Текст книги "Бессмертный полк Ленинграда"

Евгений Веселов

Встреча в поселке Кикерино

После освобождения Ленинграда от вражеской блокады в январе 1944 года наши войска двинулись на запад, освобождая от немецких захватчиков города, поселки и деревни Ленинградской области.

В конце той победной зимы 749 стрелковый ордена Александра Невского полк 125 стрелковой Красносельской Краснознаменной дивизии с боем взял поселок Кикерино Волосовского района, что в 75 км от Ленинграда. В том бою погибло много бойцов, которые были похоронены в братской могиле в нескольких десятках метров от железнодорожной стации, рядом с разбомбленным вокзалом. С детства помню, как мы – ученики местной школы, несли сюда цветы к памятнику солдатам, погибшим при освобождении нашего поселка.

749 полк, в котором служил мой отец капитан Александр Колодеж, пробыл в Кикерино на переформировании, насколько я знаю, до середины лета. Здесь на дороге войны и победы он встретил мою мать Антонину Веселову. Ему было двадцать три, ей – двадцать. Любовь и во время войны никто не отменял. И была прифронтовая свадьба… В июле 1944-го полк отправился дальше на Запад, а 25 марта 1945 года родился я.

Моя мать умерла в декабре 1946 года, когда мне не было и двух лет. Я остался на руках у бабушки Анастасии Ивановны Александровой. Со слов бабушки и соседей, работавших после войны, как и моя юная мать, на кикеринском фарфоро-керамическом заводе «Горн», я узнал о последних месяцах ее жизни. Она опоздала по гудку к началу смены. Скорый суд – и шесть месяцев исправительных работ на восстановлении железной дороги, где она простудилась, заработав воспаление легких, которое перешло в скоротечную чахотку…

Отец в моем свидетельстве о рождении не значился. Бабушка пыталась его разыскать, но получала ответ из военкомата: «пропал без вести». Моя бедная матушка, будучи смертельно больной, переживая, что с какого-то времени перестала получать вести от отца, однажды в душевном порыве сожгла его письма и фотографии. В детстве я знал об отце только по скупым рассказам бабушки. Она воспитывала меня до пятого класса, пока не определила в Ленинградское Суворовское военное училище на Садовой, 26, которое на семь лет стало мне домом и семьей.

Я окончил училище, уехал из Ленинграда, служил в армии, мне исполнилось двадцать лет, когда по номеру полевой почты, случайно найденному в нашем кикеринском доме, с помощью газеты «Красная звезда» я разыскал мать своего отца – мою бабушку. Она жила в Киеве.

Командование части, где я служил в городе Харькове на Холодной Горе, предоставило мне трехдневный отпуск для знакомства с бабушкой. Она была потрясена: оказалось, что я сильно похож на ее единственного сына. Бабушка рассказала мне о судьбе отца. В самом конце войны он был тяжело ранен, несколько месяцев лечился по медсанбатам и госпиталям. Вернулся в Киев, откуда и был призван в Красную Армию еще в 1939 году. Долечивался здесь, ходил, опираясь на костыль, из армии был уволен. Устроился на работу фотокорреспондентом в Окружной дом офицеров. В июне 1946 года был убит неизвестными бандитами прямо на улице в центре города…

Бабушка показала мне его посмертную рубашку с дыркой от удара ножа у ворота. Мы посетили могилу отца на кладбище в Куреневке (район Киева, недалеко от Бабьего Яра). Бабушка отдала мне все фронтовые награды моего отца.

Прошло много лет, и сегодня, когда стали доступны военные архивы, благодаря сайту «Подвиг народа», я достоверно знаю, что мой отец защищал Ленинград в составе Волховского фронта. Участвовал в прорыве вражеской блокады. А закончил войну в составе 21 армии 1 Украинского фронта.

Я храню все его награды: медали «За отвагу», «За боевые заслуги», «За оборону Ленинграда», «За победу над Германией», два ордена – Красной звезды и Отечественной войны I степени. И передам их своему сыну Дмитрию, который также очень похож на деда – моего отца.

Кикерино

 
Все дальше, все глуше, бедней и прекрасней
встает мое детство, как солнце во ржи.
Рабочий поселок, домишко наш красный,
дорога, рыжея, в березы бежит.
 
 
Поляны сквозные под синим покоем.
В веселых ромашках лежат валуны.
И бабушки Насти лицо озорное,
как будто и не было вовсе войны.
 
 
Как будто однажды в рассвете сторожком
родители встанут в саду у плетня,
где пряной и сладкой ботвою картошки
завалена наша стерня.
 
 
Тот вечер стоит у моей колыбели.
Печурка, гармонь инвалида, родня.
И добрые козы во мраке белели —
как отсвет ушедшего дня.
 

«Я помню наш поселок под луной…»

 
Я помню наш поселок под луной,
закончился сеанс в рабочем клубе,
и мы втроем по улице Лесной
давай бог ноги
мимо рощи лупим.
 
 
А боязно, уже в ночи, тиха,
о дне минувшем загрустила роща,
и каждый ствол белеет, словно росчерк
стремительный
клинка или штыка…
 
 
Да что война на стареньком экране —
еще округи всей душа болит.
У Саньки с Мишкой батя инвалид,
а мой и вовсе пал на поле брани.
 
 
Мы говорим, мы спорим о войне,
про сон и про уроки забывая.
И, слажена из гильзы, на окне
в избе чадит коптилка фронтовая…
 

Девятое мая

 
Зеленое облако леса
висит в голубой тишине,
как слез дымовая завеса,
нахлынувшая по весне.
 
 
И родины старые раны
опять зарастают травой.
Но песни поют ветераны
о давней поре боевой.
 
 
По рвам они бродят, по балкам,
высотки с одышкой берут.
Сжимая не древки, а палки,
без кепок стоят на ветру.
 
 
И вновь забывают о льготах,
о пенсиях и о значках…
Походы, прорывы, полеты,
атаки у них на устах.
 
 
Седые, по прозвищам кличут
друзей догорающих лет
и вглядываются в лица
идущих за ними вослед.
 
 
Как будто увидеть стремятся
в глазах наших лучшие дни,
достоинство, гордость и братство…
За что и сражались они.
 

© Веселов Е., 2020

Наталья Вздорова

Хлеб и селедка

Не успела я поставить на плиту ковшик с водой, как на кухне появилась соседка тетя Валя. Человек она, конечно, неплохой, но уж очень любит совать нос во все, что происходит в нашей маленькой коммунальной квартире. А ведь я специально выбрала время, когда все на работе. Мама говорит, с возрастом женщины становятся любопытными от скуки, делать им, мол, на пенсии нечего, вот и следят за соседями. Но когда тебе четырнадцать, с трудом верится, что нельзя найти себе занятие поважнее.

Я поздоровалась и сделала вид, что сильно увлечена. Но тетю Валю это нисколько не смутило. Наоборот, она поудобнее устроилась на своем скрипучем стуле и уставилась на плиту. И чего ей не сидится в своей комнате, в которой, к слову сказать, квадратных метров больше, чем в нашей? А половину занимает библиотека. Вот и шла бы к себе, читать. Так нет.

– Готовишь? – не выдержав долгого молчания, спросила соседка.

– Угу, – ответила я, помешивая воду с крахмалом, чтоб тот загустел равномерно, без комочков.

– Решила кисель сварить? Клюквенный?

Тетя Валя встала и подошла к плите. Так и знала, что она полезет раздавать советы. Вечно маму мою поучает, теперь за меня взялась.

– Надо водой разбавить, слишком густой.

Я со вздохом покачала головой.

– Так это не кисель? – тонкие тщательно выщипанные и дорисованные карандашом брови тети Вали поползли вверх. – Клей что ли?

– Не-а, это для школы.

Я сняла с плиты ковшик, поставила на подоконник остывать, а сама пошла в комнату за гуашью и альбомом. Пока выбирала нужные цвета, искренне надеялась, что вернусь в пустую кухню. Но соседка водрузила на плиту чайник, достала рогалик и варенье.

Вырвав несколько листов из альбома, я аккуратно сложила их пополам и открыла гуашь. Тетя Валя наблюдала за каждым моим движением так внимательно, что закапала клеенку вареньем и тут же принялась мыть.

Мой кисель-некисель, наконец, остыл. Я развернула первый лист и налила немного на середину. Затем туда же добавила желтой, зеленой и фиолетовой краски. Снова сложила и разгладила к краям. Соседка по-прежнему внимательно следила за мной, но уголки ее губ опустились, а взгляд потух.

– Зачем ты это делаешь? – тихо спросила она.

– Это такая техника окрашивания. Вот, смотрите, – я развернула лист и показала рисунок.

Цвета причудливо перемешались, создав на бумаге фантастический рисунок.

– Когда высохнет, я натру лист воском и покрою черной тушью.

– Для чего?

– Чтоб нацарапать картину. Например, можно нарисовать галактику. Звезды и планеты.

– Это как гравировка что ли? – догадалась тетя Валя.

– Угу, – подтвердила я.

– Интересно. Мы такого в детстве не делали. Да у нас и крахмала-то не было.

– Как не было? – удивилась я и, отложив в сторону лист, взялась за второй. – А из чего вы кисель варили?

На этот раз я выбрала синий, красный и оранжевый.

– Из столярного клея. Разведешь, добавишь опилок – и кисель готов. Если пить зажав нос, то нормально. Правда… живот потом сильно крутит, но все лучше, чем ничего.

Тетя Валя помешала чай, подула и сделала глоток. Посмотрела на рогалик, но не притронулась.

– Я была чуть старше тебя, когда немцы окружили Ленинград. Брат ушел на фронт, а родители не захотели уезжать из города. Боялись, что когда он вернется, не найдет их.

– Нашел? – поинтересовалась я.

– Не вернулся…

Второй лист пришлось выкинуть. Я слишком долго продержала его свернутым, и он размок.

– Когда в городе совсем не стало продуктов, я пошла на завод. Пайки родителей едва хватало на одного. Мама до войны библиотекарем работала, отец в школе – преподавал историю.

Она продолжала мешать остывший чай, позвякивая ложкой.

Я свернула новый лист, но как только начала разгонять к краям крахмальное варево, поймала себя на мысли, что не помню, какие цвета добавила. Развернув, расстроилась. Темное месиво мало напоминало сказочный пейзаж, скорее подземелье. Еще один лист отправился в мусорное ведро.

– Почему на завод? – спросила я, хотя раньше уже слышала, что у тех, кто собирал снаряды и делал оружие, хлебные пайки были больше.

Ненамного, конечно, но все же…

– Чтоб родителям помочь. Они от голода сильно болели, не могли работать, – пояснила тетя Валя и, наконец мокнув рогалик в варенье, откусила. Жевала медленно, словно и не хотела вовсе.

Тишину нарушил щелчок металлической пластины.

– Попалась! – воскликнула я и, присев, заглянула под кухонный стол-тумбу на дубовых ножках.

Дом был очень старым. Его построили еще до войны. Между перекрытиями шныряли мыши, благо жили мы на четвертом этаже, а вот те, кто на первом, боролись еще и с крысами. Мышеловку я покупала сама. Специальную. Она напоминала маленький контейнер с круглыми отверстиями по бокам. Стоило грызуну в нее зайти и потрогать приманку, мышеловка захлопывалась.

Я извлекла ее из-под стола и начала вертеть, рассматривая пленницу. В отверстие просунулся маленький розовый нос, жадно втягивая воздух. Определенно мышонок. Серый комочек бегал от стенки к стенке, тыкаясь носом в круглые отверстия, словно примерялся – можно ли через них выбраться?

– Спусти его в унитаз, – брезгливо кинула соседка.

– Он же совсем мелкий, жалко.

– Ненавижу их, а особенно крыс. – Она собрала со стола крошки и отправила в рот. – Эти твари хлеб у нас воровали. Приходилось пайки в карманах носить. Однажды в перерыве я заснула прямо на складе, на куче деталей. Цеха не останавливались ни на минуту, и мы выходили в ночную наравне со взрослыми. В общем, когда открыла глаза, крыса доедала мой кусок. Ну, я со злости и запустила в нее шестеренкой, а она подскочила и на меня… Хорошо, мастер вовремя появился, схватил и шмякнул ее об стену.

– А хлеб?

Тетя Валя усмехнулась, покачав огненно-рыжей от хны головой:

– Да их там столько было. Оглянуться не успели, как остатки тю-тю, даже крошек не осталось.

– И что? Никто не поделился?

– Смеешься? – она накрыла крышкой банку с вареньем и убрала в стол. – У каждого дома голодных ртов было по двое, а то и по четверо.

Я не заметила, как она достала мешок с сухарями. Мама говорила, что соседка постоянно приносит из столовой общежития, где подрабатывает на выходных вахтером, оставшийся после ужина хлеб. Она раскрыла мешок и поставила на стол.

– Бери.

Солоноватая ржаная корочка приятно захрустела во рту. Я снова посмотрела на мышонка, тот не прекращал попыток освободиться. Хотела протянуть ему кусочек, но тут же осеклась. Интересно, будет гуманно выпустить его во дворе? Или сделать, как говорит тетя Валя? Я поставила мышеловку на пол и поблагодарила соседку за угощение.

– А после блокады? Как вы жили?

Теперь и меня распирало любопытство:

– Вы же помните… первое, чего вы вдоволь наелись? Что это было? – наконец решилась спросить я.

– Селедка. Я получила паек на заводе, три килограмма дали. Принесла домой.

Тетя Валя замолчала и сцепила руки.

– Разве уследишь? – она уставилась в пустой угол, будто ее наказали. – Мне в ночную, а они всю селедку, за раз.

Нет, никто ее не наказывал, это она сама себя простить не может.

– Вернулась утром, а они уже холодные. Через месяц похоронка на брата пришла. Ой, – тетя Валя поднялась со стула, – заболталась я с тобой. Тебе, наверное, уроки надо делать?

Не дожидаясь ответа, она направилась в свою комнату, завязывая на ходу мешок с сухарями.

За ужином, глядя, как я ковыряю вилкой в тарелке, мама спросила:

– Опять конфеты таскала?

А я все думала и думала про тетю Валю. Да, она неплохой человек, и уж вовсе не любопытная, просто – одинокая…

© Вздорова Н., 2020

Александр Воронов

Мои блокадные адреса

Этот небольшой рассказ будет посвящен блокадным адресам на карте Ленинграда. В нашей семье принято по-прежнему именовать себя ленинградцами. Почему – об этом в моем рассказе.

Адреса на карте Ленинграда 1941 года: ул. Маяковского, д. 8-10, Владимирский пр., д. 15, ж/д станция «Ржевка», Большеохтинское кладбище, Пискаревское мемориальное кладбище. Еще один адрес – Братское захоронение павших бойцов Красной Армии в п. Синявино-1. Лишь краткий перечень…

«Большое видится на расстоянии.», – так сказал поэт. Пройдем мысленно взором по нашей истории и остановимся ненадолго.

Мальчик, родившийся в блокаде 11.11.1941 года. Ленинград блокирован уже 9 сентября 1941 года. Мой отец, Владимир Владимирович Воронов, родился в «Снегиревке» (так любовно ленинградцы называли больницу-роддом). Бабушка рассказывала, что рядом, на улице Маяковского, в это время разорвался снаряд… Выла сирена. Шел обстрел Ленинграда. Один из тех обстрелов, которыми гитлеровцы пытались сравнять прекраснейший из городов Европы с землей. Многие маленькие ленинградцы появились на свет даже во время такой, как принято говорить современным языком, «гуманитарной катастрофы». Появились на свет и выжили. Выжили и победили!

Справка: Девушка, защитившая диплом 15–16.06.1941 – вырезка из стенгазеты «Техноложка» за июнь 1941 года – моя бабушка, Наталья Степановна Воронова (в девичестве – Зверева). Дедушка, Владимир Владимирович Воронов служил в Красной Армии с февраля 1941 года.

Этот дом не изменился со времен блокады Ленинграда. Здесь во время блокады жила семья Зверевых-Вороновых. Из 16 человек семьи к 1945 году выжили трое: мои прабабушка Елизавета Ивановна (ум. в 1945 г.), бабушка Наталья Степановна (ум. в 2013 г.), мой отец Владимир Владимирович (ум. в 2014 г.). Бабушка написала стихи «Мой сын», посвященные тем дням. В 1943 году первый и единственный раз, мой дед, Владимир Вдадимирович Воронов (пал смертью храбрых в июле 1943 года на Синявинских болотах) виделся с сыном, Вовуськой (как называли отца в детстве). Поцеловав жену и сына на прощанье, он ушел. Ушел навсегда. Через месяц пришла похоронка: «Ваш муж, сержант Воронов Владимир Владимирович пал смертью храбрых за город Ленина.».

Спасибо поисковикам, нашедшим останки деда в 2011 году в Синявинских болотах, вместе с 22 000 бойцов, порой безымянных героев-солдат Красной Армии.

Здесь, в этом доме, первым из нашей семьи, от голода умер мой прадед, профессор Степан Иванович Зверев (ум. в 1942 г). Когда он заболел воспалением легких, пытались давать ему даже болтанку из кошачьего мяса… лишь бы спасти. Степан Иванович первым упокоился на Пискаревке.

Здесь, на оборонном заводе, моя бабушка, Наталья Степановна, выпускница химического факультета «Техноложки» (Ленинградского Технологического института), работала во время блокады. Отсюда на фронт уходили снаряды, ракеты для реактивных «катюш» и т. д. «Все для фронта. Все для Победы!», – таков был лозунг обороны! При столовой завода был организован ясли-сад для маленьких детей (огорожено место), где во время рабочих смен с ними дежурили по очереди рабочие. Видимо, благодаря этому, мой отец и остался жив во время голода. Бабушка рассказывала, что «придешь между сменами в столовую, а там Вовуська и другие дети носиками сопят. так силы и появлялись». Посмотрела на детей и снова на смену.

Перед войной, как я уже говорил, в Ленинграде жило 16 человек нашей семьи. В марте 1942 года в братской могиле на Большеохтинском кладбище был похоронен мой двоюродный дед, Иван Алексеевич Шашкин. До начала войны он учился на историческом факультете ЛГУ, с начала войны пошел работать на Ленинградский металлический завод простым рабочим, чтобы помочь фронту. Ковал броню для танков. В Красную армию его не взяли, зрение было очень слабым. Голод убил его.

Монумент «Мать-Родина». Здесь лежат ленинградцы… С зимы 1942 года 6 человек из нашей семьи похоронены здесь, во рвах братских могил. Номера захоронений мы в нашей семье знаем наизусть, и каждый январь и май приходим сюда. Просто поклониться. И помолчать. Слезы текут сами.

Сегодня многое в нашем городе может напомнить о той далекой войне. Наши предки постарались увековечить память о ленинградской Победе в памятниках, настенных досках, мемориалах и кладбищах. Наш с вами долг помнить и хранить наследие ленинградцев.

Наталья Степановна Воронова была награждена орденами: Трудового Красного Знамени, орденом «Знак Почета», медалью «За оборону Ленинграда». Ее сын, мой отец, носил на лацкане пиджака памятный знак «Житель блокадного Ленинграда». Мои дети помнят, кто они и откуда.

© Воронов А., 2020

Людмила Воронцова

Без вести пропавший

Уже прошло 75 лет как закончилась война, а сотни поисковых отрядов со всей страны до сих пор ежегодно выезжают на места бывших кровопролитных сражений Великой Отечественной, находят и поднимают останки сотен погибших бойцов. Как правило, поднятые солдаты безымянные, установить имя возможно только примерно у одной пятой части из них. Сотни семей по всей стране до сих пор ничего не знают о своих погибших родных – ни обстоятельств их гибели, ни время, ни место.

 
И во всем этом мире
До конца его дней
Ни петлички, ни лычки
С гимнастерки моей…
 

А. Т. Твардовский

Вот и наша семья была такой же: в январе 1942 года бабушка Людмила Дионисьевна получила извещение, что ее младший сын Безгусько Леонид Иванович, летчик-пилот бомбардировщика авиации дальнего действия, пропал без вести. До конца жизни ни она, ни старший брат Николай так ничего и не узнали о судьбе Леонида.

Но вот несколько лет назад в интернете появились сайты Министерства обороны РФ: «Память народа», «Подвиг народа» и Обьединенный банк данных «Мемориал», куда вошли ранее засекреченные, а теперь оцифрованные материалы архивов Министерства обороны. Сайты созданы в помощь при установлении судьбы и места захоронения погибших, пропавших без вести и умерших от ран в годы Великой Отечественной войны. Найти солдата можно по фамилии, имени, отчеству и году рождения.

Первыми исследованными нами документами были «Донесение о безвозвратных потерях» и «Приказ об исключении из списков 42 ДБАП» (дальнего бомбардировочного авиационного полка) 36 АДДД (авиационной дивизии дальнего действия).

Про нашего дядю там было совсем немного, но и эти сведения для нас были бесценными:

Безгусько Леонид Иванович, 1918 г. р., лейтенант, место службы: 42 ДБАП.

Донесение о потерях: убит 13.10.1941, Калининская обл., южнее д. Измайлово.

Также из этих документов мы узнали, что заместитель командира авиационной эскадрильи Л. И. Безгусько был кадровым военным – в рядах Красной армии с августа 1936 года, а с 1940 года – член ВКП(б).

Итак, самолет, пилотируемый Леонидом Ивановичем Безгусько, был сбит истребителем противника 13 октября 1941 года.

В октябре 1941 года немцы рвались к Москве. 8 сентября уже было сомкнуто кольцо блокады Ленинграда, в начале октября завершилось тяжелым поражением наших войск сражение под Вязьмой, и теперь освободившаяся живая сила и техника были переброшены немцами под Калинин. Появление противника в районе Калинина – важнейшего узла железных и автомобильных дорог – грозило глубоким охватом Москвы с севера и северо-востока и создавало угрозу окружения значительной части войск Северо-Западного фронта.

12 октября в Калинин прибыл командующий войсками на калининском направлении, заместитель командующего Западным фронтом генерал-полковник И. С. Конев.

13 октября началась оборонительная Калининская операция.

Из архивных документов: «Весь день 13 октября бомбардировщики ДБ-3Ф 42-го дальнебомбардировочного полка 133-й авиадивизии буквально охотились на колонны 1-й танковой дивизии Гудериана, двигавшиеся по шоссе Старица – Калинин».

Наши самолеты были обстреляны интенсивным огнем артиллерии и атакованы звеном истребителей противника МЕ-109 («мессершмиттами»). Из 16 боевых машин два ДБ-3 были сбиты.

В Боевом донесении полка от 13 октября 1941 года значится:

«Потери. С боевого задания не возвратились:

– заместитель командира 3 АЭ лейтенант Безгусько, штурман Баутин, стрелок-радист красноармеец Зозуля, стрелок мл. сержант Адамия.

– экипаж лейтенанта Солоухина, штурман лейтенант Степченко, стрелок-радист мл. сержант Олейников, воздушный стрелок Исаев.

По наблюдению ведомых экипажей самолет лейтенанта Безгусько после атаки истребителей ушел в облака и больше его не видели. Самолет лейтенанта Солоухина после атаки истребителей загорелся и пошел к земле, по наблюдению ведомых экипажей два человека выбросились на парашютах.

По докладу радистов: один истребитель МЕ-109 после атаки задымился и резко пошел вниз».

По архивным документам были изучены паспорта братских могил, расположенных поблизости от д. Измайлово. Конечно, большинство захороненных и перезахороненных там были безымянными, но в братской могиле д. Лукьяново обнаружилась фамилия лейтенанта Степченко С. П., проходящего по донесению о безвозвратных потерях и по приказу об исключении из списков полка одновременно с нашим дядей.

Ответственными за могилу были школьники и Администрация Бурашевского сельского поселения Калининского района Тверской области.

Отправленное нами в школу письмо было передано в школьный отряд «Неравнодушные», организованный бывшим кадровым военным С. С. Кузиным. Вместе со школьниками Сергей Сергеевич занимается проектом «Незабытые имена» – составлением Книг Памяти Тверской области. Ими было установлено более 1500 имен бойцов, отдавших свои жизни при выполнении воинского долга. Имена Л. И. Безгусько и его экипажа были внесены в т. 6 Книги памяти. Кроме того, вышла статья в газете «Ленинское знамя» о падении самолета в 1941 году, в которой мы обратились с просьбой к местным жителям сообщить какие-либо известные им подробности.

По советам С. С. Кузина мы связались с Администрацией Бурашевского сельского поселения и с Военным комиссариатом Калининского района Тверской области. Совместными обсуждениями было решено увековечить память обоих экипажей на мемориале братской могилы в д. Лукьяново. Тут нужно учитывать одну особенность гибели летчиков бомбардировочной авиации – при падении бомбардировщика взрывается боекомплект и от самолета и экипажа остаются только фрагменты. В. Астафьев очень ярко описывает этот момент: «бомбардировщики умирали тяжело рокоча и воя, горели, содрогаясь от рвущегося смертоносного груза и боеприпаса…»

Учитывая все эти детали мы решили так: раз один установленный член экипажа – Степченко С. П. – похоронен в Лукьяново, то, можно считать, что и остальные тоже упокоились здесь.

Кроме того, по сведениям поисковиков Тверской области, раскопки на месте падения нашего самолета уже производились в 2011 году. Есть даже репортаж «Комсомольской правды» об этом, где приведены отдельные фотографии с места раскопок. На одном из фрагментов самолета был обнаружен номер двигателя, по которому установили принадлежность самолета 42 ДБАП и вышли на экипаж Безгусько.

И вот мы получили приглашение от Администрации Бурашевского сельского поселения на митинг 9 мая 2019 года в д. Лукьяново, посвященный увековечиванию памяти погибших летчиков.

Такое официальное мероприятие превратилось в совершенно трогательную церемонию! У мемориала собрались жители деревни Лукьяново с семьями, даже с малышами на руках, в рядок выстроились дети-юнармейцы, которые очень старательно и выразительно читали хорошие стихи на военную тему – А. Ахматовой, О. Берггольц. Несколько слов сказал глава администрации, немного рассказал про дядю Л. И. Безгусько его племянник Л. Н. Курганский. Совместные фотографии сохранили память об этой встрече. От одного выступающего к другому передвигалась маленькая черная собачка, как бы выполняя охранные функции, но молча, беззвучно. Это вносило очень теплую и душевную ноту в атмосферу нашего своеобразного митинга.

В завершение, хочется сказать огромное спасибо за помощь и советы поисковикам и историкам всех сайтов, на которые мы обращались с вопросами, всем, кто делился с нами архивными материалами, благодаря чему мы смогли узнать так много о нашем дяде. Теперь мы знаем, что после учебы в Металлургическом техникуме он был призван в армию и направлен в знаменитую Качинскую школу военных летчиков в Крыму. После ее окончания служил в авиации, был награжден орденом Боевого Красного знамени за участие в финской войне. Великую отечественную начал заместителем командира эскадрильи.

В нашей семье не оставалось ни одной фотографии Л. И. Безгусько. По номеру партбилета, любезно сообщенному нам поисковиками, в архиве удалось найти его учетную карточку с фотографией – теперь мы можем смотреть в лицо дяде, молодому парню в летной форме.

© Воронцова Л., 2020