Текст книги "Битва за Ленинград 1941–1944 гг.: подвиг города-героя в Великой Отечественной войне"

1941 год. Промышленное производство до и после начала блокады: цели, способы, эффективность

А. М. Рябков

(специалист-исследователь; Европейский университет в Санкт-Петербурге, научный сотрудник, АО «Центр выставочных и музейных проектов», [email protected])

Рассматриваются факторы, влиявшие на качество и темпы освоения и выпуска продукции ленинградскими промышленными предприятиями в довоенный, военный и блокадный периоды.

Ключевые слова: промышленное производство, блокада, Великая Отечественная война, управление производством.

Промышленное производство Советского Союза в 3-й пятилетке велось нарастающими темпами. Ленинграду, крупнейшему индустриальному региону страны, в условиях начавшейся Второй мировой войны закономерно отводилась роль арсенала, производившего широкий спектр вооружений и военной техники: боевые корабли, подводные лодки, торпеды, морские и сухопутные артиллерийские орудия, минометы, боеприпасы для них, танки, самолеты, авиационные и судовые двигатели, системы управления огнем, радиолокационные станции, средства связи. Предприятия легкой промышленности изготавливали униформу, обувь, кожаную амуницию для пехоты и кавалерии.

Широкой сырьевой базой Ленинград и Ленинградская область не располагали – ближайшим крупным предприятием по переработке полезных ископаемых был Волховский алюминиевый завод. Сырье для черной и цветной металлургии завозилось из южных и восточных районов СССР. То же относилось и к топливу – донецкому углю и мазуту. Мощности действующих городских электростанций не хватало, что привело к кризису электроснабжения в период советско-финляндской войны [1].

Управлением промышленностью де-юре занимались профильные наркоматы, но де-факто широкий круг управленческих вопросов оставался в ведении райкомов и горкома ВКП(б). Горком, по устоявшейся практике, мог давать предприятиям внеплановые задания, чем вносил в их деятельность элемент неопределенности.

Как и в прежние годы, в 1941 г. руководству Ленинграда приходилось решать множество задач, возникавших в процессе развертывания новых производств и расширения их кадровой базы. Параллельно с этим необходимо было наращивать выпуск уже освоенных изделий, бороться «за культуру производства» и «за качество готовой продукции».

Зачастую достижение одной цели происходило в ущерб остальным. Так, решение главнейшей задачи – «увеличение объемов выпуска», на ограниченном парке станочного оборудования оборачивалось неизбежными нарушениями технологических режимов и вызывало появление систематического брака.

Ярким примером, имевшим общесоюзный резонанс [2], было снижение качества изготовления автопокрышек на Ленинградском шинном заводе. В отчете о работе химической промышленности ГК ВКП(б) от 24 мая 1941 г. говорилось:

«…в погоне за увеличением количественного выпуска продукции допустили ухудшение качества автопокрышек. На [Шинном] заводе извратили Стахановское движение, которое развивалось в отрыве от качества продукции. В спешке часто допускалась небрежная сборка покрышек, многие из них вместо 20–30 тыс. км гарантийного пробега разваливались на пятой-десятой тысяче километров…» [3].

Сопутствующим фактором было несовершенство системы контроля качества. Например, в докладной записке секретаря ГК М. А. Длугача от 16 мая 1941 г. констатировалось, что на Кировском заводе «в! сталепрокатном цехе нет необходимых травильных и зачистных средств! для выявления и удаления дефектов! мартенов! – ских слитков, вследствие чего много проката идет вторым сортом, из-за чего он не может быть использован по заказам.» [4].

Схожей проблемой, также в масштабах всей страны, был брак по литью черных и цветных металлов. Пористость и раковины в отливках, открывавшиеся в процессе дальнейшей механической обработки заготовок на заводах-смежниках, помимо прямых издержек на повторное изготовление отливок, приводили к дополнительным затратам на транспортировку и срывали сроки сдачи готовых изделий [5].

Значимой причиной появления брака был невысокий в среднем культурный уровень рабочих, вербовка которых велась из числа жителей сельской местности (т. н. «взрослое ученичество»), не имевших ранее опыта работы с техникой и навыков «уважительного» с ней обращения.

Даже элементарная чистота в цехах была в отдельных случаях труднодостижимым идеалом. «Подсчитано, что на заводе “Красный Треугольник” 5 % всей продукции попадает во 2-е и 3-и сорта из-за грязи в цехах, а на “шинном” заводе 20 % камер идут во 2-й и 3-й сорт из-за так называемых “посторонних включений”», – отмечал секретарь ГК ВКП(б) М. А. Длугач в своем докладе «О практике работы отдела машиностроения ЛГК ВКП(б) и некоторых недостатках в работе промышленности…» от 2 февраля 1941 г. [6].

Еще одной причиной появления брака или снижения потребительских качеств готовой продукции являлось использование заменителей или сырья с пониженными полезными свойствами. Связано это было как с ограничениями по использованию импортных материалов (некоторые металлы, в частности олово; натуральный каучук; шеллак), так и с несовершенством технологий отдельных отечественных предприятий – поставщиков полуфабрикатов.

Отдельно следует выделить «организационные вопросы» при подготовке производства. Существенным фактором, влиявшим на темпы освоения новых изделий, была боязнь ответственных лиц понести наказание за возможную неудачу при их внедрении и быть обвиненными во вредительстве. Следствием этого стало удлинение цепочек прохождения проектно-конструкторской документации за счет множества надзорных и согласовывающих инстанций.

Осложняла деятельность промышленных предприятий и невысокая эффективность межзаводской кооперации, т. к. субподрядчики не отвечали за срыв сроков поставки и комплектность изделий. Об этом, например, говорилось в проекте постановления горкома от 5 февраля 1941 г. [7].

Начало Великой Отечественной войны не стало для ленинградской промышленности дестабилизирующим, «шоковым» фактором. Менее двух лет назад, в период советско-финляндской войны, предприятия города получили опыт работы в прифронтовых условиях, при затемнении, в режиме экономии электроэнергии и перестройки производства под срочные военные заказы. Однако общий ход новой войны внес в их деятельность неожиданные коррективы.

В первые же месяцы боевых действий кораблестроительная, авиастроительная и танковая [8] программы в Ленинграде были свернуты, соответствующие предприятия подлежали эвакуации или перепрофилированию. Освободившиеся площади и персонал в подавляющем большинстве случаев использовались для организации производства боеприпасов, противотанковых и противопехотных мин, ручных гранат. Особое внимание уделялось реактивным снарядам М-13 и М-8, выпуск которых осваивался уже после 22 июня. Новым заданием для ленинградских заводов стало изготовление стрелкового оружия [9].

Практически каждое предприятие с началом войны в своем отчете рапортовало о том, что нашло возможность интенсифицировать множество ранее действовавших технологических процессов. Это говорит о том, что довоенные технологии на ленинградских заводах были далеки от оптимальных. Едва ли не единственным руководителем, не поставившим себе в заслугу проведение вынужденной войной оптимизации производства, оказался директор Проволочно-канатного завода им. Молотова А. А. Нодельман [10].

Военная обстановка способствовала смелому внедрению новых техпроцессов, но начал действовать и отрицательный момент, связанный с использованием суррогатов. Вынужденная замена материалов вела к ухудшению качеств (характеристик) готовой продукции.

К актуальным с довоенного периода организационным вопросам добавились:

1. Появление дополнительного звена управления промышленностью – Военного совета фронта (Северного, позднее – Ленинградского). Производственные задания от Военного совета фронта имели высокий приоритет и зачастую вступали в противоречие с заданиями наркоматов и горкома [11].

2. Несоответствие мобилизационных планов (в случае их наличия) действительной военной обстановке. Этот недостаток во многом был нивелирован возникшей необходимостью проведения эвакуации ключевых предприятий в глубь страны и кардинальной перестройкой деятельности заводов и фабрик, оставшихся в Ленинграде, на выпуск военной продукции.

В результате создание новых технологических цепочек взамен разрушенных стало закономерным и в некоторой степени плановым явлением, поскольку с началом войны схема межзаводской кооперации получила еще больший размах. Производство комплектующих для одного изделия могло быть распределено по нескольким десяткам предприятий. Так, «полковую пушку выпускали 60 заводов при одном сборочном» [12].

Как и в мирное время, недопоставка одним из предприятий своей номенклатуры могла приводить к затормаживанию или остановке всей цепочки и во многом обесценивала труд остальных заводов.

В качестве управленческой ошибки «широкая кооперация» горкомом признана не была, хотя с уровня директоров предприятий указывалось на порочность подобной идеи. Из отчета завода № 4 им. Калинина: «Необходимо отметить, что круг кооперированных предприятий по изделиям М-13 и М-8 был чрезвычайно расширен. Каждый завод или предприятие изготавливало только по одной – максимум две детали. Ненормальная работа привлеченных маломощных, неподготовленных и необеспеченных предприятий (Ремесленных училищ, предприятий Ленгорпромсовета и Ленгорместпрома) тормозила сборку снарядов. Неравномерная подача готовых деталей создавала, с одной стороны, простои, а с другой – затоваривание и омертвление оборотных средств…» [13].

3. Грузовой автотранспорт играл во внутригородской межзаводской кооперации ключевую роль. С началом войны значительная часть автопарка предприятий оказалась мобилизованной в Красную армию. Но и после проведения плановых мероприятий районные комиссариаты могли «мобилизовать» (т. е. изъять из производственного процесса) любое исправное транспортное средство, чем ставили предприятия в затруднительное положение [14].

4. Изменился качественный состав рабочих. На смену ушедшим в армию работникам-мужчинам вербовались домохозяйки (позднее – и подростки), не имевшие производственного опыта. По этой причине сложные технологические процессы разбивались на элементарные операции, что, с одной стороны, увеличивало количество установок на станок и снижало точность обработки, но, с другой стороны, позволяло неквалифицированным рабочим скорее втянуться в производственную деятельность.

Отвлечение персонала на оборонные работы («трудовая повинность»), имевшее в летний период массовый характер, и в меньшей степени воздушные тревоги, во время которых имели место непроизводственные потери рабочего времени при нахождении персонала в укрытиях, также оказывали негативное влияние на выполнение производственных планов.

Компенсационными мероприятиями стали удлинение рабочего дня и отмена выходных, что позволило на первом этапе сократить сроки освоения новых изделий в разы: «Сократилось время на подготовку производства до 5-10 дней, тогда как обычно на такую подготовку уходило полтора-два месяца» [15]. В дальнейшем, по мере накопления усталости у людей, эти же факторы стали одной из причин появления случаев производственного брака.

С установлением блокады и с приближением линии фронта к городской черте над предприятиями нависла угроза артиллерийских обстрелов, что потребовало от руководства перевести в северные районы города около 30 заводов и фабрик [16].

Самыми распространенными последствиями от артобстрелов были выбитые оконные стекла, которые заменялись фанерой, что, наряду с необходимостью обеспечивать затемнение, приводило к круглосуточной работе предприятий при искусственном освещении.

Остановка Волховской ГЭС и нехватка топлива для районных электростанций вынудили «Ленэнерго» ввести режим жесткой экономии посредством веерных отключений, которые могли наносить серьезный ущерб производству. Например, внезапное прекращение электропитания во время выплавки чугуна или стали приводило к остановке воздуходувок и транспортеров и, как следствие, к необходимости сливать металл на грунт для недопущения порчи вагранок или печей [17]. Остановка металлорежущих станков приводила к поломке инструмента, порче заготовок и самих станков.

Образовался перекос в обеспечении предприятий сырьем. С довоенного времени имелся избыток некоторых номенклатур (например, медь, цинк, хлопок), предпринимались даже попытки вывоза части их на Большую землю. Некоторых позиций остро не хватало (например, химических реактивов). Инженеры и технологи проявляли исключительную изобретательность, приспосабливая имеющееся в распоряжении города сырье для выполнения заданных программ. Все это происходило на общем фоне нехватки жидкого и твердого топлива.

Переход управления предприятиями в ведение Военного совета и горкома и сужение номенклатуры привели к укорачиванию цепочек, по которым шло согласование и утверждение программ выпуска продукции и снабжение ресурсами, что многократно сократило сроки «от заявки до сдачи». Неповоротливость, свойственная довоенной хозяйственной системе, во многом была преодолена, но ценой исключения из процесса отраслевых наркоматов.

Аналогичные позитивные процессы прошли и внутри предприятий. «Сокращение количества отделов! повысило оперативность работников и придало им большую гибкость в работе по руководству производством» [18].

К ноябрю стали ощущаться последствия недоедания. Принципиально повлиять на увеличение рационов питания администрация предприятий не могла, но в ее силах было изменить режим работы. «Умирали те, кто жили далеко от завода, ходьба изнуряла людей» [19]. Для многих сотрудников спасением оказался перевод их на казарменное положение.

В конце ноября и в декабре централизованная подача электроэнергии на промышленные предприятия почти повсеместно прекратилась. При этом заводы и фабрики, прошедшие организационную перестройку и имевшие значительные запасы сырья, были в состоянии выпускать необходимую городу и фронту продукцию. Администрация предприятий использовала все возможности для изыскания топлива, инженерный персонал подготовил новые технологические процессы с применением суррогатов, рабочие, даже будучи предельно истощенными, были готовы стоять у станков.

Однако отсутствие электроэнергии фактически парализовало Ленинград. Причиной в основном стала задержка с переводом городских электростанций на торфяное топливо, источники которого находились внутри блокадного кольца (торфоразработки «Шувалово», «Дунай», «Ириновское»). Например, переделка котлов ГРЭС № 5 «Красный Октябрь» началась только в декабре и закончилась в марте 1942 г. [20], что позволило возобновить трамвайное движение и начать в блокированном городе медленное восстановление промышленного производства.

Литература и примечания

1. См., например, ЦГАИПД СПб. Ф. Р-24. Оп. 2 в. Д. 4334. Л. 44. Обращение в Горком от ЦКБ-22.

2. Постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 29 марта 1941 г. «О мерах улучшения качества автопокрышек».

3. ЦГАИПД СПб. Ф. Р-24. Оп. 2 в. Д. 4867. Л. 182.

4. Там же. Л. 174.

5. ЦГА СПб. Ф. 1511. Оп. 157. Д. 3. Л. 83–89. Донесение о ходе строительства тяжелого крейсера «Кронштадт» на заводе им. Марти.

6. ЦГАИПД СПб. Ф. Р-24. Оп. 2 в. Д. 4867.

7. Там же. Л. 1–3.

8. Танковый завод № 174 им. Ворошилова выпустил последние танки Т-50 в августе, после чего был эвакуирован в г. Чкалов (Оренбург). Производство танков «КВ» на Кировском заводе продолжалось до октября.

9. В частности, автомат (пистолет-пулемет) ППД, пулемет «Максим», сигнальный пистолет.

10. ЦГА СПб. Ф. 4965. Оп. 3. Д. 37.

11. См., например, ЦГА СПб. Ф. 1936. Оп. 5. Д. 22. Письмо Государственного контролера по заводу № 181 НКСП.

12. ЦГАИПД СПб. Ф. 25. Оп. 2. Д. 4883. Из доклада секретаря ГК ВКП(б) М. В. Басова на апрельском (1944 года) пленуме горкома.

13. ЦГА СПб. Ф. 4965. Оп. 3. Д. 39. Л. 44.

14. ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 3. Д. 8. Письмо директора завода № 181 городскому военному комиссару.

15. ЦГАИПД СПб. Ф. 24. Оп. 2 в. Д. 4850а. Отчет о работе оборонной промышленности Ленинграда за 2-е полугодие 1941 года.

16. ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 36. Д. 63.

17. ЦГАИПД СПб. Ф. 24. Оп. 2 в. Д. 4850а. Отчет…

18. Там же.

19. ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 10. Д. 311. Воспоминания начальника цеха завода № 10 Импе В. Г.

20. ЦГА СПб. Ф. 4965. Оп. 3. Д. 55. Годовой отчет Ленэнерго за 1942 год.

А. М. Riabkov

(European University in St. Petersburg / JSC СеШег for Exhibition and Museum Projects, [email protected])

1941. Industrial production before and after beginning the blockade: purposes, methods, effectiveness

The paper presents the factors influencing quality and rates of development and output of production by the Leningrad industrial enterprises in the pre-war, military and blockade periods.

Key words: industrial production, blockade, great Patriotic war, production management.

Блокадный опыт в тылу: борьба с голодом на Кировском заводе в Челябинске в 1943 г

А. Н. Фёдоров

(к. и. н., доцент, Челябинский государственный университет, [email protected])

Рассматривается опыт по борьбе с голодом в блокадном Ленинграде и его применение в тылу в 1943 г. на примере Кировского завода в Челябинске.

Ключевые слова: блокада Ленинграда, Великая Отечественная война, голод, Кировский завод, танковая промышленность, И. М. Зальцман.

Во время блокады Ленинграда был получен ценный опыт решения военных, производственных и социальных проблем. Наиболее интересен опыт борьбы с голодом и его последствиями, который затем применялся в тылу, в частности, на Кировском заводе в Челябинске.

Вопрос питания гражданского населения был одним из ключевых в годы Второй мировой войны. В СССР, как и в ряде других стран, его в основном решали с помощью нормированного распределения продовольствия. Еще в июле – ноябре 1941 г. в городах были введены карточки на хлеб, сахар, мясо, рыбу, жиры, крупу и макароны. При этом нормы снабжения различались в зависимости от участия человека в производстве и условий труда [8, с. 2123, 28–30]. Но энергетическая ценность продуктов, отпускаемых по карточкам, была невелика. Калорийность повышенной нормы снабжения, полагавшейся занятым на тяжелых и вредных работах, составляла 77 % физиологической потребности, а продуктового набора других категорий населения – лишь 25–53 % [25, с. 77; 26,

р. 12, 37]. Ситуация осложнялась тем, что нормы урезались, карточки не всегда отоваривались, а дополнительное снабжение, покупка продуктов на рынке и огородничество были доступны не каждому. Поэтому значительная часть населения страдала от относительного голода, чреватого болезнями и снижением продолжительности жизни.

В Ленинграде из-за блокады снабжение продовольствием резко ухудшилось еще осенью 1941 г., а в декабре относительный голод стал абсолютным. На его масштабах сказались и просчеты советского руководства. Так, Ставка ВГК рассчитывала снять осаду до конца 1941 г., поэтому главное внимание уделяла боевым действиям и военному производству [10; 24, с. 64–67]. Ленинградское руководство в первые месяцы блокады также в основном занималось промышленностью [1, с. 67], а решение продовольственного вопроса обычно сводило к учету продуктов, снижению норм и выдаче карточек [7, с. 185–215]. Только в конце декабря 1941 г. власти принялись активно помогать голодающему населению, причем началось это «снизу». В середине декабря Кировский райком ВКП(б) по предложению директора Кировского завода М. А. Длугача освободил рабочих от тяжелых работ, а для самых слабых организовал стационары с улучшенным питанием [6, с. 197; 23, с. 321–322]. Затем эту инициативу поддержали Ленинградский горисполком и горком партии, развернувшие целую сеть стационарных лечебно-питательных пунктов для дистрофиков, в которых свое здоровье поправили 60 тыс. человек [7, с. 265–266].

Когда снабжение продовольствием улучшилось, ленинградские власти предприняли еще несколько шагов, например, открыли столовые лечебного питания, которые за апрель – июнь 1942 г. обслужили 234,4 тыс. человек [2, с. 159–160]. Для лечения жителей наладили производство хвойного настоя и белковых дрожжей, а для наведения чистоты создали бытовые отряды [3, с. 26; 23, с. 451453]. В июле 1942 г., когда дистрофия пошла на спад, центр сократил поставки дополнительного продовольствия, и лечебные столовые пришлось закрыть. Но имевшихся ресурсов хватило, чтобы организовать диетические столовые и рационное питание. Осенью центр вновь помог продовольствием, и к январю 1943 г. на повышенном, по сравнению с общесоюзными нормами, снабжении находилось 270 тыс. ленинградцев и еще 153 тыс. получали трехразовое питание в столовых [2, с. 160–161].

К началу 1943 г. в Ленинграде удалось преодолеть наиболее тяжкие последствия голода, но на остальной территории страны он, наоборот, достиг своего пика. В 1943 г. в городах РСФСР (не считая Ленинграда) умерли 761 тыс. человек, причем не менее 21,3 % от истощения [26, p. 272]. Одним из самых неблагополучных в этом плане оказался Челябинск, где доля умерших от голода составила 32,3 %, а голод в совокупности с туберкулезом вызвал 50,1 % смертей [26, р. 271, 301–302]. Наибольшая смертность по этим причинам отмечалась среди мужчин 30–59 лет, работавших на оборонных предприятиях города, в том числе на Кировском заводе, выпускавшем тяжелые и средние танки. В 1942 г. здесь умерли 448 рабочих, а в 1943 г. уже 984, причем смертность удвоилась в считаные месяцы: если в декабре 1942 г. скончались 68 рабочих, то в январе 1943 г. – 144, в феврале – 143, в марте – 161 [18, л. 21; 19, л. 25].

Голодные смерти на заводе стали следствием тяжелых условий труда, бытовой неустроенности и нехватки продовольствия. Последняя проблема касалась всей отрасли и обозначилась еще в конце 1941 г. – начале 1942 г. [4, с. 184–185]. Но тогда высшее руководство ограничилось тем, что поставило танковые заводы на первоочередное довольствие и разрешило создать на них отделы (на Кировском заводе – Управление) рабочего снабжения. Весной 1942 г. Кировскому заводу как крупнейшему предприятию отрасли стали выделять усиленное питание для ослабленных рабочих и вторые обеды для стахановцев. Но эти меры не дали ожидаемого результата, т. к. фонды дополнительного питания были невелики, и их использовали для повышения производительности труда, а не борьбы с голодом. Ведь дирекция настаивала на том, «чтобы второе питание давали только тем, кто выполняет нормы, а не потому что человек есть хочет» [17, л. 16].

В октябре 1942 г. правительство предоставило директорам предприятий право выдавать хорошо работающим дополнительное питание и продукты за счет подсобных хозяйств. Кировскому заводу этих ресурсов хватило на 3000 обедов и 2500 бутербродов в день и 4000 продуктовых премий в месяц на 34,5 тыс. рабочих [14, л. 44–47]. Тогда же правительство разрешило заводу в IV квартале ежедневно выдавать 15 000 вторых обедов, но они оказались малокалорийными и большую их часть незаконно получали работники администрации, УРСа, прокуратуры и суда [12, л. 8]. Кроме того, директор С. Н. Махонин питанием рабочих почти не занимался, поэтому к зиме 1942–1943 гг. завод подготовился плохо: не было картофеля и овощей, отсутствовали запасы других продуктов, в столовых не хватало оборудования и посуды, а калорийность обедов в среднем составляла 86,78 % от нормы [22, л. 14–15]. Правда, в начале 1943 г. Государственный комитет обороны перевел часть рабочих металлургических цехов на повышенные нормы снабжения [4, с. 184–185], а Челябинский обком ВКП(б) передал заводу 300 т картофеля [11, л. 4 об.]. Но этого было недостаточно.

В январе 1943 г. смертность и заболеваемость рабочих на Кировском заводе удвоилась, производительность труда уменьшилась, а выпуск танков сократился на четверть [9, с. 386; 18, л. 9; 19, л. 3]. В начале февраля нарком танковой промышленности И. М. Зальцман проинспектировал предприятие и убедился, что недоедание и дистрофия приобрели здесь угрожающие масштабы. Он распорядился увеличить рацион рабочих на 35 г макаронных изделий в сутки и построить 5 новых столовых [20, л. 152–153, 178–179]. А через пару недель добился от правительства дополнительных фондов продовольствия для танковых заводов и назначил директором Кировского завода М. А. Длугача, которого знал по прежней работе и у которого имелся блокадный опыт борьбы с голодом [15, л. 106–107; 20, л. 57].

Первые десять дней после назначения М. А. Длугач провел в Москве и, скорее всего, участвовал в разработке мероприятий по оздоровлению людей. В Челябинске он появился 22 февраля и, согласовав свои действия с обкомом партии, сразу взялся за дело. Исходя из принципа «кормить слабых, а не стахановцев», сначала организовали усиленное питание для 1500, а затем еще 9000 дистрофиков и открыли столовую на 355 мест для туберкулезных больных. С 1 марта рабочие стали получать хвойный настой, богатый витамином С [13, л. 7], и дотацию к обеду из 85 г крупы и макарон. Наконец, с 1 апреля благодаря дополнительным фондам все 44 тыс. работников стали получать двухразовое питание, а передовики еще и третий обед [16, л. 105–106]. При этом 80 % выделенных фондов расходовалось на рабочих, а на администрацию только 3 %. Заодно, по примеру Уралмашзавода, наладили производство белковых дрожжей [3, с. 29; 21, л. 127]. В результате калорийность питания рабочих в апреле – мае выросла более чем в 2 раза, смертность и заболеваемость заметно уменьшились, и завод вновь стал выполнять план [5, с. 312–313].

М. А. Длугач усилил контроль над распределением продовольствия (ввел строгий порядок выдачи талонов, создал инспекцию по магазинам и столовым, лично проводил проверки), занимался столовыми (боролся с хищениями, решил проблему многочасовых очередей, добился улучшения качества пищи), навел относительный порядок в подсобных хозяйствах. По сравнению с предшественниками он больше занимался социальной сферой. За 4,5 месяца своего директорства улучшил здравоохранение (расширил сеть здравпунктов, наладил производство лекарств и витаминов, увеличил количество душевых и уборных), начал строительство новых детских садов, восстановил доставку в горячие цеха охлажденной питьевой воды. Он не мог решить жилищный вопрос, т. к. для этого требовались средства и время, но преуспел в наведении и поддержании чистоты (создал цех благоустройства, учредил дворников при цехах, проводил общие уборки) и ремонте общежитий. И в совокупности с улучшением питания эти меры позволили создать на заводе более приемлемые условия труда и жизни.

К лету 1943 г. состояние рабочих Кировского завода уже не вызывало опасений, и центр урезал дополнительное снабжение. С июня вторые обеды вновь стали выдавать лишь тем, кто выполнял суточный план [21, л. 210]. Но ситуация с питанием оставалась вполне приемлемой и даже продолжала улучшаться. После кризиса, разразившегося в начале года, высшее и местное руководство стало больше заниматься проблемой. Правительство постепенно увеличивало лимиты дополнительного питания не только для Кировского завода, но и других танковых предприятий, и к концу 1943 г. они выросли в 6 раз, охватив почти всех работников отрасли. Наркомат стал чаще проверять отделы рабочего снабжения и помогать продовольствием. При содействии местных партийных органов и под контролем директоров лучше стали работать столовые и подсобные хозяйства [4, с. 255; 9, с. 318–320]. В итоге 66 % рабочих получали второе питание, а 20 % – усиленное и диетическое, причем калорийность пищи была в 1,5 раза выше, чем в других отраслях, за исключением металлургической [25, с. 78]. Впрочем, 1944 г. показал, что всего этого было недостаточно, чтобы одолеть голод [26, р. 269–272, 301–302].

Рассмотренные факты позволяют говорить о том, что во время Великой Отечественной войны центральные и местные власти начинали решительно борьбу с голодом обычно тогда, когда он вызывал высокую смертность и/или поражал важные для обороны страны категории населения. В критической ситуации центр оказывал значительную, но кратковременную помощь продовольствием, которая позволяла устранить наиболее острые проявления голода. Затем основная нагрузка по поддержанию населения перелагалась на отраслевые органы (наркоматы) и местное руководство (партийные органы, заводская администрация). На этом этапе центр тоже периодически выделял ресурсы, которых хватало для поддержания достигнутого уровня питания, но было недостаточно для полного устранения голода.

Как показал опыт блокадного Ленинграда, на первом этапе борьбы с голодом ключевым моментом было осознание местным руководством всей остроты ситуации и пересмотр приоритетов. Большое значение имели и меры, проводимые еще до получения помощи из центра. Они имели комплексный характер (питание, лечение, быт), позволили своевременно помочь наиболее пострадавшим, создать задел для последующих масштабных мероприятий по борьбе с голодом. Потенциально ленинградский опыт мог пригодиться в тыловых регионах, которые тоже, хотя и в меньшей степени, страдали от голода. Но применили этот опыт лишь там, где оказались заинтересованные лица и его «носители» из числа ленинградских руководителей и ученых.

Литература

1. Болдовский К. А. Горком ВКП(б) и система управления Ленинградом в начале Великой Отечественной войны // Вестник Санкт-Петербургского государственного университета. Серия 2. 2016. № 2. С. 61–73.

2. Веселов А. П. Борьба с голодом в блокадном Ленинграде // Отечественная история. 2002. № 3. С. 156–162.

3. Воробьева О. В. Блокадный хлеб, каким он был? // Химия и жизнь. 2015. № 5. С. 24–27.

4. Ермолов А. Ю. Танковая промышленность СССР в годы Великой Отечественной войны. М.: ООО Литера-С, 2009. 310 с.

5. Комаров Л. С., Ховив Е. Г., Заржевский Н. И. Летопись Челябинского тракторного (1929–1945 гг.). М.: Профиздат, 1972. 375 с.

6. Кутузов В. А. А. А. Жданов или А. А. Кузнецов? К вопросу о лидерстве в блокированном Ленинграде // Новейшая история России. 2012. № 1. С. 193–203.

7. Ленинград в осаде: сборник документов о героической обороне Ленинграда в годы Великой Отечественной войны. 1941–1945 / Отв. ред. А. Р. Дзенискевич. СПб.: Лики России, 1995. 639 с.

8. Любимов А. В. Торговля и снабжение в годы Великой Отечественной войны. М.: Экономика, 1968. 231 с.

9. Мельников Н. Н. Модернизация танковой промышленности СССР в условиях Великой Отечественной войны. Екатеринбург: Сократ, 2017. 416 с.

10. Мосунов В. А. Битва в тупике. Погостье. 1941–1942. М.: Пятый Рим, 2017. 240 с.