Текст книги "Простые ответы на вечные вопросы"

Слово

 
Какими разными бывают слова!
Они могут быть колкими.
Даже ледяными.
Могут стать роковыми.
Бывают слова прощальные…
 

И сколько слов пустых. Никчемных. Ненужных. Лишних. Ложных. Легковесных и мелких, словно затертая мелочь.

Но есть слова весомые, густые от переполняющего их смысла. Или зажигательные, лучезарные, живительные. А можно услышать – редко, правда, – простые и добрые слова, от которых тихо веет материнской любовью. Есть и такой цены слова, что за них жизни не жалко…

Но все это – слова человеческие.

Христианство поставило Слово так высоко, как никто и никогда не дерзал. Еще на самой заре философии мыслителей больше всего волновал вопрос о началах: что породило весь мир? Вода? Огонь? Воздух или какая-то другая сила? В сравнении с учениями древних философов ответ, прозвучавший от христиан, был совершенно необычен: В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Бог был Слово (Ин. 1,1). Но не вкралась ли сюда какая ошибка?

 
«В начале было Слово». С первых строк
Загадка. Так ли понял я намек?
Ведь я так высоко не ставлю слова,
Чтоб думать, что оно всему основа.
«В начале мысль была». Вот перевод.
Он ближе этот стих передает.
Подумаю, однако, чтобы сразу
Не погубить работы первой фразой.
Могла ли мысль в созданье жизнь вдохнуть?
«Была в начале сила». Вот в чем суть.
Но после небольшого колебанья
Я отклоняю это толкованье.
Я был опять, как вижу, с толку сбит:
«В начале было дело», – стих гласит[75]75
  Гете И. Фауст.


[Закрыть].
 

Так незадачливый доктор Фауст пытается переиначить первые строки Евангелия от Иоанна. Но христиане непреклонны: И Слово стало плотью, и обитало с нами, полное благодати и истины (Ин. 1, 14). Что же скрывается за этими загадочными словами?

Слово Бога и слова человеческие. Его Слово – как «власть имеющего», исполнено силы и могущества. Его Слово рождает время и вечность, мир духовный и мир земной, горы и моря, леса и озера. Он говорит – ив ответ Его песне земля радостно произрастает траву и деревья, вода изводит рыб и пресмыкающихся. Несется Его Слово над лицом земли – и безгласие материи наполняется многоголосьем живых душ, щебечущих и поющих свои песни, напетые мелодией Божественного Слова. И лишь человек создается не только по велению, но и по Самому Образу Божественного Слова: только человек одаряется даром слышать слово, мыслить и говорить.

Бог христиан – это Тот, Кто Сам обращается к человеку и говорит о Себе Самом. Он отрывает Себя в Слове Божественного Откровения. Эти слова, услышанные человеком, записанные им, – уже не слова человеческие: в них повсюду слышится один и тот же Вечный Голос Трех Лиц, ведущих вневременный разговор друг с другом.

Божественное Слово – это диалог. Оно звучит не в пустоте: Оно всегда есть призыв. Человеческое же слово становится ответом в молитве.

Бог радостно смотрит, как первый человек Адам нарекает имена животным, проникая своим еще безгрешным взором в самую суть и выражая ее одним словом, словом человеческим, но исполненным уже сыновнего дерзновения.

Тогда, на заре человечества, еще не было слов злых и смертоносных. Они пришли вместе с первой ложью: «Нарушьте запрет – и станете как боги!» Искусительное слово диавола змеиной струйкой просочилось к прародителям, и соблазн так легко стать наравне с Тем, Кто столь Чудесен, оказался сильнее сыновней любви и послушания…

Такова цена злого слова. Слова-хищника, слова-предателя, слова, в общем-то уже давно переставшего быть настоящим словом, превратившемся в обертку от слова. Когда остаются одни обертки – уже не имеет значения, какого они цвета. Они все равно будут кружить так, как укажет несущий их ветер – чей-то ветер! Но слово истины – непоколебимо. Проходят века, меняются лица, но истина остается той же. И тот, кому дорога истина, будет дорожить своим словом, не уродуя его, не предавая, памятуя, что «от слов своих осудишься – и от слов своих оправдаешься» (см. Мф. 12, 37)…

 
Отче, как в немощи детской,
У самого истока глагола,
Да будут слова наши тяжки,
До краев безмолвием исполнясь.
 
 
Мы молимся Тебе, Слово,
От начала бывшее у Бога,
Выговаривающее без речи
Молчания Его глубины…
 
 
Боже, Чье Имя заповедно,
Дай каждое слово увидеть
На чернети смерти нашей,
На золоте Твоей славы,
 
 
Ограненный гранями света,
Словно камень ясный и твердый,
Со всех сторон огражденным
Сторожевою тишиною[76]76
  Аверинцев С. Молитва о словах.


[Закрыть].
 

Протоиерей Павел Великанов

Совесть

Истомил меня жизни безрадостный сон,

Ненавистна мне память былого,

Я в прошедшем моем, как в тюрьме, заключен

Под надзором тюремщика злого.

Захочу ли уйти, захочу ли шагнуть, —

Роковая стена не пускает,

Лишь оковы звучат, да сжимается грудь,

Да бессонная совесть терзает…[77]77
  Апухтин А. «Истомил меня жизни безрадостный сон…».


[Закрыть]

Эти поэтические строки XIX века позволяют ощутить, какую власть над человеком имела совесть в сравнительно недавние времена. Причем власть не только над слабыми и «тонкими» натурами, но и над «сильными мира», которых никогда не страшил никто и ничто, кроме как

 
…Когтистый зверь, скребущий сердце, – совесть,
Незваный гость, докучный собеседник,
Заимодавец грубый; эта ведьма,
От коей меркнет месяц и могилы
Смущаются и мертвых высылают![78]78
  Пушкин А. Скупой рыцарь.


[Закрыть]
 

Конечно, платить дань этому суровому «гостю» нравилось не всем, и человек приложил немало усилий, дабы отгородиться от голоса совести. Тщательно замуровал ее в самых глубоких «подвалах» своей души, да еще приставил стражу из удобных психологических теорий и методов самоуспокоения. Мало того: человек погрузился в безумную спешку и суету, окружил себя глухой стеной образов и звуков из телевизора и компьютера, непрестанной болтовни по телефону и в пустых компаниях. Лишь бы только не оказаться наедине с собой, не обратить взор в собственную душу и не встретиться в ее мрачных лабиринтах со своим несговорчивым судьей…

Однако в итоге человек обхитрил самого себя: в расчете сделать жизнь более легкой и приятной он столкнулся с тем, что бессовестная жизнь в принципе несовместима с понятием «качества жизни». Ибо, как пишет философ Иван Ильин, «совесть есть живая и цельная воля к совершенному; поэтому там, где отмирает эта воля, качественность становится безразличной для человека и начинает уходить из жизни; все начинает делаться “недобросовестно”, все снижается, обесценивается: от научного исследования до фабричного продукта, от преподавания в школе до ухода за скотом, от канцелярии чиновника до уборки улиц… Там, где совесть вытравляется из жизни, ослабевает чувство долга, гаснет чувство верности, исчезает из жизни начало служения; повсюду воцаряется продажность, взяточничество, измена; все превращается в бесстыдное торжище, и жизнь становится невозможной».

Ведь совесть – не просто наш строгий судья, это прежде всего верный хранитель человеческой подлинности в каждом человеке и во всей культуре, с самых древнейших времен. О сокровенных «обличениях сердца» свидетельствуют ветхозаветные книги; о предостережениях со стороны своего внутреннего голоса говорили Сократ и другие античные философы. В эпоху Нового Завета значение совести несказанно возвысилось, ибо теперь, по словам апостола Павла, уже не внешний по отношению к человеку Закон, но вселившийся в сердце Дух Святой открывает нам знание истины.

Как совершается в человеке таинственный совестный акт, проникновенно описал Иван Ильин: «Человек чувствует, как эта сила схватила его, потрясла, опалила, и вот гонит его как бы неким духовным, необоримым ветром к такому-то нравственному поступку или образу действий… прямо бросает его в этот поступок. И в этот единственно возможный поступок свой он вкладывает целиком всю свою душу, он как бы до краев наполняет этот поступок своим присутствием в нем. Кто переживал такие состояния, тот знает, что здесь нет также ни “долга”, ни “обязанности”. Ибо долг как бы исчез в праведном и целостном волении, он переплавился в доброй воле. Все утонуло во вдохновенном порыве – свободы и любви… Совестный акт создает в человеке как бы алтарь его жизни, место его одиноких молитв и благих решений. Самое воззвание к совести, этот вопрошающий стук у двери ее, сам по себе не что иное, как особый вид молитвы, а совесть есть сама внутренняя сила Божия в нас, которая открывается нам как наше собственное глубочайшее существо».

Ярким примером такого молитвенного вопрошания совести может служить эпизод из жизни митрополита Вениамина (Федченкова), который в 1927 г.

не знал, как поступить: сохранить верность Московскому патриархату или покинуть его, подобно многим из эмигрантского духовенства. Понимая, что при судьбоносных решениях нельзя доверяться лишь предвзятым доводам житейского рассудка, владыка Вениамин всецело положился на голос совести, и чтобы услышать его в чистоте и очевидности, сначала исполнил молитвенный подвиг – отслужил 40 литургий.

У каждого человека хоть однажды бывает ситуация, связанная с жизненно важным выбором, и от того, как человек откликался на голос совести, зависит очень и очень многое в его судьбе. Достоин сожаления тот, кто пытался вести со своей совестью нечестную игру. Даже если явный голос совести заглушен, она все равно пробьется в неожиданных жизненных «срывах» или болезнях, в приступах безотчетной тревоги или просто в мучительном ощущении неудачной, растраченной впустую жизни. Вот что пишет о парадоксальных законах совести психолог Эрих Фромм: «Зачастую единственным состоянием, в котором человеку удается не заглушить свою совесть, оказывается сон; но трагедия в том, что когда мы слышим, что наша совесть говорит нам во сне, мы не в состоянии действовать, и наоборот. Чем плодотворнее человек живет, тем сильнее его совесть и тем больше она, в свою очередь, содействует плодотворности». Парадоксальность и трагизм ситуации человека в том, что его совесть слабее всего именно тогда, когда он больше всего нуждается в ней.

 
Тихо летят паутинные нити.
Солнце горит на оконном стекле.
Что-то я делал не так; извините:
жил я впервые на этой земле.
 
 
Я ее только теперь ощущаю.
К ней припадаю. И ею клянусь…
И по-другому прожить обещаю.
Если вернусь… Но ведь я не вернусь[79]79
  Рождественский Р. «Тихо летят паутинные нити…».


[Закрыть].
 

А.В. Черняев

Наслаждение

Никогда, наверное, не сосчитать, сколько людей, задумавшись о вечных вопросах, о религии, так и не переступили порог храма. Почему? Что становится непреодолимым препятствием, которое, словно бетонная стена, вдруг вырастает перед ищущим глотка вечности человеком?

Оказывается, всего лишь один миф. Причем молодой, не из тех, бородатых, с тысячелетней историей, а вполне современный и очень даже популярный. Это миф о том, что христианство и есть главный враг житейских утех и наслаждений: «Долой Иисуса!» и «Да здравствует Дионис!», «Блаженство – здесь!» – звучит рефреном почти в каждом сочинении Фридриха Ницше.

Да, действительно, Иисус на иконах – совсем не то что улыбающийся Будда, или танцующий Шива, или вечно хмельной Дионис. И здесь для стороннего человека конкуренция совсем не в пользу Иисуса: с одной стороны, то, что вполне понятно и знакомо: есть, пить, веселиться, черпать жизнь полной чашей. А вот с другой, христианской, стороны, при первом взгляде – полная противоположность: пост, долгие молитвы, стояние в храме, исполнение заповедей, этого нельзя, того тем более… а что же тогда можно? Закутаться в платок, как в паранджу, лишить себя всех жизненных утех – и мучительно долго ждать, пока отправишься на тот свет за неземными и неведомыми благами? Только вот христианства здесь не больше, чем лекарства в гомеопатической горошине…

Петр Евгеньевич Астафьев, русский мыслитель XIX века, однажды заметил: «Животное страдает только тогда, когда оно голодно, стеснено, холодно или когда нарушена какая-либо из его жизненных привычек; сытое же, свободное и спокойное – оно только наслаждается. Одному человеку дана загадочная привилегия страдать при полном довольстве внешнем, при здоровье, богатстве, почестях и славе, – так же как и наслаждаться и благословлять жизнь, проводимую в бедности, тяжелом и бесславном труде, среди томительных забот, недочетов и неудач всякого рода».

Странная, однако, «привилегия». Но и как множество других человеческих «странностей», именно здесь пролегает четкая грань между миром скотов и миром человеков. Крыса с электродом, вживленным в зону удовольствия мозга, в какой-то момент прекращает нажимать на педаль, пресытившись; но только человеческое нутро остается вечно ненасытным…

Но что же такое «наслаждение» или «удовольствие»? Некое чувство радости от приятных ощущений, переживаний, мыслей. Современная психология утверждает, что удовольствие – чувствование простое, оно не поддается анализу, как, например, такие чувства, как гнев или стыд. Ему не надо обучать; его невозможно контролировать. Зато – и это сегодня главное! – им можно прекрасно манипулировать! Ну разве можно удержаться, когда аппетитная долька сверкающей глицерином клубнички медленно падает в белоснежный йогурт! И ребенок, и взрослый, и старик надолго запомнят эту картинку гастрономического рая, а чтобы туда попасть, надо всего лишь заплатить немного денег. Цинично, зато как работает!.. Обман, но какой приятный!

Да вот беда: помешавшийся на удовольствиях мир совсем позабыл, что слишком широко созданное Богом человеческое сердце для одних чувственных утех. Разве не в погоне за маячившим удовольствием опускались все в большую беду и непотребство алкоголики, наркоманы, преступники? А в итоге – вечное разочарование и томление. Безнадежная погоня за новыми удовольствиями. «Добиваясь и не получая, требуя и не находя, такой все время ищет нового, неиспытанного, но приятного раздражения, и всякое “обещание” обманывает его, – пишет Иван Ильин. – Он начинает измышлять неслыханные возможности; он утрачивает вкус, искажает искусство; извращает чувственную любовь; и вот он уже готов воззвать ко всем безднам зла, перерыть все углы и закоулки порока, чтобы раздобыть себе новое наслажденьице или, по крайней мере, раздраженьице и испробовать какую-то небывалую утеху и усладу. Ему нельзя помочь; ему трудно помешать; он должен выпить до дна чашу своей немощи и своих заблуждений…»[80]80
  Ильин И. Поющее сердце.


[Закрыть]

Нет, сюда привело не христианство, а бунт против него. И сам факт этого бунта – прекрасное свидетельство полного фиаско, которое потерпела западноевропейская культура, променяв свои исконные христианские ценности на миражи сиюминутных удовольствий. Реформация отказала Церкви в праве направлять многие стороны человеческой жизни, а индустриализация сделала удовольствия доступными каждому, и результат не заставил себя долго ждать.

Однако не против удовольствия как такового выступала Церковь, но против канонизации гедонизма, зная, что именно здесь – роковая ущербность падшей человеческой природы. Ведь наслаждение – естественный спутник человеческого счастья. Спутник, но не поводырь! Бог не только создал человека для счастья, но и преподнес ему весь тварный мир как дар: «Бери, пользуйся, наслаждайся, будь счастлив! Только знай: закон жизни Вселенной – любовь. А любовь всегда отдает и радуется радостью другого. Не будь хищником радости: силой ее не поймать; она послушно следует лишь за любовью. Твое сердце может объять любовью все мироздание, все мириады живых существ: ведь тебе есть, что им сказать обо Мне! Не променяй же этот свой дар на пеструю и пустую вереницу наслаждений! Пусть душа твоя будет устремленной ввысь и благородной; отдай себя Богу и другим целиком, а не расточай себя в мелочно-похотливой жизни!»

Протоиерей Павел Великанов

Юродство

Все знают, что разум – великая способность, открывающая нам врата познания Бога, мира, самих себя. В то же время разве не эйфорическая вера в человеческий разум, в созданные им теории потребовала миллионов жертв и занесла над миром «дамоклов меч» ядерного апокалипсиса?.. Разум – не только счастливый дар, но и коварное проклятие человечества. Для постижения высших тайн мироздания и гармонии людского бытия нужен более тонкий инструмент, чем однобокий «евклидовский разум».

Ученые и философы вполне осознали нищету разума лишь недавно, хотя Церковь говорит об этом уже очень давно. «Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие? – вопрошает св. апостол Павел, – Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых… Кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным… Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом». И уже много веков назад были святые, сознательно отвергшие земной разум во имя разума иного – Божественного.

В буквальном смысле слово «юродивый» означает «сумасшедший», «уродившийся не таким». Юродивыми же Христа ради называются те, кто добровольно избрал юродство – подвиг религиозного отречения от мирского разума и эгоистического «здравого смысла». Поэтому поведение Христа ради юродивого, такое странное с обыденной точки зрения, – отнюдь не сумасшедшая бессмыслица. Это образная проповедь, свидетельство веры.

Христианские юродивые – во многом наследники библейских пророков, говоривших не только словами, но и иносказательными поступками. Пророк Осия взял в жены блудницу, Исайя разделся и ходил нагим, Иеремия носил на шее ярмо, а Седекия – железные рога на голове… Подобно пророку, Христа ради юродивый – бесстрашный обличитель людских грехов, он живет в нищете, его многие готовы принять за безумца.

 
С тех пор, как Вечный Судия
Мне дал всеведенье пророка,
В сердцах людей читаю я
Страницы злобы и порока…
 
 
Когда же через шумный град
Я пробираюсь торопливо,
То старцы детям говорят
С улыбкою самолюбивой:
 
 
«Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами:
Глупец, хотел уверить нас,
Что Бог гласит его устами!
 
 
Смотрите ж, дети, на него:
Как он угрюм, и худ, и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его![81]81
  Лермонтов М. Пророк.


[Закрыть]
 

«Пророка не бывает в своем отечестве», однако Христа ради юродивые пользовались народным почитанием, особенно на Руси. Изумительный подвиг юродства – это исключительное достояние Православия, и прежде всего русского Православия. Ни католический, ни протестантский мир за всю свою историю не воспитали подвижника, по праву способного называться юродивым Христа ради. А из нескольких десятков юродивых, чествуемых Православной Церковью, только шесть подвизались за пределами Руси, и то еще до ее крещения.

Примечательно, что многие из знаменитых русских юродивых были по своему происхождению иностранцами. Так, св. Прокопий Устюжский сначала был купцом «от западных стран, от латинска языка, от немецкия земли». Он прибыл в Новгород по торговым делам, но так был поражен красотой и глубиной Православия, что порвал с прежней жизнью. Принял православное крещение в Хутынском монастыре и раздал свое добро, чтобы избрать самый трудный духовный путь – подвиг юродства Христа ради.

Судьба Прокопия Устюжского, променявшего купечество на юродство, служит живой иллюстрацией словам святителя Афанасия Александрийского: «Люди называют умными тех, кто умеет покупать и продавать, вести дела и отнимать у ближнего, притеснять и лихоимствовать, делать из одного обола два, но Бог считает таких глупыми, неразумными и грешными. Бог хочет, чтобы люди стали глупы в земных делах и умны в небесных. Мы называем умным того, кто умеет выполнять Божью волю».

Народными заступниками и обличителями венчанного злодея были юродивые эпохи Ивана Грозного. Когда «народ безмолвствует», то за него говорит юродивый – и говорит бесстрашно. Иван Грозный пожаловал блаженного Николу Псковского каким-то подарком. В ответ юродивый послал царю кусок мяса. Царь удивился: ведь теперь пост, а не мясоед? Тогда Никола разгадал загадку: «Да разве Ивашка думает, что съесть постом кусок мяса грешно, а нет греха есть столько людей, сколько он уже съел?»… Впрочем, юродивый обличает не только царей. Св. Андрей Цареградский вывел на чистую воду попрошайку, которая на церковной паперти просила милостыню, но не «Христа ради».

Обычно юродивые ходили нагими или носили до неприличия грязные и драные лохмотья, которые трудно даже назвать одеждой. Как рассказывает житие Прокопия Вятского, однажды благочестивая жена хлыновского воеводы решила позаботиться о святом: вымыла его дочиста и облачила в новые одежды. Выйдя из воеводских хором, блаженный разодрал дареные одежды, а сам тут же вывалялся в грязи на глазах у всего честного народа. Грязь и нагота юродивого – напоминание о наготе и грязи душевной, что подстерегают любого, даже после «духовной бани» – исповеди и причастия. Кроме того, одежда есть знак положения в обществе, а нагота – это символ души, которая перед Богом всегда обнажена и беззащитна.

…Увы, новейшие исторические условия сделали почти невозможным подвиг юродства. Но все же традиция юродства как проповеди мудрой глупости и обличения глупой мудрости – жива. Юродивый русской культуры XX века Веничка Ерофеев восклицал: «Мы – “святые”, а они – корректные. Скажите, пожалуйста, неужели же Бог придет к корректному человеку?»

А.В. Черняев