Текст книги "Джентльмены против игроков"

– Чудо, что мы не налетели на него, когда заходили, – заметил старпом.

– Отправьте к ним шлюпку, прежде чем они уйдут, – распорядился Командир.

Он был уверен, что это мирный каботажник: кому тут еще оказаться? Но внезапно ему в голову пришла другая мысль.

– И правда, чудо, – сказал он старпому, который вновь подошел к нему, когда шлюпка была спущена на воду.

К тому времени они оба успели оценить удивительный факт: корабль, так внезапно обнаруженный, все еще не обозначил свое присутствие, прозвонив в колокол.

– Мы зашли очень тихо, согласен. Но они должны были услышать хотя бы шум наших лотовых. Мы же прошли примерно в пятидесяти ярдах от них. Чуть не столкнулись! Они вполне могли нам просигналить, раз уж поняли, что кто-то приближается. Но вот ведь странная вещь – с судна до сих пор не доносится ни звука. Все там как будто дыхание затаили.

– Точно, – задумчиво произнес Командир.

Вскоре вернулась лодка, внезапно возникшая у борта, словно бы прорыв себе путь сквозь туман. Командовавший лодкой офицер поднялся, чтобы доложить, но не успел произнести и слова, как Командир прокричал ему издали:

– Наш каботажник?

– Нет, сэр. Неизвестное судно, нейтральное, – был ответ.

– Да не может быть! Ну-ка, скажите на милость, что же оно здесь делает?

Молодой офицер сообщил, что на корабле ему поведали очень длинную и очень запутанную историю о проблемах с двигателем. Но технически все выглядело вполне правдоподобно, со всеми характерными деталями: повреждение, опасный дрейф у берега, несколько дней ненастной погоды, боязнь шторма, ну и, в конце концов, нежелание отдавать якорь где-то в глубине неизвестной им бухты. И прочее, прочее. Да, вполне правдоподобно…

– Двигатели все еще не работают? – спросил Командир.

– Работают. Машина под паром.

Командир отвел старпома в сторону.

– Бог мой, вы были правы! Они и вправду затаили дыхание, когда мы проходили мимо. Именно так!

Но теперь сомневаться начал старпом.

– Такой густой туман приглушает звук, сэр, – заметил он. – И зачем им это вообще?

– Прокрасться к выходу из бухты незаметно, – ответил Командир.

– Тогда почему они этого не сделали? Ведь у них могло получиться. Возможно, не совсем незаметно. Не думаю, что они смогли бы беззвучно вытравить цепь. И все же через несколько минут у них появился шанс скрыться из виду, пропасть в тумане без следа прежде, чем мы их разглядели бы. Но они так не поступили.

Они смотрели друг на друга. Командир покачал головой. Подозрение, подобное тому, что уже зародилось у него в голове, было не так-то просто доказать. Он даже и не высказал его открыто.

Молодой офицер закончил свой доклад. Груз на корабле не представлял никакой опасности. Судно держало путь в английский порт. Все документы в полном порядке. Нигде не видно ничего подозрительного.

Что же до команды, офицер описал их как самых обычных людей. Простые инженеры, ужасно гордившиеся тем, что смогли починить двигатели. Угрюмый штурман. Капитан – типичный скандинав, вполне вежливый, но, кажется, выпивает. Похоже, именно сейчас он приходит в себя после очередного запоя.

– Я сказал ему, что не могу разрешить им двигаться дальше. Он ответил, что и не посмел бы двинуться с места в такую-то погоду, с разрешения или без. Тем не менее я оставил нашего человека у них на борту.

– И это правильно.

Командир, поразмыслив над своими подозрениями, снова отозвал старпома в сторону.

– Что если это тот самый корабль, который подкармливает одну из чертовых подлодок? – спросил он вполголоса.

Старпом вздрогнул, а затем уверенно произнес:

– Им все сойдет с рук. Вы не сможете этого доказать, сэр.

– Я хочу все проверить лично.

– Исходя из услышанного нами доклада, у вас нет оснований для подозрений, сэр.

– Я все равно поднимусь к ним на борт.

Он уже принял решение. Любопытство – великая движущая сила в ненависти и в любви. Что он ожидал отыскать на этом корабле? Вряд ли он мог дать кому-нибудь ответ – даже самому себе.

Что он и в самом деле надеялся найти, так это атмосферу, атмосферу добровольного предательства, которое в его глазах нельзя ничем оправдать; как он полагал, даже страсть наживы не извиняет такого. Но сможет ли он ее обнаружить? Учуять? Различить на вкус? Получить тайный знак, который превратит его непреходящие подозрения в уверенность, достаточно сильную, чтобы спровоцировать на решительный поступок с далеко идущими последствиями?

Капитан встретил Командира на корме своего судна, в призрачных клубах тумана, из-за которого все вокруг обретало размытые очертания. Он был крепким скандинавом, бородатым, в расцвете сил. Круглая кожаная фуражка плотно сидела у него на голове. Не вынимая рук из карманов короткой кожаной куртки, он повел командира в штурманскую рубку. Двигался капитан уверенным шагом, но, уже почти подойдя к двери под мостиком, вдруг зашатался. Впрочем, быстро взял себя в руки, распахнул дверь и отошел в сторону, пропуская Командира. При этом капитан будто случайно оперся плечом о стену рубки, уставившись мутным взглядом в туман перед собой.

Зайдя внутрь вслед за Командиром, Скандинав захлопнул дверь, щелкнул выключателем и поспешил снова засунуть руки в карманы, словно боясь, что его кто-то схватит за них то ли в дружеском, то ли во враждебном порыве.

В помещении оказалось душно и жарко. Стеллаж для карт был полон, и одна карта лежала на столе, прижатая блюдцем и чашкой с остатками какой-то темной жидкости. Надкусанное печенье покоилось на футляре с хронометром. В комнате стояли два невысоких диванчика, один из которых был превращен в кровать при помощи подушки и пары одеял, находившихся сейчас в полном беспорядке. Скандинав опустился на нее, так и не вынув рук из карманов.

– Вот я и здесь, – сказал он с таким видом, будто сам удивился, услышав свой голос.

Командир, сидя на второй кушетке, рассматривал его благообразное раскрасневшееся лицо. В желтой бороде и усах Скандинава виднелись капли воды. Он задумчиво нахмурил брови, более темные, и внезапно опять поднялся на ноги.

– То есть я хотел сказать, что на самом-то деле понятия не имею, где я. Клянусь вам, – вырвалось у него с внезапной искренностью. – Черт подери! Я как-то сошел с курса. Туман преследует меня уже неделю, нет, больше. А потом сломались двигатели. Я расскажу вам, как это случилось.

И тут он заговорил. Не спеша, но настойчиво. Рассказ его не был монотонным, то и дело его прерывали странные паузы. Каждая из них длилась лишь несколько секунд, но была заполнена глубоким раздумьем. Когда Скандинав возобновлял повествование, он, казалось, совершенно не осознавал, что перед тем прерывался: все тот же застывший взгляд, все та же искренность в голосе. Он не замечал этих пауз, хотя порой запинался несколько раз посреди одного предложения.

Командир внимательно слушал его историю. Она выглядела слишком правдоподобной, чтобы оказаться правдой. Но, возможно, он был пристрастен? Все то время, пока Скандинав говорил, Командир чувствовал, как его внутренний голос, мрачный шепот из самых глубин души, рассказывал ему совсем другую историю, будто специально поддерживая в нем то ли негодование и злость на подлую алчность, то ли элементарную осмотрительность, которая часто лежит в основе простых, но надежных решений.

Это была та самая история, которую около часа назад поведали молодому офицеру. Командир порой слегка кивал, соглашаясь со Скандинавом. Тот наконец завершил свой рассказ и отвел взгляд. Поразмыслив, он добавил:

– Разве этого недостаточно, чтобы свести человека с ума? И я впервые в этой местности. А корабль мой собственный. Ваш офицер видел бумаги. Посудина не ахти какая, вы и сами видите. Просто старое грузовое судно. Еле хватает, чтобы прокормить семью.

Мощной рукой он указал на ряд фотографий, заполонивших всю поверхность переборки. Движение было таким медленным, словно его рука налилась свинцом. Командир небрежно обронил:

– Однако на этой посудине вы скоро заработаете для своей семьи целое состояние.

– Да, если только не потеряю его, – мрачно заметил Скандинав.

– Я имею в виду… благодаря войне, – добавил Командир. Скандинав уставился на него тем одновременно отсутствующим и заинтересованным взглядом, какой может быть только у глаз особого голубого оттенка.

– И вас это не разозлит, ведь так? Вы слишком уж благородны. Не мы развязали эту войну. Вот если вместо того, чтоб делом заниматься, сели бы мы и принялись слезы лить – что в этом хорошего? Пусть плачут те, кто все это начал, – энергично заключил он. – Время – деньги, как у вас принято говорить. Что ж, сейчас тоже время денег. Разве нет?

Командир постарался сдержать безмерное отвращение. Он объяснил себе, что это чувство неразумно, уж таковы люди – моральные каннибалы, питающиеся несчастьями друг друга. Вслух же Командир сказал:

– Вы совершенно ясно объяснили, как оказались в этих местах. Судовой журнал подтверждает каждое ваше слово. Впрочем, нет ничего проще, чем подделать судовой журнал.

На лице Скандинава не дрогнул ни один мускул. Он уставился в пол и, казалось, ничего не слышал. Немного погодя он поднял голову.

– Но у вас нет оснований подозревать меня в чем-либо, – небрежно пробормотал он.

Командир подумал: «Почему он сказал это?»

Его собеседник тут же добавил:

– Я везу груз в английский порт.

На мгновение его голос стал хриплым. Командир размышлял: «Это правда. Может, ничего тут и нет, и я не могу подозревать его. Но все же, почему он затаился, не спустив пар, при таком тумане, а затем, услышав наше приближение, не подал никакого сигнала? Почему? Что это, если не нечистая совесть? Он ведь видел по лотовым, что судно военное».

«Почему же? – продолжал думать Командир. – Может, мне спросить у него и понаблюдать за его реакцией? Как-нибудь он выдаст себя. Совершенно ясно, что он пьян. Да, пьян, но ложь у него точно уже заготовлена». Командир был из тех людей, кому становится морально и физически неуютно лишь от одной мысли, что придется обличать ложь. Он всегда старался этого избегать: его переполняло глубочайшее омерзение, которое он не мог побороть, ибо это чувство коренилось даже не в его моральных идеалах, а в самом характере.

Так что Командир вышел на палубу и приказал экипажу собраться для поверки. Все оказались почти такими, как он и ожидал, выслушав доклад молодого офицера. И их ответы на его вопросы не выявили никаких неточностей в судовом журнале.

Командир позволил им разойтись по местам. Они произвели на него впечатление хорошо подобранной команды; им явно пообещали кучу денег, если все пройдет успешно; все слегка обеспокоенные, но не испуганные. Маловероятно, что кто-то из них проболтается. За свою жизнь они не опасаются. Слишком хорошо знают Англию и характер англичан!

Командир встревожился, поймав себя на том, что думает так, будто его самое неясное подозрение уже становится уверенностью. Но ведь в действительности для подобных выводов не имелось ни малейшей разумной причины. Возможно, пробалтываться было просто не о чем.

Он вернулся в штурманскую рубку. Скандинав оставался в ней все это время, и что-то едва уловимое в его манере, бóльшая дерзость в осоловелом взгляде убедили Командира: тот воспользовался возможностью вновь приложиться к бутылке, наверняка припрятанной где-то рядом.

Еще он заметил, что Скандинав, встретившись с ним взглядом, напускает на себя нарочито удивленный вид. По крайней мере, так это выглядело. Ничему нельзя было верить. И англичанин с поразительной убежденностью ощутил, что противостоит чудовищной лжи, монолитной, словно стена, без единого шанса пробиться к правде; лжи, чье мерзкое кровожадное лицо, казалось, рассматривало его с циничной ухмылкой.

– Полагаю, вас интересуют мои действия. Впрочем, я вряд ли вас задерживаю, так? Вы же не станете сниматься с якоря в таком тумане?

– Я не знаю, где мы находимся! – искренно воскликнул Скандинав. – Я и правда не знаю.

Он огляделся вокруг, как будто все в штурманской рубке было ему чуждо. Командир спросил, не видел ли он необычные предметы за бортом, прежде чем зайти в бухту.

– Предметы! Какие предметы? Мы шли вслепую в тумане несколько дней.

– У нас в этом тумане образовалось несколько просветов, – сказал Командир. – И я расскажу вам, что мы увидели в них и к какому выводу я пришел.

В нескольких словах он поведал капитану все. Командир услышал, как Скандинав резко втянул воздух сквозь сжатые зубы. Положив свою огромную ручищу на стол, он стоял совершенно неподвижно и безмолвно, словно его ударило молнией. А потом на его лице появилась дурацкая улыбка.

По крайней мере, так показалось Командиру. Имело ли это значение или нет? Он не знал и был не в силах понять. Вся правда этого мира исчезла, словно ее высосало, впитало то ужасное злодеяние, в котором человек, стоящий перед ним, был – или не был – повинен.

– Расстрел – это слишком почетно для людей, которые соблюдают нейтралитет подобным образом, – помолчав, заметил Командир.

– Да, да, да, – поспешно согласился Скандинав, а затем добавил, неожиданно и задумчиво: – Возможно.

Притворялся ли он пьяным или же, наоборот, пытался казаться трезвым? Взгляд его был прямой, но какой-то стеклянный. Губы четко проступали из-под желтых усов. Однако они вздрагивали. Вздрагивали ведь? И почему он весь поник?

– В этом вопросе нет никакого «возможно», – сурово произнес Командир.

Скандинав выпрямился. И внезапно тоже посуровел.

– Нет? А что насчет искусителей? Лучше бы их всех уничтожить. Их же четыре, пять, шесть миллионов, – произнес он мрачно, но через мгновение сменил тон на жалобный. – Наверно, мне лучше попридержать язык. У вас же есть подозрения.

– Подозрений у меня нет, – заявил Командир.

Никаких подозрений уже не было. В этот самый момент пришла полная убежденность. Воздух в штурманской рубке наполнился виной и вероломством, бросившими вызов открытию Командира и отрицающими элементарную справедливость, правила приличия, человеколюбие, каждый из обусловленных моралью принципов поведения.

Скандинав сделал долгий вдох:

– Что ж, мы знаем, что вы, англичане, порядочные люди. Но давайте начистоту. Почему мы должны вас любить? Вы не сделали ничего, чтобы заслужить это. Мы, конечно, и тех, других не любим. Они тоже не заслужили. Какой-то человек подходит с мешком золота… Мое последнее путешествие было в Роттердам, и не зря.

– Тогда, возможно, вам будет что рассказать нашим людям, когда мы зайдем в порт, – прервал его Командир.

– Возможно. Но у вас же есть свои люди в Роттердаме. Пусть они и доложат. Я ведь и вправду поддерживаю нейтралитет, разве не так?.. Вы когда-нибудь видели бедняка, которому посулили мешок золота и который устоял бы? Но, конечно же, я не соблазнился. У меня не хватает на это мужества. Правда, не хватает. Это не про меня. Просто в кои-то веки охота высказаться начистоту.

– Я вас слушаю, – тихо ответил Командир.

Скандинав наклонился через стол.

– Теперь, когда я понял, что подозрений у вас нет, я скажу. Вы не знаете, что такое бедный человек. А я знаю. Я он и есть. Эта старая посудина почти ничего не стоит, и к тому же она заложена. Едва хватает на жизнь, не более. Естественно, мне не достало бы смелости. Но тот, у кого она есть!.. Смотрите. Товар, который он берет на борт, выглядит точно так же, как любой другой груз, – свертки, бочки, банки, медные трубки и подобное. Он не видит, как это все работает. Для него это не реально. Но он видит золото. Вот оно – настоящее. Конечно, меня бы ничто не заставило. У меня при одной мысли все начинает болеть внутри. Я бы просто сошел с ума от волнения или… или спился бы. Риск слишком велик. Зачем… зачем все губить!

– Такое карается смертью, – холодно произнес Командир и встал.

Скандинав ответил суровым взглядом, странно сочетавшимся с его неуверенной улыбкой. Командир почувствовал, что его горло перехватывает спазм: атмосфера смертоубийственный сопричастности, заполняющая рубку, сделалась более плотной, непроницаемой и едкой, чем туман снаружи.

– Меня это не касается, – пробормотал Скандинав, заметно шатаясь.

– Ну конечно, – согласился Командир, прилагая огромные усилия, чтобы его голос звучал тихо и спокойно. Его внутренняя убежденность была крепка. – Но я уберу всех вам подобных от этого берега. И начну с вас. Вы должны отплыть через полчаса.

Говоря это, Командир уже шел по палубе, а Скандинав шагал рядом с ним.

– Что? При таком тумане? – хрипло вскричал он.

– Да, вам придется уйти при таком тумане.

– Но я даже не знаю, где мы. Я и правда не знаю.

Командир развернулся. Его охватил приступ ярости. Взгляды обоих мужчин встретились. В глазах Скандинава застыло искреннее недоумение.

– Значит, не знаете, как выбраться отсюда. – Командир говорил спокойно, но в сердце его билась ярость. – Я укажу вам курс. Идите на юго-восток примерно четыре мили, а затем четко меняйте курс на восток, в ваш порт. Погода прояснится в самое ближайшее время.

– Но разве я обязан повиноваться? Что может меня заставить? Я не осмелюсь: в такой-то туман!

– И тем не менее вы должны. Если только не хотите…

– Не хочу, – выпалил Скандинав. – С меня хватит.

Командир перебрался на трап. Скандинав стоял на палубе, словно врос в нее. Шлюпка Командира еще не достигла корабля, как он услышал, что на скандинавском судне начали поднимать якорь. Вскоре его тень ушла сквозь туман в указанном направлении.

– Да, я его отпустил, – сказал Командир своим людям. Рассказчик наклонился к кушетке, на которой ни одно движение не выдавало присутствия человека.

– Послушай, – произнес он, – этот курс должен был вывести Скандинава прямо на риф с подводными скалами. И Командир указал ему этот курс. Скандинав последовал ему, наскочил на скалы и пошел ко дну. Получается, он сказал правду. Он действительно не знал, где находился. Но это ничего не доказывает, с какой стороны ни посмотри. Может, это была единственная правдивая часть его рассказа. И все же… Казалось, что он отступил под угрожающим взглядом Командира, не более того – Рассказчик отбросил притворство. – Да, я указал ему этот курс. Мне это казалось решающим испытанием. Я верю, что… Нет, я не верю. Я не знаю. Тогда я был уверен. Они все утонули, и я не знаю, что я совершил: суровое возмездие – или убийство. Добавил ли я ко всем трупам, усеивающим дно непроглядного моря, тела совершенно невинных людей или же гнусных предателей. Я не знаю. Я никогда уже не узнаю.

Он встал. Женщина поднялась с кушетки и обвила руками его шею. Лишь ее глаза блестели в глубоком мраке комнаты. Она знала его страсть к справедливости, его отвращение к обману, его человеколюбие.

– Ах, ты мой бедный, бедный…

– Я никогда не узнаю, – сурово повторил он. Высвободился, прижал ее руки к своим губам и вышел прочь.

Перевод Софьи Кобяковой

Под редакцией Григория Панченко

Леди-детективы и юные детективы

Баронесса Орци

Эмма Орци была не вполне баронессой по феодальной табели о рангах, но дочерью самого настоящего барона, внучкой графа. Правда, это титулы не английские, а венгерские (в переводах прошлых лет ее фамилию, явно далекую от британских канонов, транскрибировали наугад – и чаще всего получалось «Орчи»). Сама она Венгрию почти не помнила, семья эмигрировала оттуда, когда будущей писательнице едва исполнилось три года. Так что осознание себя произошло у нее уже в Англии, с Англией же связана ее литературная карьера.

Карьера эта удалась не сразу, но в итоге оказалась впечатляющей: писательский талант у Орци удачно совмещался с завидной работоспособностью. Основным направлением Орци стали, пожалуй, все же не детективы, но исторические романы, более того, романы откровенно «аристократические» (что не удивительно, учитывая ее происхождение), хотя и с приключенческой основой. Однако и детективам она отдала дань, причем сумев открыть несколько направлений, которые в дальнейшем станут активно разрабатываться многими авторами. Орци вообще на удивление часто выступала в роли первооткрывательницы: существующий в двух разных обличьях «герой в маске» (впоследствии Зорро, Фантомас, Бэтмен или Супермен) – ее изобретение; «сыщик-лентяй», распутывающий преступление, что называется, не вставая со стула, за счет одного только интеллекта, – тоже (Шерлок Холмс все-таки много бегает, лично собирает улики, порой боксирует или даже стреляет – а вот Ниро Вульф уже действует по канону, разработанному Орци). Отвратительный и даже в каком-то смысле преступный адвокат, использующий свои таланты, чтобы спасать… нет, все-таки не заведомых преступников, а наоборот, тех невинно обвиненных, для оправдания которых приходится серьезно нарушать закон, – не полностью ее выдумка (с создателем сходного типажа, Мелвиллом Д. Постом, мы еще встретимся на страницах этого сборника), но вышедший из-под ее пера Патрик Маллиган по прозвищу «Кожа возле зубов»2929
  «Кости мои прилипли к коже моей и плоти моей, и я остался только с кожей возле зубов» (Иов 19 : 20). Это выражение используется как синоним оборота «находиться на грани гибели». Для адвоката такое прозвище – что-то вроде особой характеристики: «юрист последней надежды». (Примеч. сост.)


[Закрыть] все же оказался одним из первых и самых колоритных, во многом предопределив эволюцию образа.

К этой же плеяде принадлежит блистательная леди Молли, женщина-детектив, играющая главную роль. У других писательниц того или даже чуть более раннего времени леди-детективы тоже встречались (и с ними мы увидимся на страницах этого сборника), но на гораздо менее самостоятельных ролях: даже если с расследованием они справлялись сами, над ними все же стоял некий джентльмен в качестве начальника или нанимателя, а подчиненных им и вовсе не полагалось. Молли куда свободнее: она, конечно, тоже вынуждена подчиняться правилам «мужского мира» начала ХХ века, но ее начальники пребывают где-то далеко, позволяя ей самой стать начальницей, по крайней мере, для одной своей подчиненной!

Другое дело, что этическая оценка всего этого сейчас не так бесспорна, как сто с лишним лет назад. Мало того что Молли, выражаясь современным языком, получает «дополнительные бонусы» от своего наследственного аристократизма (доказательства которого будут предъявлены лишь в конце цикла, однако оно явно подразумевается с первых рассказов), теперь еще встает вопрос, стоит ли гордиться тем, что она, женщина, с такой бессердечностью сумела сыграть на материнском инстинкте другой женщины, замешанной в преступлении, но заслуживающей как минимум сочувствия. Все-таки нынешний читатель поневоле спросит себя (и автора) не о том, может ли мужчина-детектив прибегать к таким мерам, – а должен ли он, имеет ли на это моральное право. Равно как и женщина.

Тем не менее, если самой Эмме Орци и читателям-современникам казалось, что ее исторические романы гораздо важнее детективов, то сейчас мы должны внести поправку. Приключения доблестных аристократов в дебрях времени давно уже переместились в жанр подростковой литературы, а вот детективные циклы продолжают оставаться в прежней нише. И история леди Молли – прежде всех других!