившейся на турнирной арене на открытом воздухе, они некоторое время пытались пропустить друг друга вперед, чтобы приложиться к Евангелию, а потом обнялись и подошли вместе. Современники отметили строгое следование церемониалу; «английский король обедал с французской королевой и герцогиней Алансон в Ардри… встав на одно колено, держа свою шапочку в руках, он сначала поцеловал руку королеве, потом Мадам [Луизе Савойской], а затем герцогине Алансон [Маргарите Наваррской]».

Тщательно зафиксированы даже подарки: английская королева подарила французской несколько пони и верховых лошадей, а также упряжь к ним, а Луизе Савойской преподнесла седло и сбрую. Клод поднесла Екатерине Арагонской паланкин из золотой парчи («а также мулов и пажей»). Луиза Савойская подарила Вулси распятие с драгоценными камнями, а он ей маленький крест из драгоценного камня с частицей Голгофского креста внутри.

Однако в кулуарах шла серьезная работа. В Гине, еще до того, как короли начали свой поединок, Вулси посетил французский лагерь и договорился, что он с Луизой Савойской должен урегулировать дела между Англией, Францией и Шотландией. Одним из победителей этих торжеств, конечно, был Вулси. Его почитали как собственного представителя папы римского (в этом качестве он мог общаться на равных даже с королем Франциском). Он разговаривал со всеми. Маргарита Наваррская начала называть его «отцом», а он говорил о ней как о дочери или крестной дочери: filleule d’alliance. Маргарита Австрийская писала Вулси, называя его своим дорогим сыном.

Стороны попрощались 24 июня, и на следующий день англичане возвратились в Кале. Там Генрих VIII ждал до 10 июля. Франциск тоже оставался неподалеку. Причина состояла в том, что летом 1520 года после «Поля золотой парчи» (как было согласовано еще в мае) следовала другая встреча. Генрих с Екатериной Арагонской отправились в приморский городок Гравлин на границе с Нидерландами и там встретились с Карлом V и Маргаритой Австрийской, потом вместе вернулись в Кале на несколько дней более сдержанных празднеств. Франциск сообщил, что находится всего в одном дне пути верхом и без церемоний приедет поучаствовать в переговорах, если его пригласят. Его не пригласили. Однако несколько французских аристократов прибегли к помощи своих английских друзей, чтобы явиться без приглашения.