Текст книги "Вампиррова победа"

Глава 13

Дэвид Леппингтон вслед за дядей вышел из мастерской. Дождь к тому времени почти перестал, хотя порывы сильного ветра еще прокатывались по долине, раскачивая деревья и с протяжным гудящим звуком завиваясь в черепице дворовых построек.

Джордж – в свои восемьдесят четыре года и с густой копной белых как снег волос – энергично зашагал через двор к подпиравшему холм строению, которое Дэвид поначалу принял за сложенный из камня гараж. Вход закрывала пара огромных тесовых дверей, крашенных тускло-зеленой краской.

Отперев одну из дверей, Джордж придержал ее, чтобы не дать ветру, подхватив, хлопнуть ею о петли.

– Внутрь, – сказал дядя в обычной своей грубовато-деловитой манере. – Я закрою ее за нами, иначе к завтрашнему дню ветер занесет ее до самого Йорка.

Гараж был пуст. Потом, к немалому своему удивлению, Дэвид увидел, что гараж был невероятно пуст. Это место просто противоречило всем законам физики. Гараж тянулся метров на тридцать в глубину, чтобы затем потеряться во тьме. Тут Дэвид сообразил, что перед ним.

– Это вход в пещеру? – спросил он Джорджа, который зажигал бутановую лампу.

– В ту самую пещеру, которая вела к подземному озеру, где обитала рыба. Иди за мной. Держись бетонной дорожки посередине, в это время года пол пещеры подмокает.

Дэвид пошел следом, видя перед собой лишь силуэт дяди. Лампа заливала пещеру впереди ослепительно белым светом и при этом громко шипела.

Стены пещеры были из черного камня, возможно, гранита. От пола к потолку бежали тончайшие белые прожилки. В отличие от большинства пещер, где приходится пригибаться, когда начинает опускаться потолок, эта была достаточно просторной, чтобы загнать сюда фургон. Дэвид решил, что некогда она, наверное, была расширена вручную.

Не прошло и трех минут, как Джордж остановился.

– Дальше нам не пройти, сынок.

И Дэвид тут же понял почему: путь им преградила железная решетка. Она шла от стены до стены и от пола до потолка. И больше всего напоминала прутья клетки. Причем весьма основательной клетки. По ту сторону решетки вполне можно было безопасно содержать львиный прайд.

Прежде чем уступить место теням, свет от лампы простирался еще на двадцать с небольшим метров за решетку.

Дэвид обнаружил, что напряженно всматривается во тьму за прутьями, почти ожидая увидеть, как к нему, шаркая, тащится какая-то отвратительная тварь.

– И там есть озеро? – спросил Дэвид.

– Есть. Размером с теннисный корт. Но глубокое. Очень глубокое. Дно его никогда не замеряли.

– И это подземное озеро и есть исток Леппинга?

– Ты начинаешь вспоминать.

Дэвид покачал головой. И все же он ощутил слабый укол узнавания – что-то в этих железных прутьях и в тьме за ними.

Все должно выглядеть как-то иначе.

И железные прутья издавали шум.

Он нахмурился.

Да ладно, Дэвид, как могут издавать шум железные прутья?

Ему снова подумалось, каким странным должен казаться мир шестилетнему ребенку. Он вдруг обнаружил, что сейчас, в возрасте двадцати девяти лет, видит это место глазами шестилетнего мальчишки. Он начинает вспоминать.

Тогда тут был сильный запах.

Как в зоопарке.

Или в стойле.

Нет, в свинарнике.

И прутья перед ним не молчали.

Он осмотрел освещенную лампой решетку. Решетка отбрасывала на пол пещеры плотную черную тень. Потом он заметил стальной штырь с локоть длиной. Штырь был привязан к одному из поперечных прутьев куском запаянной в белую пластмассу бельевой веревки. На прутьях в этом месте виднелись слабые вмятины.

Внезапно он понял почему.

Память вернулась как вспышка. Четкая и ясная. Дядя стоит у решетки и держит маленького Дэвида за руку, а сам при этом взад и вперед раскачивает стальной штырь, который издает оглушительный – для слуха шестилетнего ребенка – лязг.

Но зачем, во имя неба, дядя это делает?

Дэвид вновь заглянул за решетку в черное жерло туннеля, уходящего в недра холма.

Там что-то было, внезапно сказал он самому себе; что-то, что наблюдало за мной из тьмы. Я их чувствую.

Их?

Откуда взялось это «их»?

Воздух в пещере внезапно стал как будто холоднее. Он поежился. Ветерок… нет, не совсем ветерок, не сильнее сквозняка, но холодный, такой ледяной, что от холода у него начало неметь лицо.

Он подышал на руки, чтобы согреть их, и изо рта у него вылетело облачко пара, ослепительно белое в свете газовой лампы. Сердце его начало биться быстрее, как будто в глубине души он знал, что в любой момент может что-то случиться. Было в этом какое-то глубоко укоренившееся предчувствие. Причем ощущение это было настолько острым, что Дэвиду показалось, что стоит протянуть руку – и он сможет ухватить это.

Что это за место такое?

Почему оно так действует на меня?

Почему он не может оторвать глаз от темного нутра туннеля, уходящего бог знает куда?

Какой бог, Дэвид? Бог ангелов и света?

Или бог тьмы, воплей и крови?

Он вдруг сообразил, что вспоминает, как час назад заглядывал в водосток, который вернул бредовое воспоминание более чем двадцатилетней давности – о белых шарах, колышущихся во тьме под самой улицей. Ну не судьба ли? Интересно, какие еще могут нахлынуть на него воспоминания?

– Те, кто заключает договор с богами, должны держать свое слово, – вполголоса проговорил дядя Джордж, вешая лампу на ввинченный в потолок железный крюк. Шипящая теперь под потолком лампа пульсировала настолько ярким светом, что Дэвид едва не жмурился.

– Вспомни, что я тебе говорил, – так же вполголоса продолжал Джордж, его слова почти тонули в шипении газовой лампы. – Бог грома Тор наказал вождю клана Леппингсвальт создать новую империю, которая охватит весь мир. Вождь пожаловался, что у него нет армии, и потому Тор предоставил ему войско при условии, что нашествие начнется, как только сойдет снег. – Джордж долил виски в кружку Дэвида. – Видишь ли, боги Севера уже тогда чувствовали, что сила их убывает, – в то время как христианство как чума распространялось по Европе. Приходили в упадок, разрушались капища, никто не совершал древних ритуалов. Вождь Леппингсвальтов согласился. Так был заключен договор. И тут же Тор призвал к себе валькирий – дев-воительниц северных богов – и приказал им полететь на поля битв по всему миру, и собрать там мертвых воинов, и принести их назад в долину.

– Но на что годна куча старых трупов?

– А, вот здесь за дело берется бог – старый и очень могучий бог. Острием ножа Тор надрезал себе язык, а потом ртом, полным собственной крови, поцеловал по очереди каждого из павших и тем вернул их к жизни.

– И эти восставшие из мертвых солдаты подчинились вождю Леппингсвальтов?

– Беспрекословно.

– А что произошло, когда началось нашествие?

– Армия была не готова. Всю ту зиму полторы тысячи лет назад они пролежали в пещерах, питаясь кровью быков, дабы вернуть себе былую силу. Вспомни, Тор приказал вождю Леппингсвальтов перейти в наступление, когда сойдет зимний снег.

Дэвид почувствовал, как от виски по его телу вновь разливается тепло. Дядя казался теперь темным силуэтом в ярком свете лампы, которая шипела и пульсировала так, что Дэвид почти готов был поверить, что в пещеру случайно занесли осколок солнца.

– В ночь накануне нашествия разразилась беда, – продолжал старик. – Вождь сидел в пиршественной зале со своей сестрой и невестой. С ними был и его соратник, Вуртцен. Вуртцен же был воином из племени готов. По общему мнению, это был гигантского роста варвар, чья речь больше напоминала волчий вой, чем язык людей. Тогда – так никогда и не выяснилось почему – вождь и Вуртцен заспорили. Спор становился все ожесточеннее, перерос в ссору, пока они не выхватили мечи и начали биться друг с другом. Схватка бушевала всю ночь. В какой-то момент гигантский порыв ветра распахнул дверь и загасил все свечи. И все же они сражались – только теперь это было в полной тьме. Оба они были прекрасными бойцами, и ни один не мог одолеть другого. Представь себе, как они бьются в темноте, как лязг стальных клинков эхом отдается от стен, как летят искры, когда меч встречает меч. Однако – ни тот ни другой этого не заметили и не поняли – сестра вождя и его невеста были случайно убиты во время поединка. Ни вождь, ни Вуртцен не знали, кто и когда нанес смертельный удар. В раскаянии Вуртцен бежал из страны. Вождь же Леппингсвальтов повел себя иначе. Обезумев от ярости, он дотла сжег капище Тора, виня его в смерти женщин.

– Но бог так этого не оставил.

– Нет. Тор явился, чтобы приказать Леппингсвальту начать завоевание христианских королевств.

– С помощью, так сказать, армии вампиров.

– Думаю, «армия вампиров» – определение не хуже любого другого, – мягко согласился старик. – Армия мертвецов, питающихся живой кровью. Может, дашь волю воображению, Дэвид? Ты можешь вообразить себе сто тысяч человек? Они облачены в броню, которая уже начала ржаветь, пока они лежали мертвыми на полях сражений. Их кожаные сапоги, возможно, истлели у них на ногах, их глаза, возможно, выклевали вороны. Но вот они перед тобой, оживленные магией и сильные как быки, чьей кровью они пировали. Они готовы исполнить приказ Леппингсвальта, твоего предка, Дэвид, твоей плоти и крови. Они ждут, что он поведет их в поход против живых.

– Ничего себе история. – Дэвид отхлебнул из кружки.

– Ничего себе история, – согласился старик. Он взялся за стальной штырь, свисающий на бельевой веревке с поперечного прута, и с мгновение задумчиво разглядывал его. – Да, та еще история.

– Но Леппингсвальт так и не отдал приказа?

Старик не ответил.

– Бескрайняя империя с центром в Леппингтоне, соперничающем с Римом, так и не состоялась?

Старик покачал в руке штырь, будто проверяя его вес.

– Леппингсвальт отказался от своих обязательств перед Тором. И потому приказал своему войску – армии вампиров – вернуться в свое логово глубоко в недрах гор. Он был столь поглощен горем по погибшей невесте, что заявил Тору, что вторжения не будет никогда.

– И сделка была расторгнута?

Джордж качнул седой головой.

– Сделка была расторгнута. – Он осторожно отпустил штырь, и тот мягко закачался на холодном ветерке. – Но что бы ты ни делал, ты всегда должен чтить договор с богами. В ярости Тор ударил Леппингсвальта своим молотом. Легенда гласит, что этот удар раздробил все до единой кости на лице вождя, отчего тот стал похож на свинью. Увечье причиняло ему такую боль, что даже прикосновение тончайшей паутинки к щеке заставляло вождя выть в агонии.

Дэвид задумчиво пожал плечами.

– На том и кончился поход Леппингсвальта на завоевание всемирной империи.

Старик повернулся к Дэвиду, и его лицо собралось в сухую улыбку.

– Не совсем, внучатый племянник. Вспомни, в жилах Леппингсвальта текла кровь Тора, бога грома. Сколь непокорен ни был сын, отец не станет ненавидеть его вечно. А как бы то ни было, вождь Леппингсвальтов был сыном Тора: он был наполовину смертным, наполовину богом. – Старик говорил теперь быстро, и его голос почему-то, как почудилось Дэвиду, зазвучал невероятно гладко, почти музыкально; без сомнения, виски развязало Джорджу язык. – Много лет спустя Леппингсвальт лежал на смертном одре в своем разрушающемся дворце, где в запустении гнили столы и лавки, и птицы свили гнезда в обвалившейся крыше, и очаг был извечно холоден. Когда настала ему пора испустить дух, Тор явился своему сыну. Бог, должно быть, глянул на искалеченное лицо сына, на его свиное рыло. И в это мгновение сердце Тора смягчилось. Он сказал умирающему, что еще тысячу лет богатство и удача Леппингсвальтов будут медленно, но верно приходить в упадок, сам род угаснет. А потом, когда будет казаться, что надежды уже нет, и некогда великий род будет угасать в руинах, один из его сынов вернется из изгнания. Он и возглавит ужасную армию мертвых воинов Тора и сметет всех врагов Леппингсвальтов.

– И создаст бескрайнюю империю во главе со старыми богами Севера?

Дэвид понял, что неотъемлемой частью дядиной истории была паранойя. Эту легенду столетиями рассказывали у камелька юным Леппингсвальтам, чтобы объяснить, почему род все никак не может нажить богатства. И продолжали рассказывать, когда имя Леппингсвальт сменилось на Леппингтон. История была оправданием неудач и несостоятельности Леппингтонов. Быть может, старик находил в ней извращенное утешение. Повторением ее как бы утверждалось, что причина упадка семьи лежит вовне, что это вина кого-то еще – местных христианских правителей тех времен; предательство собственных богов; рыночные силы в смежных областях; ну как же, сойдет даже политика правительства в области подоходного налога. Дэвид задумался, не мучает ли старик себя этой историей теперь, когда живет один в доме у холма. Никогда не знаешь, возможно, фиксация на легенде может стать ранним симптомом старческого слабоумия.

Дэвид вновь перевел взгляд на старика, который, погрузившись в собственные мысли, глядел во тьму за решеткой. Может, старик по многу часов проводит в пещере, оглаживая бутылку виски и размышляя о прошлой славе рода Леппингтонов – вероятно, воображая при этом былые богатство и славу.

И все же, размышлял он, не каждый день узнаешь, что у тебя в жилах течет божественная кровь. Интересно, что скажут на это ребята в теннисном клубе?

Он обнаружил, что улыбается, но поспешно подавил улыбку; ему не хотелось обижать старика. Джордж действительно ему нравился. И в конце концов, все когда-нибудь состарятся. С морщинами и ноющими суставами приходит фиксация на идеях, которые молодым кажутся чудаковатыми. Не были ли в былые времена зимы холоднее, а летние ночи теплее? Вот что утверждают многие бабушки. А дедушки всегда заявляют, что вкус у пива был лучше, что ром был тягуч, как сироп, что соседи были дружелюбнее, что денег хватало на дольше и так далее, и так далее…

В свете лампы Дэвид наблюдал за задумчивыми голубыми глазами брата своего деда, а тот продолжал наблюдать за тьмой.

Да слезь же со своего конька, Дэвид, внезапно подумал он. Оставь это высокомерие. Он старый одинокий человек. Его жена давно умерла. У него нет близких родственников. Что еще у него осталось?

Дэвид почувствовал внезапную и острую преданность к старику. Старик ходил с ним гулять по окрестностям, как только Дэвид научился ходить, покупал ему подарки ко дню рождения и на Рождество. Наверное, сидел с ним и его сводными сестрами, когда родителей не было дома. Когда родители увезли Дэвида из Леппингтона в Ливерпуль, это, наверное, разбило дяде Джорджу сердце.

А теперь ты хладнокровно оцениваешь его, как незнакомого человека, который явился к тебе в клинику с бурситом. Вспомни, Дэвид, этот старик – член семьи. Кровный родственник.

– Дядя Джордж, – он легко коснулся руки старика, – а можно посмотреть на озеро? – Может, если проявить интерес к семейной мифологии, старик повеселеет?

Старик покачал головой.

– Теперь нет. – Сильными пальцами он тронул стальной прут. – Сквозь это ничто не пройдет.

– А другого пути в пещеры нет?

– С десяток других входов, вроде этого на склоне холма. Полковник Леппингтон приказал их закрыть стальными решетками более ста лет назад.

– Почему?

– Слишком опасно.

– Слишком опасно? Но почему?

– Вечно сюда забредали дети. – Он пожал плечами, голос его внезапно оказался усталым и старым, невероятно старым. – Терялись. Там внизу – настоящий лабиринт. Туннели тянутся на много миль. – Он покачал головой, голос его упал до шепота. – Слишком много детей. Они терялись во тьме. Так никогда и не возвращались. Поэтому… – Он хлопнул по прутьям, а те отозвались, как будто он толкнул огромный колокол. Поспешно, почти опасливо он придержал вибрирующие прутья ладонью. – Поэтому полковник Леппингтон приказал поставить на все входы вот такие стальные решетки. Неплохая была проделана работа. – Старик с видимым усилием заставлял себя говорить веселее. – Ну, думаю, если мы еще немного здесь проторчим, то замерзнем до смерти. Пойдем, я испек вчера хлеб. Мы поджарим его над огнем в кузне. Ты раньше это любил, когда был вот такого роста. Как поживает мать? Я все собирался как-нибудь съездить повидать вас в Ливерпуле, но… сам знаешь, как это бывает. Теряешь связь. Просто прекрасно, что ты приехал, парень. Еще не обзавелся женой, а?

Подняв мускулистую руку, он снял с крюка лампу. Потом за все такой же пустой болтовней повел Дэвида назад на поверхность, а шипящая лампа окутывала их шаром белого света. Дэвиду приходилось то и дело ускорять шаг, чтобы не отстать от старика. Тьма за спиной стала глубже. Тени, казалось, следовали за ними, как будто жаждали сбежать из холодного одиночества пещеры.

Глава 14

1

Это Джек Блэк любил больше всего. Мгновение входа. Момент проникновения. В этом «СЕЙЧАС!» то, что некогда принадлежало другому, становилось его.

Бац!

Его нога чисто прошла сквозь фанерную панель внизу задней двери. Еще пара ударов, и дыра стала достаточно большой, чтобы туда мог проползти один из его придурков.

– Так надо было поднимать такой шум? – пожаловался придурок.

– Внутрь. Открой дверь, – приказал Джек Блэк.

– Что, если кто-нибудь слышал?

– Никто не слышал.

– Послушай, меня выпустили под залог. Если меня снова поймают, этот ублюдок судья уж точно меня засадит.

– Тебя не посадят. Внутрь. Открой дверь.

Джек Блэк пригвоздил придурка взглядом. Он знал, что придурок не станет особенно протестовать. У придурка до сих пор весь его паршивый нос был покрыт струпьями и под глазом красовался фонарь – еще с того дня, когда Блэк сбил эту шайку червей.

Два других придурка угрюмо топтались поодаль на дорожке. Джек Блэк знал, что он им не нравится. Но они его боятся. И он пообещал им хорошую долю – а этого было достаточно, чтобы обеспечить их верность.

Мелко плавают эти придурки. Разобьют окно машины и утащат радиолу. Если вломятся в дом, заберут, что смогут унести в руках, – что немного: может, видак, переносной телик, побрякушки. Джек Блэк покажет им, как это делается по-крупному. Он взял в аренду грузовой фургон в Уитби. Потом подыскал торчащий посреди полей дом. Черт, это же легкая добыча. Шмяк! Шмяк! Проломить ногой хлипкую фанеру в двери, послать кого-нибудь из придурков открыть автоматический замок – и ты внутри.

Вот это ему нравилось – войти в чей-нибудь долбаный дом и подумать: все мое. На пару-тройку часов я хозяин. Беру что хочу.

А секрет, как заставить окупаться эти домушные кражи, в том, чтобы сгрести всю хрень, что хоть чего-то стоит – наличность, побрякушки, телевизор, радиолы, компьютеры, одежду, если она хоть на что годна, мебель, вазы, антиквариат, даже чертовы картины со стен. Ободрать хмырей как липку, если потребуется.

– Вам что, письменное приглашение нужно? – спросил он придурков. – Давайте за мной. Все, к чему прикоснусь, выносите в фургон. О'кей?

Придурки с каменными лицами кивнули:

– О'кей, босс.

Господи, как же я ненавижу эту сволочь… при первом же удобном случае сдам его копам. Мой чертов нос. Он так расквасил мой чертов нос, что я просто прибью его. Или копа на него напущу. Нет… Подожди, сначала надо получить денежки.

Джек поглядел на парня с рыжеватой бородкой и в клетчатой лесорубской рубахе.

Джек Блэк. И что это за имя, черт его побери? Я ему печенку вырву. Я ему покруче вдарю, чем он мне…

Джек знал, о чем думает парень. И это не фигура речи, подумал он про себя. Мысли парнишки, как кролики, мельтешили в голове Джека.

Я его распорю, вырву его чертову печенку. Пинками погоню его поганую печенку по чертовой улице…

– Ну, ну. – Джек кивнул на парня с рыжеватой бороденкой. – Попробуй что-нибудь выкинуть… только попробуй. И я вырву тебе печень. Поджарю ее на костре и заставлю тебя ее слопать, черт побери.

Парень уставился на Джека по меньшей мере в шоке. Челюсть у него отвисла – мокрошлеп придурковатый. Вот теперь придурок удивлен; они всегда удивляются, когда даешь им понять, что знаешь, что у них в голове.

Джек усмехнулся, чувствуя, как зудит шрам на виске.

– А теперь, ребятки, пошевеливайтесь, – приказал он. – Завтра к полудню все это надо доставить в Йорк.

– А когда мы получим наличку? – заскулил один из придурков. – Мне нужно нюхнуть. У меня в голове одна дурь. Мне нужно дорожку кокса и вообще закинуться.

Шмяк!

Джек наградил придурка оплеухой – ударил наотмашь открытой ладонью. Господи, ну не милосердный ли я сегодня?

– Заткнись и давай за мной.

Он двинулся через дом, чувствуя такую безмятежность, будто скользил по комнатам на золотых крыльях. Он легко возложил палец на картину с лошадью на одной стене, пропустил другую, коснулся зеленого кувшина на каминной полке, даже не взглянув дважды на пару латунных подсвечников. У него к этому чутье. Он отбирал ценные вещи, игнорировал мусор.

Этот улов обратится в наличность – в кучу налички. После дележки он поступит, как всегда. Оставит пару купюр на расходы, а остальное положит на счет через банкомат. Его придурки в ближайшие же двадцать четыре часа спустят все на девочек, на выпивку и дурь.

Но не я, думал он, скользя по комнатам. Татуированные пальцы легко касались кресла тут, фарфоровой фигурки там. Деньги – сила. На его счетах – на дюжину разных вымышленных имен – лежало в сумме больше семидесяти тысяч фунтов.

А вот это сила, действительно сила. Самое то, что ему нужно. Больше всего на свете.