Текст книги "Марковцы в боях и походах. 1918–1919 гг."

Злополучным двум офицерам посчастливилось: их контролировал молодой, высокий, вполне интеллигентного вида матрос. Он пытливо всматривался им в глаза… «Все в порядке! Не беспокойтесь. Не выходите из гостиницы!» – добавил он. У офицеров отчаянное настроение. Что они могут предпринять теперь? Страх овладел ими. В окно они видят паническое состояние у пробегавших по улице людей. Они видят оскал революции под красным – большевистским, и черным – анархическим флагами. Их единственное осознанное желание – уйти куда-нибудь с этой большой улицы, чтобы ничего не видеть. Они рискнули выйти из гостиницы, почти бежали в боковые улицы и нытались найти убежище в домах. Им всюду отказывали.

1 апреля. По улице с раннего утра бегали мальчишки, что-то крича, предлагая газеты. Шли толпы вооруженных с дикими и, видимо, радостными криками. Один из жильцов комнаты вышел и купил газету. В ней офицеры прочли жирным шрифтом написанное:

«Под Екатеринодаром банды Корнилова разбиты, а сам Корнилов убит!»

Этому сообщению они поверили. Поверили, не сказав друг другу ни слова. Теперь – конец! Их цель разбита. Одно охватило их: вон из Ростова! И не только их, но и всех, кто был в комнате.

Слух: поезда стали ходить. Все поспешно двинулись на вокзал. Гостиница опустела. На вокзале уже нет массы вооруженных. Настроение у всех более спокойное. Сказали, что утром пойдет поезд на Новочеркасск и далее на север. «Поедем и мы!» – сказали офицеры, совершенно не думая о том, что поезд их повезет в обратном их стремлению направлении.

Офицеры испытывают сильный голод. Один из них пошел к буфету, но ничего не взял: они потеряли бумажник с деньгами, а золотые и серебряные монеты буфетчица рассчитывала по их номинальной цене. Досада! Но она исчезла моментально, когда офицеры заметили, что за ними следит блюститель порядка на вокзале – бравый военный с черным бантом на шинели. Он подошел к ним.

– Вы хотите есть? – тихо и сердечно спросил он.

– Н-нет! – ответили ему.

– Не бойтесь. Я видел все… – сказал он и, подойдя к буфету, набрал целую тарелку бутербродов и котлет и принес их офицерам.

– Ешьте! Я вас угощаю. – И тихо продолжал: – Не бойтесь меня! До тех пор, пока я здесь, вы можете быть спокойны. Я знаю, вы – офицеры! Я анархист, – продолжал он почти шепотом, – но я люблю офицеров. Я сам унтер-офицер императорской армии. Я – кулак! Был им. Большевики сожгли мой хутор, убили мою семью, и я решил мстить: записался в анархисты и уничтожаю всякую сволочь, но не офицеров!

Ночью молоденькая девушка срезала с рукава гимнастерки у заснувшего офицера три выцветшие нашивки за ранения.

– Вы неосторожны! – сказала она вдруг проснувшемуся офицеру.

Утром офицеры сели в поезд на Новочеркасск. Рядом с ними сидела скромно одетая женщина, с беспокойством посматривавшая на них, и из глаз ее текли слезы. Наконец она сказала им:

– Ради Бога! Куда вы едете? В Новочеркасске таких, как вы, убивают. Выходите, умоляю вас!

Офицеры, почти бессознательно, высадились в Аксайской станице. Там нарвались на злую бабу, кричавшую им на всю площадь: «Кадеты! Кровопийцы!» Подошел «товарищ комиссар». Он указал офицерам дом, где они должны остановиться, и приказал утром следующего дня явиться к нему.

В доме – встреча с добрейшей хозяйкой, сразу же захлопотавшей об их устройстве и питании, с непрерывным повторением: «Бедненькне вы мои! Страдальцы!» – и встреча с ее сыном, юнцом в 15–16 лет, который, злобно глядя на пришедших, говорил: «Мать! Кого это ты устраиваешь? Офицеров? Я скажу комиссару…»

За многие дни офицеры в первый раз так хорошо и сытно поели и могли бы отлично поспать, но сон не приходил к ним. Они промолчали всю ночь. «И стены имеют уши». Но все же решили к комиссару не идти, а уехать из Аксайской. На их счастье, скоро пришел поезд на Новочеркасск.

Новочеркасск. На вокзале полно вооруженных красных. На плошали стоит 4-орудийная батарея, направленная на восставшую станицу Кривянскую. Никакого контроля. Поезд трогается дальше. Один из офицеров заболевает тифом. Куда они едут? Ночью проезжают ряд станций, а утром поезд останавливается на ст. Каменская. Нужно, наконец, оставить поезд, чтобы не вернуться к себе в Смоленск, да и нельзя везти дальше заболевшего в сильной степени офицера.

Выручил новый случай: поезд загоняется в тупик. Больного его друг отводит в станичную больницу.

– Больной офицер? – спрашивает сестра милосердия.

– Да-а!

– Не беспокойтесь за него, но и не навещайте его.

Загнанный в тупик поезд обречен долго стоять там. Он заставлен другими составами, как и заставлены ими все станционные пути. Но пассажиры не покидают свой состав. В нем покойнее, нежели в станице, куда они производят «вылазки» за покупками питания.

21 апреля. Страстная суббота. Капитан П. пошел в станицу, чтобы купить себе что-либо к завтрашнему дню Св. Пасхи, и попал в облаву. Его, как и других, повели в комендантское управление. Там собралось свыше 20 человек, все такие же, как и он, молодые и для красной власти подозрительные. Арестованные под охраной в комнате. Они слышат угрожающие по их адресу разговоры:

– Калединцы! Офицерье! Хотят передаться немцам!

Недоумение: почему немцам? Кто-то из арестованных разъяснил: он слышал, что будто бы приближаются немцы. Новое волнение. О себе и своей судьбе арестованные не говорили.

Вдруг им объявляется, что они пойдут на станцию грузить снаряды на бронепоезд, а теперь: «Быстро получай борщ!»

Их, двадцать с лишком человек, повели под сильным конвоем. На станции из них построили две цепочки, по которым и стали передаваться ящики с артиллерийскими снарядами на бронепоезд, стоявший отделенным от состава со снарядами тремя-четырьмя другими составами. Вскоре цепочки расстроились: два звена их, работавшие рядом, использовав момент отсутствия за ними наблюдения, бежали.

2 апреля, в 1-й день Св. Пасхи, после небольшого боя, в ст. Каменская вошли немцы, и в этот же день капитан П. записался и записал своего больного друга в Донской отряд. Вскоре, узнав о Добровольческой армии, он уехал в Новочеркасск и получил назначение в 1-й Офицерский полк. Одновременно с ним зарегистрировались десятки офицеров, получивших то же назначение.

* * *

В Москве. Апрель-май. Офицеров многие тысячи, и их пополняют прибывающие по демобилизации фронта Великой войны. Ходят слухи о смерти генерала Корнилова, о неясном положении Добровольческой армии. Ее существование никто теперь не отрицает, тем более что определенно известно о восстании казаков. Однако о стремлении офицеров в Добровольческую армию говорят слабо, больше о немцах, которые заняли весь Юг России. Ехать в зону, занятую внешним врагом, трудно решиться. Решившихся было весьма мало и тем более таких, которые ставили своей целью попасть в Добровольческую армию. Главное препятствие – красные барьеры по всей линии фронта германской оккупации. Их решили преодолеть немногие. Совсем одиночки решили двигаться прямо к восставшим донцам, хотя было совершенно неясно протяжение там фронта.

Пробравшиеся через красные барьеры в большинстве попадали в Харьков. Капитан М. записал:

«Харьков, где в те дни жизнь била ключом, представлял собой разительный контраст умирающей Москве. Бросалось в глаза обилие офицеров всех рангов и всех родов оружия, фланирующих в блестящих формах по улицам и наполнявших кафе и рестораны. Казалось, что они наслаждались „миром“ после победоносной войны. Их веселая беспечность не только удивляла, но и наводила на очень грустные размышления. Им, как будто, не было никакого дела до того, что совсем рядом горсть таких же, как они, офицеров вела неравную и героическую борьбу с красным злом, заливавшим широким потоком просторы растерзанной родины».

Это записал отдавший «приказ себе» доброволец. Его не могли остановить на пути к цели ни уют и покой в своей семье, ни увещевания родных и друзей, ни то, что «с долей немалого удивления и даже сожаления смотрели (иные офицеры) на меня, когда я старался узнать у них, каким путем я мог бы попасть в Новочеркасск. Все же мне указали адрес какого-то „чудака-полковника, вербовавшего офицеров в Добровольческую армию“».

Для таких офицеров не могло быть никаких препятствий. «С вечерним поездом наша четверка выехала на Дон» и прибыла в Новочеркасск. Немцы препятствий не чинили.

Заключение

В первый период существования Добровольческой армии в ней было три полка, и каждый из них дал пример того, как можно было начать борьбу с надеждой на успех, если бы так поступили не немногие тысячи жертвенно любящих родину, а хотя бы десятки тысяч.

Первая воинская часть Добровольческой армии. Офицерский полк, сведенный из отдельных батальонов и рот, сформированных из офицеров. Офицеры распыленные, разобщенные стихией революции, сохранившие в себе «заговор» против нее и отдавшие себе «приказ» – «на Дон!» – одиночным порядком или небольшими группами, преодолев все препятствия, выполнили его.

Корниловский ударный полк просуществовал крепкой, неразложившейся частью до конца ноября, когда его командиру, полковник Неженцеву, стало ясно, что полку не миновать расформирования. Тогда он объявил официально о роспуске полка, а неофициально отдал приказ: полку собраться на Дону, предоставив каждому его чину выбор пути туда. Более четверти его состава добрались до Новочеркасска, где полк и был восстановлен. Полковник Нежинцев показал пример нерастерявшегося начальника.

Третьим полком Добровольческой армии был Партизанский. Он сформировался из мелких партизанских отрядов, начавших борьбу с красными на Дону. Эти отряды состояли из местных уроженцев и по преимуществу молодежи, которая не спрашивала, кто у них начальник, не обращала внимания на количество своих сил, как и начальники не считали числа своих партизан. Все боролись с полным напряжением сил.

Четвертый пример показал отряд полковника Дроздовского, соединившийся с Добровольческой армией позднее. На Румынском фронте Великой войны, чего не было на других фронтах, стали формироваться офицерские добровольческие отряды для борьбы с большевиками. Полный развал фронта ставил перед ними задачу идти на Дон для соединения с Добровольческой армией. Но высшее командование фронтом пало духом при виде быстро растущей большевистской стихии и давлении со стороны румын, требовавших роспуска отрядов. Не подчинился приказу командования лишь полковник Дроздовский. Он сохранил свой маленький отряд и повел его на Дон. В пути к нему присоединился еще меньший отряд из Одессы под командой полковника Жебрака, командира одного из полков, со знаменем этого полка. Имея около тысячи человек во всем отряде, полковник Дроздовский с боями привел его на Дон. Поход начался 26 февраля и 25 апреля закончился победным боем у Новочеркасска.

Эти четыре примера показали, что были полные возможности собрать и организовать силы для борьбы и в гораздо большем числе, чем они оказались на Дону. Упущена была масса возможностей, проявлена была нерешительность и, главное – смертельное для России, – забвение долга перед ней.

«Истинных сынов России» в то время оказалось слишком мало.

«…Должно упрекать всех и самого себя за проявленные слабости, нерешительность, отсутствие дерзания и пр., как бы все это по степени ни разнилось на деле. Эти упреки опровергнуть невозможно. Отвратительны самооправдания. С 1917 г. поставлен крест на всю прошлую службу каждого, где бы он ни служил, кем бы он ни был, если она не совпадала с дальнейшими делами во благо родины».

Генерал Михаил Васильевич Алексеев

В больном, беспомощном шестидесятилетнем старике в заношенной, некогда широкополой, а ныне обвисшей грибом синей шляпе, с повязанной красным фуляром щетинистой, давно не бритой щекой, в затрепанном неопределенного цвета пальто, с выстеганными по нему железными оранжевыми горошинами, невозможно было признать русской армии генерала Михаила Васильевича Алексеева.

Обессиленный мучительными приступами неизлечимой болезни, прибыл он в Новочеркасск для того, чтобы здесь приступить к созданию своего последнего земного дела, воспоминание о котором не раз смоет краски жгучего стыда с лица будущего русского человека, преисполнив гордости всякое честное русское сердце, огнем восторга зажжет глаза юности и научит ее, как надо любить Россию.

Вся Добровольческая армия есть плод безграничной веры генерала М.В. Алексеева в святыню земли Русской, ее великих страстотерпцев вождей и воинов в торжество вечной жизни над преходящим торжеством смерти.

Понимала, чувствовала и любила армия своего мудрого вождя, и вместе с ним, не считая жертв, сквозь удушаюшщие клубы красного тумана веровала сиявшему впереди свету. Имя ему – Россия!

За Россию

…Если бы в этот трагический момент нашей истории не нашлось среди русского народа людей, готовых восстать против безумия и преступления большевицкой власти и принести свою кровь и жизнь за разрушаемую Родину, – это был бы не народ, а навоз для удобрения беспредельных полей старого континента, обреченных на колонизацию пришельцев с Запада и Востока.

К счастью, мы принадлежим к замученному, но великому Русскому народу.

Генерал ДЕНИКИН

Благоговейной рукой на черном аналое, при тусклом мерцании восковых свечей, я открываю старый фолиант. Тихо шелестят пожелтевшие страницы. В сплошном орнаменте черных крестов смотрят на меня длинные столбцы знакомых и дорогих имен…

Мир мертвым!

Колеблется пламя свечей, бегут по стенам робкие тени…

А там, за черным аналоем, зияет глубокий внутренний скат необозримой Чаши – Чаши страданий и крови – страшной меры Воскресения.

Я подхожу к Ее сверкающему краю и гляжу в глубину. Она пуста… И только на самом дне едва тусклое темное пятно…

Тогда я иду к оставленному мною фолианту и, охватив руками края аналоя, роняю на него голову и в гордой радости целую его священные страницы.

Слава России – хвала марковцам!

Зарождение Алексеевской Добровольческой организации

2 ноября 1917 г. на перрон вокзала г. Новочеркасска из пришедшего из Ростова поезда высадилась группа человек двенадцать, в военных, но без погон и штатских костюмах, с небольшим багажом в руках. На вокзале был образцовый порядок: одни люди спокойно выходили из вагонов, другие входили в них, и никого из них не интересовала прибывшая группа, почтительно окружавшая старика в штатском. Никто не замечал ее радости – достижения ею цели – Земли обетованной.

Но не прошло и нескольких минут, как к группе быстрым шагом подошел офицер-донец, взял «под козырек» и что-то отрапортовал старику, снявшему сейчас же свою шляпу. Еще минута-другая и старик, это был генерал Алексеев, со своим адъютантом, ротмистром Шапроном-дю-Ларе, так же, как и генерал, одетый в штатское, сопровождаемые офицером, отбыли к атаману Дона генералу Каледину.

К оставшимся подошел другой офицер и повел их в город.

– Как тут у вас? – спросили его.

– Неважно! – ответил тот.

* * *

Генерал Алексеев, генерал без положения, без должности, но с именем и с идеей, которой теперь он жил и осуществить которую стремился, был принят атаманом, правителем целой области. Он сообщил атаману, что теперь настало время осуществить его намерение создать на территории Дона вооружённую силу для борьбы с большевиками, просил его еще раз дать приют офицерам и добровольцам и содействовать ему в его патриотическом начинании. Атаман Каледин разделял цели и намерения генерала Алексеева и обещал ему всемерную помощь.

Немедленно в Петроград полковнику Веденяпину была выслана условная телеграмма о направлении добровольцев в Новочеркасск.

2 ноября 1917 г. стало днем зарождения Алексеевской добровольческой организации на Дону, позднее ставшей Добровольческой армией. Неделю спустя после захвата власти в России большевиками, патриоты Родины ответили созданием противоборствующей им силы.

* * *

Группа спутников генерала Алексеева была приведена на Барочную улицу, № 39, где помещался лазарет № 2, теперь освобожденный от раненых и больных, но с оставшимся медицинским персоналом. Прибывших приветливо и радушно встретили, отвели им комнату, накормили. Скоро все уснули крепким сном после долгого, тяжелого и беспокойного пути. Так лазарет на Барочной, № 39 стал колыбелью Добровольческой армии.

На следующий день в госпитале был объявлен порядок, которому должны были подчиняться все в нем находящиеся: во-первых, считать себя ранеными или больными, и, во-вторых, выход из госпиталя разрешался только по госпитальным запискам.

В этот день госпиталь пополнили еще несколькими добровольцами, а 4 ноября и целой партией в 25 человек со штабс-капитаном Парфеновым во главе, выехавшими из Петрограда еще до получения там условной телеграммы.

Приветствовать первых добровольцев пришел сам генерал Алексеев. Он выразил им свою уверенность в успехе начинаемого дела и просил только сохранить в тайне цели и намерения, с которыми они прибыли в Новочеркасск. О нем, о генерале Алексееве, никто не должен знать: он неизвестный штатский человек, а поэтому при встрече приветствовать его не следует.

В этот свой первый визит к своим добровольцам, которых было до 40 человек, он положил начало 1-й воинской части – сводно-офицерской роте, командиром которой назначил штабс-капитана Парфенова.

В дальнейшем эта рота развернулась в более крупные соединения, и, наконец, в Сводно-Офицерский полк, ставший позднее Офицерским генерала Маркова полком. Таким образом, 4 ноября 1917 г. является датой старшинства этого полка.

Ночью в роту скрытно были доставлены винтовки и небольшое количество патронов. Настроение чинов роты было отличное и уверенное.

* * *

Генерал Алексеев почти ежедневно посещал роту, расспрашивал вновь прибывшх. Он не подымал вопроса о медленном росте роты. Этот вопрос подняли сами добровольцы, заговорив о том, что много офицеров едут из Петрограда и Москвы через Новочеркасск и Ростов на Кавказ, о том, что в Новочеркасске и Ростове тысячи офицеров определенно уклоняются от поступления в организацию. Генерал Алексеев спокойно и в мягких тонах отзывался на упреки добровольцев по адресу пассивного офицерства и утверждал, что обстановка все же в конце концов заставит его принять положительное решение. «Хотя время не терпит промедления, однако оно еще есть», – говорил он.

В середине ноября была введена официальная запись в Алексеевскую организацию. Все, как уже прибывшие, так и вновь прибывающие, регистрировались в Бюро записи, подписывали особые записки, свидетельствующие об их добровольном желании служить в организации и обязывающие их сроком на 4 месяца. Денежного оклада не существовало. Все содержание ограничивалось лишь пайком. Все добровольцы без колебаний подписывали такие записки, удивляясь, однако, указанному сроку обязательства – 4 месяца. Они ведь явились служить бессрочно, т. е. до освобождения родины от большевиков.

О таком настроении добровольцев генерал Алексеев знал и считал необходимым не скрывать от них, что в организации в данное время совершенно отсутствуют денежные средства. Но добровольцев этот вопрос интересовал только относительно нужд организации в целом, но никак не в смысле какого-то им жалованья, о чем они и говорили генералу Алексееву.

В один из дней генерал Алексеев пришел в роту в несколько явно взволнованном настроении. Его, как всегда, окружили добровольцы. Он им сказал о следующем: зная их преданность делу борьбы за родину, их непоколебимую решимость на все, он не может скрывать от них появившиеся трудности для дела. Обстановка сложилась так: пребывание организации в Новочеркасске известно врагу. Большевики уже говорят о росте «Калединской контрреволюции» и о необходимости ее задушить в корне. Естественно, что руководители политики Дона очень беспокоятся за судьбу Дона и находят главной причиной враждебного отношения к нему – сбор здесь ообровольческой организации. Это привело их к решению побудить атамана заставить последнюю оставить пределы Дона. Связанный конституцией Дона и бессильный убедить политических деятелей в необходимости оставления на Дону добровольцев, атаман высказал генералу Алексееву просьбу перенести формирование организации в ближайший к Дону район, на что был дан срок в две недели.

Это сообщение сильно встревожило добровольцев, но их успокоило заявление генерала Алексеева: «хотя две недели и малый срок, но события идут таким темпом, что многое может в течение их решительно измениться и организация может еще понадобиться Дону».

На все сказанное генералом Алексеевым добровольцы ответили утверждением своей полной ему преданности и готовности выполнить все его приказания. На их заявление о нехватке винтовок и патронов генерал Алексеев сказал, что, хотя отношение Дона к организации и препятствует получению оружия, но «мы его добудем своевременно».

Эта встреча генерала Алексеева с добровольцами до высшего предела укрепила их взаимную и неразрывную связь. Вождь в это время имел в своем распоряжении всего лишь 180 человек.

С началом второй половины ноября положение стало резко меняться: во-первых, увеличился приток добровольцев, что усиливало Добровольческую организацию и, во-вторых, осложнилось и ухудшилось положение Дона в смысле сохранения порядка и внутренней безопасности. Тысячи дезертиров с фронта Великой войны ехали через его территорию, торопясь к себе домой. Они на каждой станции грабили население, добывая себе пропитание; они угрожали железнодорожной администрации, требуя отправки их поездов, не считаясь с установленным расписанием. Порядок нарушился. У Дона не было сил его поддерживать, тем более что дезертиры в большинстве ехали с оружием. Кроме того, таким беспорядком пользовались большевики, настраивая массу против «контрреволюционного» Дона. Донским властям не оставалось иного, как просить атамана обратиться к генералу Алексееву за помощью.

Генерал Алексеев не отказался дать ее. Он распорядился назначать в распоряжение донских властей необходимое им число добровольцев. Группами в 5 и более человек, они под командой донских офицеров, получив винтовки, патроны и по 10 руб. суточных на 10 дней, отправлялись на разные узловые станции и не только Дона, но и близлежащие к его границе.

Такие командировки были весьма опасны. На ст. Дебальнево группа не только не смогла водворить порядок, но под угрозой оружия вынуждена была ее оставить. Ей вслед неслись пули. На ст. Иловайской такая же группа едва не была растерзана толпой вооруженных солдат, если бы ей не помог сотник Греков с группой кубанцев, возвращающихся на Кубань. Но и соединенной группе все же пришлось оставить станцию. Сотник Греков сформировал из нее партизанский отряд, вошел в подчинение Донскому командованию и в дальнейшем производил отрядом налеты на станции, где останавливались слишком буйные эшелоны дезертиров, чем умерял их страсти. В районе каменноугольных шахт среди местных жителей развивались большевистско-коммунистические идеи, организовывались совдепы, и сотник Греков со своим отрядом беспощадно расправлялся с захваченными вожаками.

Но волны революции все же постепенно захлестывали и территорию Дона. Им не могли противостоять формирующиеся из донских добровольцев партии, отряды. Начала литься кровь защитников Дона. Не все группы посланных в командировки добровольцев возвращались в Новочеркасск. Это были первые жертвы организации в борьбе, которых никто из добровольцев не видел, и лишь их фамилии в Бюро записи говорили о них.

Благополучно вернувшиеся из таких командировок в большинстве попадали в офицерские и юнкерские части, позднее сведенные в Офицерский полк.

На ст. Зверево порядок наводила группа в 4 добровольца с донским офицером. Она не знала покоя ни днем, нн ночью. Окружена она была большевицки настроенным населением. Однажды на станцию прибыл эшелон с 28-м Донским полком, вернувшимся с фронта, поразивший добровольцев своим порядком. «Теперь у Дона есть свои боевые части», – говорили они. Но радость их была коротка: казаки узнали в них «чужаков». Зло помахивая плетьми, заявили им: «Убирайтесь отсюда! Вам тут нечего делать».

Незаметной для добровольцев протекала работа генерала Алексеева, на которого легла вся ее тяжесть и притом в условиях весьма неблагоприятных. Ему нужно было заботиться не только о помещениях для добровольцев, но и об их питании и снабжении самым необходимым. Необходимы были денежные средства. Генерал Алексеев попробовал обратиться к богатым людям и получил от них всего лишь… 400 руб. Кое в чем помогали благотворительные организации. Ожидалось поступление средств от торгово-промышленных кругов Москвы и Петрограда.

Несмотря на материальные трудности, генерал Алексеев продолжал дело привлечения на Дон возможно большего числа добровольцев, посылая с этой целью своих гонцов в Москву, Петроград и другие города к политическим, общественным и военным организациям. Но он не строил себе иллюзий относительно их активности, как не строили и добровольцы. Они уже имели возможность убедиться в их пассивности, прикрываемой «благими порывами». Генерал Алексеев побуждал их к делу. Результат был ничтожный.

Слал генерал Алексеев своих гонцов к главнокомандующему Румынским фронтом генералу Щербачеву, части которого еще не были столь разложены, как на других фронтах. У него была большая надежда на сформирование там крепких частей из добровольцев и возможности начать борьбу с большевиками оттуда, в крайнем случае на переход этих частей на Дон. Генерал Щербачев разделял идею генерала Алексеева, но у него не хватило воли осуществить ее.

Не оставлено было без внимания и офицерство, собравшееся в последнее время на Северном Кавказе, в городах Минеральных Вод. Там же находились генералы Рузский, Радко-Дмитриев и др. Неоднократно ездили туда посланцы генерала Алексеева, рискуя жизнью, и привозили оттуда лишь «утешительное»: офицеры объединились, готовы к выступлению. Между прочим, там в это время проживал и бывший военный министр Временного правительства А.И. Гучков. Но ни министр, ни генералы реальной силы для генерала Алексеева не дали.

Сам генерал Алексеев дважды инкогнито ездил в Екатеринодар к атаману Кубанской области, побуждая его если и не дать добровольцев, то хотя бы сформировать на Кубани противобольшевистские отряды. Весьма туго шло их формирование.

Обращался генерал Алексеев за содействием ко многим лицам. Весьма популярный среди офицерства генерал Брусилов, живший в Москве, отвечал полным сочувствием делу генерала Алексеева, но через несколько месяцев он стал помогать большевикам. Высший генералитет русской армии вообще оказался беспомощным и бездеятельным. Исключение составляла группа во главе с генералом Корниловым, но она в ноябре была изолирована от Дона. Удастся ли ей пробраться на Дон, было тогда под большим вопросом.

Все дела организации генералу Алексееву приходилось вести одному, имея опору и возлагая надежды на рядовых офицеров-добровольцев. У старого вождя блестели глаза, появлялась улыбка при встречах с ними и тускнели глаза, когда он задумывался над судьбой этих немногих пошедших за ним: но вождь верил в успех и, не опуская рук, с полным напряжением своих надломленных годами и недомоганием сил, продолжал работать. Добровольцы не раз видели генерала Алексеева молящимся в величественном Новочеркасском соборе, там просящего у Бога сил и поддержки себе и своему делу – за Веру, за Родину!