Текст книги "Творчество и развитие общества в XXI веке: взгляд науки, философии и богословия"

1. Мухина В. С. Личность: Мифы и Реальность (Альтернативный взгляд. Системный подход. Инновационные аспекты): 4-е изд., исправл. и доп. М., 2014.

2. Вернадский В. И. Несколько слов о ноосфере // Русский космизм: антология философской мысли. М., 1993.

3. Вернадский В. И. Научная мысль как планетарное явление. М., 1991.

4. Чижевский А. Л. Космический пульс жизни: Земля в объятиях Солнца. Гелиотараксия. М., 1995.

5. Ярошевский М. Г. Идеогенез // Историческая психология науки. СПб., 1995. С. 73–77.

6. Касавин И. Т. Знание // Новая философская энциклопедия в 4 т. Т. 2. Е-М. М.,2010. С. 51–52.

7. Зинченко В. П. Знание// Б. Г. Мещеряков, В. П. Зинченко. Большой психологический словарь. М., 2003. С. 176–177.

8. Огурцов А. П. Идея // Новая философская энциклопедия в 4 т. Т. 2. Е-М. М., 2010. С. 83.

9. Ярошевский М. Г. Идеогенез // А. В. Петровский, М. Г. Ярошевский. Основы теоретической психологии. М., 1998. С. 64–67.

10. Гегель Г. В. Ф. Философия духа (часть третья) // Энциклопедия философских наук. Т. 3. М., 1977.

11. Леви-Брюль Л. Сверхестественное в первобытном мышлении. М., 1994.

12. Выготский Л. С. История развития высших психических функций // Собр. соч. в 6 т. Т. 3. М., 1983.

13. Выготский Л. С. Педагогическая психология / Под ред. В. В. Давыдова. М., 1991.

14. Маркс К. Тезисы о Фейербахе // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. в 45 т. Т. 3. 2-е изд. М., 1955. С. 1–4.

15. Ньютон И. Математические начала натуральной философии: 2-е изд. М., 2008. (Классики науки).

16. Дарвин Ч. Происхождение человека и половой отбор // Собр. соч. в 9 т. Т. 5. 1953.

17. Дарвин Ч. Религиозные взгляды // Записные книжки, дневники, воспоминания // Собр. соч. в 9 т. Т. 9. 1959. С. 205 – 210.

18. Соболь С. Л. Примечания // Ч. Дарвин. Собр. соч. в 9 т. Т. 9. 1959. С. 369–451.

19. Моэм С. Луна и грош. М., 1983.

20. Бердяев Н. А. Дух и реальность. М.; Харьков, 2003.

21. Бердяев Н. А. Самопознание (опыт философской автобиографии). М., 1990.

22. Павлов И. П. Об уме // И. П. Павлов. Рефлекс свободы. СПб., 2001.

23. Мухина В. С. Наука: учёные, фальсификаторы и плагиаторы // Развитие личности. 2012. № 4. С. 162–183.

24. Бердяев Н. А. Смысл творчества: опыт оправдания человека. Харьков-М., 2002.

25. Поппер К. Р. Предложения и опровержения: рост научного знания. М., 2004.

Форма и смысл творчества

А. П. ЩЕГЛОВ,

профессор кафедры

истории медицины, истории Отечества и культурологии Первого Московского государственного медицинского университета имени И. М. Сеченова; и.о. профессора кафедры истории и философии науки Института философии РАН, доктор философских наук

Аннотация

В статье представлено исследование о форме и природе творчества. Существуют два основных направления в исследовании и понимании искусства. Первый из них можно условно определить как нахождение чего-то присущего предмету, но неизвестного на данный момент исследователю. Другой способ творчества можно обозначить не только как поиск, открытие, но и как процесс творения. В первом случае человек только открывает новое, во втором – предстает уже как творец. В первом случае творчество ограничено только человеческим восприятием, во втором – оно способно постичь за вещественной неустойчивой оболочкой саму сущность бытия. Именно в разнице этих сущностных значений лежит непреодолимое противоречие между ними, отличие в понимании процесса творчества.

Ключевые слова: искусство, творчество, Логос, Бог Слово, бытие, современное искусство, бесконечность, вечность, тождественность, сущность, мышление, центр бытия, событие.

Наши размышления о путях творчества начнём с рассмотрения высказывания немецкого философа Освальда Шпенглера, который в своей работе «Закат Европы» следующим печальным образом подвёл итоги европейского творчества: «Всякое искусство смертно: не только отдельные творения, но и сами искусства. Настанет день, когда перестанут существовать последний портрет Рембрандта и последний такт моцартовской музыки, хотя раскрашенный холст и нотный лист, возможно, и останутся, так как исчезнет последний глаз и последнее ухо, которым был доступен язык их форм…»[139]139
  Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. М.: Мысль, 1993. С. 147.


[Закрыть]. Очевидно,

О. Шпенглер хотел этим сказать, что европейское искусство и творчество, как его основа, больше не воссоздаётся, хотя ещё и способно быть воспринимаемым. Думаю, что многие согласились бы с этим высказыванием немецкого философа. Добавим, что исчез не только «язык форм», но сам смысл, прообраз всякого творчества, способность понимать скрытый бытийственный смысл.

Приведённая выше мысль О. Шпенглера как нельзя лучше характеризует то состояние творчества, которое можно наблюдать в последнее время. Все эти бесчисленные перфомансы и хэппенинги, современное, актуальное искусство, поиски творческих альтернатив, новых образов в лучшем случае порождают недоумение, а в худшем – вызывают отвращение и брезгливое нежелание вникать в бессмысленные перипетии навязываемого концептуального искусства. Трудно искать творчество там, где его нет. Будет небезынтересным узнать, чем в итоге закончились все эти попытки выдавить из небытия новые формы. С изрядной долей цинизма некоторые современные «художники» XXI века вслед за марксистами заявляют[140]140
  Art Since 1900: Modernism, Antimodernism, Postmodernism, by Hal Foster, Rosalind Krauss Yve-Alain Bois, H. D. Benjamin. Buchloh and David Joselit, New York: Thames and Hudson, 2005.


[Закрыть], что искусство – это товарный объект, а попытка любого творчества должна иметь коммерчески выгодный результат. В этом случае не будет преувеличением сказать, что мир этих представлений мертв для творчества.

Можно без конца перечислять все свойства этого искусства и указывать на бессмысленность подобного рода творчества, но для нас важно понять, в чем состоят смысловые основания подобного творческого вдохновения, а также показать другую возможность творчества. На наш взгляд, существуют два основных направления в исследовании и понимании искусства. Их условно можно разделить, используя и исследуя различные значения двух многозначных древнегреческих глаголов, на: “εὑρίσκω” (эуриско)[141]141
  EupioKw – находить, обнаруживать, открывать, придумывать, изыскивать, считать, изобретать.


[Закрыть] и “ποιέω” (пойэо)[142]142
  ttoieu) – делать, выделывать, производить, готовить, изготовлять, делать (кого-либо, кем-либо или каким-либо).


[Закрыть]. Процесс, обозначаемый глаголом “εὑρίσκω”, можно определить как нахождение чего-то присущего предмету, но неизвестного на данный момент исследователю. Глаголом “ποιέω”, в противоположность указанному значению, можно обозначить не только поиск, открытие, но и процесс творения. В первом случае человек только открывает новое, во втором – человек предстает уже как творец. Именно в разнице этих сущностных значений лежит непреодолимое противоречие между ними, отличие в понимании процесса творчества. Без понимания композиции этих смыслов очень трудно представить себе само понятие «творчество». Мы приступим к разбору этих направлений в обозначенной выше последовательности.

Начнём с присущих глаголу “εὑρίσκω” значений, определяющих творчество. В наше время принято считать, что изучением творческих процессов занимается эвристика. Как утверждается[143]143
  Буш Г. Я. Стратегии эврилогии. Рига: Общество «Знание» ЛатвССР, 1986. С. 3.


[Закрыть], это научное направление не объясняет само творчество, а занимается поиском логических приёмов и научных способов, ведущим в конечном итоге к простому решению художественных задач. Причём эти методы бывают осознанными (рациональными) или неосознанными (интуитивными). Такой подход берёт своё основание в греческом глаголе “εὑρίσκω”. То есть творчество в своей конечной цели предполагает получение исключительно прагматичного результата, который надо найти, обнаружить, сделать сиюминутно полезным. «Дела находят своё выражение в словах»[144]144
  Софокл. Электра. 625. // Sophocles. Electra, ed. A. Dain and P. Mazon, Sophocle, vol. 2. Paris: LesBellesLettres, 1958 (repr. 1968 (Istedn. rev.)): 138–194.


[Закрыть] (“τὰ ἔργα τοὺς λόγους εὑρίσκεται”. Достижение (открытие такого результата даёт возможность продать его за известную цену (ἀποδίδοσθαι τοῦ εὑρόντος).

Подобный современный подход к идее творчества располагает достаточно давней историей, имеющей начало ещё в учении стоиков. В настоящее время такие концепции творчества являются уделом постмодернистов с их фетишизацией предметов потребления[145]145
  Термин «постмодернизм» мы употребляем как состояние знания в современных развитых цивилизованных обществах. Термин «постмодерн» появился на свет на американском континенте благодаря социологам и литературным критикам. Он обозначает состояние культуры после изменений, которым подверглись искусство, наука и культура в конце XIX века.


[Закрыть]. В этой системе духовного восприятия творчество не является открытием сущностей, его задача – размышлять о текущих событиях, где сиюминутность решений субъекта становится законом. Человек перестаёт объемно мыслить, его бытие располагается только на плоской одномерной поверхности. Само бытие также определяется как неделимая плоскость, где нет разделений, иерархических уровней, родов и видов сущностей.

Бытие теряет вместимость, ёмкость, всё множество событий происходит не внутри бытия, а на его поверхности. Вещи на этой плоскости никак не закреплены, не укоренены в бытии и между собой. Предметы больше не индивидуальны, они единичны, каждый из них несёт в себе смысл, но при этом в них нет никакой тождественности друг с другом. Их сочетания механичны и хаотичны, в них нет уже иного смысла, они сами и есть особенный смысл. Вещи – это точки-события, находящиеся в плоском пространстве наряду с другими точками-событиями (смыслами). Точки, как и обозначаемые ими события, бесконечно делимы, точки объединены одна с другой не взаимными связями, а одномерным пространством, в котором они двигаются во вне, как линии. Эти линии накладываются друг на друга и тем самым совершенно механистически, бессознательно соединяются. Линия, бесконечно продлеваясь в ограниченной плоскости, также бесконечно пересекает сама себя, порождая сущностно одинаковые, но различные события. Отсюда на этой плоскости всякий смысл, каждое событие могут иметь любую интерпретацию, так как события нетождественны как в отношении друг к друга, так и внутри себя (ἀλλήλων).

Бесконечные пересечения точек составляют единую плоскость, где все точки совпадают, становясь одинаковыми, где различие смыслов носит условный характер. Точки-события – это неопределённые глаголы без существительных[146]146
  Делёз Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип: капитализм и шизофрения. Екатеринбург: У-Фактория, 2007.


[Закрыть]. Чтобы пояснить, что имеется в виду, обратимся к этике. В указанной системе не может быть понятий Добра и Зла, и то и другое вплетены в плоскую ткань бытия и по своей сути не отличимы. Возможны только ситуативное «хорошее» или «плохое», как различное отношение к одному и тому же. Таким образом, тождественность, взаимосвязанность бытия заменяется на различие между точками бытийственной плоскости. Отсюда, допустим, решение проблемы в оппозиции «истинность-ложность» относится не к её решению, а лишь к её постановке. Надо выбрать из множества точек-событий ту произвольную композицию, которая необходима субъекту. Нет никаких сущностей, качеств или объектов, а есть различные события, способы и условия постановки проблем, где событийное различие неравнозначно и нетождественно себе. То есть всё, что существует, имеет равное значение – добро и зло становятся одинаково равноценными, по причине того что они существуют. Например, утверждение истинным добра, или нормальности, выводит за пределы существования такие явления, как безумие, глупость, пагубные для человека психические расстройства личности. На этом философском фоне становится понятным, почему в наше время с маниакальным упорством утверждаются и внедряются в человеческое сознание различные сексуальные и прочие отклонения. С указанной точки зрения все «нормальные» и «ненормальные» состояния являются законоположенными условиями мышления, так как они эмпирически существуют, следовательно, равнозначны иным, «нормальным».

Мышление уже не предстаёт некой универсальной способностью определять иерархию бытия, этой иерархии не может быть на плоскости, мышление заключает в себе только характерные особенности каждого из нас. Тем самым упраздняется трансцендентное как условие всякого творческого мышления, а на его место ставится произвольный субъект, действия которого детерминированы данным временным моментом, где с бесконечной скоростью появляются и исчезают некие условные определённости, не имеющие никакого конечного основания. Одним из результатов отказа от трансцендентных ценностей является уход от моральных аксиом добра и зла в сторону временных модусов существования, определяемых как «хорошо» или «плохо».

Бытие превращается в некую сеть без центра, без начала и иерархии, поэтому у него уже нет определённой формы и места. Бытие из бесконечного объема оборачивается последовательной цепью нейтральных плоскостей. Именно по поверхности этих бесконечно повторяющихся материальных плато скользит мышление, цепляясь за случайные точки-смыслы, которые, как волны, возникают на их пути. Мышление может быть соединено с любой точкой поверхности, без всякой последовательности переходить от одной к другой. На этих поверхностях нет субъекта или объекта, поэтому любое возникновение и разрушение ничего не меняют в сущностном плане, не происходит никакого разрыва, а меняется только событие, которое, несмотря на внешнее различие всегда одно и то же. Это последнее и является главным образом уничтожением всяких индивидуальных противоположностей, его внутренняя сущность – равнозначность и совпадение контрастов (coincidentia oppositorum).

Поскольку бытие и есть Единое, то множественности, или существа, не имеют собственного бытия, они всегда отражённые призраки, тени, всполохи бытия. Так как бытие одномерно, то также одномерен и человек, его мышление не распространяется дальше материальной плоскости. Если нет объемного (тайного) смысла в бытии, то человек превращается в животный организм, а его мышление становится «кибернетической машиной», собирающей временные сведения (информацию), потому что нет никакой необходимости постигать смысл[147]147
  Лиотар Ж. Ф. Состояние постмодерна. СПб.: Алетейя, 1998. С. 47–57.


[Закрыть]. Событие не нужно исследовать, его достаточно найти, описать, зафиксировать во времени. Существенно не значение события, а его субъективное обозначение, намёк. Если мышление человека – это машина, собирающая события в некое интегральное целое, то и сам человек не может быть более ничем, кроме живого механизма, где все его части должны быть подогнаны друг к другу и каждая должна выполнять свою функцию. Живой механизм, в отличие от живого организма, не может развиваться, так как в нём нет внутренней необходимости улучшаться, ибо в бытии нет никакой цели, ради которой имело смысл совершенствоваться. Цель для машины устанавливается извне, она не результат внутренних процессов. Назначение машины – совершать внешние полезные определённые действия. Здесь речь уже не идёт о саморазвитии, её функция прикладная – выработка полезного продукта. Человек уже не индивид, а выполнение определённой функции в системе, состоящей из таких же людей-функций. Вместо системы представлений, ценностей, идеалов, моральных норм у людей остаётся только инструкция, описывающая и определяющая их поступки.

Отсюда появляется и соответствующая этой функциональности концепция творчества. Человек уже не творец, а социальная шестерёнка. Он отчужден от своего подлинного бытия, его назначение – согласование действий социальной машины. Люди становятся рабами предназначенных для них функций, и от этого нового рабства уже невозможно избавиться. Казалось, что человек избавился от «ложных» догм и «предрассудков» заявив, что «Бог мертв» (“Gott ist tot”)[148]148
  Nietzsche F. W. Die frohliche Wissenschaft. Ghemnitz, 1882. S. 37.


[Закрыть], но, оставшись лицом к лицу с эмпирической действительностью, человек перестал быть критически мыслящим достойным индивидом, он стал простым носителем информации. Но сам смысл знания становится ему уже недоступен, он не знает, что с ним делать. Информация требует обработки, а не анализа, важно накопленное количество знания, а не его постижение. Творчество превращается в изобретательство, нахождение «полезного». Прежнее представление, благодаря которому процесс творчества был неотделим от совершенствования разума и самой человеческой личности, сознательно делается маргинальным и выводится за границы общества. Творчество перестаёт быть самоцелью и приобретает стоимостную форму (fomie valeur). Результат творчества – быть хорошо проданным, таким образом, происходит меркантилизация творчества.

Создается иллюзия, что просто владение информацией позволит принимать правильные решения. Отсюда бесчисленный сонм всяких экспертов, консультантов всех мастей, разрабатывающих разные модели решений, претендует на роль социальных пророков. Но надо ли говорить, что эти одномерные существа не могут создать что-либо стоящее! Сам правящий класс, принимающий решения на основе показаний экспертов, – это уже не власть в прежнем виде, а разнородный конгломерат разного рода проходимцев и мошенников, узких и недалёких людей, руководителей предприятий, политических функционеров и религиозных деятелей.

В такой интеллектуальной матрице люди становятся полностью управляемыми по принципу «вкл. / выкл.». Девиз подобного состояния: будьте управляемы, или исчезнете. Из отдельных личностей люди погружаются в состояние неразличимой массы, внутри которой каждый предоставлен сам себе и при этом вовлечён в нелепое броуновское движение. В таком обществе незаметно для его индивидуумов уменьшается свобода выражения, вместо неё происходит манипуляция безликой информацией. Само общество выступает уже против творческой дискуссии, более того, оно требует всё больших дополнительных ограничений для всякой дискуссии, чтобы заявляемые высказывания были приемлемыми для него. Эти ограничения влияют как фильтры на творческие импульсы, и тем самым они обрывают возможные связи внутри творческого процесса. Появляются вещи, о которых нельзя говорить, тем самым предпочтение отдается только необходимым для общества высказываниям, а подчас только одному-единственному, господствующему, дискурсу, позволяющему говорить об определённых вещах и только в разрешённой манере.

Подобная структура предполагает принципиально новое понимание организации творчества. Бытие перестаёт быть строго определённой системой, в нём нет установленного смысла, значения, ценностных точек, имманентных миру или объекту. Пространство уже не имеет того, что может претендовать на центр. Отсюда творчество не является целью в себе, здесь нет и в помине того чистого и вдохновенного стремления к высшей истине, ранее воодушевлявшего создателей и творцов. Тут нет необходимости благоговейного погружения в тайны бытия, творчество с легкостью подменяется изобретательством для получения вполне ощутимых дивидендов. На первое место выдвигается не искусство понимания вещей, а создание способов для их использования. Никто уже не ищет высший идеал человека ради него самого, наоборот, творчество должно дать знание, как силу, в руки одних людей против других. И всё подобное происходит под звон пышных и пустых фраз о благе всего человеческого рода. Цель такого творчества – животное царство человека (regnum hominis), где человек не должен выходить за границы своей животной природы.

Подобная методология творчества – это разрушающее начало, часть (pars destruens), противопоставленная чистому творчеству, «фантастической метафизике»[149]149
  Суарес Ф. Метафизические рассуждения. В 4 т. Т. 1. Рассуждения 1–5. М.: Изд-во ЯКИ, 2007.


[Закрыть]. Творчество не ищет больше скрытых сил, оно определяет лишь их количественное отношение. Такой мир мертв – в нём ничего не происходит в действительности, но в нём существует только от века определённое отношение зависимостей. Человеческий (только человеческий) мир не наполнен живительно действующей силой, он духовно пустое пространство, в котором неизвестно как созидаются и снова исчезают линии, поверхности и тела. Во всех концепциях зияет всё та же пустота, та же неподвижность и безжизненность, ибо из ничего может исходит только ничто.

Сведение творчества к различным новаторским художественным техникам и приёмам обращает творчество в грёзу. Эти действия лишь бесплодные игры в творчество, пустой рационализм, не понимающий глубоких движений бытия и человеческой души. Следовательно, такое направление творчества изначально устремляется на уничтожение, развал и распад духовного облика человека. Подобные «творцы» не могут создавать, они не имеют внутренней возможности творить, они «бесплодные девы», по словам Фрэнсиса Бэкона. За последнее время ни в одной из культурных сфер не было создано ничего, что могло бы привлечь внимание больше чем на минуту. Это мир мёртвых идей и духовно мёртвых людей, где шарлатанство в творческой сфере и гуманитарных науках достигает невиданных доселе высот.

Карнавальная свистопляска современного искусства и творчества уже, к сожалению, не поэтическая гипербола, а протокольная фиксация того, что пошлая и глупая обыденность вдруг стала утончённостью и высоким искусством, а под маской творчества на подмостках искусства затанцевало глумление. Все эти сиюминутные перфомансы, возведение мерзости в ранг высшей духовной деятельности ведут к исчезновению в душах людей внутренней тишины, где граница между священным и мирским становится невозможной для восприятия.

Теперь настало время поговорить о другом направлении творчества, выражаемого глаголом “ποιέω”. Как мы видели выше, этот глагол связан не с поиском нового, а с процессом творения. Подлинная природа творчества возможна, только когда раскрывается некая тайна бытия. Но это не просто открытие, чистый факт науки или вышеописанного духовного изобретательства, это особого рода откровение, которое, проходя через мистичность бытия, создаёт нечто в нашей действительности, раскрывает образ одной из бытийственных тайн. Это откровение превосходит все силы чувственного восприятия и рассудочного мышления, его можно понять только непосредственным духовным созерцанием, той высшей познавательной деятельностью, которой нельзя ни научиться, ни научить, но которая составляет самую сокровенную тайну созерцающей души. Оно (откровение) блаженное погружение в таинственные глубины бытийственных сущностей, превосходящее всякое научное знание. Только на грани этого понимания и самого бытия могут возникнуть смелые гениальные мысли, которые для постороннего наблюдателя кажутся натуральным рядом случайностей и счастливых успехов. Преодоление в себе слишком ценной для нас животной «человечности» похоже на ловлю драгоценного жемчуга в темной мутной воде. Из трех степеней схоластической теории познания: sensus, ratio, intuitus (чувство, разум, интуиция)[150]150
  Schillebeck E.Hochscholastik und Theologie. Offenbarung und Theologie. Mainz, 1965, S. 178–204.


[Закрыть] – для подлинного искусства мы выбираем intuitus, то есть непосредственное постижение истины. В интуиции гораздо больше выразительности, чем в научном термине (ratio). Ещё большая роль указанной выразительности находится в художественном творчестве, раскрывающем чистое бытие и его становление, постигнуть тайны которого возможно именно через алогические виды творческого познания. Латинское слово «intuitus»[151]151
  От глагола “intueri”, означающего «всматриваться», «проникать взглядом», «мгновенно постигать».


[Закрыть] является дословным переводом древнегреческого термина “επιβολή”[152]152
  επιβολή– обхватывание, обхват, замысел, намерение.


[Закрыть], что означает созерцание, мгновенное постижение, озарение, в отличие от рационального, логически выверенного познания (διεξοδικός λόγος). Но чтобы достичь этого озарения, необходима длительная подготовка ума.

Есть и противоположное осмысление термина «интуиция», которое понимается как инстинкт, то есть установленные правила поведения организма, заложенные непосредственно в сам организм[153]153
  Бергсон А. Собрание сочинений в 5 т. Т. 3. СПб., 1913–1914. С. 115.


[Закрыть]и законополагающие его основания. Для 3. Фрейда интуиция – это неосвещённый разумом, бессознательный первоначальный принцип всякого творчества[154]154
  Freud S. Gesammelte Werke, Bd. 1-18. Fr./M.: S. Fischer, 1940–1968. Bd. 7. S. 124–125.


[Закрыть]. Латинский термин instinctus – дословный перевод древнегреческого термина “ὁρμή”, обозначающего неуемное желание, стремление к чему-либо, порыв неугасимого влечения, например, им обозначалось бушующее, неукротимое пламя (πυρὸς ὁρμή). Таким образом, интуиция в данном понимании связана с животными, неукротимыми страстями. Если следовать приведенному выше схоластическому разделению степеней познания, то такую интуицию должно отнести к области “sensus”, грубой чувственности, того, что находится в самом низу человеческого существования, порождающей непреодолимые чувственные влечения.

Легко можно обнаружить, что все эти указанные противостоящие уровни творчества, за каждым из которых стоит своя правда, вряд ли удастся согласовать и гармонизировать без воспарения в высшие области. Самые острые, самые, казалось бы, приземлённые жизненные вопросы, в том числе и вопросы творчества, либо решаются на высших уровнях человеческого духа, либо не решаются совсем. Истребляя, уничтожая оазисы духовной тишины, где рождаются и воспитываются творческие личности, способные гармонизировать человеческие отношения, заменяя их вопиющим шутовством, общество, как показывает история, неизбежно приходит к самоистреблению.

Задача творчества – гармонизировать жизненные ритмы, не дать разорвать ту тонкую связь между природным миром и духовными установками человека. Решение этой проблемы, видимо, не в чём ином, как только в коренном преображении самой тональности мысли и речи. Необходимо создать атмосферу духовной тишины и благоволения, которые приоткрыли бы для творческого сознания измерение онтологической глубины. Ибо только на сущностной глубине, или, что то же самое, на ценностных вершинах, совершается гармонизация, казалось бы, несовместимых мотивов творчества. Невозможно в ярмарочной сутолоке найти высокое вдохновение, ибо здесь всем руководит невидимая рука рынка и происходит шулерская игра над внешними формами мысли, сводящая всё к возбуждению низменных страстей.

Для творчества важна не только техника мышления, но и духовная высота творца. Нижние уровни человеческой чувственной сущности должны быть поставлены под строгий контроль, нельзя допустить чтобы животные человеческие страсти вырвались из-под запрета. И только в этом случае можно приобщиться к высшим целям и ценностям. Необходимо избавиться от ощущения плоского экрана, воспринимающего только внешнюю сторону реальности. Внутренняя сторона бытия как «вещь для себя» становиться уже не нужна, потому что невозможна для постижения внешними формами мысли. Мысль, применяющая только анализ, разлагающая всё на составные части, в конечном итоге способна познавать действительность в её распаде, а значит, в её растлении. Термин «анализ» (“ἀνάλῠσις”), знаменующий разложение и расчленение, является отступлением, движением вспять от некой единой формы, сочетающей душу и тело. Предел любого разложения (анализ) – это всегда уход, конечность, освобождение от уз бытия (τὸ ἔσχατον ἐν τῇ ἀναλύσει).

Внутренняя сторона бытия открывается только по мере духовного возрастания творческой личности, а не манипулированием мёртвым веществом и превозношением животных страстей. Творчество, созидание и практический результат – это несовместимые вещи. Творчество никогда не изучает вещь, лишь самая ничтожная часть творчества может предстать перед мысленным взором в виде предмета. Всё остальное так никогда и не будет выведено на чистую плоскость сознания. О глубоком невозможно мыслить только научно или представлять его в виде эпатирующей авангардной карикатуры, понять важное возможно только в неустранимом контексте живой мысли. Творческий человек отбирает из научного и бытового моря житейского только те значения, в которых находится неуловимая жизнь бытия. И благодаря им он плетёт некую сеть линий ценностного возрастания, ведущих к настоящим ценностям, к Богу. Не научный результат, не пустое морализаторство, не «человеческое, слишком человеческое», а полнота бытия и полнота её восприятия, понимания главный признак творчества. Но творческое мышление – это не просто игра образами, это поиск истины в самом бытии. Самое возвышенное кажется эфемерным, но на самом деле оно и есть самое прочное и истинное.

Наша задача – обрисовать это подлинное хотя бы в общих прерывистых чертах. То, что настоящее творчество трудноуловимо, совершенно не утверждает невозможность понять ту идею, на которой основывается любое художественное восприятие. И этой идеей является христианский Логос (λόγος), заложенный в самые начала бытия. Из всех многочисленных значений этого термина для нас важно утверждение, смысловое определение действительности, присутствующее в этом имени. Мы понимаем Логос не в стоическом смысле – как некую всеобщую разумную телесность, а как сущностную устойчивую природу бытия, и в христианском смысле – как Бога Слова[155]155
  «Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ἐν ἀρχῇ ἦν ὁ λόγος, καὶ ὁ λόγος ἦν πρὸς τὸν θεόν, καὶ θεὸς ἦν ὁ λόγος (Ин 1:1 (Синодальный перевод).


[Закрыть], и одновременно как цельное органическое знание [156]156
  Heinze M. Die Lehrevom Logos in der griechischenPhilosophie. Oldenburg, 1872.


[Закрыть]. Тайну творчества нельзя понять никаким иным образом, кроме как через представление о Логосе. Логос бытия бесконечно глубок и сам себя увеличивает[157]157
  Гераклит. В 45, В 115 // Kahn Ch. H. The art and thought of Heraclitus. An Edition of the fragments with Translation and Commentary. Camb., 1979.


[Закрыть] при обращении к нему.

Несколько раньше мы писали о механическом прямолинейном движении точки в ограниченном пространстве. Данная точка – неразложимое далее место в пространстве, то что Эвклид обозначал как некий неизмеримый знак, не имеющий частей. Это точка без внутреннего объема, пустой символ, задача которого перемещаться в границах протяженности. Двигаясь, неделимая точка создаёт линию, постепенно заполняющую всё пространство. Таким образом, данная точка находится как бы везде, восходя из бесконечно малой величины к огромному вещественному телу, а также возвращается обратно в собственную материальную ничтожность.

Подобное овеществление бытия делает его творческие вехи пустыми и бесплодными. Это линейный ряд душевных или, хуже того, животных процессов, нанизанные, как бусинки, на сугубо материальную нить. На этих путях творчество пародирует чугунные законы мёртвого бытия, воспламеняет низменные, грубые страсти. Провозглашаемая свобода подобного творчества заключена в шутовском эпатировании обывателя. Несмотря на внешнюю яркость, шумность, претензию на остроумность, в нём всегда присутствует бесцветная унылость, пошлость, и причиной этому служит сам подобный способ художественного мышления, говорящий человеку только о его животном начале. Духовные основания человека становятся законоположены самой плоскостью вещественного бытия(εἶναι), от чего человек становится одномерен и конечном итоге неинтересен самому себе.

Если же на место этой плоской и пустой точки поставить христианский Логос, как начало бытия, то вместо неделимого знака мы увидим его бесконечный внутренний объем, точка идёт уже не вовне, а внутрь себя, в безграничные глубины, получая бесконечность не в пространственном движении, а беспредельном раскрытии собственных смыслов. Через Логос человек приобретает возможность наблюдать вещи в их подлинном бытии, именно в Слове (Логосе) каждая вещь получает своё предопределённое существование в виде идеального, сущностного образа: «Промыслъ есть мысль Бжiѧ»[158]158
  Русская летопись по Никонову списку // ПСРЛ. СПб., 1862–1910. Т. 9–14. Т. 9. С. 145.


[Закрыть](«Предначертание является Божественной мыслью»)[159]159
  Перевод мой. – А. Щ.


[Закрыть]. При этом сам сущностный универсальный план и идеи, из которых он складывается, не содержатся в Божественной природе. Бытийственные идеи относятся к Логосу как подражающая причина (cause exemplaire)[160]160
  Мейендорф И. История Церкви и восточно-христианская мистика. М.: Институт ДИДИК: ПСТГУ, 2000. (Серия «Древо»), С. 291–293.


[Закрыть]. Единственный, настоящий путь для художественного творчества – обнаружить в предстоящей перед нами конечной хаотической (неопределённой) изменчивости подлинные причины бытия, его истинные идеи. Подобное возможно, только на зыбкой грани между грубой вещественностью и неуловимой мимолетностью таинственного мира, озаряющего нас своим «невечерним светом». По словам А. Мюссе, «мы любим лишь то, чем не обладаем»[161]161
  Мюссе А. Избранные произведения. В 2 т. Т. 1. М.: Художественная литература, 1957. С. 134.


[Закрыть] в надежде найти «внеприродное» в «природном». Только тогда можно увидеть в своей душе не угасающий немерцающий свет, всегда светлый мир без мрака, где «непрѣстаньныи днь невечерьнии»[162]162
  Ефремовская кормчая // Древнеславянская кормчая XIV титулов без толкования. СПб, 1907. С. 205.


[Закрыть] («бесконечный день без мрака (вечера)»[163]163
  Перевод мой. -А. Щ.


[Закрыть]. Только взирая на эти светлые вечные образы, человек в состоянии создать нечто подобное в материальном мире, тогда он выступает уже в качестве творца, а не просто искателя натурального ряда причин.