Текст книги "Репутация"

14
Линн

Суббота, 29 апреля 2017

Мы с мужем не пошли на поминки Грега Страссера. Мне, конечно, это было бы интересно – по-моему, на таких сборищах всегда случается что-нибудь любопытное. Но Патрик напомнил, что у детей сегодня футбольный матч, причем с начала сезона это первый случай, когда мы оба можем присутствовать. С этим не поспоришь: семья для нас всегда на первом месте. Игры проходят в просторном спортивном комплексе, где кроме футбольных полей имеется каток и альпинистская стенка. – Прижимай ее, Амелия! – кричу я своей девятилетней дочери, которая пулей несется наперерез девчонке из команды соперников. Потом поворачиваюсь к левому полю: там, перед желтой сеткой ворот мелькает Коннор, мой шестилетний сын. Сегодня мои дети здесь лучшие. Я сама в юности отлично играла в футбол и их научила всему, что знаю.

Мэрион Каммингс распаковывает пакеты сока, которые я закупила на всю команду. Конечно, мы совсем недавно живем в этом городе, но я, разумеется, сразу проявила себя активным родителем, вызвавшись помогать в спорте и организации учебного процесса. Этот маленький фокус я освоила еще в Мэриленде, когда была совсем юной мамой: всегда есть группка из нескольких родительниц, которые на все подписываются и во всем участвуют, а благодаря этому к ним относятся как к самым лучшим и бескорыстным. А когда к тебе так относятся, начинаешь чувствовать себя так, будто ты и впрямь лучшая. Весьма полезный прием, и здесь, на новом месте, он сработал безотказно, как заклинание.

Знаете, на старом месте, пока дети были совсем маленькими, я вдруг почувствовала, что ни с чем не справляюсь. Как я завидовала спокойным, милым женщинам, которые, казалось, и не замечают тягот материнства! Ведь прежде – в школе, колледже и потом, лет в двадцать с небольшим, я всегда была той, на кого равнялись остальные. А тогда… Так что, когда Патрик объявил о переезде, это стало для меня подарком судьбы: здесь я смогла начать все заново, с чистого листа. Здесь я легко справляюсь с материнством… справляюсь с жизнью, на самом деле.

– Как прошла служба? – спрашивает Мэрион.

Я поднимаю на нее взгляд. Мы с Патриком заехали домой переодеться, но все равно остальные родители знают, что мы только что вернулись с похорон.

– Знаешь, не хочу никого критиковать, но… – Я прикусываю губу. – Ни к чему было показывать во время речи пастора слайд-шоу с совершенно неуместными фотографиями их семейного отпуска. С полуголыми дочерями. Мне пришлось прикрывать детям глаза.

Я вообще скрепя сердце потащила туда детей, но за такое короткое время мы не успели договориться с нашей няней.

– Ты не переживаешь?

Мэрион так пронзительно смотрит на меня, что у меня начинает свербеть кожа.

– Переживаю? – я невольно повышаю голос.

Своими короткими ногтями Мэрион вскрывает коробку подсоленных крендельков.

– Я подумываю, не переехать ли всей семьей в город, к родителям Джила, пока убийцу не поймают.

Ах да. Убийца на свободе. Я вздергиваю брови, чувствуя стеснение в груди, – в конце концов, это и правда страшно.

– Ну, у нас установлена надежная охрана. А детей я ни на секунду не выпускаю из дому одних – только со мной или с Патриком.

– А может, его все-таки зарезала жена? – Мэрион придвигается ближе, на лице у нее возбуждение, почти радостное. Она, как и все мы, разомлела на солнце и сняла свитер, повязав его на поясе. Ей бы не помешало заняться собой и сделать что-нибудь со своими «куриными крылышками» (так моя мать называла дряблые женские руки выше локтя). – Говорят, на том благотворительном балу она очень напилась. К тому же, если бы мой муженек мне такое устроил, я бы его тоже пустила в расход.

Твой муж просто обязан тебе такое устроить, думаю я, учитывая, что ты занимаешься с ним сексом не чаще раза в год. Эту маленькую пикантную подробность о Мэрион я отыскала во взломанной электронной почте. Мне повезло: ее муж – служащий Олдрича, и все это было в его рабочей переписке.

Я вставляю в кулер последнюю пачку сока.

– Вообще-то я не очень в курсе новостей по этому делу.

Неправда. Я прочитываю каждый материал об убийстве Грега, слежу за всем, что только появляется в местных новостях. Слежу даже более тщательно, чем за публикациями, связанными с хакерской атакой. Я видела ту запись с камеры видеонаблюдения, на которой машина Кит уезжает после бала. И произвела математические подсчеты. Исходя из тяжести нанесенных Грегу ран и времени его смерти, коронер определил, что нападение произошло между 11:00 и 11:15. Кит выехала со стоянки в 11:06. Если она нещадно гнала машину, то теоретически могла добраться до дому достаточно быстро, чтобы убить…

Мэрион бросает пустую упаковку из-под крендельков рядом с мусорным баком: коробка так велика, что в бак не помещается.

– Так или иначе, я подумываю о том, чтобы нам всем вместе организовать патрулирование улиц, пока убийцу не поймают. Как ты думаешь, Патрик согласится подежурить?

– Не сомневаюсь.

Как раз в этот момент мой муж возвращается из туалета. Одной рукой я слегка обнимаю его за талию.

– Что такое? – спрашивает Патрик, – О чем речь?

– Я сказала, что ты, разумеется, примешь участие в патрулировании улиц, – повторяю я.

Патрик недоуменно щурится.

– Патрулировании?

– Конечно, он согласен, – бодро улыбаюсь я Мэрион. После чего поворачиваюсь к Патрику. – Не забывай, убийца на свободе. Нужно обеспечить безопасность в городке для наших детей.

У Патрика такое лицо, будто он хочет возразить, но он не протестует и покорно кивает.

– Окей. Запишите меня.

Мы возвращаемся к игре. Покосившись налево, чтобы убедиться, что Мэрион не слышит, я шиплю Патрику на ухо:

– Ты торчал в туалете двадцать пять минут.

Он кажется пораженным.

– Мне показалось, что прошло не больше пяти.

Я выразительно хмыкаю, давая понять, что знаю лучше, но Патрик, судя по всему, намека не понимает. Неужели он и вправду не замечает, как странно ведет себя в последнее время? На похоронах крутил головой, разглядывал людей, а когда я спросила, кого он ищет, ничего не ответил. А в тот вечер после благотворительного бала? Разве нормально, что он, и часу не побыв на таком важном для меня мероприятии, вдруг сорвался и убежал? Сама я тогда провела там еще несколько часов, выполняя свои служебные обязанности, а когда вернулась, в доме было темно, так что я решила, что Патрик лег спать. Но потом обратила внимание, что возле дома его машины нет. Не было ее и в гараже.

Я вошла. Пиджак Патрика был небрежно брошен в кухне на табурет – значит, он заезжал домой. Я набрала номер его мобильного, но звонок раздался из кармана пиджака. Я вытащила телефон, разблокировала – пароль Патрика я вычислила давным-давно. Никаких подозрительных сообщений. Никаких подсказок, позволяющих догадаться, где он и что делает.

Я хотела было выяснить с ним отношения, но чувствовала себя такой усталой, что дошла до спальни, рухнула без сил и погрузилась в тревожный сон. Проснулась я спустя несколько часов, сквозь жалюзи просачивался тусклый утренний свет. Увидев, что Патрика нет рядом со мной, я запаниковала. Но, сбежав вниз, обнаружила его на кухне в футболке и пижамных штанах. Он насыпáл в фильтр молотый кофе.

– Привет, – заговорил он. – Я собираюсь съездить забрать детей из гостей, если хочешь – поехали со мной.

– Где ты был ночью? – проскулила я. – Когда я вернулась, тебя здесь не было.

Он нажал кнопку и запустил кофеварку.

– Заехал в аптеку. У нас закончился пептобисмол.

У нас закончился пептобисмол? Это была неприкрытая ложь. Но в этот момент я опустила глаза на экран мобильника, который заряжался на столе… и все вокруг замерло. За ночь и с утра я получила одиннадцать сообщений, несколько от сослуживцев из офиса, остальные от соседей. В большинстве была ссылка на местный новостной ресурс: «Выдающийся хирург убит у себя дома поздно вечером в пятницу». Я увидела лицо мужчины, которого не раз встречала с Кит на ужинах и приемах. И вспомнила письма, которые выудила во взломанной почте.

Грег Страссер был… мертв.

Я начала читать. Детали, хронология событий. И тут я в ужасе воззрилась на Патрика. Этой ночью он тоже был неизвестно где. Легко мог съездить туда и убить. Все вокруг внезапно показалось мне страшно хрупким и непредсказуемым, и я больше не чувствовала злобы – только благодарность, что это не я потеряла мужа.

– Мамочка! – ко мне подбегает Амелия, вся потная, разгоряченная, возвращая меня в реальность. – Ты видела, как я забила гол?

– Конечно, видела! – кричу я ей в тон, убирая с ее лица светлые прядки волос.

Следом подходит и Коннор, шлепает Патрика по пятерне своей ладошкой.

– Мои батончики мюсли у тебя? – спрашивает он, продолжая неистово скакать с ноги на ногу. Мысленно он все еще на поле.

– Вот, держи, – я достаю из сумки батончик и протягиваю ему.

Когда Патрик наклоняется, чтобы поправить Коннору съехавшие с голеней щитки, я отмечаю, что мы сегодня – единственная семья, явившаяся на игры в полном составе. Всех остальных детишек поджидает кто-то один из родителей, не оба. А это что-нибудь да значит.

– Давайте, сделайте их! – Я ласково шлепаю ребят, и они снова бегут на поле. Честно говоря, я бы и сама с радостью пробежалась немного, потому что, хотя десять минут назад было совсем тепло, сейчас внезапно похолодало. Чертовски неустойчивая погода.

Я прислоняюсь к Патрику.

– Милый, я замерзла.

Он смотрит на меня удивленно.

– Ты разве не захватила свитер?

Я обиженно поджимаю губы, и он вздыхает.

– Кажется, у меня в машине есть куртка. Хочешь, принесу тебе?

– Забудь, ничего не надо. – Я отодвигаюсь. – Сама схожу.

Поднимаясь в гору к автостоянке, я все время чувствую на себе взгляд Патрика, но не оглядываюсь. Пусть чувствует, что провинился и должен меня задобрить.

Парк, где расположен спорткомплекс, со всех сторон окружен офисными зданиями, безликими, бездушными. Мрачноватая картина, и от этого мне становится еще больше не по себе. Я везде искала улики, признаки того, что Патрик что-то затевает: проверила его телефон, историю в браузере, поинтересовалась даже, что он просматривал на «Нетфликсе», «Амазоне» и «Ютьюбе». Ничего. Тогда почему я места себе не нахожу? Почему интуиция подсказывает мне, что что-то не так? Откуда эта странная, липкая тревога? Неужели я подозреваю всех только потому, что сама сделала кое-что, чем не приходится гордиться? Может, я выворачиваю наизнанку собственную вину, проецируя ее на другого человека?

Я жму на брелок, открывая дверцу внедорожника. Заднее сиденье заставлено пачками сока и пустыми коробками для завтраков, но в багажнике я вижу кожаную куртку Патрика, рядом с валяющимися там пустыми пакетами из супермаркета. Раздраженная, я рывком достаю куртку, надеваю ее и похлопываю себя по рукам, чтобы скорее согреться. Я уже собираюсь бежать обратно, в надежде, что не пропустила очередной гол, но в последнее мгновение замечаю в самом углу багажника маленький серебристый пластиковый пакетик. Недоумевая, я тянусь за ним, заглядываю. Внутри – лакированная коробочка с хорошо известным мне названием дорогого ювелирного магазина на крышке.

Открываю коробочку – внутри прелестный, тоненький золотой теннисный браслет, инкрустированный цепочкой бриллиантов. Он похож на миниатюрный наручник. У меня перехватывает дыхание. Через неделю годовщина нашей свадьбы. Неужели это подарок мне?

Я чувствую, как уголки рта сами собой растягиваются в улыбку. И в ту же секунду понимаю, что мне намного, намного лучше.

15
Лора

Суббота, 29 апреля 2017

Вернувшись после похорон Грега, мы втроем – Олли, Фредди и я – плюхаемся на диван. Фредди капризничал всю службу и наконец, наконец-то заснул. Как можно осторожнее я опускаю его в манеж. Выпрямляюсь, и сердце у меня замирает при виде этого маленького, уютно свернувшегося тельца, этих тонких век, прозрачных, как крылышки бабочки.

Что бы он подумал, если бы знал, что его папа умер?

Эта мысль пронзает меня, но в это мгновение Олли придвигается ко мне вплотную и одной рукой ласково обнимает за талию.

– М-м-м.

– Олли. – Я отодвигаюсь. Олли настойчивее привлекает меня, обхватывает мою голову ладонями и агрессивно целует в губы. – Олли, – повторяю я, – что на тебя нашло?

Он задирает подол моего платья, шарит рукой по резинке трусов.

– Давай сделаем еще одного ребеночка.

– Прямо сейчас?

– Да ладно тебе. – Он хватает меня за руку, рывком притягивает к себе. – Да, вот прямо сейчас. Давай сделаем.

– Нет, – я почти рычу. И на этот раз я его отталкиваю. Сильно.

У Олли расширяются глаза. Сначала вид у него растерянный, даже раздраженный, но он берет себя в руки.

– Прости, малыш. Но ты такая классная, вот я и…

Теперь моя очередь чувствовать себя виноватой.

– Нет, это ты меня прости. – Я чувствую, как в груди закипают слезы. – Я просто… Весь день сегодня наперекосяк, да? Мыслями я где-то совсем в другом месте.

– Я понимаю. – Он обеими руками массирует себе шею. – На этих похоронах – прощались-то мы примерно с моим ровесником, – знаешь, я вдруг подумал, какая же быстротечная штука жизнь. И что надо успеть схватить ее за рога, а я так тебя люблю. Ты же это знаешь, верно? Я очень тебя люблю.

Мне удается только кивнуть в ответ. Я самый дурной человек на этом свете.

Мы поглубже забираемся на кушетку. Я позволяю Олли гладить себя по руке. Сижу с опущенной головой, чувствуя, что на плечи навалился тяжелый груз. Кажется, я сделала ошибку, оттолкнув его. Ситуация у меня ужасно сложная, все держится на волоске, того и гляди правда всплывет наружу. Но Олли же ничего не знает, да?

Но то, как он сказал: Давай сделаем еще одного ребеночка... Если бы все было так просто.

После той ночи-ошибки с Грегом я решила, что продолжения не будет. Я держалась с ним очень осторожно. Вежливо, но отстраненно. Через две недели после этого случая он вызвал меня в свой кабинет. Закрыл за собой дверь. Мы начали обсуждать больного, и Грег положил руку мне на коленку. Я отпрянула.

– Нет? – Грег игриво склонил голову набок.

– Нет, – мой ответ был твердым.

Влечение, которое я испытывала к Грегу, испарилось – пожалуй, он сам приложил к этому руку. С того вечера я не могла смотреть на себя в зеркало. Всю жизнь я следовала определенным правилам, держала себя в рамках, а теперь – на моей репутации появилось пятно, пусть даже я была единственным человеком в мире, кто знал об этом.

В глазах Грега была мольба.

– Но тебе же хорошо со мной, Лора. И мне хорошо с тобой.

Еще совсем недавно я почувствовала бы себя польщенной. Была бы на седьмом небе. Но я помотала головой.

– Мы выше этого, – тихо сказала я. – Мы же с тобой оба хорошие люди.

Грег отшатнулся, будто я дала ему оплеуху.

– Вот как, – он скрестил на груди руки, – значит, я получил от ворот поворот.

И он велел мне уйти.

У меня вот-вот должны были начаться месячные – единственное по-настоящему регулярное событие в моей жизни, единственное, на что я могла реально опереться. Но дни шли, а они не начинались. Я поглядывала в календарь, сначала удивленно, потом беспокойно. Минули две недели. К этому времени меня начало подташнивать, грудь стала мягкой, появились странные тянущие ощущения внизу живота. Купив тест на беременность, я тут же, прямо в аптеке, зашла в туалет и ничуть не удивилась, увидев две яркие линии. Я смотрела на пластиковую полоску, не ощущая ничего – ни надежды, ни обреченности. Все это было чертовски нелепо, вот такая ирония судьбы.

Было и еще одно: да, я согрешила с Грегом, и мы не предохранялись. Но и с Олли мы за этот месяц предпринимали массу попыток. Я не могла исключить, что отец этого ребенка – Олли. Вдруг мы смогли, наконец, зачать? Может, наша короткая интрижка с Грегом здесь вообще ни при чем?

Я убрала в карман тест на беременность. Постаралась настроиться на что-то легкое, радостное и светлое. Почувствовать восторг оказалось нетрудно – и это был настоящий восторг. Я беременна, я же столько об этом мечтала. Мы с Олли получили наконец то, что заслуживаем. Я сообщила ему в тот же вечер, небрежным жестом положив тест рядом с его тарелкой за ужином. Он долго напряженно на него смотрел, потом взглянул на меня вопросительно, почти испуганно – словно боялся, что он спит и скоро проснется. Но я широко заулыбалась.

– Это случилось! На самом деле!

Из его горла вырвался странный звук, он вскочил и обнял меня крепко-крепко. Его плечи затряслись от рыданий. Я тоже плакала, хотя мои слезы объяснялись не только радостью. Непросто было вычеркнуть из мыслей Грега как возможного отца. За годы до этого я слышала, как женщина, которой сделали операцию по пересадке сердца, рассказывала, какой это был опыт: трудный, жестокий даже, но потрясающий, и что она думает о нем со смесью ужаса, радости и благодарности. Вот это я и ощущала: смесь ужаса и радости. Воодушевление и опустошенность в одно и то же время.

Беременность развивалась. Первый триместр прошел без осложнений. В какой-то момент я была вынуждена сообщить новость Грегу. Меня трясло. После того, как я отказала Грегу в его кабинете, мы друг друга избегали. Если случалось работать вместе на операциях, держались приветливо, но прежней легкости, добродушного подтрунивания, как прежде, уже не было. Иногда я видела, как он, выйдя в коридор, с улыбкой строчит сообщения в телефоне. Новой пассии? Или жене? Сейчас, задним числом, я думаю, что он мог писать этой Лолите.

Я зашла к нему в кабинет и уставилась на хрустальное пресс-папье на книжной полке. Потому что посмотреть ему в глаза я не могла.

– В общем, я беременна, – выпалила я. – Рожать примерно третьего октября.

– Третьего октября, – повторил Грег странным голосом, и мне показалось, что он погрузился в вычисления. В памяти, болью отозвавшись в сердце, пронеслось воспоминание о словах Грега, сказанных им тогда, в баре: Я жалею, что у меня нет родных детей. С какой грустью он произнес это тогда. С какой щемящей тоской.

– Мы с Олли вне себя от счастья, – сказала я. Потому что обязана была это сказать. Мне необходимо было оградить этого ребенка. Показать, чей он.

– Даже не сомневаюсь, – ответил он. А в следующий миг он приветливо прищурил глаза и раскрыл руки. Я подошла и осторожно, неловко обняла его. Ну вот, все хорошо, что хорошо кончается.

Но только это был не конец.

К осени, ко времени родов я уже и думать забыла о Греге и своих переживаниях. Но когда Фредди родился и акушерки положили его мне на живот – мокрого, с крепко зажмуренными глазами и широко открытым ртом, – я бросила на него только один взгляд и тут же все вспомнила. Слава богу, Олли как раз стоял ко мне спиной и мыл руки – потому что я не смогла бы скрыть своих эмоций. Я слышала, что младенцы, когда только появляются на свет, очень напоминают отцов и что в этом есть важный биологический смысл: якобы отцы, узнавая себя самих в этих сморщенных личиках, чувствуют потребность защитить их. Единственным лицом, которое я различала в красной, будто сплющенной мордочке Фредди, было лицо доктора, которому я ассистировала на операциях, а не мужа, рядом с которым спала каждую ночь. Не того мужчины, который ждал этого ребенка так же страстно, как и я сама.

Когда Олли, повернувшись, увидел меня в слезах, он решил, что я плачу от радости – наш малыш наконец с нами, здоровый и крепкий. Это я тоже чувствовала. Но с радостью соседствовали горечь и злоба – да еще страх, что Олли что-то заподозрит. Но Олли неловко держал Фредди на отлете и восхищенно всматривался в него. Когда приехала свекровь и объявила, что младенец как две капли воды похож на покойного отца Олли, я начала успокаиваться.

И тем не менее. Я знала. И старалась как можно дольше не показывать Фредди Грегу. Но недавно, с месяц назад, мне пришлось забежать в больницу за получкой. Случилось это в мой выходной день, так что Фредди был со мной. Грега не должно было там быть – я до того боялась с ним столкнуться, просто с ума сходила от страха, что изучила его расписание лучше своего собственного. Нас окружили медсестры, все, как обычно, щебетали по поводу пухлых щечек и синих глазок Фредди, называли его милашкой и расспрашивали о том, что он уже умеет.

Вдруг я почувствовала, что в дверях кто-то стоит. Кровь застыла у меня в жилах. Бросив на Фредди один-единственный взгляд, Грег вздрогнул, как от удара током.

– Ну, – медленно сказал он, – вот, наконец, мы с тобой и встретились, парень.

Я старалась держаться естественно, как ни в чем не бывало. Но внутри все сжалось в тугой ком, настолько узнаваемыми были черты лица Фредди. Та же легкая горбинка на носу, что и у Грега. Те же длинные ресницы. Та же ямочка на подбородке. И Грег моментально узнал в моем сыне себя, будто в голове у него выключатель щелкнул. Петля затянулась.

Я подхватила Фредди и буквально сбежала из больницы, не в силах вынести на себе тяжелый взгляд Грега. А уже в следующее дежурство увидела в своем шкафчике сложенный листок бумаги. Это была распечатка, напоминание, что новорожденным нужно давать витамин D в каплях. Я долго таращилась на листок, ничего не понимая. Может, это Тина мне положила? Она у нас помешана на витаминах. Но, когда я ее спросила, она посмотрела на меня как на ненормальную.

– Не буду же я указывать тебе, как растить твоего ребенка.

В тот же день, ближе к вечеру, я обнаружила вторую распечатку: исследования по поводу обрезания у мальчиков. Фредди уже сделали обрезание, и какое кому дело? Через два дня появился список лучших школ Монтессори в округе Питтсбурга. Затем – подборка жутковатых историй о случаях СВДС[9]9
  СВДС – синдром внезапной детской смерти.


[Закрыть] в детских яслях.

В мозгу у меня что-то щелкнуло. Как-то давным-давно на ночном дежурстве Грег рассказывал, что он обучался в школе Монтессори. А в прошлом году, когда в местных яслях у одного из младенцев произошла внезапная остановка дыхания во сне по непонятной причине, он шепнул мне на ухо: «Лично я считаю все эти ясли злом».

Послания в шкафчике продолжали появляться, иногда по два-три за одну мою смену. О методе Фербера[10]10
  Ричард Фербер – американский педиатр, автор метода, помогающего научить ребенка засыпать самостоятельно.


[Закрыть], о том, в каком возрасте лучше отлучать ребенка от груди, о преимуществах органической пищи. Каждый такой листок бумаги, каждый непрошеный совет я разворачивала обреченно, как свой приговор. Грег Страссер не привык отступать. Я поняла это на своем горьком опыте.

– Бедная, бедная моя детка, – произносит Олли, возвращая меня в настоящее. Я поднимаю голову, осматриваюсь. Мы в нашей гостиной, в луче света вспыхивают пылинки. На экране монитора виден наш малыш, он безмятежно спит. – Но тебе нечего бояться. Я защищу тебя, пока я рядом, с тобой ничего не случится.

На миг придя в замешательство, я опускаю взгляд себе на колени. Так Олли считает, что я из-за этого расстроена? Ну, правильно, так и должно быть. Он думает, будто я не в себе из-за того, что кто-то хладнокровно укокошил моего босса. Но я не убийцы боюсь. А своей радости из-за того, что Грега больше нет.

А еще того, что на мне тоже лежит часть вины за это.