Текст книги "Рукопожатие Кирпича и другие свидетельства о девяностых"

Тут Автор прерывает оживлённый обмен мнениями. Точки зрения читателю ясны. Градус общественного настроя очевиден. Хотя и неоднозначен. Автор только уточняет. Что этот вышеприведённый разговор. Верней сказать фрагмент разговора. Произошел в 14 часов 52 минуты в очереди в Столзаказов. То есть он начался конечно раньше. Да и закончился. Хотя какое там закончился. Он так затихая и возобновляясь. Дробясь и снова сливаясь. Переходя из помещения в помещение. И даже выплескиваясь на свежий воздух. Короче переходя из количества в качество и обратно. До-о-олго тянулся. Но в 14–52 дверь в Столзаказов закрылась на перерыв. У них там с трёх до полчетвёртого. И очередь. Не то чтоб распалась. Это ясно. Совсем отойди потом ни за что обратно не встанешь. Но разделилась. Главным образом по признаку пола. И как раз отрывок этого. Безразмерного разговора. Произошедший в мужской части очереди. И уложившийся в период. Нефункционирования Стола-заказов. Автор и привёл к всеобщему обозрению.

Внимательный Читатель уже конечно обратил. Единого что называется мнения. Консенсуса. Собеседники так и не выработали. Это объясняется. Их социальноклассовым составом. Неоднородностью политических воззрений. (Сравн., напр., репл. относит, «времен Сталина» и «рынка рабоч. силы». Прич., что характ., и в т. и в др. случ. оппонеты высказ. сугубо положит. Об эт. же свидет. разл-чия во взгл. на соотн. з/платы квалиф. и н/квалиф. персонала. При желан. внимат. Чит. мож. найти и др. подтвержд. эт.)

Более едиными были мнения участников двух других дискуссий.

Дело в том. Это происходило в такое время. Автор вообще-то не расположен к историко-политической тематике. Но уж постольку. Поскольку как известно. В отрыве от так сказать жизни. Вне динамики исторического процесса. Невозможно в полной степени осмыслить. Он предлагает. Любознательному Читателю будущего. Освежить в памяти. Ну хоть заглянуть в учебник «Родная История» для 12-го класса. 14-е издание. Раздел 3. Параграфы с 17 до 19. Там всё сказано. А если кстати вам 15-е издание попадётся. То ещё приложение 27 можете. На 371 стр.

А Автор продолжает. Уже без уклонений.

В закрытом парткоме. То есть. Это уже наоборот для Современника событий. Не в том смысле закрытый. Как вы это привыкли. Закрытый партком по какому-то вопросу. В смысле, на который посторонним вход. А в прямом. На ключ. Когда их всех позакрывали. Вот в закрытом парткоме. В помещении попросту говоря. Который даже открыли по такому случаю. Собрались демократы.

Они были возбуждены и решительно настроены.

А что собственно говоря случилось? Ты что не знаешь? Нет я знаю. Но. Что но? Как можно задавать даже такие вопросы? Что случилось! Контрреволюция случилась всего-навсего. Мало тебе? Ну уж. Согласен. Полностью согласен. Вот эта эйфория победы нас всегда и губит. Дракон не убит. Ранен. А мы празднуем. Вывешиваем трёхцветные полотнища. Поднимаем бокалы шампанского и целуемся пардон взасос. А он. Зализывает раны. И поднимается ещё более опасный. Обогащённый новым опытом. Который мы же ему кстати и преподали. Да-да. Это явный выпад. Пробный шар. Ни в коем случае нельзя им спускать. Сегодня простим пощёчину. А завтра не успели оглянуться – всё стало по-прежнему. Друзья! Друзья мои. Эта пощёчина – не просто пощёчина. Это плевок в адрес всего демократического движения. По сути.

Автор просит мгновение. Чтобы акцентировать внимание. На это обращение. Друзья мои. Это не просто призыв. Отражающий отношение оратора к слушателям и наоборот. Как это могло бы показаться кое-кому. Друзья мои с недавних пор стало обычной формой обращения между. Они были тогда ещё не в силах произнести Господа. То есть именно вот физиологически. Языком. При произнесении этого слова. Господа. Веки волей-неволей сближались. Мышцы губ сами растягивались иронически-презрительно. Другое дело. Это могло бы быть в ИХ адрес. Например. ЭТИ ГОСПОДА. А вот так открыто. Друг к другу. Как потом научились. Ещё не могли. Но и одиозное Товарищи уже никак не устраивало. Они не могли бы вспомнить, кто первый эту форму. Друзья мои. Но довольно быстро она приобрела популярность в кругах. Впрочем со временем и к Господам привыкли.

Так вот возвращаясь к пощёчине. Которая по сути была плевком.

Друзья! Не знаю как у кого. Но думаю, что все здесь присутствующие разделяют мои чувства. Эта пощёчина. Огнем горит на щеке каждого из нас. Это мы с вами не смогли грудью защитить рядового человека от. И если мы не смоем её. То грош нам цена. Всей нашей болтовне и так называемой деятельности. И всей нашей предыдущей борьбе в том числе. Именно так. Вы только подумайте. Представьте себе. Что сейчас. Вот именно сейчас творится в коллективе. Нет я уверен ни единого человека. Кто бы не обсуждал этот инцидент. И взоры всех устремлены сюда. В эту комнату. Сумеем мы оправдать. Или. Да. Одно из двух. Или мы сейчас докажем. Что именно мы выразители. Лидеры так сказать. Общественного мнения. Или наши внуки придут плевать на наши могилы. И правильно кстати сделают. Друзья! Мне вспомнился миф о Геракле и Антее.

Тут говорящий довольно подробно излагает. Причём акцент. Как Проницательный Читатель конечно сам. На том, что он-то именно и является Гераклом. Но скромность не даёт произнести вслух. Этот почти очевидный вывод. И оратор. Заканчивает нижеследующим образом.

Сегодня. Каждый из нас. Клеточка в мышце. Жилка так сказать. Геракла. Только общим напряжение совместных усилий. Мы сможем. Антей оторван от Земли. Но он ещё жив. И пальцы его ног в последнем судорожном порыве тянутся к ней. Что же мы? Дадим ему коснуться ее? И он оживёт. Наполнится сил. Или продолжим свою беспримерную борьбу? Друзья. Сейчас как никогда справедлив лозунг Сейчас или никогда! Решается наша. Вот ты правильно вспомнил Геракла. Мне тоже пришло в голову. Одно сравнение. То, чем нам предстоит заняться. Чем мы собственно уже начали. Это ведь не что иное как. Очистка. Авгиевых конюшен.

Оратор продолжает свой монолог. Не вдаваясь правда. В мифологические подробности. Они подразумеваются. Всем известны. Единственное на чём Автор ещё раз. Заострит. Это тень. Как бы недовольства. Промелькнувшая по лицу Андрея Васильевича Сенцова. Он слушая Чалого. Это тот. Кто про Антея. Приготовился подхватить. И упомянуть. Гидру. Кстати Андрей Васильевич. Помнил её название. Лернейская. Он так хотел бросить. Вот, мол, мне пришёл в голову. Другой эпизод. С Лернейской Гидрой. Так невзначай Лернейской мол. И про отрубленные головы. Но как назло Елизавета Марковна. Встряла с конюшнями. Которые по метафоричности. Незатасканности. Да и кстати по тому. Что не Сенцов их вспомнил. Явно уступали Гидре. Лернейской заметим. И Автор должен признать. Что в чем-то где-то А. В. был прав. Отчасти.

Есть кто? А, все уже здесь. Да, тебя только не хватало. Привет! Привет привет привет. Здравствуйте. Слушайте ну какое безобразие. Я был свидетелем. Этой отвратительной сцены. А, ты там был? Ну да. Я до сих пор под впечатлением. Это просто опускаются руки. Для чего вся наша деятельность? Для кого вернее. Эта буря в стакане воды. Ведь мы кажется не ради себя стараемся. В конце концов. И тут приходит какая-то дура. И всё чуть не портит. Ты что имеешь? Да то же, что и вы. Или вы тут так собрались. Мой день рождения отметить? Да нет. Мы по этому инциденту в столовой. Вот и я о том же. А что, у тебя сегодня День? Точно. Как я забыла. Ой, Генка, сколько тебе? П-пу. П-пу – целует. Не важно, старый уже. Поздравляю. Ага. Спасибо. Спасибо. Будь, старик. Ну, ладно. Ладно. К делу. К делу, друзья. Ты Геннадий что-то начал.

Друзья. Не знаю может. Кто-то из вас тоже был там. Но я как раз в очереди стоял. Около титана. Автор для непосвящённых. В скобках. Титан с чаем. Вернее с водой. А пакетики у кассирши МарьПалны. Так вот он (титан) после раздачи первого. А потом раздача второго. А там уже касса и всё. Скобка закрылась. А они как раз тут. Напротив второго сидели. Кто они? Ну как кто. Валет с Гаевым. Так там и Гаев был? Да. А вы не знали? Да Сергей. Я ж тебе говорил. Про Гаева? Ну да. Ну может. Я про Валета-то знал. А про. Ну-ну, Ген. Чего там было? Да я же вам рассказал. Ты одно. Геннадий другое. Нам надо создать полную картину. Чтобы адекватно. Отреагировать. Тут каждая деталь играет. Так что же? Да я даже сперва не понял. Вдруг какой-то крик. Дикий. Е. А ну да. Оглядывается на Елизавету Марковну и Изабеллу Витальевну. В общем мат. Грубейший. Потом что-то. И вдруг Валет. Ни с того ни с сего. То есть в смысле. Не ни с того ни с сего. А. В общем дает ей по физии. Это конечно. Я понимаю. Рукоприкладство все такое прочее. Но честно. Вот я откровенно говорю. В первый момент. Ну я не Валет конечно. Это ясно. Но внутренне. Вну. Тренне. Я бы сам съездил. Честное слово. Как ты можешь, Ген! Я же не говорю. Но вот. (Трясёт скрюченными пальцами чтоб передать напряжение момента.) Вот физически это было. Даже не физически а как-то. (Одновременно трясёт пальцами и вертит лицом.) Это вот то, что называется люмпен. Геннадий, выражайся яснее. Мы все тебя не понимаем. Это – НАРОД. Ты хочешь что? Сделать революцию в белых перчатках? Не получится знаешь ли. Да нет, Прокофь Прокофьч. Я всё это понимаю. И если бы мне кто-то. Вот как я. Я б возмутился. Да я и сам. Смеётся в сторону дам. Не ханжа тасзать. Но это было. Как бы это объяснить. Именно. Не то что против Валета с Гаевым именно. А против всех. Я же видел. Ей дай автомат. Она бы в этот момент всех. Должна вам признаться. Что и у меня порой бывает. Желание взять автомат. Вот именно. Ты Геннадий успокойся. И взвесь. Да я взвесил и так. Ясно. Кто по какую сторону. Баррикад. Просто. Машет рукой. Чувствуя, что так и не смог донести. Своё чувство. Впрочем. Автор немного забегая вперёд. Отмечает. Что общая атмосфера. Праведного гнева и искреннего возмущения самоуправством яркого представителя отмирающих партийно-государственных структур. Вскоре охватывает и его. И он принимает активное участие в выработке стратегического плана борьбы за. И против соответственно.

Друзья мои. А я отчасти согласен с Геной. Ведь если вдуматься. Отвлечься на миг от эмоций. То в его словах скрыта глубокая суть. Гена, вы молодой человек. И интуитивно как бы ухватили то. О чём не смогли выразить. Я с вашего позволения закончу вашу мысль. Да. Наш народ груб. Да! Не имеет опыта ведения дискуссии. Элементарной хотя бы политической культуры. Ведь она. Как её зовут? Кто-нибудь её знает? Где она работает в конце концов? На комбинате где-то. Ну сказанул. Это мы и сами. По-моему в отделе технолога. Нет. В горячем. Точно? Откуда ты знаешь? Знаю. Ну не важно. А фамилия её как? Пожимает плечами. Ну условно скажем Иванова. Так вот. Я продолжаю. Эта Иванова. Она конечно отчёта себе не давала. Но. Интуитивно. Это конечно. Без. Условно. Был социальный протест. Простейшая вещь. Можно ли себе представить. Чтоб пять лет назад. Да что там – год назад! Чтоб эта самая Иванова. Вот хотя бы так. В грубой форме. Высказалась. В лицо. И кому? Члену партбюро и протчая и протчая. Значит что? А то. Спина-то. Как ни крути. Распрямляется? Чувство собственного достоинства. Появляется а? И это в стократ важнее. Чем какие-нибудь там. Парламентские. (Крутит ладонью как бы ввинчивая лампочку.) И в чём я согласен с Геной. Так это в том. Что наша уже задача. Перевести эту грубую. Полуживотную как бы форму протеста. В цивилизованные. Рельсы. Вот именно тут наше место. Мы должны стать. Мозгом. Языком. Этой бессловесной. Пока. Пока! Она ещё скажет своё слово. Массы.

Ну хорошо. Мы говорим. Говорим. Надо решать что-то. Да-да. Каждая минута. Даёт противнику фору. Собраться с силами. Выработать. Вот именно. Помните, как тот же Геракл поступал с головами. Лернейской Гидры? Это как Читатель понимает Сенцов. Он прижигал их. Факелом. То есть обрубки конечно. Но – заметьте. Немедленно. Отрубил – прижёг. Отрубил – прижёг. Слушайте, а давайте эту. Как её, Прокофь Прокофьч, Иванову? Да я условно её так. Ну неважно. Условную Иванову пригласим. А зачем? Нет это лишнее. Нет надо-надо. Правильно. Ведь заметьте. Вот поставьте себя на её место. Какая буря в душе творится. И если мы не протянем руку. Да, вы правы. Это просто необходимо. Какой телефон горячего цеха? А вы уверены, что именно? Ну вообще-то. Лучше конечно уточнить. Вот здрасьте. Как же мы её найдём? Ещё фамилия такая – Иванова. Да нет же. Она не Иванова. Это так. Тем паче.

Слушайте. Пусть Гена сходит. Он её хоть в лицо знает. Куда? Куда идти? А чёрт. А чего. Вот Коля там тоже был. Ребята, пройдитесь по цехам. Ну что вы. Это до завтра не. А тут важно. Слушайте, я там был с нашей Людой. Она в профкоме сто лет. Она вообще всех знает. И в институте и на комбинате. Ну давай, Ген, быстрее. Смотрите, только вы без меня того. Да нет же. Мы тебя вместе с ней будем. До посинения. Ждать.

Геннадий отправился на поиски. Жертвы репрессий. А собрание стало вырабатывать. План дальнейших действий.

А в это время. Хотя нет. Автор сторонник точности. И он видит, что рассказ уже расплывается. Теряет строгую форму. Давайте. Раз так. Вернёмся назад. И уже точно. Что когда и как. С самого начала.

9:30. Начало рабочего дня. Жертв и разрушений нет. Пока.

13:00. Начало обеденного перерыва.

13:12. Гаев О. О. и Валет М. И. расплачиваются за обед (1 руб 23 коп и 1 руб 76 коп соответственно. А разница в 53 (пятьдесят три) коп как раз запеканка. Гаев не взял, засомневался. Вот ему Валет потом и.) и садятся за освободившийся столик.

13:17. Кучины В. М. и В. М. расплачиваются за обед (1 руб 54 коп и 1 руб 54 коп соответственно) и садятся за освободившийся столик.

13:21. Начало чего Читатель сам знает.

13:22. Конец этого самого.

13:48. Елизавета Марковна Ласточкина подходит к Андрею Васильевичу Сенцову и говорит. Надо брать ключи от партбюро. А. В. соглашается.

13:58. Начало переговоров с Вахтёром насчёт ключа.

14:00. Чтоб не отвлекаться не останавливаемся подробно. Просто. Читатель, запомните этот момент. 14:00.

14:04. Начало переговоров с Дежурным насчёт ключа.

14:13. Начало переговоров с Завхозом насчёт ключа.

14:21. Начало переговоров с Иваном Кирилловичем насчёт ключа.

14:30 ровно. Начало переговоров с Заведующим Штабом гражданской обороны насчёт ключа.

14:41. К переговорам подключается Чалый Семен Гордеевич.

14:43. Поиски ключа в Штабе ГО.

14:52. Как было сказано ранее. Закрытие двери в Стол-заказов и описанная выше дискуссия.

14:55. Поиски ключа от коробочки с ключом от бывшего парткома в ящике стола каморки Вахтёра у проходной.

15:07. Елизавета Марковна достает коробочку с ключом от парткома из ящика стола каморки вахтёра у проходной. Трясет её. И слышит. Что в ней ничего не гремит. Поиски ключа от коробочки автоматически прекращаются. Возобновляются поиски непосредственно ключа от б/парткома.

15:12. В процессе бега. Андрей Сенцов сталкивается с Витей Ветровым. Андрей Васильч. Где вы? Меня за вами послали. Я уже полчаса. А, и Елизавет Марковна и Семен Гордейч. Все вас ждут. Где? Откуда? Да в парткоме. В парткоме? Ну. Вас только. Ждут. Побежали. Погодите. Куда? Это начальник ГО. И трусцой. А он отставник не мальчик. За демократами мать их. Где ключ взяли?

Витя остановился. Так он же на доске висел.

То есть просто висел. Без всяких коробочек и ящиков. И начальник ГО огорчился. Потому что бардак. В прежние годы такого чтоб. Просто не могло. А сегодня пожалуйста. Закрыть партком пожалуйста. Открыть пожалуйста. Куда всё катится?

Но это к нашему рассказу не имеет. Потому что что говорить о пережитках можно сказать. Когда мы устремлены вперёд. Так сказать.

Ну вот. А теперь уточним. Насчет 14:00. Заметьте, Читатель. 14:00. То есть через 12 минут как демократы решили. Действовать. В кабинете Генерального. Альберта Фёдоровича Москитина. Сошлись. Ряд товарищей. Условно говоря субъектов. Навсегда увязших в непролазном прошлом. Что кстати и сказалось на оперативности. Судите сами. Демократам понадобилось всего 26 минут. Чтобы начать действовать. А у них. У этих то есть. На раскачку ушло. Целых 38. Это между прочим. На 46 % больше. Почти в полтора раза. Старая неповоротливая система. Аки динозавр. Перед неандертальцем каким-нибудь.

Короче говоря. В 14:00. У Москитина.

Но сначала. Автор всё-таки не забывает. Что это пусть и реалистическое. Глубоко документальное. Но всё же какое-никакое. Художественное произведение. Поэтому в первую очередь. Его привлекают индивидуальные образы. Особенно что касается главных персонажей разворачивающейся драмы. Прошла собственно говоря. Эпоха массово-помпезных. Ура-патриотических эпопей. Человек. Личность. Именно. Созданная по образу и подобию. И поэтому как бы неповторимая. Вот что выходит на первый план. Заглянуть в душу. Вскрыть глубинное. Вынести на всеобщее обозрение ту крупицу чистого и вечного. Которая хранится в каждом из нас. Вот актуальнейшая задача сегодняшнего дня. Стоящая как говорится первым пунктом. Поэтому мы от стихийности барабанно-кулуарной митинговщины. Вернёмся к Кучиной В. М.

Собственно говоря с другой стороны. Что с ней было в период с 13:22 до 14:04. Автор дословно передать. Ну просто не берётся. Если найдётся кто-то. Ощущающий в себе как говорится. Литературовед там историк социолог или политэконом. Автор с удовольствием предоставит. Конспектик. Конечно для бесстрастного научного исследования. Это одно. А для. Так сказать. Это уже совершенно иное. А дело в чём? До 14:04 Вера беседовала с супругом своим Василием. Верней сказать. Слушала его слова. Которые Автор и готов привести. В вольном можно сказать переводе. С русского разумеется языка.

Дура. Сказал Василий Кучин в 13:23. Тебя. Сказал он в 14:04. Ещё примерно в два часа пополудни он сказал слово Язык. И дважды ещё на протяжении указанного периода два раза – слово Голова. Вот пожалуй и всё. Остальное – нет. Для бесстрастного исследователя. А здесь. Неполный слабый перевод. Список так сказать бледный с живой картины. Примерно такой.

Дура. Слушай, ну как ты могла? Ведь сколько раз мы с тобой обсуждали эту проблему. Ты и сама всегда признавала, что не стоит связываться с власть имущими. Что, собственно говоря, ты доказала? Ровным счётом ничего. Ещё хорошо, сейчас такое время – гласность. А то бы им ничего не стоило приписать тебе хулиганство в общественном месте. Да уж, Вера, ты, что называется, отличилась. И главное – где и когда! Да если бы ты захотела найти менее подходящие условия для такого инцидента, то вряд ли тебе бы это удалось. Ну, где была твоя голова! Обозлилась ты на него – хотя убей меня, если я понимаю, за что. Так встретила бы где-нибудь в коридоре или во дворе. И высказала бы все, что накипело. Хоть в цеху, среди своих, – и то бы ничего. Если начнут разбираться, всегда покроют. Хотя, конечно. И среди них пидоров предостаточно. Но, что ни говори, в общей массе рабочий класс не окончательно испорчен. А тут – да там каждый второй небось стукач. Рыба-то, известно, с головы гниет. К тому же ещё приукрасят, как захотят. Ты думаешь, он тебе дал пощёчину – так ему что-то будет? Как бы не так. Любой из этих свидетелей подтвердит, что ты первая начала. А у него – пределы необходимой самообороны. И всё. Точка. Ты же окажешься виноватой, что довела его. Ну кто тебя, скажи на милость, тянул за язык? Ты забыла, что мы уже четырнадцатые в очереди на квартиру? Хорошо еще, если только передвинут, а могут вообще исключить. А что ты думала: социалистическое общежитие! И всё из-за тебя.

Нет. Не то. Автор просто готов оборвать себе руки. Что не в силах передать. Всей живительной свежести, непритворной естественности, грубоватой прямолинейности. Это всё равно как. Словами описать. Музыку. Или вкус горного ручья. Или запах росы на утренней заре. Или хоть зубную боль. Хотя с другой конечно стороны. Просвещённый Читатель и сам может. По приведённому выше лёгкому абрису. Восстановить. Наполнить содержание конкретной формой.

А в 14:04. Вася посмотрел на часы и сказал. Твою мать, третий час. Ну давай. Ладно. Я побёг. А ты того. Хуй с ним, не переживай.

Да собственно. Вера-то Михайловна как раз не переживала. Ей может быть. И было лучше всех. Ведь если вдуматься. То единственным человеком. В данном повествовании. Относящемся к эпохе стрессов и страстей. Который сумел снять внутреннее напряжение. Разрядить душевные эмоции. Была именно она. Конечно Автора можно обвинить. В фрейдизме. И прочем психиатрическом анализе. Но как бы там ни было. Кучина В. М. Была совершенно спокойна. Настолько, что заключительная фраза её супруга. Была как бы уже излишней.

Вообще если взглянуть по-философски. То не является ли вся наша жизнь? Неким таким сталактитом-сталагмитом. Который по капле. От буквально рождения. И до. Собирается. Из. Всего. Что там хаять. И из хорошего тоже. Не только же из плохого. И хорошее у нас бывает. Да. И всё это собирается. Стекает. Капает. И ближе ближе становятся концы сосулек. И в один. Прекрасный или там какой получится день. Они смыкаются и. И. Тут Автор останавливает ретивый бег своего метафорического скакуна. Потому что чувствует. Что ещё слово – и он зарапортуется окончательно.

А только суть в том. Что своей оплеухой Валет эту сосульку разбил. Или если Читателю это сравнение ближе.

То попросту. Открыл клапан. Ну что бывает, когда сорвешь клапан. Объяснять не надо.

С небывалой лёгкостью. Не чувствуя земли. Шла Вера Кучина коридором УНИПОПа. Благодаря этой лёгкости она не задумывалась. И вследствие этого не осознавала. А другие ясное дело и не догадывались. Один Автор на то и автор. Чтобы объяснить. Что по сути это была уже не Вера как бы Кучина. А какой-то вроде бы совершенно новый человек в обличье. И что это за человек окажется, ещё даже было совершенно неизвестно.

Однако же этот Человек. Которого для простоты дальнейшего изложения Автор будет называть Верой Кучиной. В соответствии как бы с верованиями древних индусов. Которые в общем-то можно разделять а можно и не. Но в качестве доступного сравнения. Она вроде как из прошлой жизни помня. Нашла очень просто дорогу во двор. Потом по аллее свернула на дорожку к цеху. Даже вспомнила внутренним миром своим. Что прямо за углом лужа. И не прямо хряпнулась за поворот. А осторожно вступила на доску. И между решётками. То есть в скобках укажем. Здоровыми такими ящиками. Обитыми не впритык, а на расстоянии нестругаными досками. Вот эти ящики со щелями и назывались решётками. Тем более, что решётками на самом деле и были. С готовой продукцией.

Прошла в цех. К своему рабочему месту.

А работа у Веры Кучиной такая. Она официально называется Диаметрист. То есть диаметр пуговиц меряет. Кстати когда-то. Ну до войны ещё. Проверяли не диаметр, а радиус. Стандарт был такой. Радиус пуговиц. И проверяльщик. Назывался Радиуметрист. Мерили-то все равно диаметр. Но шкала на радиуметре была проградуирована под радиус. А потом в 1953 году Крутых Валентин Павлович доказал. Что при этом погрешность измерения. Больше. Причём как абсолютная, так и относительная. Вот это его и подвело. Остановись он на абсолютной, так нет же. Его сначала как агента хотели.

За махровый ревизионизм. И как проповедника ультрареакционной теории относительности. Но 53 год сами знаете. И дали Сталинскую премию. Которую уже понемногу стали Государственной называть. И в ГОСТ внесли изменение. Правда это уже в 61 году было. В общем действительно революция своего рода. Потому что мало, что ГОСТ. Всё. Буквально всё менять пришлось. Вплоть до штатного расписания. И тарифных соответственно ставок. Зато и выгода налицо. Опять же в смысле петель. Ведь раньше. Вот Читатель судите сами. Меряют фактически диаметр. Пересчитывают в радиус. А потом опять обратно приходится. Потому что у петель-то стандарт по длине. Значит, опять диаметру соответствует. Нерациональность полная. А теперь совершенно другое дело. ГОСТ на пуговицы и ГОСТ на петли согласованы и никаких проблем. К тому же. Появилась должность РадиОметрист. И могли бы быть жуткие ошибки. Если бы Диаметрист по-прежнему бы РадиУметрист был. Но это так. К слову.

Вера прошла к своему рабочему месту. Было четверть третьего.

А за 15 минут до этого, как было сказано. У Москитина началось совещание. Собственно говоря. Оно и было назначено на два. Ещё со вчера. И обсуждались вопросы. Которые и собирались. Нет. Определённо бюрократическая система не в силах. Оперативно реагировать.

Кабинет Генерального директора Объединения был как все кабинеты генеральных директоров. Единственное определение. Которое к нему бы подошло. Он был Велик. Конечно не стадион. И даже когда вы проходили по коридору. Это было обычное расстояние между двумя дверями. Ну может чуть подальше. Но изнутри. Нет, он был явно больше, чем снаружи. Да так и должно впрочем. На стенах образцы продукции. Нумизматические ковры с рядами пуговиц. Пулемётные ленты молний. На стеллажах длинные женоподобные. Только безрукие вазы за места в соцсоревновании. А в углу три жерди плинтусов. Оставшиеся от ремонта. Они были занавешены красным. И потому не видны. Там же папье-машевые ордена Трудовогокрасного и Октябрьскойре-волюции. Это от сорокалетия остались. Но впрочем как сказано. Не видно. А в противоположном. Стеклянный шкаф. С переходящим красным. Он раньше в парткоме стоял. А теперь вот. И в окне ясное дело кондиционер. Ну и хозяин кабинета. По нему была явно его профессия видна. Почему-то все директора в пугпроме были с такими пуговицеобразными лицами. Прямо продевай в ноздри нитку и шей. А ещё там будут с генетикой лезть. Нет. Многое есть на свете недоступное. Но фактически явно видимое.

Ну так товарищи. Начал Альберт Фёдорович. Как нетрудно обратить внимание. Здесь ещё в ходу была старая система ценностей. Выраженная в виде выражения Товарищи. Что будем делать? Никто из его товарищей не ответил. Пётр Аркадьевич щелкнул ручкой. И дальше пошёл совершенно не интересный Читателю разговор. Переливание из пустого в порожнее относительно. Договоров. Что мол. Договора практически не заключены. План. Да какой там план. Исходя из чего его делать? И откуда он вообще возьмётся – план этот? С Госзаказом хоть более или менее слава богу. В четверг окончательная цифра нарисуется. Но уже сейчас в принципе. Это примерно будет 34 процента. А остальные 66? А сырьё? Опять если будет лихорадить, то. Ну это вопрос как говорится. Сегодня кто может сказать? Что будет в мае например. Или там в третьем квартале. Надо исходить. Да неизвестно, что завтра ещё будет. Вот именно. Исходить надо. Что будет лихорадить конечно. А какие основания предполагать? Мы же видим. Что вокруг творится. Но это не повод. Да уж это точно. Кто хочет ищет способ, а кто не хочет – оправдание. Как Альберт Фёдорович говорит. Всё же меня беспокоит вопрос сырья. А вопрос вагонов не беспокоит? А энергии?

А дисциплина наконец? Да, товарищи. Дисциплина это отдельный вопрос.

Кстати о дисциплине. Это уже добавляет Автор. Сведущий Читатель легко может заметить. Что и в этом эшелоне она слегка того. Качнулась. Раньше разве бывало, чтоб. На совещании у АльбертФёдча. Вот так вот перебрасывались репликами? А меня то волнует. А меня сё волнует. А это тебя не волнует? И тем не менее. Автор должен отчасти вступиться. За своих персонажей. Пусть он и не разделяет. И где-то даже осуждает. Но так вот огульно набрасываться. Он не позволит. Потому что во-первых. Далеко не все присутствовавшие. Наоборот даже. Большинство заведующих сидело с умными видами. И ничем таким не перебрасывалось. То есть не то чтоб. У всех были конечно свои мнения. И слова, чтобы их сказать. Но не устраивать же бардак. А перебрасывались только. Два зама. Матвей Янович и Сергей Иванович. Зав седьмым отделом Пришчевский. Он вообще и всегда слыл за демократа. Ему как бы и в те. ТЕ – вы понимаете? Времена. Прощалось высказывать свой плюрализм. Хотя тогда и слова такого не было. Так что он как бы и не в счёт. В смысле убыли дисциплины. И Мирон Гордеич. Главный инженер. Так он же можно сказать старейшина аксакал патриарх чуть ли не. Причём что интересно. Последние семнадцать лет с половиной. Примерно. Он первым был в очереди. Негласной конечно. Но всем очевидной. На отправку на заслуженный отдых. Ещё когда и о сокращениях никто не думал. Потом когда сокращения пошли. И опять не его. Потом наконец когда начались эти самые сокращения. Наконец, когда людей увольнять начали. То есть это этапы как бы пути были. Сначала объявили о. Но как-то выяснилось. Что у пуговичников лишних нету. Даже ещё вакансий куча. Некому работать буквально. Тем более сокращать. Потом жёстко объявили о сокращениях. И урезали вакансии. Половину. Хотя конечно это чистой воды произвол был. Наконец потом когда стали сокращать. Благо люди уходят. Текучка. Как раз. Ушёл – сократили. Ушёл – сократили. Не резать же по живому. Потом в конце концов уже увольнять стали. Пенсионного возраста кто. Невзирая буквально на. Ох сколько тут разрушено судеб было. Человеческих трагедий можно сказать. И опять Мирона Гордеича не. Потом когда комбинат с институтом слили. Ну вообще безболезненно казалось бы. Реорганизация – и всё. Два главных инженера было. Как ни крути, один должен остаться. УНИПОП не выдержит двоих. Потом вообще свободу дали. Ну буквально любого возьми да отправь. Потом. Ну да это потом уже после момента происшествия описываемых событий было. Поэтому Автор экскурс прерывает. А только Мирон Гордеевич Нещокин. Ни под одно не попал. И принимал активное участие.

А во-вторых. Это насчёт что касается порядка ведения. И внутренней дисциплины соответственно. Автор просто признаёт своё бессилие. Через посредство бумаги передать интонации оттенков. И проч такое. А то бы Проницательный Читатель бы чутким слухом уловил. Суть этого свободного обмена мнений. Услышал твёрдость властной интонации А. Ф. Уверенно чётко прокладывающего путь своей ясной мысли. И различил подсказчиво-совещательно-вопросительность тона вышеперечисленных участников дискуссии. Хотя конечно Дискуссия не то слово. А скажем так Совещание, как собственно оно и было на самом деле. А Особо чуткий Читатель путём глубокого проникновения в сущность. Разглядел бы безошибочным своим слухоглазом. Что этим самым тоном поданные (верно поданные верноподданные) реплики. Как бы маслом ложились под каток монолога Генерального. Заставляя. И опять не то слово. А: незаметно предлагая ему выруливать в то или иное направление. После чего А. Ф. уверенным голосом излагал очередной тезис. Молчаливо поддерживаемый остальным составом присутствующих. Чьё собственно говоря мнение он и отражал. Солидаризированное так сказать.