Текст книги "Только анархизм: Антология анархистских текстов после 1945 года"

Изобретение этой оговорки повлекло за собой гигантские изменения, далеко выходящие за рамки серого мирка простого учёта. Можно сказать, что с увековечиванием долгов крестьян посредством письма изменилась и сама структура мира. До этого момента все, кто существовал, были живыми организмами, плавающими над тонким слоем смертности и безжизненной неорганической материи. Даже бессмертие богов было довольно относительным и куда больше походило на смертную хрупкость людей, чем на небесную безмятежность, типичную для богов монотеистических религий. С введением нерасторжимых условий договора впервые появилось абстрактное бессмертие. Нечто, осмысленно сотворённое людьми, внезапно вознеслось над их головами и зажило своей собственной жизнью: жизнью, которая могла потенциально превзойти и пережить жизни своих создателей. Сначала долги, потом законы, а затем и сама История: плоть стала словом, и его абстрактная, бессмертная форма снова пала на живых, сокрушая их, связывая их по рукам и ногам. Это созданное человеком пространство бессмертия – которому мы можем дать определение пространства «нормативной абстракции» – окутало людские жизни словно их вторая природа. Наряду с природой биологической, ограничивавшей и определявшей сферу человеческого действия и возможностей, эта вторая природа нормативных абстракций установила даже ещё более жёсткую, узкую границу. Люди сотворили её, но не смогли отменить. И пока они умирали, написанное слово было бессмертным, а его приказания должны были оставаться неизменно производительными. Родилась цивилизация. С осознанием собственного бессилия человечество впервые охватила паника, затем страх и наконец зависть. Люди принялись желать себе бессмертия.

Они хотели заполучить его, или, вернее, хотели быть допущенными на эти бессмертные поля.

Как стать бессмертным? Как получить место в сонме абстракций? Это фундаментальный вопрос в самом сердце большинства религий и та точка, в которой религиозные стратегии теологов и «простых» верующих расходятся в наибольшей степени. В то время как теологи нередко предлагают философское созерцание чистых форм или божественной сущности в качестве ответа на вопрос бессмертия, огромное большинство верующих традиционно склоняются к двум различным наборам ответов.

С одной стороны, у нас есть типично христианская работа над телом, воплощённая в ритуале причастия. С целью быть допущенными в пространство бессмертия, верующие должны были начать с преображения своих тел. Вкушать «тело Христово» оказалось недостаточно, ибо плоть должна быть истязаема, унижаема и лишена наслаждения, так, чтобы она могла стать столь же бескровной материей абстракции.

С другой стороны, существует метод Ислама (само это слово в переводе с арабского и значит «покорность»). Мера чьей-то способности к проявлению покорности становится той монетой, которая в конце концов купит верующему билет на абстрактные поля бессмертия. Покорность бессмертной, нормативной абстракции должна быть полной, выраженной в делах и осуществляемой в повседневной практике жизни человека. Здесь Ислам соприкасается с протестантской этикой, молитвенные ритуалы сближаются с рутиной фабричной и офисной работы, а фанатизм традиционной религии – с фанатизмами современных не-религий. Только отдав нашу волю абстракции, мы – ничтожная, смертная плоть, сможем однажды получить дозволение стать такими же бессмертными, как те абстракции, которые мы воздвигли над своими головами. Только работая упорнее, превращая себя в машины, мы сможем превратить свою плоть в сталь, из которой выкованы наши цепи. Желание стать такой цепью приходит на смену желанию вырваться из них.

Религию слишком долго сравнивали с опиумом. Опиум замедляет физические и когнитивные процессы, побуждает того, кто его курит или принимает, закрыть глаза, отдохнуть. Опиум окутывает жизнь словно сетка от комаров, отгораживая от всего мирского шума, замораживая жизнь в вечном рассвете. Иначе работают религии: как традиционная вера в Святую Церковь, так и светские, современные версии. Религия попадает в кровоток и заставляет сердце ускоряться до невозможного ритма. Она поджигает все нервные пути, потом сталкивает мысли с мускульными тканями, пока кровоток не окажется достаточно сильным, чтобы напитать навязчивую гиперактивность, ускользающую от человеческого разума и возможностей. Она больше напоминает амфетамин, чем опиум, даже кристаллический метамфетамин больше, чем амфетамин. Главным образом она действует как яд. Субстанция, не покрывающая жизнь, словно лёгкое одеяло, но входящая в неё как насильник, искажающая её, овладевающая ею, сжигающая её дотла: она – перенапряжение, самопожертвование, крестовые походы, мегаломания самоубийств во имя той или иной нормативной абстракции.

Если религия – это яд, то неужели от него нет противоядия? Некоторые могут поддаться искушению и обратиться к греческому слову pharmakos («яд»), имеющему и второе значение – «лекарство», тем самым понимая яд и противоядие как два аспекта одной и той же природы. Продолжая рассуждать в этом направлении, они могут склониться к позиции, что прививка пациента умеренным количеством агрессивного средства в качестве метода вакцинации может стать эффективным лечением. Они будут убеждать, что лучшее, более мудрое, более тактичное использование Религии может стать подходящей прививкой от её чрезмерного употребления: умеренный патриотизм для борьбы с национализмом, светский ислам для борьбы с исламским фундаментализмом, жёсткое регулирование условий труда ради избегания чрезмерной эксплуатации и так далее. И хотя некоторые из этих предложений могли бы иметь какие-то положительные эффекты в краткосрочном времени, едва ли они преуспеют в нейтрализации мощи и амбиций Религии. Вакцинация хорошо срабатывает против вирусов, тоже живых существ, которые паразитируют на человеческих хозяевах изнутри. Но религия, как яд, живёт только лишь в качестве метафоры, она не живёт в той же плоскости существования, что и сосуды, в которые она проникает и которые разъедает. Нам не нужна вакцинация от Религии, нам нужно противоядие: вещество, действующее противоположно яду, но с той же силой.

Такое негативное, лобовое противопоставление яда и его противоядия позволяет нам сузить поле нашего исследования. Если религиозные дискурсы происходят из бессмертной сферы нормативных абстракций, то антидот, который мы ищем, должен существовать где-то вне этой сферы. Он может быть обнаружен и будет действовать только в пределах смертной жизни плоти. Если яд Религии навязывается нам словно обобщённый вид на горизонт, вечно не досягаемый и вечно в иллюзорных пределах видимости, то тогда его антидот, как и рабочий инструмент, должен иметь рукоятку, чтобы мы могли им пользоваться. Это будет не ещё одна нормативная абстракция, а метод действия.

Встречали ли люди когда-либо столь чудодейственный инструмент, или же он всего лишь ещё одно мифическое изобретение? Очень долго мы жили с ним рядом, быть может столь долго, сколь мы живём в полумраке религиозного мышления. Мы даже придумали для него слово. Неудивительно, что это слово с сильной негативной коннотацией. Его версия на латыни, dilapidation семантически происходит от акта разбрасывания камней – вероятно, как в смысле его разрушительных эффектов, так и из-за предположительно заслуженного наказания для тех, кто занимался этим. В более близкую к нам эпоху его современное название часто можно обнаружить в укорах озабоченных родителей или же в слезливом негодовании профессиональных политиков во времена кризиса. «Расточение» – вот то слово, под которым наше противоядие скрывалось веками, и это же название мы и сейчас можем использовать для его определения.

Расточение, какое опасное слово! Опасное до такой степени, что нас давно уже научили пришпиливать его к стенке, помещая под бдительный надзор более основательных практик. Многие взяли себе на вооружение практику потлача в качестве надёжнейшей охраны, надеясь, что его смягчающие эффекты способны будут ослабить силу этого пленённого расточения. В ходе потлача члены сообщества уничтожают или свободно распределяют значительную часть своего богатства с целью продемонстрировать свой социальный статус и вновь укрепить свои связи в сообществе. Несмотря на внешние проявления, потлач всё ещё остаётся весьма религиозным жестом. Жертвование богатства, проводимое во имя него, не обязательно должно быть посвящено тотему любого из традиционных богов, но, безусловно, направлено на завоевание благосклонности общественного божества. Направленность потлача линейна: изнутри индивида к идеалу совершенного единства Сообщества и признанию своего статуса в его рамках. Напротив, расточение проходит по траектории бумеранга. Расточители транжирят свои собственные состояния, но делают это лишь в своих собственных интересах и ради собственного удовольствия. В акте расточения нет места ни для абстракции «Сообщества», ни для закрытого, металлического единства общественного тела, столь явно похожего на тело «Нюрнбергской девы»[10]10
  Средневековое орудие пыток: железный шкаф в виде фигуры девы с острыми шипами внутри, в который заключали узника.


[Закрыть].

По другую сторону от расточения века западной традиции воздвигли гигантского стального стража отречения. Чертами лица он очень похож на гладколицего юного святого Франциска Ассизского, который некогда одним апрельским днём сорвал с себя все свои дорогие одежды на виду у всего города и отказался от всех своих материальных владений и социального статуса. Хотя на первый взгляд такой акт может выглядеть схожим с расточением, на самом деле он был проникнут религиозной сутью. Его отказ от семейного богатства был колоссальным и стремительным обменом материальных товаров на нематериальный запас религиозных обещаний. Его уход от местного сообщества города Ассизы был процессом, с помощью которого он мог получить доступ в настоящее, совершенное, бессмертное сообщество сонма собравшихся вкруг престола Господня.

Снова ловушка Работы – а именно понимаемой как наёмный труд – может послужить прекрасным примером.

Чему в плане Работы может научить нас наше монетарное рабство?

Прежде всего наша неволя напоминает нам о происхождении и метаморфозах Работы как концепта. Долгий процесс религиозного самообмана был необходим, чтобы пройти от мифа о рождении Работы как господнего наказания за первородный грех до печально известного девиза, увенчивающего вход в нацистские концентрационные лагеря, «Труд делает свободным». Процесс, который охватывает расстояние между источником французского слова «работа» – travail, от латинского tripalium, орудия пытки, к которому привязывали заключённых и заживо их сжигали, – и нынешними рассуждениями о «счастье на работе» в том виде, как они были разработаны многочисленными глобальными корпорациями. Об этом расстоянии напоминает нам скудость наших зарплат. Она представляет нам вселенную Работы такой, какой она и является на самом деле: унизительным, изнуряющим процессом, который в наше время кажется единственным вариантом для человека из небогатой семьи получить необходимые для жизни средства. Насилие трудящейся бедности и полубедности, хотя и чрезвычайно парализующее, будучи доведено до крайности, помогает нам разорвать покровы, часто скрывающие мученичество рабочей жизни. Оно разрушает надежды, преподносимые Работой, её наманикюренные пейзажи и небесные обещания. В современных западных обществах Работа – это ненужное, но кажущееся неизбежным суровое испытание, и те кто желает освободиться от своего tripalium’a, должны понимать её и относиться к ней именно так.

Как расточителям попасть в мир Работы? В отличие от панков они не входят туда со значком бунта, приколотым к губам. Панки чувствуют себя обязанными продемонстрировать своё отвращение и несогласие ценой потери возможности втихомолку красть со склада и из кассы. Расточители одеваются как сотрудники, и как сотрудники улыбаются клиентам и начальству. Они делают столько, сколько от них требуется, или, если есть возможность, фальсифицируют отчётности. Вечно улыбающиеся, вечно пронырливые. Затем, когда погасли огни магазина, когда закрыта дверь в офис менеджера, они присваивают всё, что могут. Они смешивают виски с водой, подделывают банковские транзакции, продают и обмениваются базами данных, изымают деньги из касс и ставят их на лошадиных бегах. Они позволяют себе вздремнуть, когда никто не видит, работают формально, для видимости, играют в аркады на своих компьютерах, крадут расходные материалы или раздают их своим друзьям. Совершенные преступники – это не те, кто посреди бела дня, не пряча лиц, грабит банки, а потом успешно скрывается. Совершенные преступники – те, кто может скрыть факт своего воровства и остаться навсегда неразоблачённым. По сути едва ли их можно считать преступниками. Совершенные преступники – это паразиты, прячущиеся в сердце своего хозяина, медленно прогрызающиеся наружу, ночь за ночью, пока им уже будет нечем поживиться – и тогда они переходят к новому хозяину. Современные расточители – это паразиты, использующие работу как инструмент для обеспечения себя всем необходимым – или всем, что они могут взять. Расточители могут быть любимчиками учительницы, если такое поведение окажется им выгодно, однако же они первые, кто будет воровать из её кошелька, как только она отвернётся.

Самое важное, что расточители – неверующие: их голод простирается так далеко, докуда достают руки, их мечты поддерживают их форму так же долго, как их тёплое дыхание поддерживает в целости облачко пара на морозном воздухе. Они не верят в разумность или святость Работы, они не верят в искупление безукоризненной карьерой, они отшатываются от удушающих объятий офисной семьи. Они лжецы, атеисты, шпионы, мародёры. Они верят в благоприятные возможности и всегда проверяют свою веру жёсткой трезвостью своего разума и языка.

Бесценная экономика
Эрнест Манн

Унция на профилактику всё-таки лучше фунта на лечение?

В прошлом обращения к правительствам с призывами разоружаться не привели ни к чему положительному Такая постановка вопроса рассматривает лишь симптом болезни. А чтобы излечить недуг – должна быть устранена его ПРИЧИНА.

Мне пришлось признать тот факт, что причина ВОЙНЫ – это ПРИБЫЛЬ! После того, как я понял это, я был готов помочь создать экономическую систему, в которой нет никакой Прибыли.

Я помогаю изменить вышесказанное «никто не помогает» на «помогают все», разъясняя, что ВЫЗЫВАЕТ Войну и кого она порождает.

Я пытаюсь рассказать людям, как мы можем обустроить экономическую систему, которая могла бы стать практически Раем для всех и где не было бы причин развязывать войны.

Я пытаюсь использовать эту Утопическую Систему в малом масштабе в моей собственной жизни. Сегодня я делаю свою жизнь чуть богаче и лучше. И это сделает моё завтра лучше, когда есть что-то, к чему можно стремиться. Это что-то называют «Надеждой». Для меня счастье и удовлетворённость начались несколько лет назад, когда я решил, что буду заниматься самой важной и насущной проблемой в мире – помогать освобождению всех нас от тягот и несчастий ВОЙНЫ!

Эту почти что Утопическую или же Райскую систему можно назвать Системой Бесценной Экономики. Она создаст истинную Свободу для Личности! «Власть – народу» – это бессмысленно. Бесценная Экономика возвращает «Власть» над собственной жизнью самой личности. Это то, в чём на самом деле заключается СВОБОДА!

Тогда у каждой личности будет Власть над тем, какие продукты и услуги и в каком количестве они будут потреблять. У продуктов и услуг, следовательно, не будет перепродажной стоимости, и они не смогут быть статусными символами, поскольку станут бесплатными для каждого. Не нужно будет брать больше, чем необходимо, – это станет лишь обузой.

Создание искусственных нехваток больше не будет приносить Доход, куда большая прибыль будет от создания изобилий. А с наступлением изобилия эгоизм и жадность уйдут в прошлое. «Никто не ворует у своего соседа песок в пустыне».

С наступлением Бесценной Экономики каждый будет контролировать, когда, где, почему и от кого он получает продукты и услуги и кому он сам их предоставляет. Таким образом, к Добровольцам будут достойно относиться, либо они всегда смогут оставить работу и, тем не менее, бесплатно получать всё, что хотят.

Чем больше Добровольцев работают на том или ином месте, тем меньше каждому работающему потребуется рабочих часов, чтобы внести свой вклад в производство изобилия, а значит каждому будет выгодно поощрять и поддерживать новичков и давать им бесплатное обучение на производстве.

Нам не нужно убеждать все 4 с половиной миллиарда человек населения Земли. Маленькие дети, скорее всего, будут делать то, что делают их родители. От большинства очень пожилых нет ни помощи, ни препятствий. Большинство из них просто пытаются продержаться. Молчаливое большинство в основном лишь соглашается с тем, что масс-медиа выдают им за «Общественное мнение», то есть они делают то, что им говорят.

В реальности у нас есть лишь кучка «мыслителей, по-трясателей и движителей», чтобы достичь эти логически продвинутые идеи, а затем молодёжь, взрослые и молчаливое большинство так быстро переметнутся к победившей стороне, что у вас закружится голова. А потом они скажут: «Я всегда был за это. Просто не думал, что все остальные тоже были за». (Сейчас почти все мне так и говорят!)

Если вас не оставляют равнодушными эти идеи, то вы сами для себя можете решить, что способны сделать для их распространения.

Система Оплаты – это система, при которой люди работают ради дохода или платы. В результате продукты и услуги стоят денег.

РАБОТА: Люди владеют промышленностью, собственностью и природными ресурсами, если они приносят доход. Остальные из нас работают на них. Мы работаем по их воле, где бы то ни было и когда бы то ни было. Мы боимся, что другие рабочие могут занять наши места. Производство мусора, перекладывание бумажек и прочие бесполезные занятия процветают, если кто-то получает от них доход. Бесполезные продукты и запланированное устаревание порождают миллионы профессий и требуют тонн природных ресурсов и энергии. Работа скучна, нездорова и не приносит удовлетворения.

НУЖДЫ: Всё, чего мы хотим, стоит денег, поэтому есть причина воровать и голодать.

ВЗАИМООТНОШЕНИЯ: Мы получаем негатив от своей работы и от того, что не получаем всех тех вещей, что нам нужны. Мы несчастливы. Будучи зависимыми в своих потребностях от кого-то, мы часто неразумно выстраиваем наши взаимоотношения.

КОНТРОЛЬ: Воровство, войны и загрязнения приносят доход; поэтому у нас есть необходимость в полиции, солдатах, правительстве и налогах. Большинство людей несчастливы при Системе Оплаты.

ПЕРЕХОД: Мы можем сохранить эту великую всемирную Систему Оплаты и не допустить никаких переходов, если продолжим работать за оплату и останемся ненасытными потребителями.

СБЭ – это система, в рамках которой все люди работают бесплатно. И бесплатными становятся и все продукты и услуги.

РАБОТА: Никому не придёт в голову владеть промышленностью, собственностью или природными ресурсами, когда из них будет невозможно извлекать доход, поэтому каждый из нас будет сам себе начальником. Мы будем работать где пожелаем. Другие рабочие будут нам рады и станут нас обучать, поскольку чем больше помощников у них будет, тем меньше времени каждый из них должен будет работать. Тогда мы прекратим заниматься производством ненужного мусора, перекладыванием бумаг и всеми прочими бесполезными делами. Тем самым высвободятся миллионы рабочих и ресурсы, необходимые для жизненно важных производств. Мы сделаем так, чтобы наша работа была в радость, не вредила здоровью и приносила удовлетворение.

НУЖДЫ: Всё, чего мы хотим, будет бесплатным, поэтому не будет необходимости воровать или голодать.

ВЗАИМООТНОШЕНИЯ: Мы будем получать позитивные эмоции от своей работы и от того, что получаем все те вещи, в которых нуждаемся. Мы станем счастливее. Будучи в своих потребностях независимыми ни от кого, мы станем более разумно выстраивать свои взаимоотношения.

КОНТРОЛЬ: Воровство, лживость, войны или нечестность не будут приносить выгоду, поэтому у нас не будет необходимости в правительстве, налогах или границах. При СБЭ все люди станут счастливее.

ПЕРЕХОД: Как только каждый из нас поймёт и захочет появления СБЭ, мы перейдём к ней все вместе.