Текст книги "Кактус. Никогда не поздно зацвести"

Октябрь

8

Октябрь – мой любимый месяц; с наступлением октября я всегда ощущаю прилив энергии. Я не из тех, кто любит лето; жара и связанное с ней избавление от одежды и сдержанности меня не привлекают. Сотрудницы часто надоедают мне предложениями взять «настоящий» летний отпуск, но продолжительность времени, которое люди проводят в лени и праздности на пляже или у бассейна, выше моего понимания. Когда я это объясняю, коллеги только смеются и говорят: «Ну, Сьюзен, вы даете…» К счастью, к октябрю угроза бабьего лета уже миновала, и женщина может с удовольствием носить тяжелые ткани и толстые кардиганы и вести себя скромно, не привлекая внимания.

Однако в этом году октябрь начался не лучшим образом. Шел уже четвертый час утра субботы, а я только начала забываться сном: подростки – дети помешанной на фитнесе пары в доме напротив – устроили шумную вечеринку, и басовитое уханье их танцевальной музыки отдавалось в висках с одиннадцати вечера. Могу лишь предположить, что родители находились на каких-нибудь соревнованиях по триатлону или ином не менее мазохистском мероприятии.

За несколько лет я привыкла к постоянной шумовой осаде: вопли автомобильной сигнализации и полицейских сирен, гул автобусов и поездов, крики ярости или веселья с улицы. Все это я принимаю без жалоб как неизбежное следствие жизни в Лондоне. Но подростки включили свою музыку на такую экстраординарную громкость, что мое терпение дошло до предела. Я думала позвонить в полицию и заявить о нарушении общественного порядка, но, уже делав так в прошлом, знала, что власти обычно ведут себя так, будто это я, а не виновник безобразия, создаю проблемы. Даже если меры будут приняты, что маловероятно, юнцы, несомненно, дождутся, пока полиция отъедет, и включат музыку еще громче. Сперва настойчивый стук и звон показался мне частью музыки, но, вырванная из долгожданного почти пришедшего сна, я поняла, что это стучат и звонят мне в квартиру. Я предположила, что это проделка разошедшегося любителя вечеринок, который каким-то образом смог попасть в общий коридор. Открыв дверь, чтобы высказать все, что я думаю о подобном поведении, я увидела, однако, не пьяного юнца, а Кейт с посеревшим лицом. Руками она обхватила детское сиденье, где лежал ее младенец в одних памперсах, а сама соседка явилась в странном ансамбле из пижамы в горошек, шлепанцев и куртки «Барбур».

– Сьюзен, слава богу, вы дома! – начала Кейт, перекрывая пульсирующие басы. Хотя я поняла – случилось что-то серьезное, раз она обратилась непосредственно ко мне, я вынуждена признаться, что не смогла ответить с обычной учтивостью.

– Ну уж посреди-то ночи вы дверь не захлопнули?!

– Ной заболел, – выдохнула соседка. – У него очень высокая температура, ничем не могу сбить. Уже все перепробовала – парацетамол, ибупрофен, обертывание в мокрую пеленку… Я позвонила на «горячую линию», мне сказали вести его в отделение неотложной помощи. «Скорую» ждать долго, на машине быстрее доберусь. Просто Ава спит, я не могу взять ее с собой. Можете за ней присмотреть, пока я не вернусь? Ложитесь на мою кровать и досыпайте. Хоть кто-то рядом будет, если она проснется. Скажите ей, что я скоро вернусь. Простите, мне не к кому больше обратиться…

Я поглядела на младенца. Щеки у него были ярко-красные, редкие волосики прилипли к крохотной головенке, ручонки вяло болтались, как тряпичные. Он не спал, но лежал совершенно апатично. В горле у меня возник странный, непривычный комок.

– Как, а Алекс? – вспомнила я в надежде, что найдется альтернатива моему вмешательству в этот домашний кризис. – Разве он не может приглядеть за дочерью?

– Его нет. Это долгая история… Пожалуйста, Сьюзен, пожалуйста! Мне нужно ехать, ждать не могу. У вас есть наши ключи, откроете и войдете. Берите все, что вам понадобится. Я позвоню сказать, как у нас дела… – Она пятилась по коридору, а потом по дорожке к машине, которую всегда оставляет прямо под моим эркерным окном. Я двинулась за ней, но остановилась на пороге.

– Я не против помочь на час-другой, – сказала я погромче. – Но найдите того, кто меня сменит, и как можно быстрее – у меня завтра очень много дел. Надеюсь, у вас все будет хорошо, – добавила я. Кейт, пристегнув сиденье с Ноем, прыгнула за руль. Взвизгнув покрышками, машина сорвалась с места.

Ситуация действительно складывалась крайне неудачная. Мне было в высшей степени важно не оказаться в субботу выжатым лимоном: меня ожидал тщательно распланированный поход по магазинам. Утренняя тошнота уже превратилась в туманное воспоминание, и внешне я теперь походила не на бегуна-марафонца, а скорее на толкателя ядра из Восточной Европы. Я больше не могла носить свои прежние костюмы, даже если не застегивать верхнюю пуговицу юбки или брюк: пришло время потратиться на подходящую одежду. Я специально выделила время на изучение предлагаемого ассортимента для будущих матерей и составила себе капсульный гардероб, который выручит меня с октября по март, как то: две пары черных брюк (одни с широкими, другие с узкими брючинами) с эластичными вставками, две черные юбки (одна выше колен, другая ниже) с аналогичными вставками, семь кофточек с длинным рукавом черного, серого и белого цветов, два темно-серых вязаных кардигана (мелкой и крупной вязки, соответственно) и несколько пар недорогого нижнего белья, описание которого я опущу. Все, что оставалось, примерить упомянутые предметы одежды, уточнить размер и приобрести. Я планировала выйти из дома в полдевятого утра и вернуться к половине второго, чтобы оставшиеся дневные часы посвятить подготовке иска в суд. Сегодняшняя испорченная ночь неизбежно скажется на расписанной до минуты субботе.

Вернувшись к себе, я достала ключи Кейт и свернула в узел мое одеяло, простыню и подушку: ни при каких обстоятельствах я не лягу на чужую разобранную постель. Оказавшись в квартире этажом выше, я опустила сверток на диван и огляделась. Гостиная, находившаяся прямо над моей и, соответственно, такого же размера, выглядела значительно меньше – возможно, из-за разбросанных по полу вещей старшей девочки и младенца: перемешанные пазлы, рухнувшая лавина кубиков, горы пластмассовых игрушек кислотных цветов и достаточно видавших виды синтетических зверей, чтобы заполнить целую ветеринарную клинику, а еще игровой коврик, пеленальный коврик, детский шезлонг, ночные вазы и тому подобное. Я положительно отказываюсь понимать, отчего появление детей считается уважительной причиной снижать стандарты чистоты и порядка в доме. Буду крайне удивлена, если подобное произойдет и со мной. На цыпочках пройдя по коридору, я заглянула в спальню. Ночник в форме огромного гриба отбрасывал мягкий свет. Я различила очертания неубранной двуспальной кровати, переносную люльку в ногах и детскую кровать у противоположной стены. Спальня тоже была ужасно захламлена. Я ощутила невольное удовлетворение оттого, что скоро отсужу свое наследство и смогу позволить себе трехкомнатную квартиру.

Моя ответственность разметалась морской звездой на маленькой кровати, дыша глубоко и ровно, несмотря на уханье музыки в доме напротив. Я подняла с пола замурзанную игрушку (какой-то персонаж популярного детского сериала), положила рядом со спящим ребенком и накрыла девочку одеялом, которое она сбросила. Потом я заглянула в кухню, где царил такой же хаос, как и в гостиной: в раковине немытая посуда, на кухонном столе и всех горизонтальных поверхностях – рассыпанная еда, мусорное ведро переполнено. Я знала, что сразу мне не заснуть, раз ночной отдых был так фундаментально нарушен, поэтому решила заняться физической работой, чтобы пришла усталость. Натянув желтые резиновые перчатки, которые нашлись в выдвижном ящике в запечатанном пакете, я принялась за дело, взяв в подмогу мыльный раствор, абразивный состав и средство для мытья пола. Когда кухня засверкала, я принялась за гостиную – нашла коробки для рассыпанных игр и игрушек, все ровно расставила на полках и над камином, поправила ковер и взбила подушки на креслах. Когда я закончила, на часах было полшестого утра, музыка на улице стихла, а я валилась с ног. Выключив торшер в углу, я прилегла на диване. Я всегда трудно засыпаю и без шумового загрязнения. Стоит закрыть глаза, как меня охватывает иррациональная тревога: вот-вот что-нибудь страшное застигнет меня во сне! Лежа в ожидании дремоты, я вспоминала, как не спала ночами в ожидании, когда отец придет из паба. Моя комната находилась над входной дверью и коридором, и я сразу понимала по малейшим звукам, доносившимся сквозь половицы, в каком состоянии вернулся отец. Если он сразу попадал ключом в замок, это было хорошо; если ронял связку или копался с замком, это было скверно. Если он тихо прикрывал входную дверь, это было хорошо, если грохал с размаху – плохо. Если шаги по коридору были легкими и ритмичными, это было хорошо; если тяжелыми и неровными – плохо. Если шипел кран и вода наливалась в стакан – это было хорошо; если бутылка звякала о стакан – плохо. Если отец сразу шел в постель, это было хорошо; если врубал итальянскую оперу на полную громкость – плохо. Иногда я гадала – может, и Эдвард не спит, одолеваемый такими же тревожными мыслями? Не знаю, я его никогда не спрашивала… Я прогнала эти воспоминания, и тут меня тронули за плечо. В сером уличном свете, сочившемся через окно, я увидела у кровати девочку. Она сжимала подложенную мной мягкую игрушку и с любопытством глядела на меня сверху вниз.

– Привет, – сказала я, – я Сьюзен, ваша соседка снизу. Ты меня помнишь? – Ребенок кивнул, будто в такой ситуации не было ничего странного. – Твоей маме пришлось срочно отъехать, поэтому час или два за тобой пригляжу я. Ты меня понимаешь?

Девочка снова кивнула, перелезла через меня и втиснулась в тесное пространство между моей спиной и диванными подушками.

– Прости, но двоим сразу здесь будет тесно, – сказала я. – Иди в свою кровать, будь умницей.

Девочка замотала головой и зажмурилась.

– Ну пожалуйста, иди к себе! Нам обеим нужно поспать, – сказала я уже более властно.

Девочка снова завертела головой и зажмурилась сильнее.

Должна признаться, я не привыкла общаться с маленькими детьми: куда охотнее я общаюсь с теми, кто не остается глухим к здравому смыслу и логике. После очередного раунда уговоров с целью заставить ребенка слушаться моих указаний я встала с дивана, пошла в спальню и улеглась на детскую кроватку. Она была такой крошечной, что мне пришлось свернуться в позу зародыша. Через минуту ребенок снова оказался рядом – перелез через меня и втиснулся между мной и стеной.

– Юная леди, – строго сказала я, – такое поведение неприемлемо!

Но девочка уже закрыла глаза и притворилась спящей. Прибегнув к увещеваниям и ничего не добившись, я вернулась на диван, и снова ребенок через минуту оказался рядом. Подобное упорство вызывало восхищение, если бы девочка применяла его для более конструктивных занятий. Выругавшись себе под нос, я снова пошла в спальню, не сомневаясь, что упрямая малявка потащится за мной. У меня мелькнула мысль подпереть дверь, но так дело могло закончиться слезами. Смертельно уставшая, я рухнула на двуспальную кровать – несвежее постельное белье уже не казалось мне отталкивающим. В полном соответствии с ожиданиями, вскоре раздалось шлепанье маленьких ножек, и матрац кровати мягко толкнулся, но здесь хотя бы было достаточно места для двоих. Едва я начала засыпать – и девочка, кажется, тоже, – зазвонил телефон на тумбочке у кровати.

– Сьюзен, это Кейт, я вас не разбудила? Я хотела справиться, все ли в порядке.

– Не о чем волноваться, – с трудом выговорила я. – Ребенок по вас не скучает.

– У Ноя тонзиллит, – сообщила Кейт. – Ему дали антибиотики и оставили под наблюдением, пока не спадет температура, так что я еще побуду с ним. Никак не могу связаться с Алексом, но я оставила ему сообщение насчет сложившейся ситуации и велела сразу перезвонить.

– А он далеко? Через сколько он сможет подъехать? Меня ждут важные дела.

– Я понятия не имею, где он. Алекс от меня ушел. Наверное, у своей подружки.

Я выразила подобающее сожаление по поводу положения Кейт, но попросила ее кого-то найти, чтобы отпустить меня как можно быстрее. Кейт ответила, что ее родители живут далеко и помочь не смогут, а у подруг либо свои семьи, либо они не в Лондоне. Я продиктовала ей номер моего мобильного и велела сразу звонить, как только сюда отправится спасательная команда. Когда я попрощалась с Кейт, девочка уже сидела на кровати, совершенно не сонная и готовая начинать новый день.

– Утро еще не наступило, – объяснила я, стараясь снова ее уложить. – Давай поспим часок-другой.

Она вывернулась, выбежала из спальни и через минуту вернулась с охапкой книг. Я попробовала не обращать на нее внимания, однако столкнулась с форменной осадой. В конце концов я сдалась и начала читать вслух историю за историей о существах, местах и ситуациях, которые ни при каких обстоятельствах не могли иметь под собой реальной основы. Спустя примерно час я решила, что пока я жду звонка, означающего конец этого испытания, можно заняться выполнением намеченных дел, немного скорректировав время. Поэтому я одела ребенка соответствующим погоде образом, собрала несколько игрушек наименее кричащей расцветки и спустилась к себе в квартиру. Девочка упорно ходила за мной хвостом, поэтому я усадила ее перед телевизором – со своим ребенком я бы так, конечно, не поступила, – чтобы приготовить завтрак. Она не доела мюсли и не допила грейпфрутовый сок, о чем, не сомневаюсь, позже пожалеет. После завтрака я объяснила, что мы поедем на поезде и что я ожидаю от нее самого лучшего поведения. Девочка согласно кивнула.

У входа в метро я спросила похожую на птицу кассиршу на высоком стуле, вечно недовольную и ворчливую, сколько стоит однодневная транспортная карта на ребенка.

– За такую крошку платить не нужно! Сколько ей годиков? – спросила кассирша, расплывшись в лучезарной улыбке, и помахала костлявой лапкой ребенку. Девочка, усаженная в прогулочную коляску, застенчиво подняла ручонку в ответ.

– Понятия не имею. А на ваш взгляд, сколько?

– Как это – не имеете? – подозрительно прищурилась кассирша.

Я постаралась вспомнить свое впечатление при первом знакомстве с ребенком.

– Полагаю, ей не больше трех.

– Мне два! – раздалось снизу.

– О, да она говорит! – вырвалось у меня.

Управляться с коляской и маленьким ребенком в метро оказалось труднее, чем я предполагала. Всякий раз перед эскалатором приходилось останавливаться, отстегивать ремень коляски, складывать ее (легче сказать, чем сделать) и водружать на движущуюся лестницу, одновременно закинув туда же и ребенка, и всякий раз, сойдя с эскалатора, выполнять эти действия в обратном порядке. При этом другие пассажиры напирали на нас, как стадо буйволов. Я просто растерялась, сколько же эскалаторов необходимо преодолеть за такую короткую поездку. Добавьте к этому две пересадки и многочисленные длинные лестницы, требовавшие особой ловкости в маневрировании коляской на задних колесиках, прежде чем мы добрались до первой намеченной цели. Я твердо решила написать на электронную почту начальству метрополитена и сообщить свое мнение о порядках на этой транспортной системе. В поезде я обнаружила, что куда сложнее, чем обычно, избегать ненужного общения со случайными попутчиками: при виде ребенка лица неизменно разглаживались, поднимались ко мне и улыбались. Некоторые даже спрашивали у меня имя девочки или возраст – информацию, которую я уже могла сообщить с уверенностью. Полагаю, мы выглядели матерью и дочерью, решивших интересно провести выходной. Я довольно равнодушна к детям, но, должна сказать, девочка выглядела весьма миловидно со своими золотистыми локонами, розовыми щеками и большими голубыми глазами, если вам нравятся такие вещи.

В первый магазин из моего списка мы пришли, на семьдесят две минуты выбившись из графика. Я выбрала предметы одежды для беременных, намеченные к примерке, и пошла в кабину. Коляска в примерочной не помещалась, и мне пришлось оставить ее в зале, а ребенка выставить на пол в углу. Как только я начала раздеваться, девочка стала канючить, что хочет кушать. Я объяснила, что она сама виновата, потому что не доела мюсли; вот я съела причитающийся завтрак и до сих пор не проголодалась. Ребенок, однако, оказался неспособен принять ответственность за ситуацию, в которую сам же себя и поставил, и продолжал ныть. Не обращая внимания на капризы, я углубилась в важный процесс оценки качества, функциональности и внешнего вида предметов гардероба, когда одна из продавщиц сунула голову в примерочную и встревоженно осведомилась, все ли в порядке. Я объяснила, что ребенок сам кузнец своего несчастья, но женщина все равно с жалостью поглядела на девочку. Наконец, нагруженные двумя хозяйственными сумками, мы двинулись обратно к метро. В попытке положить конец причитаниям я остановилась у фруктового лотка, купила гроздь бананов, очистила один и дала ребенку. Девочка раздавила его между пальцев, которые затем вытерла о свое пальто, платье и боковины коляски.

Я спокойно разъяснила, что такое поведение неприемлемо, но ребенок устроил бурный рев – мне удалось только разобрать слова «мама», «домой» и что-то похожее на «конфетку-у-у!». С сожалением признаюсь, что поход по магазинам удалось завершить только с продуманным применением шоколадного драже, скармливаемого моей подопечной с пятиминутными интервалами. Капризами она напомнила мне Эдварда, который тоже был очень трудным ребенком. Живо помню, как он сидел в коляске и дергал ногами, извиваясь и вопя во все горло, пока не получал желаемого. Моя мать избаловала Эдварда так, как никогда не баловала меня, – возможно, потому, что во младенчестве он много болел. Не знаю, что именно у него было – мне никто не удосужился объяснить, а позже я не спрашивала. Наверное, генетическое отклонение. Что-то с желудком – понадобилось несколько операций, чтобы это исправить. Я почти не видела мать в то лето, которое Эдвард провел в больнице: мы жили вдвоем с отцом. Удивительно, но папа смог на время обуздать свой порок и принял на себя домашние хлопоты в отсутствие супруги: он даже находил время со мной играть. В памяти осталось, что лето было солнечное, обедали мы за уличными столиками в пивных и пабах, а еще я каждый день ела чипсы с курицей, запивая лимонадом. Обед был всякий раз немного неправильный, вроде сандвичей с мармеладом или консервированных макарон в томате со сладкой кукурузой. Когда мать принесла Эдварда домой, отец вернулся к старым привычкам, и веселье прекратилось. Мне приходилось красться по дому на цыпочках, чтобы не побеспокоить спящего брата. Играть с ним мне не дозволялось – вдруг я ему наврежу. Вместо полного папиного внимания мне доставались крупицы, которые могла уделить мне мать, когда не бегала за Эдвардом: даже в двухлетнем возрасте мой брат отлично понял, какую власть дает ему статус выздоравливающего, и всласть ею попользовался.

Уже вечерело, когда мы добрались домой, а от Кейт по-прежнему не было звонка. Обратная дорога оказалась еще труднее из-за хозяйственных сумок, с которыми приходилось заходить на эскалатор и соскакивать с него, в добавление к коляске и ребенку. Проведя ночь без сна, я буквально валилась с ног, поэтому поставила сумки в кухне и улеглась на кровать вместе с девочкой. Мы обе заснули почти мгновенно. Проснувшись, мы поужинали жареной курятиной с картофельным пюре и горошком (на этот раз предложенная пища ушла на ура), и тут в дверь позвонило долгожданное избавление. Я пропустила Кейт на кухню, и девочка немедленно кинулась к ней в объятья – со стороны можно было подумать, что мать и дочь не виделись несколько месяцев. Кейт поставила детское сиденье с уже не внушавшим тревоги младенцем на пол и присела рядом с дочерью, пока та доедала ужин. Температура у Ноя упала, и их отпустили из больницы, прописав курс антибиотиков.

– Спасибо вам огромное за помощь, – сказала Кейт. – Алекс на Сардинии, по словам начальника. Я перед вами в долгу.

– Пустяки, не стóит, – отозвалась я, поднимаясь, чтобы убрать со стола. – Однако я бы предложила вам составить список контактов для экстренных случаев в семье, буде таковые произойдут.

Встав помочь, Кейт заметила в углу кухни груду пакетов из магазинов для будущих матерей и тут же бросила взгляд на мой живот.

– О, вы беременны? Поздравляю! – воскликнула она. – А где же папаша? – добавила она, словно упомянутый папаша мог прятаться в буфете.

– Отца нет.

– Ну что ж, будем с вами поддерживать друг друга. Две одинокие мамочки смогут поразвлечься!

– Прекрасно придумано, – отозвалась я. Кейт, кажется, решила, что я говорю серьезно.

В пятницу я работала допоздна, готовя к ежемесячному собранию отдела объемный документ, в котором я предлагала инновационные способы повышения личной эффективности и, соответственно, индивидуальных целей каждого сотрудника. Я не сомневалась, что коллегам понравится. В нашем офисе слишком много времени тратится попусту: я обратила внимание, что объем напитков, потребляемых в рабочие часы, во много раз превосходит необходимое организму количество жидкости. Очевидно, что люди делают себе чай или кофе, считая, что пришла их очередь отлучиться, а вовсе не потому, что их мучает жажда. Кроме того, я заметила, что у чайника одновременно стоят по два-три человека, хотя для заваривания чая или кофе достаточно одного. Поэтому я разработала строгое расписание заваривания и потребления напитков – с выкладками и научным обоснованием. Также значительный объем времени неоправданно растрачивается при курсировании сотрудников по залу с документами, которые люди относят со своего стола кому-то еще. После этого каждый считает себя обязанным постоять у чужого стола и поболтать с его хозяином, причем, подозреваю, разговоры ведутся не о связанных с работой вопросах. Если предписать сотрудникам отдела отправлять документы посредством электронной почты, а не носить в распечатанном виде, кажущаяся необходимость поговорить будет устранена. В своем документе я зафиксировала еще несколько аналогичных идей, которые, по моим подсчетам, сберегут в среднем двадцать человеко-минут в день и позволят повысить индивидуальные рабочие планы – в том числе и у самой Труди – на четыре с половиной процента.

Когда я вышла из здания, было уже темно, и дождь, собиравшийся весь день, лил как из ведра. Пока я сражалась с упрямым зонтом, от темного угла за дверью, где обычно прятались курильщики, отделился знакомый силуэт. Ричард. Я уже довольно давно не видела и не говорила с ним: он несколько раз звонил, но я не отвечала – что тут обсуждать? Должно быть, он уже не первый час стоял в курительном углу, но хотя мокрые волосы блестели, темно-синее пальто отяжелело от влаги, а на ресницах повисли капли дождя, Ричард все равно умудрялся выглядеть безукоризненно. При виде его мне вспомнился старый черно-белый фильм «Третий человек», где элегантный Орсон Уэллс появляется из мрака. Помимо воли в душе что-то шевельнулось, однако я подавила это шевеленье. У меня не было настроения для каверзных разговоров, особенно когда я не готова к таковым, поэтому я развернулась и зашагала к станции метро. Оказалось, с моей стороны было излишне оптимистичным надеяться, что Ричард покорно растает в темноте: не успела я отойти, как он схватил меня за рукав.

– Сьюзен, – начал он, перекрывая шум машин, заметно поулегшийся по сравнению с часом пик, барабанную дробь дождевых капель и шорох колес по лужам. – Тебе не кажется, что нам давно пора поговорить? – Он опустил глаза на мой живот: – О нашем ребенке?

Я запахнулась в пальто.

– Пожалуйста, не считай себя обязанным думать о нем как о нашем ребенке, – сказала я Ричарду. – Ты свое дело сделал.

– Давай зайдем куда-нибудь, где посуше, и все обсудим надлежащим образом – как-то глупо объясняться посреди улицы.

– Нам нет необходимости куда-либо идти. Оставайся в уверенности, что мне не нужна твоя помощь.

– Сьюзен, я лишь хочу, чтобы ты знала: в прошлую встречу ты старалась отпугнуть меня из желания продемонстрировать свою независимость. Я это понимаю и восхищаюсь тобой. Но если я возьму на себя определенное регулярное участие, подумай, насколько легче тебе будет и финансово, и практически! Я все обдумал и провел определенные расчеты. Я готов и желаю разделить ответственность за этого ребенка и все, что повлечет за собой его появление на свет.

Я напомнила себе, что сама принимаю решения и не ведаю колебаний, но день был долгий, и я устала. Нужно избавиться от Ричарда прежде, чем моя броня даст трещину.

– Ты не прав, я не пыталась ничего демонстрировать. Я кристально ясно дала тебе понять, что ты волен идти куда хочешь. Наши отношения зиждились на сугубо деловой договоренности, действие которой уже прекращено. Ты не несешь дальнейших обязательств.

– Но нет никакой причины, отчего условия договоренности нельзя пересмотреть при наличии на то желания обеих сторон, – заявил Ричард с находчивостью матерого дипломата. – Изначальной целью нашего соглашения были взаимные развлечения и удовольствия; теперь ею станет воспитание гармоничного и здорового ребенка. Уверен, если мы объединим усилия, у нас получится весьма успешное и взаимовыгодное предприятие…

– Слушай, Ричард, – перебила я, смахивая мокрую челку со лба. – Я знаю, у тебя нет желания становиться отцом, а еще я знаю, что ребенок прекрасно обойдется без тебя. Если ты обдумаешь вопрос с должной серьезностью, то согласишься – абсурдно продлевать наше общение еще на восемнадцать лет из-за простого физиологического казуса. Я сильно сомневаюсь, что таково твое искреннее желание.

– Но чего же ты хочешь?!

– Я хочу уйти из-под дождя, добраться домой и поужинать.

– В этом ребенке есть и мои гены, – заговорил Ричард, покачивая пальцем, наставленным мне на живот. – Он принадлежит тебе не весь, половина моя. Он может унаследовать мой телесный облик, образ мышления, манеру ходить и говорить. Я не собираюсь уступать свою долю контроля над его будущим. Ради моей матери я обязан обеспечить благосостояние ее внука.

– Это не твоя печаль. – Я уже с раздражением ударила его по руке. – Я понимаю, ты рвешься поступать так, как, по твоему разумению, правильно, но поверь, я знаю, как будет лучше для всех. А теперь, если ты не против…

Я швырнула бесполезный зонт в переполненную урну и подозвала свободное черное такси, которое, по счастью, вынырнуло из темноты.

– Если ты не опомнишься в самом ближайшем времени, я с сожалением вынужден сообщить, что с тобой свяжется мой адвокат, – выпалил Ричард мне в спину.

Просто поразительно, как быстро люди скатываются к наскучившим клише, когда их притязания лишены всякой основы.

9

Несколько дней я пыталась дозвониться до тетки Сильвии, но всякий раз меня приветствовал либо хриплый от никотина голос дяди Фрэнка, либо рулады глупого хихиканья Венди или Кристины. Пару раз мне удалось расслышать где-то в недрах дома голос тетки Сильвии, просившей передать, что ей ну просто страшно жаль, но она сейчас по горло занята и перезвонит мне позже, однако ее обещания были такими же фальшивыми, как ногти, ресницы и неестественно яркая голубизна глаз. Во время одного из звонков тетка якобы не могла подойти, потому что ей делали лазерное отбеливание зубов, но мне удалось вытянуть из Венди, что она с Кристиной и теткой Сильвией собираются на выходные в Лондон побаловать себя и посмотреть шоу в Уэст-Энде, и не соглашусь ли я повозить их мамашу по лондонским достопримечательностям, пока они с сестрой будут нежиться в СПА?

– Но я тоже хочу! – не выдержав, пропищала тетка Сильвия сквозь свои зубные терзания. – Я тоже поеду в СПА, сдалось мне таскаться по затхлым старым музеям!

В конце концов стало ясно, что если я хочу застать мою неуловимую тетку, придется, вопреки доводам рассудка, отправиться с ней и кузинами в СПА. Я не хожу в такие заведения – СПА мне всегда казались местом самоублажения особ, считающих собственную ценность прямо пропорциональной суммам, которые они на себя тратят. Впрочем, Венди заверила, что мне нужно всего лишь купить пропуск на полдня и необязательно отдаваться в чьи-то руки.

В полдесятого утра я приехала в СПА в дорогом лондонском отеле, где однажды останавливалась с Ричардом. Родственницы еще не показывались – очевидно, было еще слишком рано приниматься за изнурительную задачу баловства собственных персон. В зоне ресепшена все сверкало – от мраморного пола и зеркал во всю стену до безупречной кожи секретарши. Почти священная тишина нарушалась лишь журчаньем воды в фонтанчике с каменной чашей напротив входа. Густо пахло ароматическими маслами, мазями и неистребимой хлоркой.

– Вы хотели бы заказать какие-то процедуры на сегодня, мэм? Можно выбрать а-ля карт, то есть из стандартного списка услуг, или же вас, возможно, заинтересуют наши пакеты «Безмятежность» или «Энергия», – заговорила ухоженная молодая женщина с профессионально грамотными модуляциями.

Я ответила, что не верю, будто какого-либо из указанных состояний можно достичь за одно утро в их заведении; мне просто требуется временный доступ в святая святых. Стоимость доступа оказалась невероятной. Мне вручили полотенце с монограммой и махровый халат и направили в общую раздевалку, где дамы натягивали самые непрактичные купальники, которые я когда-либо видела. Я не надевала свой цельный черный «Спидо» с начала беременности и прекрасно видела – то, как он натянулся на животе и сплющил налитую с недавних пор грудь, – мне вовсе не идет.

Впрочем, меня это не особо заботило: на повестке дня стояли вопросы поважнее. Я поплотнее завернулась в халат и завязала пояс двойным узлом. Подхватив портфель, где у меня лежал увесистый «Сборник решений по делам о завещаниях и разводах» Тристрама и Кутса, взятый накануне в библиотеке, я прошла в «зону покоя» у бассейна. Декор напоминал ресепшен, только здесь еще стояли пальмы, буйные ползучие растения и шезлонги, и воздух казался тяжелым, без малейшего дуновения. СПА быстро заполнялся; меня поразило, сколько же людей не нашли себе более полезных занятий в воскресное утро. Идя вдоль бассейна, я обратила внимание, что мужчины в шезлонгах настолько же дородны и волосаты, как женщины тощи и безволосы. Все выглядели одинаково праздными. Я нашла уединенный уголок, надела очки для чтения и открыла сборник. Через час-полтора из раздевалки показалась тетка Сильвия, за которой тащились Венди и Кристина. Пришлось вытерпеть обычные поцелуи и заявления, как приятно меня увидеть так скоро после похорон. Шезлонги подтащили к моему – тетка Сильвия уселась слева, кузины справа, – и халаты были сброшены. Сестры облачились в серо-зеленые купальники, а на щиколотке у каждой красовались одинаковые золотые браслеты. Вызывающе осветленные волосы были зачесаны на макушки и тщательно уложены. Чтобы близнецы одинаково одевались в возрасте тридцати девяти лет и проводили вместе столько времени, хотя у каждой давно своя семья? На мой взгляд, это несомненный признак глубоко укоренившихся проблем с самоидентификацией, несомненно спровоцированных зацикленной на себе мамашей. Тетка же Сильвия, влезшая в купальник с тропическим узором (в тему оформления бассейна), видимо, недавно вернулась из своего летнего дома в Испании: ее пухлое тело было коричневым и мелкоморщинистым, как старая боксерская перчатка. Как же она непохожа на мою бледную миниатюрную покойную мать…