Текст книги "Репутация"

Вот что было моим порно: снова и снова проигрывать в памяти встречу Кит и Грега. Но, разумеется, самому Грегу я ни в коем случае не стала бы об этом рассказывать. И я подумала о чем-то противоположном, о сюжете, за которым можно надежно скрыть, как меня влечет к нему. Я поведала, как мы с мужем пытаемся завести ребенка.

Вернее, это как-то само вылетело, вырвалось. Обо всех отрицательных тестах. О том, какое это каждый раз потрясение для нас с Олли. О следующем предстоявшем шаге – визите к специалисту-репродуктологу и о том, что моя медицинская страховка покрыла бы одну попытку ЭКО. Но Олли артачился изо всех сил. Он заявлял, что ЭКО – это заигрывание с Богом.

Грег сделал большой глоток пива.

– Я жалею, что у меня нет родных детей, – тихо сказал он. – Мы с женой это обсуждали… но она не хотела бы снова проходить через все трудности с маленьким ребенком. Сиенна и Аврора просто чудесные девочки – честно, они для меня настоящий подарок судьбы. Но когда ребенок твой собственный – это совершенно другое, – и он вдруг накрыл мою руку своей. – Я так вам сочувствую, Лора. Очень сочувствую. Уж если кто и заслуживает счастья материнства, так это ты. Ты заслуживаешь всего самого лучшего в этом мире.

Его пальцы пожимали мои, и я не отнимала руку. Перед Грегом стояли три пустые бутылки из-под пива, это напоминало крепостную стену. В зеркале отражалось лицо Грега, его острый профиль, голодный взгляд, которым он смотрел на меня, какой-то новый свет в его глазах. Это напомнило мне, как он глядел когда-то на Кит в больнице, несколько лет назад. В его глазах будто гарпуны были. И сейчас он метнул их в меня.

Если бы мне хватило ума встать и уйти. Но алкоголь – и лесть – затуманили мне мозг. Во мне проснулось странное чувство – уверенность, что я имею на это право. Я давно уже заглядывалась на этого мужчину. Почему же не уступить, когда он так смотрит?

И я позволила Грегу заказать мне крепкий коктейль. Водка мигом разнеслась по телу, и оживляя, и обрекая меня. Не успев даже понять, что происходит, я каким-то образом оказалась в утопающем в глубоких тенях коридоре бара и, прижавшись спиной к гладкой стенке, ловила губами губы Грега, а наши руки лихорадочно обследовали тела друг друга. Мыслей у меня не было, я не думала, только действовала. В этом тускло освещенном серебристым светом уголке не было медсестры Лоры, затравленной женщины, неспособной зачать ребенка. Или женщины покоренной, как Кит тогда в больнице. Сейчас я могла быть любой, какой только захотела бы.

Внезапно Грег отстранился.

– Подожди. Подожди. – Он осмотрелся. По стене мелькнула тень. Мы замерли, но никто не появился. Я жадно глядела на Грега. Нас разделял какой-нибудь дюйм, но это пространство казалось мне слишком большим. Грег замер, выжидая. Потом, когда все закончилось, как я захотела вернуться в этот момент ожидания, предвкушения, в этот напряженный момент До, когда все было не более чем обольстительной вероятностью. Когда я еще не сделала выбора. Когда я еще оставалась чистой…

Внизу слышится шум, ребенок смеется. Я вижу свое бледное лицо в зеркале. Под глазами фиолетовые круги. Уголки рта опущены вниз. Я похожа на упыря. Натянув через голову платье, я сую ноги в первые попавшиеся туфли и взбиваю волосы. На комоде экраном вниз лежит мой телефон. Я подозрительно смотрю на него. Не сдвинулся ли он влево с тех пор, как я его здесь оставила? Не заглядывал ли в него Олли?

Дрожащими пальцами я снимаю блокировку экрана. Кое-что вдруг пришло мне в голову. По телефону можно отслеживать передвижения владельца, регистрировать места, где человек побывал. Я должна убедиться, что никто этого не сделал. Стереть все следы того, где я была или что делала.

Не сразу, но нахожу в настройках средства определения местоположения. «Обычные локации» – гласит надпись вверху. Я вижу свой домашний адрес, под ним адрес больницы. Но еще ниже – несколько адресов, которые выделяются. Если бы кому-то пришло в голову сюда заглянуть, это могло показаться подозрительным. К горлу подступает тошнота. Два адреса особенно ужасают меня из-за даты: Среда, 26 апреля. Вечер благотворительного бала. Ночь смерти Грега.

В верхнем углу вижу надпись: «Очистить историю». Затаив дыхание, нажимаю на нее. Секунда, и все адреса стираются. Я не мигая смотрю на пустой экран, надеясь, что это не галлюцинация. Но строчки не возвращаются.

Звон в моих ушах потихоньку стихает. Я никогда и ни за что не признала бы, что испытываю облегчение по поводу смерти Грега, но, честно говоря, это камень с души. Без него моя жизнь будет продолжаться, как прежде. Без него у меня есть шанс быть счастливой… даже если я не уверена, что заслуживаю именно счастья.

12
Кит

Суббота, 29 апреля 2017

Похороны моего второго мужа приходятся на день, когда погода впервые меняется к теплу. По главной улице Блу Хилл трусцой бегают люди в шортах. Некоторые, расстелив парниковую пленку, устроили обед на траве. Такой день больше подходит для пикника, чем для того, чтобы в колючем черном платье сидеть в переполненной темной церкви и любоваться пустым гробом, якобы символизирующим последнее пристанище моего покойного мужа. Положить в него настоящее тело мы еще не можем, так как коронер не получил еще результаты вскрытия. – Мы готовы? – спрашивает Уилла, когда мы въезжаем на стоянку в церковном дворе. Мои дочери бурчат что-то невнятное с заднего сиденья. За все время в машине ни одна из них не произнесла ни слова. Что у них на уме? Может, Райна втихую снабжает их таблетками? Наверное, не надо было разрешать ей встречаться с Сиенной в то утро, когда прилетела Уилла. Я по-прежнему не понимаю, зачем Райна соврала мне, что была рядом с Сиенной, когда я позвонила с новостями о Греге.

Я выхожу из машины. И, только опустив ноги на мостовую, осознаю, что на одной ноге у меня черная лодочка, а на другой коричневая. Уилла, кажется, замечает это одновременно со мной. Она быстро скидывает свои туфли и протягивает мне.

– Вот. Надень мои. У нас один размер.

Я мотаю головой.

– Перестань. Это не имеет значения.

– Мне вообще наплевать, одинаковые на мне туфли или нет. Честно.

Я морщусь, восприняв это заявление слишком близко к сердцу – как будто Уилле наплевать на туфли потому, что ей наплевать на Грега. Мне всегда казалось, будто Грег находит ее жесткость отталкивающей, зато Уилла считала, что он придает слишком большое значение тому, как выглядит в глазах других людей. Когда я впервые познакомила Грега с Уиллой – мы тогда ездили к ней в Калифорнию, и день был теплый, – сестра стала уговаривать Грега побегать наперегонки по пляжу, а он отказался.

– Да брось, – настаивала Уилла. – Боишься, что я тебя обгоню? – Она просто дурачилась, но Грег бросил на нее такой взгляд, что настроение тут же… пропало. И наоборот, во время нашего ужина после репетиции свадьбы – как же выразительно Уилла закатила глаза, когда Грег невзначай обронил, что один из самых состоятельных людей в Питтсбурге – его приятель… а Грег заметил ее гримаску, и с того момента напряжение между ними только нарастало. Было очевидно, что они друг друга не переваривают и терпят лишь из любви ко мне.

Я сую ноги в туфли сестры. Разве не дикость, что мне приходится заботиться о своем внешнем виде на похоронах? Но люди будут меня разглядывать. Присматриваться к тому, как я держусь. В надежде, что я сорвусь. Ведь многие из них считают, что это я убила Грега. Это легко читается между строк на «Фейсбуке». Несколько раз меня так и подмывало оставить комментарий типа «Я его не убивала, клянусь!» или, наоборот «Да, это была я, а вы, суки, меня вычислили».

Эмоции, которые обуревают меня в последние несколько дней, поистине удивляют. Уже сама не знаю, кто я теперь. Единственное, чего я хочу, – ткнуть средний палец каждому в лицо и послать всех куда подальше.

На лужайке перед церковью царит зловещая тишина: мы немного опаздываем. Но у нас за спинами шуршит еще одна машина. Я поворачиваюсь, ожидая, что это отец – он сказал, что встретится с нами на парковке, – но это не он. Из белого внедорожника «Субару» выбирается молодая пара. На женщине платье, которое ей немного длинно, и туфли на нелепых каблуках. Она держит на руках ребенка с яркими голубыми глазами, при виде которых у меня неожиданно пробегает холодок по спине. Муж, огромный бритоголовый двойник Дуэйна Джонсона, берет ее под руку. Женщина, подняв голову, встречается со мной глазами, и я вспоминаю ее… и последний раз, когда видела Лору Апатреа: на благотворительном балу, когда она расплескала мой напиток.

Заметив меня, мужчина высвобождает руку, которой поддерживал Лору.

– Кит, если не ошибаюсь? – спрашивает он, направляясь к нам с Уиллой. Лицо у него открытое, добродушное, а голос выше, чем я ожидала.

Я неуверенно киваю. Он протягивает мне руку.

– Олли Апатреа. Служу в полицейском округе Блу Хилл. Я просто хотел, чтобы вы знали, что я очень, очень сочувствую вашей утрате.

– О, – я вяло пожимаю твердую, теплую руку Олли. Не знала, что у Лоры муж полицейский. – Ко мне тогда приезжал кто-то другой – Рердон, кажется?

– Так точно. Детектив Рердон – лучший в своем деле, он вам обязательно поможет, докопается до правды, – и он переводит взгляд на Уиллу. – Олли, – представляется он, протягивая ей руку.

Уилла неловко мнется.

– Я Уилла, сестра Кит. Привет.

Олли щурится.

– Мы не знакомы?

– Вряд ли, – сдавленным голосом отвечает Уилла, отворачиваясь от него.

На миг задержав на ней взгляд, Олли снова обращается ко мне.

– На случай, если он будет занят, вот моя визитка, – он протягивает мне карточку, не отрывая от меня глаз. – Это настоящий шок для всех нас. В отделении все ребята взялись за это дело, уж поверьте.

– О, – я слабо улыбаюсь. – Спасибо, спасибо. – Потом киваю Лоре: – Приятно снова вас видеть.

В ответ она робко улыбается. Олли еще несколько секунд сверлит меня глазами, но, наконец, они оба поворачивают к церкви. Я так сжимаю карточку между большим и указательным пальцем, что она сгибается пополам. Одно я точно могу сказать о полицейских округа Блу Хилл – все они на редкость дружелюбны и предупредительны.

Уилла смотрит им вслед, пока они поднимаются по ступеням в церковь.

– Откуда они знают Грега?

– Лора – медсестра, они с Грегом работали вместе.

– Милый ребеночек, но неужели она не могла найти няню?

Я пожимаю плечами. Если ребенок и расплачется во время службы, мне-то что за дело?

Мы входим. У дверей пусто, потому что служба уже вот-вот начнется – возможно, все ждут только нас. Двойные двери, ведущие в зал, распахнуты настежь, и видно, что он до отказа заполнен людьми. Доктор Чо из кардиологии. Доктор Розенстайн, главврач больницы – и один из важнейших спонсоров Олдричского университета. Жены врачей сбились в стайку и сидят вместе, глаза у всех острые, так и рыскают вокруг. Майлз, шафер Грега на нашей свадьбе, уставился на меня так, словно увидел привидение. В заднем ряду сидит Кристин, чудесная, милая подруга отца, с которой тот неожиданно порвал в прошлом августе. А еще здесь десятки хорошеньких женщин, которых я что-то не узнаю. Интересно, мелькает у меня в голове, нет ли среди них Лолиты. Нет ли среди них убийцы Грега.

Стоит нам войти, как все лица обращаются к нам, и – как я себе и представляла – начинается фарс. Со всех сторон насквозь лицемерные улыбки. Все бормочут соболезнования. Смотрят с сочувствием. Я тоже улыбаюсь в ответ, но мысленно – мысленно я раздаю пощечины и выплескиваю им в лица напитки из воображаемого стакана. Это же очевидно – многие из них здесь просто ради того, чтобы поглазеть на спектакль. Всматриваясь в толпу, я нахожу единственную родственницу Грега – его эксцентричную и слегка неадекватную двоюродную бабку по имени Флоренс. Тетя Флоренс тоже смотрит на меня с жалостью. Ей я выдаю свою единственную на сегодня искреннюю улыбку.

Уилла трогает меня за рукав.

– Как ты?

– А ты как думаешь? – шиплю я в ответ.

– Может, хочешь выйти?

Очень, мысленно отвечаю я ей, но ты только представь, как бы это выглядело.

Тут меня касается еще чья-то твердая рука.

– Идем, Китти. Пора.

Это папа, на нем серый костюм и темный галстук. Он берет меня под руку, крепко сжимая ее сильными пальцами. Какое облегчение, что он здесь. Я буквально валюсь на него, точно так же, как тогда, на маминых похоронах, когда я еле держалась на ногах. Отец направляется к первому ряду, в центре которого оставлены места, и мы садимся – сначала я, рядом со мной папа, за ним Уилла и девочки.

Органная музыка стихает. И тут же – почти такие же громкие, как музыка – слышатся шепотки.

Она выглядит как пьяная.

Ей и стоило бы напиться, чтобы все это выдержать.

Вы думаете, это ее рук дело?

Конечно. Поверить не могу, что она осмелилась сюда явиться. Это чудовищно.

Кит Мэннинг-Страссер не снизойдет до реакции на всю эту чушь, твержу я себе, но неужели они не могут дождаться возможности поговорить в более уединенном месте? Еще хуже то, что с этими женщинами я общаюсь, бываю в одной компании. Они приглашали нас с Грегом в гости на Рождество, на вечеринки и благотворительные мероприятия. Пригласит ли меня теперь хоть одна? Или отныне и навеки я для всех неприкасаемая?

На возвышение выходит пастор, с которым мы виделись один-единственный раз – вчера. Толпа затихает, и этот человек начинает говорить о ком-то по имени Грег Страссер, нисколько не похожем на мужчину, за которым я была замужем. Вначале он произносит что-то о великодушии и широте души Грега, затем начинает распинаться о том, как он был предан своей работе и семье, а завершает спич словами о цельности и благородстве натуры. Слушая, я с трудом сдерживаю смех. Откуда только он все это взял? Вчера он попросил меня написать несколько слов о жизни Грега. Я попыталась вспомнить хорошие, позитивные моменты…

Например, тот день, когда Мартину делали операцию. Мы с Мартином были в приемной уже в пять утра, нервные, с мутными от сна глазами. Увидев в коридоре Грега, в хирургическом костюме, с маской на лице, я вновь ощутила то же необъяснимое возбуждение. Грег перехватил мой взгляд, и мне показалось, что он заглянул внутрь меня – и увидел все мои страхи, противоречивые эмоции, все мои ошибки и грехи. И он будто сказал: Это не страшно. Я все исправлю.

Но позже, спустя несколько часов, в комнату, где я долго-долго дожидалась результатов, Грег вышел ко мне все еще в хирургическом костюме и шапочке. На рукаве у него было какое-то пятнышко, видимо, кровь. При виде его я вскочила, сердце ушло в пятки. Я знала, что он скажет, еще до того, как он раскрыл рот. Все было ясно по выражению его лица. И тогда я, как бы объяснить… упала ему на грудь.

– Мне очень жаль, – прошептал Грег мне на ухо, прижав меня к себе и не давая упасть. – О, Кит, мне безумно жаль, я не смог спасти его.

Вероятно, я цеплялась за Грега дольше, чем дозволяли приличия. Он не делал попыток высвободиться или отстраниться. Не сказал, что его ждут другие пациенты, что надо заполнять истории болезни. Он просто… держал меня, как мне казалось, несколько долгих часов. В такой ужасный момент это было проявлением милосердия.

Но после того дня я не говорила с Грегом несколько месяцев. И не на шутку удивилась, когда как-то в июле, в солнечный день он позвонил мне на работу и пригласил поужинать.

– Если ты не готова, я пойму, – сказал он.

Но я была готова. Это ужасно, но, в каком-то смысле, я была готова к этому с того момента, как он объявил мне, что Мартин мертв. Я не оставалась одна никогда – до того, как погибла мама. Непривычная к самостоятельности, я не представляла, как справляться с жизнью в одиночку. Возможно, надо было больше полагаться на отца, но он постоянно был занят из-за должности президента… а вообще-то, я и раньше никогда на него не рассчитывала. Словом, я приняла предложение Грега.

О, и какими же были наши первые свидания! Грег водил меня в рестораны, и мы заказывали все, что только пожелаем из меню. Мы летали в Нью-Йорк на частном самолете и останавливались в шикарном пентхаусе на Сентрал-парк Вест. Грег устраивал мне роскошный шопинг, мы покупали подарки для девочек, сверкающие безделушки от Тиффани и наимоднейшие сумки от Тори Берч. Как-то он пригласил нас вместе с девочками на ужин в свой загородный дом в Шейдисайд, умасливал Сиенну и Аврору, забил холодильник их самыми любимыми лакомствами. Я помню, как это было трогательно, когда после ужина они с Сиенной еще долго сидели за столом, обсуждая, какой фильм лучше: «Крестный отец» или «Крестный отец-2». Авроре, для которой вся жизнь – это рисование, он всегда дарил наборы для художественного творчества: дорогие масляные краски Уинстон & Ньютон, чудесную акварель, даже деревянный мольберт, который установили у окна в его загородном доме. Было время, когда мне казалось, что он делает все это из преувеличенного чувства вины и долга – ведь мой муж был его пациентом. Да и само сознание, что я встречаюсь с тем самым хирургом, который не спас моего мужа… Отец призывал меня к осторожности, хотя после их знакомства с Грегом эти призывы сошли на нет.

А от Уиллы я вообще скрыла все подробности нашей истории, обмолвившись только, что Грег был кардиологом в больнице, – вот и все. Собственно, я старательно скрывала эту историю от всех. А спустя какое-то время начала верить, что Грег и в самом деле без ума от нас троих. И от этого мне становилось… хорошо. Грег очень старался помочь мне забыть, что я недавно потеряла близкого человека. Он всех нас заставил забыть. И до поры до времени все было просто замечательно.

Но не могла же я поведать обо всем этом священнику – хотя бы потому, что в конечном счете он все равно ничего бы о нас не понял. Вместо этого я наспех выслала ему несколько фотографий нашей поездки на Барбадос – мы ездили туда не так давно, на рождественские каникулы. Я сочла, что пастор сможет черпать из них вдохновение для своей речи, а вместо этого, к моему ужасу, фотографии сейчас демонстрируют в виде слайд-шоу на экране за его спиной. Вот мое селфи в аэропорту – лицо у меня усталое, но полное оптимизма. Дальше следует размытый кадр: Сиенна у выхода на посадку показывает два больших пальца. Еще один снимок, где Аврора дожидается нашего рейса, кепка надвинута на лоб, в ушах наушники. Аврора, увидев это, ахает. Я смотрю на нее с виноватым выражением лица. Разве могла я предположить, что здесь решат устроить представление из нашего фотоальбома?

Следом на экране фотографии девочек, они прыгают по камням, позируют с досками для серфинга, едят кукурузу в початках – ни на одном снимке нет Грега. Как только я удосужилась отправить фотографии, даже не просмотрев? И вообще, почему только я должна обо всем заботиться?

Пока пастор расписывает последние годы Грега, на экране проносятся пейзажи Барбадоса, цветы и птицы. Безлюдные белые пляжи. Ослепительные сине-зеленые воды. Разноцветные тропические бабочки. Если посмотреть со стороны, поездка кажется божественной, но я-то помню, как мы устали друг от друга к концу. Уже в аэропорту Грег пребывал в каком-то нервном, язвительном настроении, все критиковал и в итоге довел меня до белого каления – в конце концов, мы едем в отпуск, черт бы тебя побрал, неужели нельзя просто получать удовольствие? На самом курорте он попытался взять себя в руки – как ни странно, был доволен и номером, куда нас поселили, и ромовым пуншем в баре. Но девочки достали его своими селфи, хэштегами в «Инстаграме»[7]7
  Социальная сеть, запрещенная в Российской Федерации.


[Закрыть] и обсуждением симпатичных мальчиков на другом берегу бассейна. Грег срывался на них по любому поводу. Из-за этого – так я решила – девчонки переметнулись от нас к компании молодежи и с нами почти не бывали. Несколько раз мы с Грегом ужинали вдвоем – какие это были тихие ужины… Я не могла придумать, с чего начать разговор, и в этом прекрасном тропическом оазисе, где сам воздух пропитан романтикой, наше молчание особенно явно показало, в какой тупик зашли наши отношения. К концу Грег совсем помрачнел. Обгоревший на солнце, усталый, он то и дело рявкал на всех и каждого, и, вместо того чтобы проводить время с нами, часами сидел, углубившись в деловую переписку по электронной почте.

В проходе возникает движение, и к нам протискивается Райна Хэммонд. Волосы у нее тщательно причесаны, она одета в черное платье, вызывающе короткое для церкви. Райна пожимает Сиенне руку, и Сиенна двигается, зато Аврора с недовольным видом теснее прижимается к Уилле. Я провожу языком по зубам. Возможно, она тоже знает, что Райна лгунья.

А восхваление продолжается. Слово берет кто-то из коллег Грега, вспоминает, как они вместе учились на медицинском факультете, – набор банальностей. Наконец, все завершается. Все встают, многие начинают оглядываться на меня. Но я не в силах поддерживать любезную беседу. Лучше бы поскорей убраться отсюда. Пока они пробираются в нашу сторону, я поспешно выхожу в боковой проход и уношу ноги, даже не думая о том, что оставила на растерзание свою семью.

Теплый воздух нежно касается моей кожи. Я делаю несколько глубоких вдохов и выдохов, одновременно царапая кисти рук ногтями – сейчас я готова изодрать кожу, лишь бы почувствовать хоть что-то. В церкви начинают звонить колокола. Неподалеку двое парней в кофтах Олдричского университета курят электронные сигареты. Из-за угла появляется микроавтобус службы новостей и сворачивает в церковный двор. Господи. Я торопливо отступаю за дом.

– Кит.

Оглядываюсь. Это Патрик, в темном костюме, руки в карманах. Он один и смотрит на меня нерешительно и в то же время напряженно. Я перевожу взгляд с него на церковь и опять на него.

– А ты что здесь делаешь? – вырывается у меня.

– Хочу выразить свои соболезнования.

– Явился на похороны моего мужа?

– Вы с Линн вместе работаете. – Он пожимает плечами. – Было бы подозрительно и странно, если бы мы не явились.

Мы. Так бы и пнула его что есть силы.

– Ты говорил, что не женат, – шиплю я.

– А ты сказала, что вдова, – парирует он, сверкнув глазами.

– Это была правда! – Я воинственно упираюсь руками в бедра. – А теперь тем более!

Выражение его лица меняется.

– Господи, – тихо бормочет он. – Прости. Ты как, в порядке?

Я рассматриваю огромный щит на другой стороне улицы с рекламой нового магазина стройматериалов. Нежность в голосе Патрика надрывает мне сердце. Мне вдруг нестерпимо хочется коснуться его, прижаться.

– Какой тут может быть порядок, – бормочу я. – Я наткнулась на мужа, истекающего кровью. Большинство людей, пришедших на эту службу, уверены, что я убийца.

– Ты этого не делала.

– Я знаю. – Еще небольшой кусочек моей брони откалывается, но я должна сопротивляться. Поэтому я упрямо поднимаю подбородок, стараясь не смотреть в его сторону. – Это хорошо, что в Филадельфии мы друг другу врали. И хорошо, что ничего не было. Иначе я чувствовала бы себя униженной, учитывая, что мы с Линн работаем вместе.

– А мне жаль, что ничего не было, – негромко произносит Патрик.

Я больно прикусываю зубами щеку. Не реагировать.

Но Патрик подходит ближе.

– Я готов был себя убить за то, что не взял твой номер телефона. А когда ты оказалась на этом благотворительном балу… – У него вырывается нервный смешок. – Не хочу быть пошлым, но мне показалось, будто вселенная пытается нам что-то сказать.

– Не приплетай сюда вселенную. И не делай, пожалуйста, вид, что это судьба.

Но он чувствует, что моя оборона слабеет. Шелестит его пиджак, и не успеваю я ничего понять, как он берет меня за руку. Я невольно сжимаю его пальцы в ответ. Потом пытаюсь отдернуть руку. Но тут же снова пожимаю. В сердце и голове у меня неразбериха. Я знаю, что должна уносить ноги, но не могу.

– Можно я тебе позвоню?

– Я… – Я закрываю глаза. Откажись. Ты должна отказаться.

– Патрик?

Из церкви толпой выходят люди, и некоторые сворачивают к боковой стоянке. Я отлично вижу, как Линн Годфри, цокая каблуками, направляется к автомобилям, следом за ней семенят дети. Дети Патрика. Линн что-то шепчет им, гладит по голове мальчика, одетого в дорогой костюмчик крошечного размера. А сама вертит головой, пытаясь найти мужа. Еще я замечаю в толпе Уиллу… и вот она-то видит меня. При виде Патрика ее глаза превращаются в узкие щелки. Я поспешно с невинным видом отхожу от него.

Патрик и сам идет в другую сторону, но прежде адресует мне многозначительный, полный сожаления взгляд.

– Подумай об этом, Кит. Умоляю.

– Хм. – Я чувствую себя ужасно неловко, потому что Уилла не отрывает от нас глаз. Патрик трусцой бежит к стоянке. Удивленная Линн улыбается ему – она явно не заметила, что мы с ее мужем успели переговорить. Она берет его под руку, и вместе они подходят к белому внедорожнику «Порше».

Ко мне, сурово хмурясь, почти бежит Уилла.

– Кто это был?

– Да так… один. – Я чувствую, как кровь приливает к щекам. – Выражал соболезнования.

Уилла сдвигает брови. Возможно, чувствует, что я что-то недоговариваю. Обернувшись, она успевает увидеть, как Патрик и Линн вместе садятся в машину. Мне видно, как за ветровым стеклом Патрик шевелит губами. Пытается объяснить Линн, что делал за церковью? Или рассказывает, как он ее любит, и божится, что он – порядочный, честный человек – никогда не повел бы себя, как этот вероломный бабник Грег Страссер?

Он обманщик, хочется заорать мне. Я хочу возненавидеть Патрика. Но не могу. Сейчас я могу думать только об одном – о его пальцах, переплетенных с моими, о его губах, говорящих: я не могу без тебя. Я ужасная, ужасная и безнравственная, потому что, признаюсь честно, я, кажется, тоже не могу без него.