Текст книги "Простые ответы на вечные вопросы"

Наказание

В ночь на 13 ноября 1970 г. невероятный по силе тайфун обрушился на прибрежные районы Восточного Пакистана. Ветер, скорость которого достигала 240 км/ч, поднял пятнадцатиметровую волну, которая прошла над цепью густонаселенных островов. Сметая все на своем пути, она ударила по побережью и вместе с ураганным ветром принесла катастрофические разрушения. Были сорваны мосты, разрушены магистрали, уничтожены целые поселки. В океанской пучине погибло около миллиона человек, а десять миллионов оказались без крова. Подобные катаклизмы происходят едва ли не каждый год. Но если есть Бог, то зачем Он допускает такие беды?

 
Может, людям Он мстит за отсутствие веры,
за вселенский бардак и пороки без меры,
за разбитые храмы, иконы в пыли,
за кровавые слезы уставшей Земли?..[61]61
  Оксинский П. Есть ли Бог на Руси.


[Закрыть]
 

Древние римляне видели не только в народных, но и в личных несчастьях месть богов. «Счастлив был бы Рим, – пишет Лукиан, – и благословенны были бы его жители, если бы боги прикладывали столько же сил, заботясь о людях, сколько они прикладывают, чтобы отомстить им».

Таков ли Бог христиан? Можно ли сказать о Нем, что Он мстит человеку за его грехи, наказывая его и в этой жизни, и в будущей? А может, никто никого не наказывает – просто каждый сам расплачивается за свои ошибки? Но если пристальнее посмотреть вокруг, нельзя не заметить, что между грехом и наказанием нет равновесия: преступники порой благоденствуют, а на праведных то и дело обрушиваются беды. Если бы не было Бога, а был лишь некий универсальный закон бытия – такой же формальный, неизменный, безразличный, как закон земного тяготения, – вот тогда была бы прямая зависимость между грехом и наказанием. Но там, где появляется Бог как Личность, взыскующая Своего Друга – человека, там отношения выстраиваются уже по-иному.

 
Отчего же Бог меня наказывал
Каждый день и каждый час?
Или это ангел мне указывал
Свет, невидимый для нас?[62]62
  Ахматова А. «Помолись о нищей, о потерянной…».


[Закрыть]
 

В Божественном наказании, как его видит христианство, Бог выступает не в качестве карателя или тем более мстителя. Ведь главное, что движет Им, – любовь к человеку. Наказания Господня, сын мой, не отвергай, – увещевает Премудрый Соломон, – и не тяготись обличением Его; ибо кого любит Господь, того наказывает и благоволит к тому, как отец к сыну своему (Притч. 3, 11–12). Ему вторит многострадальный Иов: Блажен человек, которого вразумляет Бог, и потому наказания Вседержителева не отвергай, ибо Он причиняет раны и Сам обвязывает их; Он поражает, и Его же руки врачуют (Иов 5, 17–18).

Божие наказание человеку свидетельствует о том, что Богу человек не безразличен. Бог есть величайший Педагог, Который меру наказания определяет Своей мудростью. Именно поэтому правильно принимаемое наказание не может ввергнуть в отчаяние или быть невыносимым. Но мера, определяемая Богом, всегда отлична от меры человеческого суда. Цель, которую преследует Божие наказание, – это не расплата, а вразумление в целях отрезвления и исправления, освобождения от тех оков и цепей, которые крепко удерживают дух во власти плоти. Но какое средство будет в данный момент наиболее эффективным и действенным, решает Сам Бог.

В еврейском языке понятие «веры» близко к «верности»: не только человек призван быть верным Богу, но и Бог свидетельствует о Самом Себе как Верном. Но верном чему? Прежде всего, тому Завету, который был заключен с человечеством: Забудет ли женщина грудное дитя свое, чтобы не пожалеть сына чрева своего? но если бы и она забыла, то Я не забуду тебя – так говорит Бог устами пророка Исаии (Ис. 49, 15). Бог остается верным и тогда, когда завет – договор – односторонне разрывается, когда человек восстает против Бога своими грехами. «Я не оставлю тебя… – даже когда ты оставляешь Меня…» В этом проявляется величайшая кротость Бога, Который идет до самых глубин ада, чтобы оставаться рядом с человеком, оставаться до предела, до самого конца, пока не померкнет последний луч надежды на исправление.

Наказание – это не месть, и даже не сведение счетов. Наказание – это Божественный крик, громкий, пронзительный, пронзающий толщу житейской суеты и многоголосицы, пробивающийся сквозь броню увеселений и мнимого покоя, в которые закутывают себя с головой, боясь правды жизни. Наказание – это осязаемый след заботы Бога о каждом. «Наказу я, наказа мя Господь: смерти же не предаде мя». Так скажет человек, для которого любая беда – не более чем звоночек, легкий отзвук небесного колокола, который не устает вещать о вечном. Блаженный Иероним высказал парадоксальную истину: «Величайший гнев – это тот, когда Бог больше не гневается на нас, когда мы грешим». Тем самым Он оставляет нас в одиночестве! Вот почему в жизнеописаниях христианских подвижников нередки случаи, когда святые искренне сожалели и плакали, когда не ощущали скорбей: они опасались, что Бог их оставил.

Святитель Василий Великий, размышляя о массовых бедствиях, пишет: «…Болезни в городах и народах, сухость в воздухе, бесплодие земли и бедствия, встречающиеся с каждым в жизни, пресекают возрастание греха. Так врач истребляет болезнь, а не влагает ее в тело. Разрушения же городов, землетрясения, наводнения, гибель воинств, кораблекрушения, всякое истребление многих людей, случающееся от земли, или моря, или воздуха, или огня, или какой бы то ни было причины, бывают для того, чтобы уцеломудрить оставшихся; потому что Бог всенародные пороки уцеломудривает всенародными казнями»[63]63
  Василий Великий, святитель. Творения.


[Закрыть].

Протоиерей Павел Великанов

Слава

В одной из московских школ детям начальных классов предложили написать письмо… Богу. Детские вопросы оказались неожиданными: «Господи, а Ты маму слушал в детстве?» «Синее небо, Господи, это когда у Тебя хорошее настроение?» «Вообще-то я не верю в Тебя. Вот скажи, почему люди не видят Тебя?» «Почему весной, когда вечером Ты включаешь на небе звезды и дуешь на Землю теплый ветер и вокруг тихо-тихо, мне иногда хочется плакать?» И тут вдруг искреннее недоумение: «А слава Тебе жить не мешает?»…

Казалось бы, странный вопрос. Особенно в ребячьих устах. Значит, еще нетронутое «взрослостью» сердце ощутило двойственность, если не лживость, той земной славы, к которой так стремятся многие. Той славы, достигнув которой, понимают поэта:

 
Я знаю, что такое слава.
Она – ошейник из цветов[64]64
  Евтушенко Е. «Я знаю, что такое слава…».


[Закрыть].
 

А к ошейнику прилагается еще и поводок в чьих-то чужих руках…

Несмотря на такую опасность, славы домогаются любыми путями. Разве не замечательно прослыть по всему миру талантливым композитором, успешным бизнесменом или политиком? Разве не приятно, когда тебя знают люди, которых ты и знать-то не желаешь? Неужели есть что-то неправильное, греховное, в этом исконно присущем человеку искании славы?

 
К чему ищу так славы я?
Известно, в славе нет блаженства,
Но хочет все душа моя
Во всем дойти до совершенства.
 
 
Пронзая будущего мрак,
Она, бессильная, страдает
И в настоящем все не так,
Как бы хотелось ей, встречает.
 
 
Я не страшился бы суда,
Когда б уверен был веками,
Что вдохновенного труда
Мир не обидит клеветами;
 
 
Что станут верить и внимать
Повествованью горькой муки
И не осмелятся равнять
С земным небес живые звуки[65]65
  Лермонтов Ю. Слава.


[Закрыть].
 

Увы, равняют. Да и не только с земным – нередко и с тем, что опускается ниже естественного. Недаром о таких людях, захлебывающихся житейскими страстями, апостол Павел говорит, что их слава – в сраме, их бог – чрево, а конец – погибель (см. Флп. 3, 19). Насколько легче прославиться в грехе, стоит лишь довести безудержность любой прихоти или страсти до предела – и о тебе заговорят на страницах газет, снимут телерепортаж, может, кто и книжку напишет. Каким бы мерзким ни был этот поступок, о нем заговорят все. Да что там – чем он будет чудовищнее и циничнее, тем скорее о нем пронесется молва людская. То, что веками слыло позором, сегодня подчас может прославляться как доблесть. Вот она, нынешняя слава. Неужели и правда на страницах желтой прессы – лицо наше?..

Конечно же, нет. Такая слава не более чем мимолетная пена, взбиваемая и так же разбиваемая житейской пучиной. Но ведь есть и другая слава, которая идет сквозь века, которую, конечно, тоже можно оболгать, но уничтожить уже невозможно. За что мы прославляем тех, чьи и останки-то давно истлели? За то, что сквозь их дела, сквозь их строки и строфы, полотна и доски нам отражается одна и та же Вечная Слава, Слава Того, Кому Одному только и подобает именоваться Славным:

 
Везде я чувствую, везде
Тебя, Господь, – в ночной тиши,
И в отдаленнейшей звезде.
И в глубине моей души.
 
 
…И Ты открылся мне: Ты – мир.
Ты – все, Ты – небо и вода,
Ты – голос бури, Ты – эфир,
Ты – мысль поэта, Ты – звезда[66]66
  Мережковский Д. Бог.


[Закрыть].
 

Но христианство поднимает планку еще выше: призвание человека – быть живым и уникальным отблеском Божественной славы! Разве не сияние Божественной славы этот нетварный свет, который лучится в глазах тех, кто пренебрег собственной славой и отвернулся от человеческих почестей, чтобы стать лучом Божественного света на земле?

…Они сидели рядом, убогий Серафим и Мотовилов, среди зимы и мороза. «Я взглянул в его лицо… Представьте себе в самой середине солнца лицо человека. Вы видите движение его уст, слышите голос, чувствуете, что он вас держит за плечи, но не только рук этих не видите, ни самих себя, а только один свет ослепительный, простирающийся далеко и озаряющий ярким блеском и снежную пелену, покрывающую поляну, и падающую снежную крупу.

– Что же чувствуете вы? – спросил меня о. Серафим.

– Необыкновенно хорошо… Чувствую я такую тишину и мир в душе моей, необыкновенную сладость, радость во всем моем сердце, что никакими словами выразить не могу, – сказал я. – А еще такая теплота необыкновенная!..

– Как, батюшка, теплота? Да ведь в лесу сидим! Зима на дворе, и на нас более вершка снегу… А посмотрите-ка, ведь ни на вас, ни на мне снег не тает! Стало быть, теплота эта не в воздухе, а в нас самих. Она-то и есть именно та самая теплота Духа Святого! Ею-то согреваемые пустынники не боялись мороза, они в благодатную одежду, от Святого Духа истканную, как в шубы, одевались. Так ведь и должно быть на самом деле, что благодать Божия должна обитать внутри нас, в сердце нашем, ведь Господь сказал: “Царствие Божие внутри вас есть”»[67]67
  Из беседы преподобного Серафима Саровского с Н.А. Мотовиловым.


[Закрыть].

Протоиерей Павел Великанов

Честь

В фильме Оливера Хершбигеля «Эксперимент» – фильме по-немецки жестком и категоричном, основанном на реальных событиях, – мастерски показано, что бывает, когда с человека сползает мишура обыденности. Психологический эксперимент по наблюдению за двумя группами случайно выбранных из толпы добровольцев и помещенных в импровизированную тюрьму-лабораторию заканчивается трагедией: участники настолько вживаются в свои роли надзирателей и заключенных, что эксперимент выходит из-под контроля. Но ведь никто – ни ученые, ни сами добровольцы, в реальной жизни обычные, нормальные люди, – не ожидал, что, случайно оказавшись в роли «надзирателей», станут убивать, насиловать и изощренно измываться над такими же, как они, участниками эксперимента. Оказалось, ни общественный статус, ни образование, ни семейное положение не имеют решающего значения, как ведет себя человек в ставших экстремальными условиях – как подлец или как герой. Благородство или бесчестие – вот границы, между которыми колеблется линия любой человеческой жизни.

 
Мракобесие. – Смерч. – Содом.
Берегите Гнездо и Дом.
Долг и Верность спустив с цепи,
Человек молодой – не спи!
В воротах, как Благая Весть,
Белым стражем да встанет – Честь[68]68
  Цветаева М. Мракобесие. – Смерч. – Содом.


[Закрыть].
 

Вокруг корня «честь» в нашей речи вращается целый ряд понятий. Это и честность, и почет, почтение, почести и благочестие. Все эти слова объединяет одно: речь идет о чем-то столь важном, что не может не вызывать почитания, уважения, желания подражать. Человек чести – это не просто тот, кто не лжет, кто держит слово и выполняет обещанное. Говорящий: «Честь имею!» – утверждает, что ему есть за что умереть. И то, ради чего он готов отдать жизнь свою, не ограничивается рамками временного земного бытия.

Если внимательнее посмотреть на само слово «честь», то нельзя не заметить: это слово – не утверждение, а вопрос: «Что есть?» И если всегда понятен ответ на вопрос: «Кто ты?», куда сложнее ответить, что ты есть на самом деле.

Честь, другими словами, – это «чтойтость» человека, его сердцевина, порой даже неведомая для самого обладателя. Конечно, эта сердцевина может быть гнилой, как в неписаных «кодексах чести» преступного или развратного мира; бывает она и не вполне определенной, мятущейся, как в Раскольникове. В любом случае, честь есть та или иная попытка ответить на вопрос о смысле и ценности собственного существования.

Но как трудно сегодня говорить о чести – этом внутреннем страже человеческой души… Ведь зачем дому сторож, если жилище превратилось в проходной двор, в вокзал с нескончаемой суетой и толчеей чужих мыслей, навязанных желаний, смутных, манящих своей безвестностью ожиданий чего-то другого, нового, свежего… Как сегодня говорить о чести, когда ее втаптывают в грязь уже со школьной скамьи? Разве будет иметь честь тот, кто ей пренебрег, потеряв естественную стыдливость и целомудрие?

С потерей чести, кроме внутреннего хаоса, неизбежно водворяется и безразличное отношение к самому себе и ко всему, что окружает. Какая разница, что и как делать, когда внутри уже давно получено разрешение «на все тяжкие», а совести дан один приказ – молчать?!

 
Что ж что честь с нас пооблезла,
Что ж что совесть в нас смугла…[69]69
  Цветаева М. Песенки из пьесы «Ученик».


[Закрыть]
 

Но все-таки прав Конфуций, сказавший, что каждый может стать благородным мужем: нужно только решиться им стать! Ведь честь нельзя отнять, ее можно только потерять: поэтому человека чести можно только уничтожить, но обесчестить уже нельзя, и здесь бессильны даже сильные мира сего со всем богатым арсеналом средств по переломке человеческих судеб:

 
Решетка ржавая, спасибо,
Спасибо, старая тюрьма!
Такую волю дать могли бы
Мне только посох да сума.
Мной не владеют больше вещи,
Все затемняя и глуша.
Но солнце, солнце, солнце блещет,
И громко говорит душа.
Запоры крепкие, спасибо!
Спасибо, лезвие штыка!
Такую мудрость дать могли бы
Мне только долгие года.
Не напрягая больше слуха,
Чтоб уцелеть в тревоге дня,
Я слышу все томленье духа
С Екклезиаста до меня.
Спасибо, свет коптилки слабый,
Спасибо, жесткая постель,
Такую радость дать могла бы
Мне только детства колыбель.
Уж я не бьюсь в сетях словесных,
Ища причин добру и злу,
Но в ожиданье тайн чудесных
Надеюсь, верю и люблю[70]70
  Солодовников А. Тюрьма. (Шесть тюремных стихотворений.)


[Закрыть].
 

Протоиерей Павел Великанов

Мудрость

Тот, кто читал Евангелие, не мог не обратить внимания на конфликт, напряженность которого нарастает с каждой страницей. С одной стороны – Христос, как сказали бы сегодня, «недипломированный» Учитель, с другой – профессионалы, «академики и профессора» своего дела – книжники и фарисеи. Разве не это столкновение книжной мудрости законников и шокирующей простоты Христова благовестил приводит Его к Голгофе и позорной смерти? Но как могло случиться, что хранители Божественной мудрости священных книг так решительно восстали против Того, Кем и были вдохновлены Писания?

 
Пергаменты не утоляют жажды.
Ключ мудрости не на страницах книг.
Кто к тайнам жизни рвется мыслью каждой,
В своей душе находит их родник[71]71
  Гете И. Фауст.


[Закрыть].
 

Можно сказать с полной уверенностью, что нет другого понятия, столь безоговорочно одобряемого всеми, как мудрость. Мудрым хочет быть каждый. И пути давно известны наперечет. Больше слушать, чем говорить; общаться с умудренными житейским опытом и, конечно же, читать, и не только читать, но и чтить тех мудрецов, чьи имена вписаны в историю. Казалось бы, не так уж и сложно выучиться мудрости. Только почему-то мудрость выбирает себе не всякого.

Божественное Откровение говорит о Мудрости с большой буквы как одном из Даров Святого Духа – мудрости, которая рождается не из умения или житейской ушлости, которая приходит не из книг, а нисходит свыше, от Бога. Она открывает перед взором ума жизнь так, как она есть на самом деле, – без прикрас и льстивного обмана, но и без ненужного и опять-таки ложного трагизма.

Начало мудрости – страх Господень, – так говорится в Притчах поистине мудрейшего царя Соломона (Притч. 1, 7). И эти слова тысячи раз были подтверждены опытом подвижников благочестия и святых. Чего иного, как не духовной, небесной мудрости искали в Оптиной пустыни такие умы, как Достоевский, Толстой, Гоголь, Леонтьев, стремившиеся попасть к старцам-простецам? Казалось бы, что было спрашивать тем, кому рукоплескал весь свет, чье любое слово отзывалось в тысячах сердец благодарных читателей? Но гениальность писателя безошибочно чувствовала, что именно здесь, под поверхностью немудреного монашеского бытия, скрываются настоящие источники жизни, проникновения в самую сердцевину, в самую сущность бытия столь пестрого и разноликого мира. Здесь и одной фразы, случайно слетевшей с уст старца, бывало достаточно, чтобы перед взором художника родился замысел книги.

Мудрость земная и мудрость небесная. Неужели они так и находятся вдали друг от друга, неужели тот, кто устремлен к вечности, обречен быть неудачником, неумехой и даже недоумком в делах мира сего? А другой, этот баловень судьбы, чей ум с легкостью решает любую задачку, которую ставит перед ним столь быстро меняющийся мир? Трудно поверить, что христианство только по этой причине готово захлопнуть перед его носом врата Царства Небесного! Но такой взгляд глубоко чужд Евангелию. «Будь по душе твоей готов в любой миг предстать перед Судом Христовым, но дела устраивай так, если бы собирался прожить на земле еще тысячу лет» – вот правило, которое нам оставили святые! И здесь нет ни грубого прагматизма, ни безразличного к жизни идеализма. В этом и заключалась мудрость духовного опыта: жить ответственно, вдумчиво, внимательно ко всему, что происходит, – только бы взор души был постоянно обращен к Богу!

Соблазн древнего змия, неспроста прозванного в Книге Бытия «мудрейшим», всегда находится рядом.

Мы сталкиваемся с ним, когда открываются безбрежные перспективы развития наук. Он маячит перед нами, когда, упоенные своими знаниями и могуществом, мы уже готовы поверить, что нет Бога, кроме человека. И тот же древний шепот слышится в словах фарисеев, влюбленных в букву ветхозаветного закона. Но словно искренний, детский крик радости звучат апостольские слова: «Проповедь о Распятом – глупость для тех, кто идет путем погибели, а для нас – сила Божия. Где мудрец? Где знаток? Разве Бог не явил всю глупость мудрости этого мира? А мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для язычников безумие (1 Кор. 1, 23); для тех же, кто призван, Христа, Божию силу и Божию премудрость. Потому что немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков (1 Кор. 1, 25)!».

 
С улыбкою бесстрастия
Ты жизнь благослови:
Не нужно нам для счастия
Ни славы, ни любви,
 
 
Но почки благовонные
Нужны, – и небеса,
И дымкой опушенные
Прозрачные леса.
 
 
И пусть все будет молодо,
И зыбь волны, порой,
Как трепетное золото,
Сверкает чешуей.
 
 
Как в детстве, все невиданным
Покажется тогда
И снова неожиданным —
И небо, и вода,
 
 
Над первыми цветочками
Жужжанье первых пчел,
И с клейкими листочками
Березы тонкий ствол.
 
 
С младенчества любезное,
Нам дорого – пойми —
Одно лишь бесполезное,
Забытое людьми.
 
 
Вся мудрость в том, чтоб радостно
Во славу Богу петь.
Равно да будет сладостно
И жить, и умереть[72]72
  Мережковский Д. Весеннее чувство.


[Закрыть].
 

Протоиерей Павел Великанов

Любовь

– Представляешь, вчера вечером – звонок в дверь. Смотрю – какой-то молодой человек. На бандита не похож. Открываю. Он улыбается во весь рот и говорит: «А вы знаете, что вас любит Бог?!» Оказалось, из какой-то американской секты, литературу разносит, зазывает на собрания. Все очень мило, с улыбкой, с упреждением, ласково так, обходительно, в галстучке такой. Только на что он рассчитывал? Что я в истерике упаду на пол, начну биться и кричать: «О, мой Бог, Ты меня любишь! О! Я изнемогаю! О! Я не знал об этом! Спасибо!!!» Чудаки, ей-Богу! Их бы к нашей бабе Дусе, которая в храме убирается, она их пластмассовую улыбочку вмиг бы стерла. Эта бабка-то церемониться не любит и тряпкой огреть может… Никогда не забуду, как я с ней познакомился. Тогда мне еще все равно было – что Христос, что Будда, что Магомет, все одно: религиозных философов начитался и смотрел свысока на попов и верующих старух. Как сейчас помню: иду после университета, сессию только что сдал, душа поет, дай, думаю, в храм зайду. Служба давно кончилась, веревка висит: «Храм закрыт на уборку». Смотрю – бабка старая, такая классическая, морщинистая, вся скукоженная, пол моет. И в храме никого больше нет. А ну-ка, бабуся, сейчас с тобой филолог побеседует на предмет твоей веры!

– Бабушка, а можно вас?

– Что, не видишь, храм закрыт! Пол пятого приходи, откроют!

– Да я, собственно, только спросить хотел…

– Вот тогда и спросишь.

– А вот если вам сейчас за Христа смерть пришлось принять, а?

И тут вдруг эта старая карга резко выпрямляется, швыряет тряпку на пол – и буквально выкрикивает:

– Да с радостью!..

…Когда она поняла, что я над ней просто прикалываюсь, она заплакала. Стыдно мне стало, впервые стало так стыдно, казалось, будто со всех сторон меня обступили осуждающие лики святых: храм стал таким огромным, и я просто не знал, куда деться. Словно родной матери в лицо плюнул. Тогда-то я и понял, что любовь разная бывает. И в этой вроде бы совершенно никчемной старухе в сердце была такая готовность куда угодно идти за Христом, что ничего не было жалко – даже самой жизни. Ей уже все равно, что о ней думают, – что она резкая, даже грубая, неразговорчивая, – ей лишь бы чистую совесть перед Богом иметь.

Конечно, сейчас о такой любви даже и речи не идет. Помнится, Саша Черный издевался:

 
Любовь должна быть счастливой —
Это право любви.
Любовь должна быть красивой —
Это мудрость любви.
Где ты видел такую любовь?
У господ писарей генерального штаба?
На эстраде, где бритый тенор,
Прижимая к манишке перчатку,
Взбивает сладкие сливки
Из любви, соловья и луны?[73]73
  Черный С. «Любовь должна быть счастливой…».


[Закрыть]
 

Что сегодня считают любовью? В лучшем случае глубокое чувство, которое охватывает человека, своего рода эмоциональный подъем или всплеск. Но чувства – ах, как же они обманчивы и непостоянны! И если великое, грандиозное здание любви строить только на чувствах – то же, что строить на песке. Ведь все равно придет непогода, да и чувства меняются, их невозможно законсервировать – и смотришь с болью, как то здесь, то там дают крен, ломаются судьбы и рушится любовь, казавшаяся крепкой, как камень. Ведь даже ученики Христа, искренне Ему преданные, не выдержали, когда увидели Его умирающим на Кресте! Человеческое, все это слишком человеческое непостоянство. Мало кто задумывается над тем, как возделывается почва для любви. Думают, что она должна с неба свалиться, просто так, приветом от Деда Мороза, без всякого труда сделать счастливым. Словно наркотик, укололся – и счастлив. Правда, ненадолго. И цена расплаты несоизмеримо высока: за краткие минуты кайфа жизнью платить придется. Так и получается сплошь и рядом – поигрались любовью, потешились, разбежались. Только душа вся в ожогах да шрамах от этих игр – с огнем ведь играют…

Раньше-то это знали, и неспроста считалась телесная и душевная чистота главным залогом счастья. Ведь землю души надо с младенчества возделывать, выпалывать сорняки страстей, убирать камни грехов, удобрять делами, чтобы было, куда прорастать семенам любви. Ведь любовь – не чувство, а само состояние души: в ком живет любовь, тот все по любви делать будет и своим, и чужим. А то завалят душу всяким хламом забот и претензий друг ко другу и удивляются: куда это любовь ушла? Приветливость стала лицемерием, ум превратился в лукавство, справедливость стала жестокостью, а власть оказалась насилием. Да была ли она вообще, эта загадочная и неуловимая любовь?

Да, непопулярны сегодня слова Христовы: «Я завещаю вам любить друг друга, как Я вас возлюбил: через Крест, через смерть, через схождение в самый ад человеческого греха – не останавливаясь ни перед чем, не смущаясь никакой человеческой грязью, подлостью и обманом, не ища ничего своего, никакой выгоды или корысти, отдавая все, что у тебя есть, даже саму жизнь, – лишь бы найти того, кто ждет Меня, ждет Моей руки помощи среди безумия зла и торжества греха» (см. Ин. 13, 34). Разве стали мы счастливее, презрев любовь Христову и мучительно тужась родить свое, земное, безбожное счастье?

 
И вдоволь будет странствий и скитаний,
Страна Любви – великая страна!
И с рыцарей своих для испытаний
Все строже станет спрашивать она[74]74
  Высоцкий В. Баллада о любви.


[Закрыть].
 

Протоиерей Павел Великанов