Текст книги "П. А. Столыпин"

Расплата за миф

Канонические образы Столыпина не обходятся без напоминания об одном из его «культовых» высказываний: «Дайте государству 20 лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России!» Сказано это было осенью 1909 года, в знаменитом интервью саратовской газете «Волга». Масштаб временного отсчета для Столыпин тогда был, наверное, не случаен. Наверное, он и на самом деле верил, что в стране наступило «успокоение», и, увлеченный аграрной реформой, которую воспринимал как краеугольный камень всей российской модернизации, был готов смириться с пробуксовыванием других – «политических» – реформ. Возможно, уже вполне осознавая, насколько серьезно сопротивление, стараясь не раздражать лишний раз реакционные круги, Столыпин превозносил аграрную реформу и представлял максимум ее последствий. Поэтому особенно подчеркивал, что главная задача этой реформы, затрагивающей «100 миллионов», – «укрепить низы», чтобы были «здоровые и крепкие корни у государства». Отвечая, по сути, на обвинения в задержке либеральных, общественно-политических реформ, премьер указывал, что в дальнейшем именно аграрная реформа будет иметь решающее влияние. «Я полагаю, что прежде всего надлежит создать гражданина, крестьянина-собственника, мелкого землевладельца, и когда эта задача будет осуществлена – гражданственность сама воцарится на Руси, – подчеркивал Столыпин. – Сперва гражданин, а потом гражданственность. А у нас обыкновенно проповедуют наоборот».

Спустя полтора года, в марте 1911 года, совсем в другом политико-психологическом контексте, объявив о намерении уйти в отставку, Столыпин оперировал уже более скромными временными ориентирами. «Я сказал государю, что за пять лет изучил революцию и знаю, что она теперь разбита, и моим жиром можно будет еще лет пять продержаться… А что будет дальше, зависит от этих пяти лет», – записал Петр Аркадьевич в «конспекте» своего решающего разговора с царем¹¹⁴. И, в общем, способность к историческому предвидению, подкрепленная компетентным знанием положения дел в стране и расклада сил в правящих верхах, не подвела премьера.

Последующие несколько лет – последние мирные годы Российской империи – были бездарно растрачены, с точки зрения как укрепления престижа и влияния власти, так и решения накапливающихся в обществе проблем. Непоследовательность в проведении преобразований, наблюдавшаяся при жизни Столыпина, теперь усугублялась стремлением отказаться вообще от реформ (за исключением аграрной). А в отношении власти к принципам правового государства и зарождавшимся основам гражданского общества наблюдалось движение в противоположную сторону. На фоне обманчивой иллюзии «стабильности» и усиленно реанимируемого культа «самодержавности» (апогей официозной истерии пришелся на празднование 300-летиия дома Романовых в 1913 году) в ближайшем окружении Николая II всерьез обсуждались идеи лишения Думы законодательных полномочий, пересмотра основных законов и вообще отмены конституционного по своему характеру Манифеста 17 октября.

«Третьеиюньская монархия» – весьма самобытная форма государственного устройства, которая так и не позволила России превратиться в полноценную конституционную монархию западноевропейского образца. Сконструированная политическая система, идеологом которой по праву может считаться Столыпин, создавала для власти ощущение относительного комфорта, стабильности. Возникало искушение подменить решение острейших проблем существованием в оболочке успокаивающих мифов. Создание «третьеиюньской системы» Столыпин рассматривал поначалу как инструмент проведения своей реформаторской программы, позволяющий получить Думу, способную проводить правительственные законопроекты. Однако политическая система, у истоков которой лежал антиконституционный «третьеиюньский переворот» (пусть и оправдываемый, помимо прочего, желанием создать условия для реформ), вскоре стала жить самостоятельно, оказывая разлагающее влияние на правящую элиту.

«Самоуспокоение» власти укреплялось под впечатлением предсказуемой, казалось бы, политической жизни. Дума – лояльная, пусть и не отражающая реальные настроения в стране. Государственный совет – с почтенным составом заседающих, наполовину назначаемых царем, – является оплотом консерватизма и надежным «фильтром» для любых либеральных реформ. И это влекло за собой опасные последствия. В жертву приносились дальнейшие преобразования, призванные укреплять гражданские свободы, развивать институты правового государства, создавать условия для цивилизованной политической деятельности, обеспечивать эффективную работу судебно-правовой системы, контроль и ответственность чиновников, поддерживать частую предпринимательскую активность, своевременно разрешать социальные противоречия и т. д.

И в конечном счете «третьеиюньская система» проявила свою неэффективность. Реальные проблемы – социальные, политические, экономические – загонялись вглубь. Власть ожидала появления массового слоя мелких земельных собственников. А тем временем не находили адекватного выражения интересы других социальных слоев (частного бизнеса, интеллигенции, городского среднего класса), которые в России начала ХХ столетия становились все более многочисленными, и главное – осознавали свои интересы и цели. Нуждаясь в самореализации, в укреплении прав и возможностей для нормальной деятельности, включая доступ к институтам власти и в среду правящей элиты, они понимали, что искусственно сдерживаются государством в своем развитии и возможностях. Было очевидно, что властная верхушка, мечтающая о восстановлении «самодержавия как встарь», стремится сохранить как можно дольше архаическую социальную структуру, сословные барьеры, ограничения гражданских и политических прав. В результате все существующие противоречия при отсутствии не только реформ, но уже и надежд на них, лишь увеличивали пропасть между властью и обществом. Более того, эти процессы протекали динамичнее, чем шло формирование «крепких и сильных» – прообраза среднего класса в деревне, будущей стабильной опоры государства.

Роковые события 1914 года втянули Россию в мировую войну и, как следствие, подтолкнули к новой революции и краху государственности. Внезапные «великие потрясения» оказались непосильным испытанием для страны с огромным «историческим наследием» проблем, которые власть так и не смогла вовремя разрешить с помощью запаздывающих и половинчатых уступок. И, к сожалению, власть упустила и последний шанс переломить эту тенденцию – не сумев полноценно и последовательно осуществить программу столыпинских реформ.

* * *

В предлагаемую книгу включены воспоминания современников о П. А. Столыпине. Очевидно, что формирование сборника мемуарных свидетельств о столь масштабной фигуре государственного деятеля, какой, несомненно, являлся П. А. Столыпин, не может быть свободно от влияния субъективных представлений и предпочтений составителя. Характер подобных изданий, посвященных видным историческим деятелям, определяется, конечно, и общим редакционным замыслом, задачами, которые преследует издательство. Например, Фонд изучения наследия П. А. Столыпина, выпуская книгу «П. А. Столыпин глазами современников» (М.: РОССПЭН, 2008), ставил целью прежде всего введение в научный оборот ранее не публиковавшихся воспоминаний, которые могут способствовать «качественному приращению» имеющихся у историков знаний. Издатели и составители другого фундаментального сборника – «П. А. Столыпин: pro et contra. Антология» (СПб.: РХГА; ЦСО, 2014) – представили не только мемуары, но и публицистические сочинения, отражающие весь политический спектр оценок личности и деятельности П. А. Столыпина современниками, от социал-демократов до крайне правых монархистов.

Мы стремились, чтобы настоящее издание было интересно достаточно широкому кругу читателей. Поэтому при работе над составом книги предпочтение отдавалось в первую очередь воспоминаниям современников, которые непосредственно соприкасались с П. А. Столыпиным и при этом играли, как правило, значительную роль в описываемых событиях. Это государственные деятели, работавшие вместе с П. А. Столыпиным в структурах исполнительной власти, видные представители общественности и политической элиты, в том числе депутаты Государственной думы. Мы включили в сборник и фрагменты ценных воспоминаний, оставленных старшей дочерью премьер-министра. Важно, что мемуарные свидетельства, нашедшие отражение в книге, отличаются в целом высокой достоверностью и написаны современниками, которые действительно были активными участниками государственной и общественно-политической жизни России начала ХХ столетия. Образ П. А. Столыпина как реформатора и выдающегося государственного деятеля занимает центральное место в предлагаемой книге. В то же время воспоминания позволяют составить живое представление о яркой и многогранной личности П. А. Столыпина, особенностях его менталитета и стиля поведения.

Публикуемые фрагменты воспоминаний (многие из них являются библиографической редкостью или известны в основном только специалистам-историкам) сопровождаются довольно обстоятельными предисловиями, характеризующими авторов и исторический контекст их деятельности и взаимоотношений с П. А. Столыпиным. Комментарии к текстам содержат необходимые уточнения и дополнительные сведения о событиях и информацию об упоминаемых деятелях. Тексты воспроизводятся в соответствии с современной орфографией и пунктуацией; отточием отмечены пропуски в текстах.

Хотелось бы воспользоваться приятной возможностью и выразить искреннюю признательность за всестороннюю поддержку и помощь наиболее близким мне людям – Раисе Элиазаровне Архиповой, моей маме, и супруге Елене Викторовне Царевой. Автор благодарен за неизменную профессиональную поддержку Б. Д. Гальпериной, доктору исторических наук, ведущему научному сотруднику РГИА, являвшейся моим научным руководителем. И конечно, я особенно признателен Я. А. Гордину, историку и писателю, соредактору журнала «Звезда», за многолетнее плодотворное сотрудничество и неизменно доброжелательное отношение, и в том числе за предложение включиться в интереснейшую работу по подготовке этой книги о П. А. Столыпине.

Примечания

1. Столыпин П. А. Переписка. М., 2004. С. 600, 605–606.

2. Струве П. Б. Patriotica: Россия. Родина. Чужбина. СПб., 2000. С. 170, 172.

3. Падение царского режима. М.; Л., 1926. Т. 6. С. 252.

4. Подробнее см.: Степанов С. А. Столыпин: Жизнь и смерть за Россию. М., 2009. С. 16–22; Зырянов П. Н. Петр Столыпин: политический портрет. М., 1992. С. 5–9; Кабытов П. С. П. А. Столыпин: Последний реформатор Российской империи. М., 2007. С. 36–40;

5. Кабытов П. С. Указ. соч. С. 47–48.

6. Бок М. П. П. А. Столыпин. Воспоминания о моем отце. 1884–1911. М., 2007. С. 16–17.

7. Зырянов П. Н. Указ. соч. С. 12–14.

8. Там же. С. 14–16.

9. Бок М. П. Указ. соч. С. 83.

10. Кабытов П. С. Указ. соч. 110–111.

11. Бок М. П. Указ. соч. С. 93–94.

12. См. подробнее «календарь» губернаторских разъездов за некоторые периоды 1904–1905 гг., реконструированный по материалам Государственного архива Саратовской области и переписке Столыпина с женой: Кабытов П. С. Указ. соч. С. 114–115.

13. Бок М. П. Указ. соч. С. 111–13.

14. Столыпин П. А. Переписка. С. 597.

15. Красный архив. 1926. Т. 17. С. 86.

16. Столыпин П. А. Переписка. С. 581.

17. Цит. по: Кабытов П. С. Указ. соч. С. 128–129.

18. Столыпин П. А. Переписка. С. 538.

19. Красный архив. 1927. Т. 22. С. 204.

20. Коковцов В. Н. Из моего прошлого: Воспоминания. 1903–1919 гг.: В 2 кн. М., 1992. Кн. 1. С. 152.

21. Гессен И. В. В двух веках: Жизненный отчет // Архив русской революции. Берлин, 1937. Т. 22. С. 227.

22. Милюков П. Н. Год борьбы: Публицистическая хроника. 1905–1906. СПб., 1907. С. 308–309.

23. Оболенский В. А. Моя жизнь, мои современники. Париж, 1988. С. 340.

24. Крыжановский С. Е. Воспоминания. Берлин, [1938]. С. 214.

25. Маклаков В. А. Вторая Государственная дума: (Воспоминания современника). London, 1991. С. 13–14.

26. Коковцов В. Н. Нам нужна Велика Россия!.. С. 163.

27. Набоков В. Д. Речи. СПб., 1907. С. 8.

28. Столыпин П. А. Нам нужна Великая Россия! Полное собрание речей П. А. Столыпина в Государственной думе и Государственном совете. 1906–1911 гг. М., 2011. С. 36–37.

29. Там же. С. 40–42.

30. Государственная дума: I созыв: стенографический отчет. СПб., 1906. Т. 2. С. 1130–1132.

31. Столыпин П. А. Нам нужна Великая Россия!.. С. 42.

32. Биржевые ведомости. 1906. 9 июня.

33. Петербургский листок. 1906. 10 июня.

34. Маклаков В. А. Первая Государственная дума: Воспоминания современника.

27 апреля – 8 июля 1906 г. М., 2006. С. 216–220.

35. Коковцов В. Н. Указ. соч. С. 179.

36. Извольский А. П. Воспоминания. М., 1989. С. 115–125.

37. Милюков П. Н. Воспоминания. М., 1991 С. 254.

38. Маклаков В. А. Первая Государственная дума. С. 258.

39. Шипов Д. Н. Воспоминания и думы о пережитом. М., 1918. С. 446.

40. Там же. С. 452–457.

41. Коковцов В. Н. Указ. соч. С. 181–182, 184–186.

42. Винавер М. М. История Выборгского воззвания: (Воспоминания). Пг., 1917. С. 5–6, 8–9, 47.

43. Оболенский В. А. Указ. соч. С.398.

44. ХХ век. 1906. 15 июля.

45. Шипов Д. Н. Указ. соч. С. 461, 467–470.

46. Красный архив. 1924. Т. 5. С. 103.

47. Александр Иванович Гучков рассказывает… М., 1993. С. 46–48.

48. Там же. С. 48–49.

49. Красный архив. 1924. Т. 5. С. 102.

50. Красный архив. 1927. Т. 22. С. 193.

51. ХХ век. 1906. 19 июля.

52. Там же. 1906. 26 июля.

53. Там же. 1906. 29 июля.

54. Гурко В. И. Черты и силуэты прошлого: Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника. М., 2000. С. 582.

55. Маклаков В. А. Вторая Государственная дума. С. 28.

56. Гурко В. И. Указ. соч. С. 562–563.

57. Цит. по: Дякин В. С. Был ли шанс у Столыпина? // Звезда. 1990. № 12. С. 114.

58. Столыпин П. А. Программа реформ. М., 2003. Т. 1. С. 380–385.

59. Там же. С. 374–376.

60. Там же. С. 376–377.

61. Там же. С. 378–379, 385–389.

62. Там же. С. 102–106.

63. Там же. С. 107–123, 137–139.

64. Крыжановский С. Е. Указ. соч. С. 215–216.

65. Столыпин П. А. Программа реформ. C. 134–137.

66. Красный архив. 1924. Т. 5. С. 105–107.

67. Зырянов П. Н. Указ. соч. С. 41.

68. Столыпин П. А. Нам нужна Великая Россия!.. С. 52–66.

69. Там же. С. 67–69.

70. Тыркова-Вильямс А. В. На путях к свободе. London, 1990. С. 346.

71. Крыжановский С. Е. Указ. соч. С. 209–211.

72. Толстой И. И. Дневник. 1906–1916. СПб., 1997. С. 87–88.

73. Красный архив. 1924. Т. 5. С. 108–111.

74. Впрочем, «террористическое» судопроизводство, неизменно вызывавшее возмущение общественности, продолжалось в рамках военно-окружных судов. По подсчетам историков, в 1906–1909 гг. численность приговоренных к казни достигла 2694 человек, в то же время от рук революционеров, по официальным данным, погибло 5946 должностных лиц. (См.: Степанов С. А. Столыпин… С. 48).

75. Столыпин П. А. Нам нужна Великая Россия!.. С. 104.

76. Крыжановский С. Е. Указ. соч. с. 114–117.

77. Аврех А. Я. П. А. Столыпин и судьба реформ в России. М., 1991. С. 27–28; Власть и реформы. М., 2006. С. 502–503.

78. Столыпин П. А. Нам нужна Великая Россия!.. С. 106–107.

79. Там же. С. 111.

80. Маклаков В. А. Вторая Государственная дума. С. 33.

81. Изгоев А. С. Русское общество и революция. М., 1910. С. 96–97, 100.

82. Толстой И. И. Указ. соч. С. 202.

83. Столыпин П. А. Нам нужна Великая Россия!.. С. 108.

84. Там же. С. 114–115.

85. Столыпин П. А. Программа реформ. С. 446–476.

86. Зырянов П. Н. Указ. соч. С. 57–58.

87. Власть и реформы. С. 539–541; Зырянов П. Н. Указ. соч. С. 62–63; Аврех А. Я. Указ. соч. С. 88–89.

88. Столыпин П. А. Нам нужна Великая Россия!.. С. 196–197.

89. Зырянов П. Н. Указ. соч. С. 56–57; Власть и реформы. С. 540

90. Зырянов П. Н. Указ. соч. С. 55–56.

91. Волга. 1909. 1 октября.

92. Ольденбург С. С. Царствование Николая II. М., 2003. С. 460–461.

93. Изгоев А. С. Указ. соч. с. 99.

94. Власть и реформы. С. 544–547; Зырянов П. Н. Указ. соч. С. 100–102; Пожигайло П. А. Столыпинская программа преобразования России (1906–1911). М., 2007. С. 136–141, 145–147.

95. Пожигайло П. А. Указ. соч. С. 131–136.

96. Власть и реформы. С. 545.

97. Столыпин П. А. Нам нужна Великая Россия!.. С. 58–59.

98. Кабытов П. Н. Указ. соч. С. 167–168; Власть и реформы. С. 547–551.

99. Власть и реформы. С. 552–553.

100. Пожигайло П. А. Указ. соч. С. 106–109.

101. Там же. С. 112–114.

102. Там же. С. 45–51; Власть и реформы. С. 553–554.

103. Аврех А. Я. Указ. соч. С. 100–129; Пожигайло П. А. Указ. соч. С. 56–67.

104. Крыжановский С. Е. Указ. соч. С. 213.

105. Красный архив. 1924. Т. 5. С. 120.

106. Там же. С. 119, 122–123; Красный архив. 1928. Т. 30. С. 85.

107. Шидловский С. И. Воспоминания. Берлин, 1923. Ч. I. С. 194–195.

108. Столыпин П. А. Нам нужна Великая Россия!.. С. 396–399.

109. Шидловский С. И. Указ. соч. С. 196.

110. Александр Иванович Гучков рассказывает… С. 110.

111. Цит. по: Кабытов П. С. Указ. соч. С. 153.

112. Шидловский С. И. Указ. соч. С. 198; Коковцов В. Н. Указ. соч. Кн. 2. С. 8.

113. Эту версию, разделяемую, в принципе, многими историками, аргументированно развивал А. Я. Аврех. См.: Аврех А. Я. Указ. соч. С. 212–233.

114. Цит. по: Кабытов П. С. Указ. соч. С. 154.

П. А. Столыпин

Меня вынесла наверх волна событий – вероятно, на один миг!

Я хочу все же этот миг использовать по мере моих сил, пониманий и чувств на благо людей и моей родины, которую люблю, как любили ее в старину, как же я буду делать не то, что думаю и сознаю добром?

Из письма П. А. Столыпина Л. Н. Толстому

23 октября 1907 г.

М. П. фон Бок (Столыпина)
Петр Аркадьевич Столыпин. Воспоминания о моем отце. 1884–1911
Фрагменты

Часть первая

Глава 4

Кроме текущей предводительской работы, у папá было все время стремление создавать что-нибудь новое. За его службу в Ковне, сначала в должности уездного, а затем губернского предводителя дворянства¹, многое им было проведено в жизнь и многое начато. Любимым его детищем было Сельскохозяйственное общество, на устройство которого он положил много времени и сил и работа которого вполне оправдала его надежды. Был при нем склад сельскохозяйственных орудий, устройство которого особенно увлекало папа.

Молодой, энергичный и деятельный мой отец рьяно принялся за работу с первого же дня своей службы и до последнего дня с тем же интересом предавался ей, кладя все свои силы на то, чтобы в своей сфере создать все от него зависящее для процветания края. Кроме Сельскохозяйственного общества и склада, по его почину был построен в Ковне Народный дом, и много времени он проводил там, следя за устройством ночлежного отделения, чайной, за правильной постановкой чтения для рабочих и народа вообще, за устройством представлений и народных балов. Мои родители всегда ездили на эти представления, и помню, с каким энтузиазмом они рассказывали о первом представлении кинематографа, об этих «удивительных движущихся картинах». И моя гувернантка, и я слушали, не веря ушам, как в этом новом «волшебном фонаре» ясно видно, как дети дерутся подушками, видны их движения, виден летающий по воздуху пух, вырывающийся из лопнувшей подушки.

Но вообще вечера, когда родители уезжали из дому, были редки. Кроме посещения нескольких представлений за зиму в Народном доме, они изредка бывали в городском театре, но почти исключительно на гастролях проезжавших через Ковну знаменитостей. Ковна лежала по дороге из Петербурга в Берлин, и случалось, что ездившие в турне артисты оставались на один-два дня у нас, и тогда, конечно, маленький ковенский театр бывал битком набит публикой.

Еще реже случалось, чтобы папа и мама проводили вечера в гостях, у нас же близкие знакомые и друзья бывали часто. Приходили они поздно; сразу же после обеда мой отец всегда уделял часок нам, детям. Сначала я одна слушала сказки, о которых я уже упоминала, а потом и сестры, понемногу подраставшие, уютно усаживались вокруг папа на оттоманке в кабинете. После сказок, игр и разговоров их посылали спать, а папа садился за письменный стол: что-то писал, что-то подписывал. Приходил секретарь с бумагами и долго, стоя рядом со столом, о чем-то мне непонятном докладывал и клал перед папа бумаги для подписи. Годами помню я ту же картину по вечерам: мой отец за письменным столом, моя мать на диване с работой. Иногда кто-нибудь из друзей рядом с ней. Ведется общий разговор, в который изредка вставляет свое слово папа, повернувшись на своем стуле с круглой спинкой. Потом, когда Казимир приносит вечерний чай, папа пересаживается к остальным, и если есть гости, то разговаривают до десяти-одиннадцати. Если же мои родители одни, то читают вслух друг другу, а ровно в одиннадцать идут спать. Так были прочтены почти все исторические романы Валишевского, так читалось «Воскресение» Толстого, когда оно печаталось в «Ниве», и многое другое из русской, французской и английской литературы.

Эти уютные вечера я помню с самого детства моего до 1902 года, когда папа был назначен гродненским губернатором и когда уклад всей нашей жизни резко изменился.

Из маленького домика на Лесной улице в 1892 году мы переехали в большой дом на соборной площади, в котором занимали сначала одну часть второго этажа, а потом, по мере рождения детей, прибавлялось по комнате, и нами постепенно был занят весь этаж.

Сразу же после обеда, до того, чтобы перейти уже на весь вечер в кабинет, мама садилась к своему письменному столу в гостиной, являлся повар и приносил счета и меню на следующий день. Счета эти составляли мучения моей матери, всегда до щепетильности аккуратной, но очень плохой математички: как-то выходило, что вечно копейки сходились верно, а рубли нет, и то и дело призывался на помощь папа, который с улыбкой садился за приходо-расходную книгу, проверял итог и, поправив все дело, уходил снова к себе.

Двери были все открыты, кроме редких случаев, если был кто-нибудь вечером у папа по делам, и я, сидя за приготовлением уроков в столовой, с интересом слушала, что-то будет завтра к завтраку и обеду, и от души смеялась, когда папа вмешивался в этот хозяйственный разговор. Стоит, например, старый повар Станислав, а мама говорит ему:

– Что ты все котлеты даешь, дай завтра курицу.

– Курицу, – глубокомысленно повторяет Станислав, – курицу купить надо.

– А ты попробуй укради, – раздается голос папа из кабинета.

Мама весело смеется, а Станислав, не понимая шутки, с недоумением смотрит на дверь.

Обедали в те времена в шесть часов, и лишь под самый конец ковенской жизни – в семь, так что вечера были длинные. Завтракали в половине первого. После обеда взрослые пили кофе за столом, а детям разрешалось встать. Когда мама кто-нибудь дарил конфекты, они хранились у папа в письменном столе, и мы получали после обеда по одной конфекте.

– Ну, дети, бегите в кабинет за конфектами, – говорит мой отец, а моя маленькая сестра Олёчек вдруг громко с чувством восклицает:

– Папа, как я вас люблю!

– Только за конфекты и любишь? – говорит, смеясь, папа.

– Нет, тоже и за подарки, – говорит Олёчек, глядя своими честными детскими глазами прямо в лицо отца.

Долго ее, бедненькую, дразнили этой фразой. Так и протекли мирно и счастливо двенадцать лет нашей жизни в Ковне. Ежегодно: пять месяцев в Ковне и семь месяцев в Колноберже, нашем имении Ковенской губернии. И эти годы мой отец всю свою жизнь вспоминал с самым теплым чувством, как и всех своих сослуживцев, подчиненных и помощников по Сельскохозяйственному обществу, одинаково как русских, так и поляков. <…>

Глава 6

Колноберже было получено дедом моим, Аркадием Дмитриевичем Столыпиным², за карточный долг. Его родственник Кушелев, проиграв ему в яхт-клубе значительную сумму денег, сказал:

– Денег у меня столько сейчас свободных нет, а есть у меня небольшое имение в Литве, где-то около Кейдан. Я сам там никогда не был. Хочешь, возьми его себе за долг?

Так и стало принадлежать нашей семье наше милое Колноберже, унаследованное потом моим отцом.

Были у моих родителей другие имения, и бо́льшие по размерам, и, быть может, более красивые, нежели Колноберже. Но мы, все дети, их заглазно ненавидели, боясь, что вдруг папа и мама заблагорассудится ехать на лето в Саратовскую, Пензенскую, Казанскую или Нижегородскую губернию, что мне и моим сестрам представлялось настоящим несчастьем. Было у нас еще имение в Ковенской же губернии, на границе Германии, куда, за отсутствием в той местности нашей железной дороги, папа ездил через Пруссию. Он всегда много рассказывал о своих впечатлениях, возвращаясь из такой поездки «за границу», восхищаясь устройством немецких хуторян и с интересом изучая все то, что считал полезным привить у нас. И многое из виденного и передуманного послужило ему основой при проведении им земельной реформы много лет спустя.

Раз в год папа объезжал и остальные наши земли. В своем казанском имении мама бывала до замужества, но из нас никто нигде там не был, и знали и любили мы только Колноберже.

Папа тоже очень любил Колноберже: он там проводил лето еще мальчиком со своими родителями, которым с первого же раза, как они туда приехали, понравилось имение. <…>

Глава 7

<…> Мой отец очень любил сельское хозяйство и, когда он бывал в Колноберже, весь уходил в заботы о посевах, покосах, посадках в лесу и работах во фруктовых садах.

Огромным удовольствием было для меня ходить с ним по полям, лугам и лесам или, когда я стала постарше, ездить с ним верхом. Такие прогулки происходили почти ежедневно, когда папа бывал в Колноберже. Иногда же ездили в экипаже, в котором мой отец любил сам объезжать лошадей.

Я, как старшая, гораздо больше других, еще маленьких, сестер, бывала в те времена с папа, и особенно прогулки эти бывали всегда приятны и интересны: и весной по канавам, между озимыми и яровыми хлебами, еще низкими, нежно-зелеными и настолько похожими друг на друга, что я и понять не могла, как это папа мог их распознавать; и летом по разноцветному ковру душистых лугов; и осенью на уборку хлеба и молотьбу. Когда я была маленькой, у нас работала еще старая конная молотилка, и я с глубоким состраданием подолгу смотрела на смирных лошадей с завязанными глазами, без конца ходивших по одному кругу.

А потом в мои любимые дни позднего лета, особенно прекрасные в Литве дни, залитые последними лучами солнца, пронизанные запахом первых упавших листьев и сладким ароматом яблок из фруктового сада, когда дышится как-то особенно легко, поразительно далеко все видно и когда в чистом, как хрусталь, воздухе сказочно-легко носятся паутины бабьего лета… – вдруг зашумела, загудела первая в наших краях паровая молотилка. Долго я не могла привыкнуть к нарушению осенней деревенской тишины, но потом даже полюбила это монотонное гудение, особенно если оно было слышно издали.

Ходила я с папа по полям и поздней осенью. Сыро, дорога грязная. Туман или мелкий дождь, холодный и пронизывающий насквозь, застилают знакомый пейзаж. Ветер рвет платок, которым меня поверх пальто и шляпы заботливо закутала мама. Мой отец в своей непромокаемой шведской куртке, в высоких сапогах, веселый и бодрый, большими шагами ходит по мокрым скользким дорогам и тропинкам, наблюдая за пахотой, распоряжаясь, порицая или хваля управляющего, приказчика и рабочих. Подолгу мы иногда стояли под дождем, любуясь, как плуг мягко разрезает жирную, блестящую землю…

А что может быть уютнее и приятнее возвращения домой после такой прогулки! Каким теплом, согревающим и тело, и душу, охватывает тебя, лишь ты войдешь в светлую, теплую переднюю. Скорее раздеться, причесаться, вымыть руки и бежать в столовую, только бы не опоздать к обеду и не заслужить этим недовольного взгляда или, не дай бог, даже замечания от папа, не выносящего ни малейшей неточности во времени. Я думаю, что благодаря такой аккуратности, привычке быть всегда занятым и не терять ни минуты он потом и сумел так распределять свое время, что, будучи министром, успевал исполнять, никого не задерживая, свою исполинскую работу.

После обеда в осенние месяцы мы переходили в библиотеку, а папа и мама – в кабинет. Дверь между обеими комнатами оставалась открытой. Как и в Ковне, папа сидел за письменным столом, мама на диване, и каждый занимался своим делом до чая, а после него вместе читали.

И кабинет, и библиотека были очень уютны. Библиотека уставлена книжными шкафами красного дерева, перевезенными из Средникова, а кабинет – светлого дуба, с мебелью, обтянутой вышивкой работы матери моего отца. Над диваном, где сидела с работой мама, большие портреты масляной краской родителей папа в дубовых рамах, а на другой стене, в такой же раме, очень хорошей работы картина: старуха вдевает нитку в иглу. Каждая морщина внимательного лица говорила о напряженном старании. Папа очень любил эту картину и говорил мне, что это работа молодого, крайне талантливого, но, к сожалению, рано спившегося художника. Украшали еще кабинет подставки с коллекцией старинных длинных, до полу, трубок и целый ряд экзотических и старинных седел.

Вечером уютно горели две лампы: одна – на письменном столе папа, другая – на рабочем столе мама.

Вообще все наши хорошие вещи находились в Колноберже, и когда папа был назначен губернатором и мама старалась украсить городской дом, то я протестовала изо всех сил против каждой попытки увезти что-нибудь из Колноберже в город.

Пока наши родители мирно читали и занимались после обеда в кабинете, у нас, детей, в библиотеке шло сплошное веселье. Кто-нибудь вертит ручку «аристона», этого почтенного прародителя современных граммофонов. Раздаются дребезжащие звуки «Цыганского барона», слышится топот ног, старающихся танцевать, «как большие», детей, падающих, хохочущих, а иногда и плачущих.

Нас уже пять сестер, под конец жизни в Ковне – в возрасте от полугода до двенадцати лет. Тут же две гувернантки, няня, а иногда является полюбоваться на наше веселье и кормилица, важно выступающая в своем пестром сарафане с маленькой сестричкой на руках. Она красива и очень самоуверенна: знает, что у моей матери после детей она первый человек в доме, что ей всегда припасается лучший кусок за обедом, что за ней следят и ходят, как за принцессой: лишь бы не огорчилась чем-нибудь, лишь бы не заболела! К ней подходишь с любопытством и страхом посмотреть на новорожденную, пухленькую, мягонькую, тепленькую в своих пеленочках.

Когда же маленькая плачет и не хочет заснуть, никто не справляется с ней так скоро, как папа. <…>