Текст книги "Трагедия войны. Гуманитарное измерение вооруженных конфликтов XX века"

Причины военного коллаборационизма рядового и младшего офицерского состава в регулярных формированиях РККА и антибольшевистских сил 1918–1920 гг

Михаил Егорович Разиньков,

канд. ист. наук, доцент кафедры социально-гуманитарных наук Воронежского государственного лесотехнического университета имени Г. Ф. Морозова

Аннотация. В статье изучаются причины перехода комбатантов на сторону противника в годы Гражданской войны. Разделены мотивы добровольного и недобровольного сотрудничества. К первым относятся пропаганда, наличие личных связей, ко вторым – деформация мировоззрения, удовлетворение противником первичных потребностей, а также умело организованное формирование новой идентичности непосредственно в военных частях. Также разбираются источниковедческие проблемы, связанные с изучением феномена коллаборационизма в Гражданской войне в России.

Ключевые слова: Гражданская война, Белое движение, РККА, коллаборационизм, предательство, плен.

Гражданская война с ее размытыми представлениями о противостоящих сторонах давала простор для переходов на сторону противника – явлению, которое в обычных войнах осуждалось большинством, а здесь становилось обыденностью. Действительно, несмотря на очевидный рост внутригрупповой солидарности, без которой невозможно было коллективное военное противоборство, даже внешний облик противников различался так мало, что вызывал путаницу прямо на поле боя.

Коллаборационизм во время Гражданской войны мог принимать катастрофические размеры в масштабе действий целых армий. В. А. Антонов-Овсеенко с горечью отмечал, что высланные навстречу григорьевцам отряды переходили на сторону мятежников, поддерживая лозунг «борьбы с чекой» и разваливая фронт. При этом обозначалась и другая сторона проблемы – бойцы с такой же легкостью переходили обратно: «Переходы от одних к другим – обычная вещь, причем сейчас же спешат заручиться соответствующим удостоверением»[240]240
  Антонов-Овсеенко В. А. Записки о гражданской войне. М., 1933. Т. 4. С. 260.


[Закрыть]. Об этом же сходными фразами (например, о наличии у всех пленных удостоверений о мобилизации) писал А. Г. Шкуро[241]241
  Шкуро А. Записки белого партизана // Трагедия казачества / Сост. В. Третьякова. М., 1996. Т. 1. С. 145.


[Закрыть]. Наблюдения о статистике такого «перебегания» встречаем у А. И. Деникина, утверждавшего, что в 1919 г. до 70 % военнопленных,

поставленных под ружье, сражались хорошо, «10 % пользовались первыми же боями, чтобы перейти к большевикам, и 20 % составляли элемент, под разными предлогами уклоняющийся от боев»[242]242
  Деникин А. И. Очерки русской смуты. М.: Айрис-пресс, 2006. Кн. 3. Т. 4–5. С. 131.


[Закрыть].

Одновременно хорошо известно, что сдавшиеся в плен интегрировались в армию бывшего противника и упорно сражались[243]243
  Сухов С. А. Партизанские рейды // Гражданская война на Дальнем Востоке (1918–1922). Воспоминания ветеранов. М., 1973. С. 138; Петров И. М. Красные финны. Воспоминания. Петрозаводск, 1973. С. 95–96; Путна В. К. Восточный фронт (штрихи). М., 1959. С. 37–38; Гурьев С. С. Против врага // Героическая оборона Петрограда в 1919 году (воспоминания участников). Ленинград, 1959. С. 112; Штейфон Б. А. Кризис добровольчества // Белое дело. М., 1996. Т. 7. С. 271.


[Закрыть]. Служивший начштаба дивизии И. Косогов вспоминал случай, когда прямо во время боя под Ростовом в начале 1920 г. один из батальонов белых перешел к красным вместе с офицерами и, доказывая преданность, тут же перешел в наступление на недавних соратников[244]244
  Косогов И. Ростов стал красным // Как мы освобождали Ростов / Под ред. П. Я. Ивангородского. Ростов-на-Дону, 1935. С. 98.


[Закрыть]. Сходную ситуацию, относящуюся к лету 1919 г., встречаем у белых[245]245
  Штейфон Б. А. Указ. соч. С. 318.


[Закрыть]. На Восточном фронте на сторону красных перешел бронепоезд «Освободитель», командир которого – капитан Погребняк – был оставлен командовать, т. к. отличался «отменной храбростью и неиссякаемой инициативой»[246]246
  Ильюхов Н. К. Из воспоминаний командира полка // Гражданская война на Дальнем Востоке (1918–1922). Воспоминания ветеранов. М., 1973. С. 170–171.


[Закрыть]. Один из красноармейцев в качестве курьеза вспоминал, как попавший в плен «белый» оркестр научился играть «Интернационал» и служил в РККА вплоть до разгрома П. Н. Врангеля в Крыму[247]247
  Поздняков Е. И. Царицын за нами // Товарищ комиссар / Сост. Г. А. Толокольников. М., 1963. С. 50–51.


[Закрыть].

Вставшие в ряды бывшего противника комбатанты проявляли недюжинный героизм вплоть до альтруистического поведения. Например, бывший красноармеец спасал раненого офицера, пряча его в крестьянском доме, а недавно служивший у красных офицер до конца оборонял переправу, потеряв более 50 % солдат и погибнув в конце боя[248]248
  Штейфон Б. А. Указ. соч. С. 309–312.


[Закрыть]. Это позволяет задуматься над тем, почему же так происходило.

Собственно, первые попытки системно осмыслить причины коллективных переходов на сторону противника предпринимались уже самими участниками боев. Ф. Ф. Мейбом, рассуждая о добровольной капитуляции 80 % состава 13-й Сибирской дивизии, отмечал, что главной причиной был ее состав, сформированный из мобилизованных молодых сибиряков. «Вторая [причина] – все полки были поставлены на учение старого времени, масса маршировок, очень много парадов и полное невнимание к стрелкам со стороны г.г. офицеров. Третье: начиная с начальника дивизии и кончая командирами полков, а также и строевое офицерство были совершенно незнакомы с приемами тактики Гражданской войны. В нашем полку <…> со стажем одного года Гражданской войны был только я и больше никого. Четвертое: наш командир полка был под влиянием Омска, что наша дивизия будет гвардейской и на фронт пойдет только в том случае, если случится какое-либо несчастье с нашей армией; а потому программа боевой подготовки была ниже всякой критики. Пятое: большое, открытое поле для большевистских провокаторов, на которых особого внимания не обращалось»[249]249
  Мейбом Ф. Ф. Гибель 13-й сибирской стрелковой дивизии в боях под городом Челябинском в 1919 году // Восточный фронт адмирала Колчака / Сост. С. В. Волков. М., 2004. С. 378–379.


[Закрыть]. Иначе говоря, сдача в плен объяснялась в основном низкой военной подготовкой, отсутствием сплочения, т. е. игнорированием основных принципов армейских уставов и нежеланием воспитывать именно боевую часть. Полной деморализацией объяснял массовую сдачу в плен колчаковцев под Красноярском А. Ефимов: «чрезмерная усталость, отсутствие средств передвижения, потеря веры в возможность успеха в борьбе с красными и другие подобные причины заставляли павших духом людей сдавать свое оружие и сдаваться на милость мстительного победителя»[250]250
  Ефимов А. Ижевцы и воткинцы // Великий Сибирский Ледяной поход / Под ред. С. В. Волкова. М., 2004. С. 349.


[Закрыть]. Вместе с тем такие рассуждения говорят скорее, о причинах сдачи в плен, нежели о мотивах активного сотрудничества с бывшим противником.

Представления о том, что принудительный характер мобилизаций являлся основной причиной капитуляций, были широко распространены у ветеранов. Деморализация подавляющего большинства рядовых бойцов, если их лишали командиров и активистов, впадение их в апатию и полная неспособность сопротивляться – комментарий, встречающийся нередко. Например, в ходе боев в Таврии большую колонну пленных красноармейцев мог сопровождать единственный всадник-конвоир[251]251
  Калинин И. М. Под знаменем Врангеля // Белое дело. М., 2003. Т. 12. С. 208–209.


[Закрыть]. Восстания, сопровождавшие мобилизации в РККА, а также факты массового дезертирства служат, конечно, подтверждением этому тезису. Еще одним тезисом ветеранов было утверждение о том, что к противнику перебегали части, сформированные из бывших военнопленных. Бывшие красноармейцы убивали офицеров, разбегались или переходили опять к красным. Во время советско-польской войны казаки, навербованные из белых полков, полками же переходили на сторону врага[252]252
  Буденный С. М. Пройденный путь. М., 1965. Т. 2. С. 210; Штейфон Б. А. Бредовский поход // Белое дело. М., 2003. Т. 10. С. 80.


[Закрыть]. Значительная часть недавних пленных, служа в армии бывшего противника, не желала принимать активного участия в боевых действиях. В 1919 г. уходившие на сторону белых под Петроградом красноармейцы стремились получить должности в тылу. Сходную ситуацию можно было увидеть на юге, где летом 1919 г. целые роты из бывших красноармейцев самовольно уходили с фронта в более безопасные места[253]253
  Калинин И. М. Указ. соч. С. 124–125, 221; Гершельман А. В рядах Северо-Западной армии // Белая борьба на Северо-Западе России / Под ред. С. В. Волкова. М., 2003. С. 406; Шуберт К. К. Русский отряд парусных судов на Каспийском море // Флот в Белой борьбе / Сост. С.В. Волков. М., 2002. С. 368.


[Закрыть]. Однако недостаток живой силы был настолько ощутим, что это не останавливало белое командование: по некоторым сведениям, 80 % пошедших в Кубанский десант солдат были бывшими красноармейцами [254]254
  Валентинов А. А. Крымская эпопея // Деникин – Юденич – Врангель / Сост. С. А. Алексеев. М., Л., 1927. С. 368–373.


[Закрыть]. Вместе с тем все это опять не объясняет, почему в дальнейшем пленные предпочитали сотрудничать с бывшим противником.

Необходимо различать добровольную сдачу и обычное попадание в плен в результате неудачно проведенного боя. Мотивы первого носили более сознательный характер, второй же, напротив, отличался превалированием инстинктов выживания над прочими аргументами.

Существенную роль в добровольной сдаче и последующем переходе на сторону противника играла пропаганда. Мотивация варьировалась от убеждения до угроз. Известно, что и белые, и красные распространяли листовки, рассылали адресные письма, призывавшие сдаваться. Весной 1919 г. для бывших колчаковских солдат, пожелавших служить в РККА, устраивались митинги, спектакли и киносеансы[255]255
  Евлампиев П. С. Ничто не остановило // Говорят чапаевцы: документы, воспоминания, материалы / Ред. – сост. М. А. Жохов [и др.]. Уфа, 1971. С. 59.


[Закрыть]. Советская пропаганда взывала к нижним чинам белогвардейских формирований, убеждая их в трудовом и родственном происхождении с бойцами РККА. В итоге солдаты противника являлись целыми группами с такими листовками в руках. Одновременно офицерам предлагалась не только свобода, но и возможность продолжить службу в Красной Армии. Даже активным участникам Белого движения обещали относительно мягкое наказание (трудовые батальоны, отправка в концлагеря до конца войны). Тексты ультиматумов подчас показывали уважительное отношение к врагу. Распространенным способом привлечения врага на свою сторону была личная агитация. Агитаторы проникали прямо в вооруженные формирования противника, открыто призывая к сдаче. Риск для жизни был очень велик: неоднократно встречаются свидетельства об их убийстве[256]256
  Мейбом Ф. Ф. Указ. соч. С. 392; Разиньков М. Е. Донской фронтир: советская власть и казачество в 1918 – первой половине 1919 г. (по материалам Воронежской губернии) // Казачество в конце XIX – начале XXI в.: расказачивание и социокультурные трансформации: материалы Всероссийской научной конференции (г. Ростов-на-Дону, 27–28 июня 2019 г.) / Гл. ред. акад. Г. Г. Матишов. Ростов-на-Дону, 2019. С. 53.


[Закрыть]. Однако и эффект от такой агитации мог быть существенным. Агитация со стороны пленных или выходившего на переговоры противника в случае повышенной деморализации воюющих могла привести к разложению воинских частей, тем более что противник мог быть вчерашним «своим». Так, во время боев на Украине в 1919 г. красноармейцы поддавались агитации пленных григорьевцев, освобождали их и переходили на сторону мятежников[257]257
  Книга погромов. Погромы на Украине, в Белоруссии и европейской части России в период Гражданской войны. 1918–1922 гг.: Сб. документов / Отв. ред. Л. Б. Милякова. М., 2007. С. 141.


[Закрыть]. В августе того же года махновцы не только усиленно агитировали в Южной группе И. Э. Якира посредством телеграмм и телефонных переговоров, но и привлекали для такой агитации бывших красноармейцев: «не было уверенности, что нас свои же не перережут или не поведут к Махно. Наши красноармейцы все время переходили к нему в одиночку или группами. Кавалерия, недавно наша, а теперь уже махновская, маячила на горизонте, подбивая ребят идти на вольную жизнь к батьке»[258]258
  Затонский В. П. Водоворот (из прошлого) // Этапы большого пути: воспоминания о Гражданской войне / Ред. В. Д. Поликарпов. М., 1962. С. 177.


[Закрыть].

Антибольшевистские формирования в своих обращениях подчеркивали всенародность движения, участие в нем всех партий, кроме большевиков, «шпионском» и предательском характере московского режима[259]259
  Федин А. Х. В годы бурь и натиска // В боях за Царицын: сб. воспоминаний / Под ред. М. Я. Клейнмана. Сталинград, 1959. С. 261; Моряки в борьбе за власть Советов на Украине (ноябрь 1917–1920 гг.): сб. документов / Отв. ред. Н. И. Супруненко. Киев, 1963. С. 419; Блюхер В. К. Статьи и речи. М., 1963. С. 88–90, 197–198, 202–204; Буденный С. М. Пройденный путь. М., 1965. Т. 2. С. 155–156; Его же. Пройденный путь. М., 1973. Т. 3. С. 135–137; Филипп Миронов (Тихий Дон в 1917–1921 гг.). Документы и материалы / Под ред. В. Данилова, Т. Шанина. М., 1997. С. 460–461; Партизанское движение в Западной Сибири в 1918–1919 гг. Партизанская армия Мамонтова и Громова. Сб. док. / Под ред. К. Селезнева. Новосибирск, 1936. С. 62, 196–207; Голубинцев А. В. Русская Вандея // Белое дело. М., 2004. Т. 9. С. 169–170; Старк Ю. К. Отчет о деятельности Сибирской флотилии 1921–1922 годов // Флот в Белой борьбе / Сост. С. В. Волков. М., 2002. С. 495; Масянов Л. Л. Уральское казачье войско в борьбе с большевиками // Восточный фронт адмирала Колчака / Сост. С. В. Волков. М., 2004. С. 552–553; Каппель и каппелевцы / Под науч. ред. В. Ж. Цветкова. М., 2003. С. 601–602; Айронсайд Э. У. Архангельск. 1918–1919 // Заброшенные в небытие. Интервенция на Русском Севере (1918–1919) глазами ее участников / Сост. В. И. Голдин. Архангельск, 1997. С. 342; Сахаров К. Белая Сибирь // Восточный фронт адмирала Колчака / Сост. С. В. Волков. М., 2004. С. 168.


[Закрыть]. Во время войны с поляками и противоборства с немцами определенную роль сыграли патриотические убеждения. Г. Х. Эйхе уверял, что по решению РВС 5-й армии несколько тысяч офицеров-колчаковцев были отправлены в Красную Армию[260]260
  Эйхе Г. Х. На главном направлении // Разгром Колчака: сб. воспоминаний / Под ред. Л. М. Спирина. М., 1969. С. 167.


[Закрыть]. По утверждению другого мемуариста, после известного письма А. А. Брусилова и других генералов «большая часть пленных [офицеров] немедленно изъявила желание с оружием в руках выступить против внешнего врага. Таких тут же возвращали в строй, а небольшие остатки “непримиримых” были сданы тюремной администрации в Оренбурге»[261]261
  Петров И. М. Указ. соч. С. 70.


[Закрыть].

Согласно современным данным, к 1921 г. в рядах РККА проходили службу 14 390 бывших белых офицеров[262]262
  Абинякин Р. М. Увольнение бывших офицеров из РККА в 1921–1934 гг. // Вопросы истории. 2012. № 2. С. 91–103.


[Закрыть].

Серьезным стимулом для того, чтобы помочь противнику, например способствовать его побегу из плена или интегрироваться в военную структуру бывшего врага после попадания в плен, были личные отношения (старые знакомства, родственные связи, землячества)[263]263
  Городовиков О. И. Воспоминания. Элиста, 1969. С. 65–66; Дыбенко П. Е. В наступлении // В боях за Царицын: сб. воспоминаний / Под ред. М. Я. Клейнмана. Сталинград, 1959. С. 359; Калинин И. М. Указ. соч. С. 125.


[Закрыть]. Большую роль играл вождизм. Комиссар по казачьим делам ВЦИК М. Макаров сообщал В. И. Ленину о том, что пошедшие за Ф. К. Мироновым казаки были раньше красновцами. Они шли «слепо за своим вождем Мироновым, в глазах которых он был необыкновенно авторитетен и популярен»[264]264
  Филипп Миронов (Тихий Дон в 1917–1921 гг.). Документы и материалы / Под ред. В. Данилова, Т. Шанина. М., 1997. С. 400–401.


[Закрыть].

Наконец, «условно добровольной» формой коллаборационизма был специфический профессионализм, позволявший при желании служить на любой стороне. Бесконечные смены власти порождали ситуацию, когда не только одни и те же люди, но и целые армейские подразделения кочевали из одной армии в другую и обратно. Инспектор авиации докладывал 1 апреля 1919 г. А. И. Деникину о том, что в гидроавиации собрались летчики, «оставшиеся при большевиках и немцах в Севастополе. За многими из них числится большевистская служба». Через год коморсиюгзап Н. Ф. Измайлов сообщал то же самое о летчиках из Одессы: «личный состав служил при всех властях и доверия абсолютно не заслуживает»[265]265
  Моряки в борьбе за власть Советов на Украине (ноябрь 1917–1920 гг.): сб. документов / Отв. ред. Н. И. Супруненко. Киев, 1963. С. 176, 465–466.


[Закрыть]. Иначе говоря, дефицит на морских летчиков делал их обычными наемниками, безразличными к военно-политической борьбе. Сходные настроения создавали ситуации, когда добровольный переход на сторону противника мотивировался невозможностью продвинуться по службе у «своих»[266]266
  Гершельман А. Указ. соч. С. 365.


[Закрыть].

Таким образом, главными причинами для добровольного сотрудничества с бывшим противником становились пропаганда и наличие личных связей, включая феномен вождизма. Пограничное положение занимает ситуация, когда военные воспринимали себя в качестве профессионалов-наемников.

Однако известно об устойчивых формах военного коллаборационизма в случае, если комбатанты попадали в плен не по своей воле.

Первой причиной среди них следует назвать фактор страха, вызывавший у комбатантов мощное нервное потрясение и, как следствие, деформацию мировоззрения. Попытавшийся побеседовать с пленными летом 1918 г.

А. И. Деникин вспоминал: «Я видел их тогда в Белой Глине – несколько тысяч. Вмешавшись в толпу их, пытался побеседовать, желая выяснить психологию этой оглушенной революцией, то зверской, то добродушной, воюющей и ненавидящей войну массы. Напрасно. Звериный страх сковал их мысли и речи. С недоумением, не веря своему счастью, расходились они, отпущенные по домам»[267]267
  Деникин А. И. Очерки русской смуты. М., 2006. Кн. 2. Т. 2–3. С. 578.


[Закрыть]. О «колотящихся зубах» пленных красноармейцев вспоминал Д. Котомкин[268]268
  Котомкин Д. Отправка на Северо-Западный фронт // Белая борьба на Северо-Западе России / Под ред. С. В. Волкова. М., 2003. С. 530.


[Закрыть]. С. И. Мамонтов вспоминал о насмерть перепуганном красном кавалеристе, которого его однополчане, будучи смертельно усталыми, даже не стали охранять, а он, будучи в шоке, не только ничего не сделал со спящими белогвардейцами, но и «наоборот, как только мы проснулись, он принес воды, чтобы мы умылись, поставил самовар и всячески услуживал». Когда при отступлении белые оставили его, бывший красный кавалерист просился с ними[269]269
  Мамонтов С. Походы и кони. Париж, 1981. С. 430, 432–433.


[Закрыть]. «Робкие взгляды» прекрасно обмундированных пленных вслед совершающему обход белому офицеру, послушное дружное рапортование «Здравия желаем, господин полковник!» также говорили, возможно, о заискивающем желании жить[270]270
  Елисеев Ф. И. С хоперцами // Дневники казачьих офицеров / Сост. П. Н. Стрелянов (Калабухов). М., 2004. С. 300.


[Закрыть]. То, что перешедшие на сторону противника военнопленные часто руководствовались инстинктом самосохранения, а не «русским чувством» или «сознательностью», доказывается неустойчивостью подобных частей в бою. Могучее желание жить, усиленное надеждой оправдания военного предательства, отражено в следующем эпизоде: «<…> эти люди, пришедшие оттуда, со стороны врага, слушали его (комиссара дивизии. – Прим. М. Р.) с таким ненасытным вниманием, с каким уже давно никто его не слушал, – с вниманием, которое впитывало каждое слово, сказанное о судьбе крестьянина и о судьбе рабочего на территории великой Советской страны»[271]271
  Примаков В. М. «Червонцы» // Этапы большого пути: воспоминания о Гражданской войне / Ред. В. Д. Поликарпов. М., 1962. С. 219.


[Закрыть].

Создавая пограничную ситуацию, страх активизировал прежние обиды, разрушая внутригрупповую солидарность, если она была не очень сильная. Следует, видимо, согласиться с тем, что в ситуации плена выдача однополчанами «нежелательных элементов» (комиссаров, коммунистов, офицеров) была весьма распространенным явлением. «Обычно каждая группа пленных сама выдавала комиссаров и коммунистов», – воспоминал Б. А. Штейфон[272]272
  Штейфон Б. А. Кризис добровольчества… С. 307.


[Закрыть]. И красные, и белые отмечали наличие в частях неустойчивых элементов – паникеров, «социально чуждых», шпионов врага, изъятие которых существенно повышало боеспособность частей и работало на формирование устойчивой внутригрупповой солидарности[273]273
  Гоппер К. Начало и конец Колчака // Гражданская война в России: катастрофа Белого движения в Сибири / Сост. А. Смирнов. М., СПб., 2005. С. 158–159.


[Закрыть]. Пленные, в свою очередь, в рассказах старались выпячивать негативные стороны прежней службы: грубость начальства, насилие и жестокость в обращении, подозрительность контрразведки и ЧК[274]274
  Голиков Ф. И. Красные орлы (из дневников 1918–1920 гг.). М., 1959. С. 101–103; Поздняков Е. И. Юность комиссара. М., 1962. С. 187; Примаков В. М. Указ. соч. С. 218; Балмасов С. С. Красный террор на востоке России в 1918–1922 гг. М., 2006. С. 199.


[Закрыть]. Одновременно пленные из военных частей, в которых внутригрупповая солидарность была достаточно велика, могли упорно скрывать таковых. Тот же мемуарист отмечал, что к сентябрю 1919 г. пленные красноармейцы уже не спешили служить у белых: «По своим настроениям это были лучшие большевистские части – они не годились для немедленной постановки в строй» [275]275
  Штейфон Б. А. Кризис добровольчества… С. 348–349.


[Закрыть]. Плененные в 1920 г. латыши не только не выдали комиссара и комполка, но и помогли комиссару бежать (командир полка бежать не захотел, пожелав остаться вместе со своими бойцами)[276]276
  Плаудис П. Я. На фронтах Гражданской войны // Латышские стрелки в борьбе за Советскую власть в 1917–1920 годах: воспоминания и документы / Отв. ред. Я. П. Карстынь. Рига, 1962. С. 406.


[Закрыть].

Сотрудничество с противником вызывалось разрушением образа врага в случае гуманного обращения в плену. Попавшие в феврале 1919 г. в плен казаки убеждали Ф. К. Миронова отпустить их домой с лошадьми и конским снаряжением, сообщая: «Еще докладываем, как мы зарегистрировали себя преступниками красновских банд первыми, то больше нам возврата в таковую нет, а должны быть всегда готовыми к вашему вызову»[277]277
  Филипп Миронов (Тихий Дон в 1917–1921 гг.). С. 149.


[Закрыть]. Разговоры среди оренбургских казаков о том, что красные «не зверствуют» с пленными, фиксировались белыми мемуаристами[278]278
  Масянов Л. Гибель Уральского казачьего войска // Великий Сибирский Ледяной поход / Под ред. С. В. Волкова. М., 2004. С. 562.


[Закрыть]. Разговаривающие, смеющиеся, подчас добродушно обращающиеся с пленными люди могли стимулировать не только изменение отношения, но и немедленный переход на сторону противника. По словам Н. Н. Кузьмина, пленный английский капитан был крайне удивлен не только тем, что его хорошо накормили и снабдили табаком, но и видом английских пленных в Москве, которые «жили на свободе, ходили по театрам и чувствовали себя прекрасно». Английский капеллан, захваченный в плен у Обозерской и уверенный в том, что его повесят, был настолько поражен, что И. П. Уборевич отпустил его, что стал молиться за большевиков. Мемуарист с иронией отмечал: «Как потом выяснилось, его недолго продержали в Архангельске и как вредного агитатора отправили в Англию»[279]279
  Кузьмин Н. Н. Борьба за Север // Этапы большого пути: воспоминания о гражданской войне / Ред. В. Д. Поликарпов. М., 1962. С. 314–315; Как мы освобождали Ростов / Под ред. П. Я. Ивангородского. Ростов-на-Дону, 1935. С. 162; Гарашин Р Красные гусары. Мемуары. М., 1970. С. 116, 161–162.


[Закрыть]. Б. А. Штейфон вспоминал, как попавший в плен комиссар согласился сотрудничать с белогвардейцами, убеждая, что красноармейцы желают перейти на их сторону и опасаются лишь массовых расправ. Автор воспоминаний подчеркивал, что вскоре в перешедших на сторону белых ротах (о чем было заранее уговорено) никто не был расстрелян, все были поставлены в строй[280]280
  Штейфон Б. А. Кризис добровольчества… С. 317–318.


[Закрыть].

О жалости по отношению к пленным записал в дневнике красноармеец Ф. И. Голиков, об этом же говорили и Ф. К. Миронов, и белый мемуарист Ф. И. Елисеев, описывавший территорию Воронежской губернии в начале осени 1919 г., «оккупированную» апатичными, грязными и голодными пленными красноармейцами[281]281
  Голиков Ф. И. Указ. соч. С. 81, 83; Филипп Миронов (Тихий Дон в 1917–1921 гг.). Документы и материалы. С. 150; Елисеев Ф. И. Указ. соч. С. 239.


[Закрыть]. Некоторые мемуаристы высказывали уверенность, что гуманность к пленным была основной причиной их перехода на сторону противника. «Я думаю, почти каждого трудящегося человека можно склонить на нашу сторону. Надо только подойти к нему, хорошо растолковать все, доказать на фактах», – отмечал Ф. И. Голиков[282]282
  Голиков Ф. И. Указ. соч. С. 103.


[Закрыть]. Такие беседы вполне могли проводиться спецслужбами, комиссарами, причем и здесь человеческое обращение, стремление понять, переубедить и, как кульминация, освобождение воспринимались пленными как перелом в их судьбе, создавая благоприятный образ бывшего противника[283]283
  Поздняков Е. И. Указ. соч. С. 184–191.


[Закрыть].

Удовлетворение бывшим противником первичной потребности в пище было серьезным стимулом для изменения отношения к нему. Идиллические картины приема на службу тысяч солдат и офицеров армий А. В. Колчака соседствуют с рассказами очевидцев о массовой смертности от голода, морозов и эпидемий в концлагерях под Красноярском и Иркутском[284]284
  Каликин. Судьба одного из офицеров // Каппель и каппелевцы / Под науч. ред. В. Ж. Цветкова. М., 2003. С. 282–283.


[Закрыть]. Любое решение этих проблем становилось приемлемым для основной массы пленных. «Человеческое обращение, обильный паек и отличное обмундирование» были вескими аргументами для сотен бывших красноармейцев в Северной области[285]285
  Добровольский С. Борьба за возрождение России в Северной области // Архив русской революции. М., 1991. Т. 3. С. 54.


[Закрыть]. В обмен на табак и сахар подписывали покаянные письма пленные ижевцы[286]286
  Балмасов С. С. Указ. соч. С. 222–223.


[Закрыть]. То же можно сказать о медпомощи. Стремясь создать у белых нужные настроения, красные не только перевязывали пленных, но могли и отправить их обратно «на долечивание»[287]287
  Гарашин Р. Указ. соч. С. 96; Сухов С. А. Указ. соч. С. 138.


[Закрыть]. Улучшение питания становилось важнейшим требованием военнопленных. Латыши, захваченные в плен в 1920 г., требовали прежде всего более качественного питания и, после того как красные стали прорываться в Крым, именно выдача хлеба и консервов стала первым шагом коменданта на пути к сотрудничеству[288]288
  Плаудис П. Я. Указ соч. С. 418.


[Закрыть].

Согласившихся сотрудничать военнопленных необходимо было интегрировать в армейские подразделения. Успешной интеграции способствовала низкая их концентрация в частях назначения. Чем выше была концентрация, тем больше требовались сопутствующие факторы – длительное время и военные успехи, – чтобы ассимиляция стала полной. Так, В. О. Вырыпаев вспоминал, что поступившие в конную батарею 60 красноармейцев довольно быстро освоились и «сражались отлично». Одновременно «в пехоте была другая картина. Это пополнение из бывших красноармейцев поглотило кадры; понадобилось 6–7 месяцев, чтобы привить им наш боевой дух и дисциплину»[289]289
  Вырыпаев В. О. Каппелевцы // Восточный фронт адмирала Колчака / Сост. С. В. Волков. М., 2004. С. 359.


[Закрыть].

Таким образом, ведущими факторами для военного коллаборационизма в случае попадания в плен служили желание выжить, гуманное обращение в плену, формирование новой групповой идентичности посредством совместного участия в боях, военных успехов и фактора времени.

Вопрос о соотношении добровольности и принуждения в мотивах военного коллаборационизма представляется сложным. Во многих случаях налицо сочетание ряда факторов. Например, отпускавшие пленных «на долечивание» красные партизаны вполне могли иметь дело с белогвардейцами-односельчанами. Наемничество оказывалось удобной стратегией преодоления страха. Пропаганда соседствовала с желанием жить. Гуманизм к пленным имел вполне рациональные объяснения. Во-первых, пленных негде было содержать и в ходе интенсивных боев, после допросов или иных способов фильтрации их просто распускали. Во-вторых, испытывая недостаток в военных кадрах, все воюющие армии были не прочь пополнить свои ряды «добровольцами», неважно как мотивировавшими свои действия – страхом или искренним желанием, – но готовыми воевать.

Следует также учитывать и источниковедческую проблему. Большинство бывших военнопленных и «переметов» из избранных нами социальных групп (младшие офицеры и рядовые) не стремились рассказать о причинах коллаборационизма. Те немногие мемуары, которые касались этого, выдавали либо идеологические штампы[290]290
  Лебединский Д. Е. Штыки повернулись // Незабываемое: воспоминания / Сост. М. П. Ефремов, А. И. Смирнова [и др.]. М., 1961. С. 119–134.


[Закрыть], либо говорили о недолгом и вынужденном характере службы у преданной стороны. Конструирование биографий в советское время даже в официальных документах (автобиографиях) говорит о стремлении авторов если не замолчать факт службы у белых, то выдать его как кратковременное или принудительное действие[291]291
  Разиньков М. Е. Преподаватели Воронежского лесного института и революционные потрясения первой четверти ХХ века // Экологические и биологические основы повышения продуктивности и устойчивости природных и искусственно возобновленных лесных экосистем. Материалы международной научно-практической конференции, посвященной 100-летию высшего лесного образования в г. Воронеже и ЦЧР России / Под ред. С. С. Морковиной. Воронеж, 2018. Т. 1. С. 27–30.


[Закрыть]¹. Представляется, что авторы воспоминаний сами не всегда могли четко объяснить, почему же происходили переходы на сторону противника. В их сознании даже по прошествии времени причудливо сочетались пропагандистские установки, личные убеждения и противоречащие им факты реальности. А. Гершельман вспоминал о той горечи, которую он испытывал, воюя под Петроградом с красноармейскими полками, «составленными из людей, безусловно, нам сочувствующих». Однако тут же сообщал: «под конец похода выяснилось, что 7 человек из 12 коренных людей первоначального взвода ушло к красным» [292]292
  Гершельман А. Указ. соч. С. 358.


[Закрыть].

Последствия страха и краткая эмоциональная эйфория от освобождения (с обязательными заверениями никогда больше не воевать) воспринимались как откровения, а их мимолетность не учитывалась. Впрочем, очевидно, что сами мемуаристы понимали это, стараясь оправдать свои действия верой в человека. «Я не знаю точно, выполнили старые казаки свое обещание или, может быть, посмеялись потом над нами, – мне хочется верить, что выполнили. Зато я знаю твердо, что бдительность и мнительность – вещи диаметрально противоположные и что одной из важнейших причин нашей победы в Гражданской войне была вера в человека, которая распространялась и на тех людей, что находились по ту сторону фронта и даже в рядах противника. Строго говоря, я в своей комиссарской работе всегда руководствовался этим великим правилом: рассматривать всех или подавляющее большинство солдат противника как потенциальных союзников и друзей Советской власти<…>», – отмечал комиссар Е. И. Поздняков, вспоминая о том, как в юности не раз отпускал пленных на свободу безо всяких условий[293]293
  Поздняков Е. И. Указ. соч. С. 191.


[Закрыть]. Сходное отношение демонстрировали белые: «Много раз и с особым вниманием присматривался я к своим солдатам, бывшим красноармейцам, стараясь отыскать в них какие-либо “красные” черты. И всегда в своей массе это были добродушные русские люди, зачастую религиозные, с ярко выраженным внутренним протестом против большевизма. Всегда чувствовалось, что большевизм захлестнул их только внешне и не оставил заметных следов на их духовной сущности»[294]294
  Штейфон Б. А. Кризис добровольчества… С. 307.


[Закрыть]. Или: «бедный русский простолюдин, сбитый с толку пропагандой большевиков, сулившей ему золотые горы, рубил в куски первого попавшегося ему под руку <…>, но когда мнимый “враг народа” сам стукнет его по лбу <…>, тут их мозги сразу проясняются»[295]295
  Корниловский полк в боях под Армавиром и Ставрополем // Второй Кубанский поход и освобождение Северного Кавказа / Сост. С. В. Волков. М., 2002. С. 494.


[Закрыть].

В воюющих армиях всегда были многочисленны личности, считавшие гуманизм опасной роскошью. О трагической стороне «веры в человека» писал В. И. Ленину И. В. Сталин в августе 1918 г.: «казачьи части, именующие себя советскими, не могут, не хотят вести решительную борьбу с казачьей контрреволюцией; целыми полками переходили на сторону Миронова казаки для того, чтобы, получив оружие, на месте познакомиться с расположением наших частей и потом увести за собой на сторону Краснова целые полки; Миронов трижды был окружен казаками, ибо они знали всю подноготную мироновского участка и, естественно, разбили его наголову»[296]296
  Филипп Миронов (Тихий Дон в 1917–1921 гг.). Документы и материалы. С. 77.


[Закрыть]. Прием на службу в РККА «социально чуждых» офицеров, бывших военнопленных не отменял подозрительного отношения к ним. Офицеров и казаков, перешедших на сторону красных, неоднократно обвиняли в предательстве[297]297
  Телегин С. М. Курсанты в боях // Героическая оборона Петрограда в 1919 году (воспоминания участников). Ленинград, 1959. С. 140; Кривошеин С. М. Сквозь бури (воспоминания). М., 1959. С. 154–155.


[Закрыть]. Источники сохранили свидетельства и о том, сколь ложными могли оказываться уверения противника. Один из батальонов отступавшего с Украины летом 1918 г. Морозовского полка пошел на переговоры с казаками и начал сдаваться, однако в дальнейшем те изрубили красноармейцев на глазах у прочих красноармейских частей (правда, казаки были спровоцированы начавшимся пулеметным обстрелом со стороны не сдавшихся красноармейцев)[298]298
  Мухоперец И. М. Годы грозовые: воспоминания бывшего командира Морозовско-Донецкой дивизии. М., 1958. С. 76–78; Толмачев И. П. В степях донских. М., 1959. С. 119–120.


[Закрыть]. К. И. Гоппер, в свою очередь, жаловался, что большевики не выполнили гарантий, данных участникам ярославского восстания[299]299
  Из воспоминаний генерал-майора К. И. Гоппера о ярославском восстании 1918 года // Ярославское восстание. Июль 1918. М., 1998. С. 96.


[Закрыть].

Мемуаристы, особенно те, чьи воспоминания подверглись специальной обработке, находившиеся под прессом необходимости рассказывать «нужную историю» для воспитания подрастающих поколений, могли искажать прошлое иными способами. Например, латыши высказывали уверенность, что советская власть очень гуманно отнеслась к пленным офицерам в Крыму, отпустив их с миром после процедуры регистрации. Некоторые явно пользовались непроверенными слухами (например, рассказ Н. Н. Кузьмина о поведении пленного священника), приписывали пленным мотивы к сотрудничеству, которых в реальности не было, излишне «гуманизируя» отношение к ним.

Подводя итоги нашему исследованию, следует подчеркнуть всю сложность мотивов, двигавших комбатантов к коллаборационизму. Источниковедческие проблемы ставят труднопреодолимые препятствия для объяснения каждого конкретного случая. Вместе с тем очевидной особенностью Гражданской войны была чрезвычайная распространенность военного коллаборационизма. Понятно, что наибольшая часть лиц, перешедших на сторону бывшего противника, делала это не по своей воле. Однако отсутствие четких политических убеждений, ситуация военного насилия и дисциплины, деформация мировоззрения приводили к тому, что многие из них вполне успешно интегрировались в новую среду. Пик такого рода коллаборационистского поведения приходится на конец 1918 – начало 1920 г., хотя кадровый голод делал возможным использование бывших военнопленных в бою на протяжении всего 1918 г., т. е. в период наиболее непримиримого противостояния в условиях высокой внутригрупповой солидарности.

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 19-09-00115А.