Текст книги "Джентльмены против игроков"

1

Одни утверждали, что она якобы дочь герцога, другие же злословили, будто она родилась под забором, а слово «леди» приставили к ее имени, дабы облагородить его и придать ему веса.

Конечно, я многое могла бы поведать, но, как говорят поэты, «уста мои сомкнуты». Все то время, пока она успешно шагала вверх по карьерной лестнице в Скотланд-Ярде, я имела честь быть ее другом и доверенным лицом, но когда мы стали напарницами, она взяла с меня слово, что я ни полсловечка никому не скажу о ее личной жизни, и я торжественно поклялась, что буду нема как могила, и все такое.

В общем, мы всегда называли ее «миледи», с того момента, как она возглавила наш отдел; начальство же в нашем присутствии обращалось к ней «леди Молли». В нашем Женском отделении нас всех жестоко унижали и критиковали мужчины, так что хоть вы не говорите мне, будто из-за того, что мы родились женщинами, мы не обладаем вдесятеро более развитой интуицией. По моему твердому убеждению, количество нераскрытых преступлений снизилось бы больше чем наполовину, если бы так называемые загадочные случаи отдали следовательницам.

К примеру, можно ли хоть на миг поверить, что правда о необычном происшествии в Найнскоре хоть когда-нибудь всплыла бы на поверхность, если бы это дело в одиночку расследовал мужчина? Мог бы хоть один мужчина действовать настолько отважно, как поступила леди Молли, когда… Впрочем, я забегаю вперед.

Давайте вернемся в то памятное утро, когда леди Молли в сильнейшем возбуждении влетела в мою комнату. Голос ее дрожал от волнения:

– Мэри, начальство сказало, что я могу поехать в Найнскор, если захочу!

– Вы? – воскликнула я. – Но чего ради?

– Чего ради? – переспросила она. – Что значит «чего ради»? Мэри, неужто ты не понимаешь? Это шанс, которого я так долго ждала, такой шанс выпадает раз в жизни! Весь Ярд доведен этим делом до отчаяния. Публика в ярости, а язвительные статьи появляются в газетах практически каждый день. Никто из сотрудников-мужчин не представляет, что делать, они в тупике. Так что этим утром я пошла к шефу…

Когда она внезапно прервала рассказ, я нетерпеливо начала допытываться:

– И что же?

– Ну, сейчас не так уж важно, как я этого добилась, – подробности расскажу по дороге. Главное, у нас с тобой достаточно времени, чтобы успеть на одиннадцатичасовой поезд до Кентербери. Начальство сказало, что я могу ехать и могу взять с собой, кого пожелаю. Мне предложили одного из мужчин, но у меня предчувствие, что это работа для женщины. Кроме того, я предпочитаю тебя, Мэри, кому бы то ни было. Не думаю, что ты успела выучить обстоятельства этого дела как свои пять пальцев, так что мы предварительно пробежимся по ним в поезде. Сейчас у тебя времени хватит лишь на то, чтобы бросить пару вещей в сумку и встретиться со мной на вокзале Черинг-Кросс у билетной кассы перед тем, как этот одиннадцатичасовой отойдет от перрона.

Она вышла раньше, чем я успела хоть что-то сказать. Впрочем, я была чересчур ошеломлена для того, чтобы забрасывать ее вопросами. Расследование убийства поручено Женскому отделению! До этой минуты никто и помыслить не мог ни о чем подобном! Я тоже была безумно взволнована, и можете не сомневаться, что на вокзале я оказалась вовремя.

По счастью, мы с леди Молли заняли купе без попутчиков. Поезд нигде не останавливался до самого Кентербери, так что времени у нас оказалось предостаточно. И будьте уверены: раз уж мне выпала честь помогать леди Молли в этом деле, я страстно желала узнать о нем абсолютно все.

Убийство Мэри Николс произошло в Эш Корте, красивом и большом старинном особняке, расположенном возле деревни Найнскор. Особняк был окружен прекрасной рощей. Среди прочих пленительных видов наиболее выделялся островок посреди небольшого пруда, соединенный с сушей крохотным мостом из грубо отесанного камня. Остров носил название «Глухомань» и был наиболее отдаленным уголком рощи: из поместья он не просматривался, и звуков оттуда не было слышно. И вот в этом очаровательном местечке, на краю пруда, пятого февраля сего года было найдено тело девушки.

Я, пожалуй, опущу многие шокирующие детали этой жуткой находки. Достаточно сказать, что бедная девушка лежала ничком на небольшой насыпи, поросшей травой; при этом ее плечи, руки и голова были погружены в застоявшуюся илистую воду.

Первым обнаружил этот ужас Тимоти Коулман, младший садовник из Эш Корта. Он перешел каменный мост и пересек почти весь остров, когда заметил что-то голубое, наполовину лежащее на берегу, наполовину погруженное в воду. Тимоти был флегматичным, лишенным эмоций деревенским жителем, а посему, удостоверившись, что замеченный им предмет – это женское тело в голубом платье с белой отделкой, он преспокойно наклонился и попытался вытащить мертвую девушку из грязи.

Однако представшее перед ним чудовищное зрелище пошатнуло даже его врожденную флегматичность. С первого взгляда стало ясно, что женщина – кем бы она ни была – зверски убита: весь перед ее платья оказался обагрен кровью. Но в ужас старину Тимоти привело совсем другое: поскольку голова, руки и плечи убитой, по всей очевидности, некоторое время пролежали в иле, они заметно разложились и сгнили.

Разумеется, необходимые в подобных случаях действия были осуществлены немедленно. Коулман побежал за подмогой к домику привратника, и вскорости к месту преступления прибыла полиция. Полицейские перевезли останки несчастной жертвы в маленький местный участок.

Найнскор был сонной деревушкой, расположенной в семи милях от Кентербери и в четырех от Сэндвича, вдалеке от оживленных дорог. Почти сразу в деревушке узнали, что произошло ужасное убийство, и вскоре все его детали подробнейшим образом обсуждали в «Зеленом человеке», местном питейном заведении.

Для начала сошлись на том, что хотя тело выглядело ужасно и опознать его казалось невозможным, ярко-голубое платье из саржи с белой отделкой узнать было легко. А кроме того, было ведь еще кольцо с жемчугом и рубином и красный кожаный кошелек, найденный инспектором Мейджерсом рядом с рукой убитой женщины.

Не прошло и двух часов с того момента, как Тимоти Коулман поделился своим ужасным открытием, а несчастную жертву уже опознали как Мэри Николс: она жила вместе со своей сестрой Сьюзен. На Найнскор-лейн стояло несколько домов, известных как Элм-Коттеджи, и Мэри со Сьюзен проживали в доме номер два, почти напротив Эш Корта. Также стало известно, что когда полицейские отправились по данному адресу, они нашли дом запертым и очевидно пустующим.

Миссис Хукер, которая жила в первом доме, по соседству, сообщила инспектору Мейджерсу, что Сьюзен и Мэри съехали пару недель назад, и она с тех пор сестер не видела.

– Завтра будет ровно две недели, – сказала она. – Я тогда как раз стояла у своей парадной двери, кошку подзывала. Была половина восьмого, и ночь самая темнющая из всех, какие я только видела. Темень стояла непроглядная, протяни руку – и кончиков пальцев не увидишь, да еще и гадкий сырой туман со всех сторон наползал. Вот тогда-то Сьюзен и Мэри вышли из своего домика. Сьюзен-то я как следует не разглядела, а вот голос Мэри слышала отчетливо, прям как вас сейчас слышу. Она сказала: «Давай-ка поторопимся», прям так и сказала. Я подумала, может, они за покупками в деревню собираются, да окликнула их, ведь я вот только что слышала, как церковный колокол семь раз прозвонил, а тогда ведь был вторник, все рано закрывались, они бы только зря пороги лавок оббивали в Найнскоре. А они на меня внимания не обратили да пошли себе к деревне, и вот это был последний раз, когда я их двоих и видала.

Дальнейшие расспросы деревенских жителей заставили всплыть множество любопытных подробностей. Поговаривали, что Мэри Николс была очень взбалмошной молодой особой, о которой здесь всегда могли рассказать смачную скандальную сплетню. С другой стороны, Сьюзен казалась всем девушкой весьма сдержанной и постоянной в привычках. Ее крайне раздражала сомнительная репутация сестры, и, по словам миссис Хукер, между двумя сестрами часто возникали удручающие ссоры. Эти ссоры, похоже, достигли своего апогея, когда в прошлом году в домик стал захаживать мистер Лайонел Лидгейт. Несколько позже выяснилось, что молодой человек был весьма известным джентльменом из Лондона. Однако он регулярно гостил в Кентербери, где у него были друзья, и по такому случаю заезжал в Найнскор на изящной охотничьей двуколке и увозил Мэри покататься.

Мистер Лидгейт приходился родным братом лорду Эдбруку, мультимиллионеру. В прошлом году тот получил почетный титул на торжествах по случаю дня рождения монарха. Обычно его светлость проживал в замке Эдбрук, но он и его брат Лайонел пару раз снимали Эш Корт, поскольку оба увлекались гольфом, а знаменитые сэндвичские поля для игры в гольф находились почти рядом. Должна заметить, что лорд Эдбрук был женат, а мистер Лайонел Лидгейт, в свою очередь, только что заключил помолвку с мисс Мэрбери, дочерью каноника из Кентербери.

Ничего удивительного, что Сьюзен Николс яростно противилась тому, чтобы имя ее сестры связывали с именем молодого человека, стоящего намного выше на социальной лестнице, да еще и почти что обвенчанного с юной леди своего круга.

Но Мэри, казалось, это вовсе не волновало. Она была совсем юной и интересовалась лишь удовольствиями да развлечениями. Она отмахивалась от общественного мнения, даже когда по округе поползли гадкие слухи относительно того, кто является матерью маленькой девочки, которую она собственноручно отдала на попечение миссис Уильямс, вдовы, жившей в удаленном доме по дороге на Кентербери. Мэри поведала миссис Уильямс, что отец ребенка – их со Сьюзен брат, скончавшийся внезапно и оставивший малышку на руках сестер. Поскольку они определенно не могли должным образом позаботиться о ребенке, Мэри попросила миссис Уильямс взять это на себя, на что та с готовностью согласилась.

Сумму оплаты за заботу о ребенке оговорили сразу же после этой беседы, и с тех пор Мэри Николс приезжала повидать девочку каждую неделю и всегда привозила с собой деньги.

Инспектор Мейджерс навестил миссис Уильямс, и вскорости достойная вдова поведала ему шокирующее продолжение этой истории. Она рассказала инспектору следующее:

– Две недели назад, сразу после семи вечера, Мэри Николс заскочила ко мне. Ночка выдалась скверная: тьма кромешная, да еще и мерзкая сырость. Мэри сказала, что ужасно торопится: она уезжала в Лондон поездом из Кентербери и забежала попрощаться с ребенком. Одежда ее промокла насквозь, и она казалась крайне взволнованной. Я принесла ей малышку, и она начала лихорадочно целовать ребенка, а затем обратилась ко мне: «Я, возможно, какое-то время буду отсутствовать, но вы позаботитесь о ней наилучшим образом, миссис Уильямс». Потом она положила ребенка на кровать и дала мне два фунта – оплату за восемь недель.

После этого Мэри еще раз попрощалась и выбежала из дома. Миссис Уильямс проводила ее до входной двери. Ночь была непроглядной, так что вдова не знала, пришла ли Мэри одна, пока через мгновение не услыхала ее голос, в котором слышались сдавленные рыдания.

– Она сказала: «Я должна была поцеловать дитя», и ее голос затих вдали, по дороге на Кентербери. – Последнее слово миссис Уильямс произнесла особенно многозначительно.

Таким образом, инспектор Мейджерс смог установить, что сестры Николс уехали из Найнскора в ночь на двадцать третье января. Скорее всего, они вышли из дому около семи вечера, затем отправились к миссис Уильямс. Сьюзен оставалась снаружи, а Мэри зашла попрощаться с ребенком.

После этого их следы терялись. Казалось невозможным установить, когда они добрались до Кентербери, на какой поезд сели, где сошли и когда бедняжка Мэри вернулась обратно.

Согласно медицинскому освидетельствованию, бедная девушка умерла минимум двенадцать или тринадцать дней назад. Определить точнее было невозможно: стоячая вода ускорила процесс разложения, что оказалось особенно заметно по нехарактерному состоянию тканей головы.

На вокзале в Кентербери ни продавец билетов, ни носильщики тоже не смогли пролить свет на произошедшее. Западный вокзал Кентербери был оживленной железнодорожной станцией. Ежедневно десятки пассажиров заходили на его перроны и покупали билеты. Таким образом, практически невозможно было получить достоверную информацию о двух женщинах, которые двадцать третьего января – то есть две недели тому назад – то ли сели там на вечерний поезд, то ли нет.

Лишь одно можно было утверждать точно: независимо от того, попала ли Сьюзен в Кентербери, села ли она на тот поезд, одна либо с сестрой, – Мэри впоследствии вернулась в Найнскор, причем или той же ночью, или на следующий день, ведь Тимоти Коулман обнаружил ее полуразложившиеся останки две недели спустя на землях Эш Корта.

Хотела ли Мэри встретиться с любовником, или у нее были иные цели? И где теперь Сьюзен?

Таким образом, как видите, дело с самого начала было крайне загадочным. И, само собой, местная полиция решила: если ничего более определенного не выяснится во время коронерского расследования, то им понадобится помощь парней из Ярда.

Итак, в Лондон были направлены предварительные сведения по делу, и кое-какие бумаги попали и в наши руки. Леди Молли глубоко заинтересовалась делом с самого начала, и я твердо убеждена: она прямо-таки осаждала начальство, убеждая отправить ее в Найнскор и посмотреть, сможет ли она во всем разобраться.

2

Подразумевалось, что леди Молли всего лишь выберется в Кентербери после коронерского расследования и выяснит, по-прежнему ли местная полиция жаждет помощи из Лондона. Но не было ничего, что сильнее претило бы натуре миледи, чем ожидание.

– Я не собираюсь пропустить первый акт этой романтической драмы, – сообщила она мне, как только наш поезд, окутанный клубами пара, подошел к перрону кентерберийского вокзала. – Хватай свой чемодан, Мэри, мы доберемся до Найнскора пешком. Запомни: мы две художницы, приехавшие поработать над этюдами. Смею полагать, в деревне мы как-нибудь найдем себе жилье.

Мы перекусили в Кентербери, а затем пустились в путешествие длиной в шесть с половиной миль, волоча за собой багаж. В Найнскоре на одном из коттеджей мы увидели вывеску с гостеприимной надписью: «Сдается жилье для одинокой приличной леди или джентльмена» и решили остановиться там. На следующее утро к восьми часам мы уже были в местном полицейском участке, где проходило коронерское расследование. Участок располагался в милом забавном домике, приспособленном для нужд государственной службы, и маленькая комната была до отказа заполнена народом. Я до сих пор свято верю, что все местное население, способное хоть как-то передвигаться, набилось в тесную непроветриваемую комнатушку площадью в десять ярдов.

Инспектор Мейджерс, заблаговременно уведомленный о нашем прибытии, оставил для нас два неплохих места, с которых были хорошо видны свидетели, коронер и присяжные. В комнате было нестерпимо тесно, но уверяю вас – ни леди Молли, ни я не особенно заботились о собственном комфорте. Мы были крайне заинтригованы происходящим.

С самого начала дело казалось крайне запутанным, покрытым непроницаемой вуалью тайны. И следствие мало продвинулось на пути к истине. Однако можно было заметить, что в умах всех присутствующих роятся чудовищные предчувствия, темные невысказанные подозрения относительно вины одного конкретного молодого человека.

Ни полиция, ни Тимоти Коулман не добавили ничего нового к тому, что все уже знали. Были предъявлены кольцо и кошелек, а также платье, в которое была одета убитая женщина. Несколько свидетелей под присягой показали, что все эти вещи принадлежали Мэри Николс. Тимоти, допрошенный более подробно, сообщил, что, по его мнению, убийца бросил тело девушки возле пруда, так что ее голова оказалась под водой. Трудно вообразить, чтобы она сама упала подобным образом.

Повторно огласили медицинское заключение, и оно, как и ранее, было размытым и неопределенным. Из-за состояния головы и шеи оказалось невозможно определить, каким предметом нанесли смертельный удар. Доктор повторил свои выводы о том, что несчастная девушка умерла примерно две недели назад. Поскольку тело было найдено пятого февраля, то отсчет следовало начинать приблизительно с двадцать третьего января.

Смотритель, проживающий в Эш Корте, также мало чем помог в установлении истины. Ни он, ни члены его семьи не видели и не слышали ничего подозрительного. Согласно его показаниям, островок под названием «Глухомань», где произошло убийство, находится на расстоянии около двухсот ярдов от домика смотрителя, и вдобавок их разделяет сад и само здание особняка. Отвечая на вопрос одного из присяжных, он пояснил также, что земли Эш Корта отделены от Найнскор-лейн невысокой каменной стеной, дверь которой выходит на дорожку почти напротив Элм-Коттеджей. Смотритель отметил, что особняк пустовал больше года, и последний его владелец умер примерно двенадцать месяцев назад. Мистер Лидгейт не приезжал поиграть в гольф, когда свидетель служил в особняке смотрителем.

Бессмысленно пересказывать еще раз все то, что разные свидетели уже поведали полиции, а теперь готовились повторить под присягой. Личная жизнь сестер Николс была изучена вдоль и поперек – по крайней мере, та ее часть, которая была всем известна. Но вы же знаете деревенский люд: они почти ничего не знают о том, что происходит за калиткой соседа, за исключением случаев, когда попахивает скандалом или свежей сплетней.

Сестры выглядели достаточно обеспеченными. Мэри одевалась крайне элегантно, да и у малышки, отданной на попечение миссис Уильямс, одежда была дорогой и качественной; при этом услуги самой миссис Уильямс всегда оплачивались без просрочек. Однако также было очевидно, что между собой сестры не ладили, и Сьюзен яростно протестовала против связи Мэри с мистером Лидгейтом. Дошло до того, что незадолго до трагического происшествия Сьюзен обратилась к местному викарию, умоляя того повлиять на сестру и уговорить Мэри уехать с ней из Найнскора, дабы решительно покончить с прошлым. Преподобный Октавиус Ладлоу, викарий из Найнскора, вскоре действительно имел с Мэри короткий разговор на эту тему и предложил ей подыскать себе хорошее место в Лондоне.

– Но вряд ли я был достаточно убедителен, – продолжил преподобный. – Она ответила лишь, что никогда не пойдет работать прислугой, у нее имеются свои источники дохода, и неплохие: в любой момент по собственному выбору она может получить пять тысяч фунтов или даже больше.

– Упоминалось ли в этом разговоре имя мистера Лидгейта? – спросил коронер.

– Да, – отвечал викарий после секундного колебания.

– И какова была ее реакция?

– Боюсь, она лишь посмеялась, – чопорно ответил преподобный Октавиус, – и крайне выразительно, хотя и не вполне правильно с точки зрения грамматики сообщила, что некоторые люди сами не знают, что мелют.

Как видите, дело было крайне запутанным. Уцепиться в расследовании было не за что, не обнаружилось никаких мотивов, которые могли бы привести к столь жестокому преступлению, – только туманные домыслы, касающиеся, быть может, шантажа. Однако я должна сообщить еще о двух фактах, ставших известными во время этого необычного коронерского расследования. Хотя тогда эти факты казались прекрасным подспорьем в объяснении тайны, в конце концов они же обрушили дело в куда более непроницаемый мрак.

Прежде всего следует упомянуть показания Джеймса Франклина, работавшего по найму на одной из здешних ферм. Этот человек заявил, что примерно в половине седьмого вечера двадцать третьего января он ехал на телеге по Найнскор-лейн. Пока он ехал, стемнело. И вот, когда он проезжал мимо Элм-Коттеджей, то услышал приглушенный мужской голос, грубо произнесший нечто вроде: «Открой дверь, ну же! Темно, как в преисподней!» За этим последовала пауза, затем тот же голос проворчал:

– Мэри, где тебя черти носят?

Тогда женский голос якобы ответил:

– Хорошо, хорошо, иду.

После этого Джеймс Франклин больше ничего не слышал, равно как и не рассмотрел никого в сгустившихся сумерках.

С характерной для кентерберийских пейзан невозмутимостью он выбросил этот случай из головы до того самого дня, когда услыхал, что Мэри Николс убита. Тогда он сам явился в полицию и обо всем рассказал. В ходе коронерского расследования, допрошенный подробнее, Джеймс Франклин не мог с уверенностью сказать, доносились ли голоса с того конца улицы, где были расположены Элм-Коттеджи, или же с другой стороны, из-за каменной стены.

И наконец инспектор Мейджерс, продемонстрировав удивительное чувство момента и незаурядный драматический талант, представил на всеобщее обозрение документ, который он припас напоследок. Это был клочок бумаги, найденный в уже упомянутом красном кожаном кошельке. Поначалу записка казалась не слишком-то важной: на страничке из блокнота было карандашом нацарапано лишь несколько дат и часов, а почерк мог принадлежать кому угодно. Но вскоре по крайней мере две из этих дат – «двадцать шестое декабря» и «первое января, десять часов утра» – приобрели роковой смысл: именно в эти дни мистер Лидгейт приезжал в Найнскор и забирал Мэри покататься. Двое свидетелей подтвердили это со всей определенностью: в эти дни в окрестностях Найнскора ходили с собаками на зайцев, и местный люд участвовал в охоте. Мэри же впоследствии открыто рассказывала, как ей понравились прогулки.

Оставшиеся даты (а всего их было шесть) оставались более или менее неясными. Касательно одной из них миссис Хукер припомнила, что в тот день Мэри Николс вроде бы уходила из дому, но всеобщее внимание привлекла последняя дата, написанная тем же почерком, что и остальные. Это было двадцать третье января, и рядом с датой стояло время – шесть часов вечера.

На этом коронер объявил заседание закрытым. Стало очевидно, что необходимо услышать пояснения мистера Лайонла Лидгейта.

3

Интерес общественности к этому делу как раз достиг наивысшей точки: стало ясно, что его нельзя больше называть делом исключительно местного значения. Все окрестные гостиницы были забиты приезжими из Лондона, художниками, журналистами, писателями и антрепренерами, да и в Кентербери держатели отелей вкупе с владельцами легких экипажей получили неплохую прибыль.

В мозгу пытливого исследователя некоторые факты и одна сцена ясно выделялись на фоне хаоса из конфликтующих и не относящихся к делу показаний: сцена, представляющая двух женщин, медленно бредущих в темной сырой ночи по направлению к Кентербери. Остальное же было сокрыто за пеленой тумана.

Когда Мэри Николс вернулась в Найнскор и почему?

«Чтобы встретиться с Лайонелом Лидгейтом», – шептались злые языки почти в открытую. Однако эта встреча, – если торопливо набросанные заметки были поняты правильно, – случилась в тот же день, когда Мэри и ее сестра уехали из дома. Мужской голос позвал Мэри в половине седьмого, и она ответила ему. Франклин, возчик, ее слышал. Но полчаса спустя миссис Хукер тоже слышала голос Мэри, когда она покидала дом вместе с сестрой, а после она навестила миссис Уильямс.

Единственным возможным объяснением, учитывавшим все факты, естественно, служило предположение, что Мэри сопровождала Сьюзен лишь часть пути к Кентербери, а затем вернулась, чтобы вновь встретиться с возлюбленным, который заманил ее в безлюдный уголок земель, принадлежащих Эш Корту, и там убил.

Мотив тоже не надо было долго искать. Мистер Лайонел Лидгейт готовился к свадьбе и хотел заставить навек умолкнуть ту, что с раздражающим упорством требовала денег, а в противном случае угрожала скандалом.

Однако эта теория разбивалась об один непреложный факт – исчезновение Сьюзен Николс. Она наверняка была осведомлена о случившемся. Статьи об убийстве ее сестры публиковались в газетах по всей Британии – она не могла их не заметить. Кроме того, она ненавидела мистера Лидгейта. Почему же она не явилась на предварительное слушание? Ее показания полностью обличили бы его – если, конечно, он был виновен.

А если мистер Лидгейт невиновен, то где же тогда скрывается преступник? И почему Сьюзен Николс исчезла?

Куда ни глянь – сплошные «почему».

Что ж, на следующий день кое-что прояснилось. Мистер Лайонел Лидгейт был доставлен полицией, чтобы дать показания на возобновившемся коронерском слушании.

Привлекательный, очень подтянутый и, разумеется, крайне огорченный и взволнованный, он зашел в маленькую комнатушку, где проходило слушание, как раз перед тем, как коронер и присяжные заняли свои места. Мистера Лидгейта сопровождал поверенный.

Перед тем как сесть, он бросил острый взгляд на леди Молли. По выражению его лица я догадалась, что он, должно быть, крайне удивился, узнав, кто она такая.

Он был первым из вызванных свидетелей. Звонким и решительным голосом он предоставил короткий отчет о своих встречах с покойной:

– Она была милой и прехорошенькой. Мне нравилось катать ее, когда я бывал в этих местах, и это не представляло для меня ни малейшего труда. Я не поступал с ней дурно, какие бы сплетни ни ходили по этому поводу в деревне. Она говорила, что у нее были какие-то неприятности, но ко мне это не имеет ни малейшего отношения. Не в моих привычках обижать девушек. Полагаю, какой-то негодяй так ужасно с ней обошелся.

В этот момент коронер остановил его и начал дотошно выпытывать, имел ли в виду мистер Лидгейт кого-то конкретного. Однако тот заупрямился и на любой наводящий вопрос отвечал невозмутимо и весьма категорично:

– Я не знаю, кто это был. Ко мне это происшествие не имеет никакого отношения. Мне всего лишь было жаль девушку, ведь все, включая сестру, ополчились на нее. Я всего лишь пытался, когда была возможность, немного ее развлечь.

Его ответы произвели благоприятное впечатление на публику, которой понравился этот симпатичный образчик английского крикетиста, любителя гольфа и футбола. В ходе дальнейшего допроса мистер Лидгейт подтвердил, что встречался с Мэри двадцать шестого декабря и первого января, но поклялся под присягой, что видел ее тогда в последний раз.

– Поговорим о двадцать третьем января. – У коронера явно имелись сомнения. – У вас было тогда свидание с покойной?

– Разумеется, нет, – ответил мистер Лидгейт.

– Но вы встречались в тот день?

Мистер Лидгейт спокойно покачал головой:

– Никоим образом. Двадцатого числа прошлого месяца я уехал в замок Эдбрук, владение моего брата в Линкольншире, и вернулся в Кентербери только три дня тому назад.

– Вы можете поклясться в этом, мистер Лидгейт? – уточнил коронер.

– Разумеется. Кроме того, мои слова могут подтвердить два десятка свидетелей. Семья, слуги, приглашенные на то время гости…

Он явно старался взять себя в руки. Полагаю, бедняга только сейчас осознал, насколько серьезные обвинения могут быть выдвинуты против него. Поверенный успокаивал его, и в конце концов он вернулся на свое место. Должна сказать, что все присутствующие с облегчением восприняли мысль о том, что этот привлекательный молодой силач – не убийца. Достаточно было бросить на него один взгляд – и все подозрения казались нелепыми.

Но следствие, разумеется, зашло в тупик. Больше не было свидетелей, не было новых фактов, которые могли бы пролить свет на произошедшее. Жюри присяжных вынесло обычный в таких случаях вердикт – убийство, совершенное неизвестным или неизвестными. А мы, глубоко вовлеченные в это дело наблюдатели, вновь остались один на один с вопросами: кто же убил Мэри Николс, и где сейчас находилась Сьюзен Николс, ее сестра?

4

После того как вердикт был оглашен, мы отправились обратно в снятые нами апартаменты. Леди Молли шла молча, между ее бровями залегла глубокая морщина. Я знала это ее состояние: леди Молли была погружена в размышления.

Как только мы вошли в коттедж и дверь за нами захлопнулась, я не удержалась от вздоха облегчения:

– Сейчас выпьем чаю!

– Боюсь, не выйдет, – сухо ответила миледи. – Я собираюсь отправить телеграмму, и мы направляемся прямиком в Кентербери, чтобы отослать ее оттуда.

От неожиданности у меня дыхание перехватило.

– В Кентербери? Это же минимум два часа ходьбы пешком – вряд ли нам удастся раздобыть двуколку! А уже половина четвертого. Почему бы не отправить вашу телеграмму из Найнскора?

– Мэри, не глупи. – Вот и все, что я получила в ответ. Она написала две телеграммы, причем в одной было как минимум три дюжины слов. Затем она еще раз сообщила мне, что мы выходим, и мы направились в Кентербери.

Итак, я была сердита, озадачена, да к тому же осталась без чая. Леди Молли была самым раздражающим образом полна сил и бодрости, к тому же явно находилась в боевом настроении.

Первая телеграфная контора попалась нам на пути, когда на часах уже было почти пять вечера. Миледи отправила телеграммы, не удосужившись сообщить мне о цели или о сути своих действий. Затем она позвала меня с собой в отель «Кастл» и милостиво предложила чаю.

– Правильно ли я понимаю, что вы собираетесь идти пешком в Найнскор по темноте? – с сарказмом поинтересовалась я. В конце концов ей удалось вывести меня из равновесия!

– Нет, Мэри, – ответила леди Молли, спокойно отщипнув кусок сладкой булочки. – Я сняла в этой гостинице пару комнат и уведомила шефа, что все сообщения, которые я ожидаю получить завтра утром, нужно присылать сюда.

И больше не было ничего, кроме спокойствия, умиротворения, а в конце – ужина и постели.

На следующее утро не успела я одеться, а миледи уже зашла в мою комнату. В руках она держала газету. Бросив ее на кровать, леди Молли спокойным тоном произнесла:

– Это напечатали вчера, в вечерних новостях. Полагаю, мы успеем.

Бессмысленно было спрашивать, что она имеет в виду. Куда легче было взять газету, что я и сделала. Это был последний выпуск одного из популярных в Лондоне бульварных изданий, и на первой полосе красовался ошеломительный заголовок, привлекший мое внимание:

ЗАГАДОЧНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ В НАЙНСКОРЕ

УМИРАЕТ РЕБЕНОК МЭРИ НИКОЛС!

Далее следовала короткая заметка:

«С прискорбием извещаем о критическом состоянии маленькой девочки, оставленной на попечение миссис Уильямс. Девочка – дочь той несчастной женщины, которая недавно была жестоко убита при загадочных обстоятельствах в поместье Эш Корт возле деревеньки Найнскор, что в графстве Кент. Местный доктор, навестивший сегодня девочку, заявил, что ей осталось жить не больше нескольких часов. К моменту выхода статьи наш специальный представитель в Найнскоре так и не сумел выяснить природу недуга, сразившего ребенка».

– Что все это значит? – изумленно воскликнула я.

Но прежде чем леди Молли сумела ответить, в дверь постучали и раздался голос рассыльного: