Текст книги "На берегах Голубой Лагуны. Константин Кузьминский и его Антология. Сборник исследований и материалов"

Вена, 20-е сентября,

пансион Кортус

Уважаемая госпожа Жаклин Фонтэн[111]111
  Жаклин Фонтэн (Jacqueline Fontaine, 1935–2020) – лингвистка, в то время ассистент (в дальнейшем – профессор) в парижском Университете Paris-VIH Vincennes.


[Закрыть],

имею смелость беспокоить Вас по просьбе моего друга, Льва Нусберга. 9 июля сего года я вынужден был эмигрировать из России (имея два приглашения во Францию, был выпущен только через Израиль). Записная книжка с адресами ехала через Рим, и лишь на днях я смог получить Ваш адрес. Лев просил меня по прибытии написать Вам, к сожалению, с запозданием, я это делаю. Лев просил меня рассказать Вам о своих и моих делах. Мы встретились с ним год назад на выставке 23-х художников у меня дома (он редко бывает в своем родном Ленинграде, в основном наездами из Москвы, так что нам, можно сказать, повезло, что «наезд» совпал с выставкой). Последний год мы виделись очень часто, вели сообща работу. О работе в Советском Союзе говорить трудно. Даже Лев, с его исключительной политичностью и осторожностью, испытывает сейчас немалые трудности. Можно сказать, ходит по острию ножа. Положение одинаковое у всех, но все отвечают лишь за себя, Лев же ведет большой коллектив. Похоже, всё складывается так, что и ему придется уехать. Для многих это единственный шанс сохранить свою творческую и личную свободу. Для Льва же интерес к неофициальным художникам и поэтам (а кем еще интересоваться, кроме 20-х годов?) представляет реальную опасность. Он весь на виду, и его действия могут не вызвать одобрения у определенных лиц. Ему же еще многое надо сделать. Кроме того, осуществление ряда его проектов возможно лишь на Западе.

Но на Западе нужно практически начинать сначала. В Ленинграде (так уж вышло) я был одним из лидеров неофициальных художников и поэтов. Мне 35 лет, из них 34 я вел сугубо поэтическую жизнь, имел несчетное количество друзей-художников (один из них, Михаил Шемякин, уже три года в Париже), а за последний год, что нас и сблизило со Львом, занялся систематизацией известного мне материала. Сделал три обширные антологии прозы и поэзии последних двадцати лет, несколько каталогов выставок, организованных мною, сборников поэтов (многие из них мои ученики), наконец, привел в порядок свои собственные рукописи. После чего, когда мне представили выбор: Биробиджан или Израиль, пришлось выбрать последнее. По прибытии сюда начал налаживать свои небогатые зарубежные связи, прошло уже два с лишним месяца, в Париж мне не выбраться за неимением документов (советская выездная виза здесь недействительна, Австрия же предпочитает не выдавать никаких бумаг), и жду отправки в Соединенные Штаты.

Послал через Израиль вызов для Льва, но боюсь, что, если его даже и выпустят, здесь ему сначала придется туго. Сужу, впрочем, по себе, у него же имя европейское. Но выпускают из Советского Союза голеньким, все свои рукописи я послал через голландское посольство в Москве, и теперь не могу выцарапать их из Израиля. Я вывез только пишущую машинку, жену и собаку – чистокровную борзую, подаренную мне Львом на прощанье. В Вене пробуду еще не меньше месяца, может быть, Шемякин сможет вытянуть меня ненадолго в Париж на тему издания журнала.

Простите, что затрудняю Вас подробностями, но мы здесь чужие, акклиматизация дело сложное, а Лев просил узнать обстановку. Его интересует также, что из изданий 20-х годов котируется на Западе, я, к сожалению, здесь узнать не смог. И каковы перспективы?

Искренне Ваш – Константин Кузьминский

Вена, 20-е,

пансион Кортус

на Хакенгассе штрассе

Дорогая Сюзанна!

Благодарю тебя за все заботы обо мне. Здесь я не процветаю, но и гнить себе не даю. Гние<ние> происходит за счет рутины: я до сих пор тщетно ищу возможность получить хоть какую-то бумагу в Вене, которая сделала бы меня независимым. Обращаться в австрийскую полицию за фремденпассом (международноправовой документ лица без гражданства, позволяющий перемещаться) абсолютно безнадежно, не имея рекомендаций в таковую (полицию). Вчера был в американском консульстве на интервью. Говорил с консулом, он со вниманием прочитал твою-мою биографию в «Зеркале», но помочь ничем не может. Вот если бы из секретариата Джексона пришла бумага на консульство, мог бы быть другой разговор[112]112
  Письмо от сенатора Г. Джексона от 10 сентября 1975 года было получено 22 сентября. Оно воспроизводится в начале четвертой части романа «Hotel zum Тюркен» (Т. 1. С. 168).


[Закрыть]. Я ничего не понимаю в этих бумажных делах, но тот же Толстовский фонд при наличии рекомендации позаботился бы. Дело в том, что у меня еще много дел в Европе, а я связан по рукам и ногам, имея единственным документом советскую визу. Через месяц я должен получить въездную визу в Америку, но она мне не поможет съездить в Париж. А меня зовут еще в Швейцарию, прочесть лекции в школе антропософов Рудольфа Штайнера. Во Франции же просто много дел, которые я не могу разрешить, сидя в Вене. Мне предлагают печататься в Гренобле, в Швейцарии меня переводят для антологии, делаю передачу для радио в Штутгарте, но это не основное. Основное то, что в Париже я приглашен в соредакторы захиревшего русского журнала «Возрождение», издаваемого князем Оболенским. Поэтому перед Штатами мне надо провести месяц в Париже. Предлагают сотрудничать в «Русской мысли», но это можно и издаля. Помимо этого, мне нужно связаться кое с кем в Италии, что трудно сделать, сидя в Вене в статусе «бездокументного». Так что документ сейчас для меня основная проблема. Деньги можно заработать только с его помощью. А просто подать в австрийскую полицию – можно ждать и три месяца, пока откажут. Со Штатами ведь пока ничего конкретного не предвидится – отдельные лекции в ряде университетов. Предложений много, но все порознь. Имело бы смысл как-то это объединить, вплоть до составления программы, этакое турне, но кому этим заняться? Все люди очень занятые, а я отсюда ничего не могу. Вот и сижу, занимаясь перепиской, которая приносит только предложения. Я приглашен, помимо Колумбийского (твоя работа!), в следующие университеты: Йель, Вашингтон, Мичиган, Техас, но везде на одну-две лекции, есть у меня и еще знакомая профессура в Чикаго и Канзасе, но предложения будут те же. Ума не приложу, как бы это всё сделать организованно. У всех нет времени, а было бы разумней организовать турне, как предлагает Роберт Джексон из Йеля. Но до этого турне мне надо покрутиться по Европе. А связей в Австрии у меня никаких. Кроме всего (это тоже к сведению секретариата Джексона), Израиль арестовал мой архив. Там было письмо Олега (частное), в котором он возражает против публикования на Западе. Я взял его, чтобы показать общим друзьям, мне его и предъявили в израильском посольстве, изъятое из архива. Сейчас за мой архив воюют Володя Максимов и Агурский, но они тоже эмигранты и не столь авторитетны для Израиля. Я не для того пятнадцать лет собирал поэтов и художников, чтобы дарить это Министерству иностранных дел государства Израиль. В израильском посольстве мило улыбаются и говорят: «Пишите объяснения». Написал, послал. Сижу, жду. Послал в Министерство Израиля, копию в «Континент». Вот так и живем пока на 90 вшиллингов в день и Мишины гравюры. Думаю, что должность поэта-резидента в штате Орегон создана прямо для меня. Штат этот я прекрасно знаю («золотой каньон» Джека Лондона, и вообще), и для меня что Запад, что Восток – без разницы. Но приехать я смогу лишь в декабре, если удастся с Парижем. Поэтому фремденпасс и архив для меня сейчас основные проблемы. А там видно будет. Пока играю в тото. Проиграл (?) уже 5 шиллингов. Милые радости бытия. А всё дела, дела. И на Пратер не с кем съездить. На улице бываю раз в неделю, когда по делам. А так лежу, пишу. Когда статьи, когда передачи, но в основном – роман. Написано уже больше 100 страниц, у тебя только начало, а впереди еще как минимум 200. Закончу его на беш-де-мер и пиджин инглиш. Директор отеля Коля в Швецию не едет. Возможно, в Канаду или Штаты. Но как переехал, и не видел его. Никого не вижу, кроме Игоря Шура. Он меня переводит, планируем статьи, читает мне немецкую прессу, пьем чай. Мышь и Нежка бегают, сгоняя жиры. Нежка полностью поправилась, но с переездом ее всё еще неясно: князь Багратион прислал бумаги для заполнения в Кеннел Клуб[113]113
  American Kennel Club – кинологическая организация, ведущая в США реестр чистокровных пород.


[Закрыть], родословная пришла из Италии, но нет передаточной бумаги от моего друга, боюсь, что въедет она инкогнито, как дворняжка. И неизвестно, как оплачивать проезд. Тем более, если придется ехать через Париж (а мне там очень нужно поработать!). Переселили нас в другой отель, когда выяснилось, что я не еврей, сейчас у нас, почитай, отдельная квартира, но район похуже (для Неги, ей негде бегать). В Штатах тоже надо подумать в первую очередь о ней. Но пока – Париж, Париж, Париж! Журнал, журнал, журнал. Он ежеквартальный, надо сделать хотя бы первый номер и спокойно ехать в Штаты. А второй можно делать уже в Штатах, только на верстку приехать. Делать его придется от начала до конца мне. Миша берет на себя только часть художественную (графическую), князь Оболенский – 2 статьи, остальное – на моей совести. А тут у меня еще архив зажали. Но в первом номере будут в основном эмигранты. Нью-йоркская группа, и те, кто в Риме. А статьи придется мне. О художниках, поэтах, о старой и новой эмиграции. Вскорости закажу тебе статью о русском балете. Это уже для второго номера. Подумай пока. От Балиева до Барышникова – кому, как не тебе писать. Насчет гонорара – боюсь, что придется еще приплачивать, о гонорарах пока речи нет, но давай на русском энтузиазме, как «Зеркало» делала. Если удастся поднять этот журнал, третья эмиграция себя еще покажет!

Подумай, Сюзанночка, чем ты можешь мне помочь в моих ситуациях.

Нижайший поклон Роберту, хотел бы от него письмо, и целуй всех детишков, цыпленков и курченков.

Искренне твой – Конст.

Вена, 21-е,

у мадамы Кортус

Мишенька,

посылаю тебе три статейки, две из них старые, работал для австрийской прессы, переведены, но еще не предложены. Как я и говорил: звонила Наталья[114]114
  Н. В. Лесниченко. Далее идет речь о выставке неофициальных художников в ДК «Невский» 10–20 сентября 1975 года.


[Закрыть], спросил, кто выкинул Синявина и иже с выставки? Сами же художники. В остальном – всё то же: Рихард и Шаля не решились. Михнов презрел, Тюльпан, похоже, убоялся, Левитин бздит, по обыкновению (пустил жену выставляться), но о них писать не приходится. Когда дошло до вопроса, сколько человек посетило, разговор прервали. Но главное я успел выяснить: Синявин и Филимонов опять выступают «от лица художников», подводя своих и дезинформируя Запад. На протяжении года это уже четвертый случай, бороться с ними можно только преданием гласности их дел. И предупредить источник, чтобы больше такую хуйню не присылали, а получив, проверяли.

Посылаю тебе три копии «Гениев, бульдозеров и графоманов». Это своего рода хроника. Одну – Зинаиде[115]115
  Зинаида Алексеевна Шаховская (1906–2001) – писательница, журналистка, главный редактор парижской русскоязычной газеты «Русская мысль».


[Закрыть], одну в «Континент», одну тебе про запас (для «Возрождения»? – можешь показать князю Оболенскому, ему же покажи список моих «трудов», он неполный еще). Список можно показывать всем.

Статья «Искусство ради искусства», может быть, заинтересует «Континент», а «Катакомбы искусства» – уж не знаю кого, может, для «Возрождения», но я эти мысли развиваю сейчас в статье для Швейцарии и для Штутгартского радио подробней.

Но можно ли печатать одни и те же статьи на разных языках?

Кроме того, я, похоже, сломал палец на ноге. При моем образе жизни это не очень мешает, но всё же неприятно: неудобно писать. В сортир ходить, в смысле.

Да, о сокращениях. Только с моего ведома. Сокращу хоть вдвое, но сам. А то потом статью не узнаешь. Будет нужно – и перепишу. Ко второму номеру «Ренессанса» заказал статью о духовном поиске в России, начиная с католицизма Голицына и Чаадаева и кончая Вл. Соловьевым. Изъясни князю Оболенскому, что в каждом номере будет богословская статья, а преемственность культуры сумею обосновать я сам в редакционной и там же приуготовить читателя к языку современной России (у них уже бывали «наши» авторы, хоть и немного). Статьи ему можно давать читать, упирая на фактологию, а стиль, мол, дело наживное, я их год как пишу, а вообще – поэт. И так далее.

Читать совершенно нечего. Поэтому пишу статьи. Всё серьезное уже прочитал, охуел и скоро стану философом. А мне бы чегой-нибудь попроще, детективов бы, боевиков, фантастики, мне бы Дюма и про пиратов, только не на английском, у меня от английского живот болит. Сусанна разродилась-таки письмом, она меня поэтом-резидентом в штат Орегон сосватывает, там Золотой каньон, Джек Лондон и мормоны рядом. Кстати, у тебя нет мормонского адреса? И вообще, просил я у тебя, просил адреса Бетаки, Жан-Жаки[116]116
  Жан-Жак Герои (Jean-Jacques Gueron) – коллекционер русского нонконформистского искусства.


[Закрыть] и Ефима Григорьевича Эткиндаки, а как я им напишу на деревню дедушке? Приходится, правда, и так по семь писем в день писать, а Толстовский фонд почтовые расходы не оплачивает, и бумажные тоже. До чего здесь канцелярия дорога! Я в России привык пользоваться казенной бумагой, копиркой, папками, а здесь уже шиллингов 500 вышло. Кошмар.

Целую, целую вас всех и сажусь в статьи. Кушать надо. Как Блок.

Кока Мышь собака-бусука

П. С. Мишенька, а нет ли там русского развлекательного чтива, а?

Вена, 3-е октября,

пансион Кортус,

Хакенгассе 20-21

Уважаемые Аркадий и Вика!

Беспокою вас по настоянию моих друзей: Миши Мейлаха и Анри Волохонского. Порознь они просили меня связаться с вами. С Анри я знаком давно, по приезде в Вену списался с ним, и он меня адресовал к Вам. Поскольку всё равно мне предстоят Штаты. С Мишей же мы работали вместе безвылазно последние два месяца перед моим отъездом над антологией ленинградской поэзии и прозы. Он мне очень многим в этом помог и по приезде просил меня написать Вам. Но было смутно и непонятно. Покидая Россию, ждешь встретить что-то «этакое», напарываешься же на нечто расплывчатое и непонятное. Я уже три месяца в Вене (приехал 9 июля), и только после письма Анри решился написать Вам. В Петербурге всё было ясно: до 1974 года (февраля) пьянствовал и писал стихи, на досуге издал в 72-м году с помощью Сюзанны Масси «Живое зеркало» (5 поэтов Ленинграда – Соснора, Глеб, Кушнер, Иосиф и я) в издательстве «Даблдэй» на билингве, подборки были идиотские, делал не я, и вообще книга не разошлась, как это водится, а о деньгах и речи не было, но, тем не менее, воодушевила меня на подвиги. И за 74–75 год я их наделал много (всё равно нужно было сваливать, в марте 74-го Шемякин прислал мне приглашение в Париж, куда меня, естественно, не пустили, пришлось принять иудаизм). Материалов я вывез на пять лет работы, но их зажало израильское гэбэ, теперь воюю с ними, натравил Володю Максимова и сенатора Джексона. Мне тут многая знакомая профессура предлагает по одной лекции в ряде университетов (а обещали кафедру, но – «кризис русистов»…), а читать не по чему пока. Часть архива в Техасе (в микрофильмах), готовые же книги – в Израиле (доверился Максам Хавелаарам, называется!). Поэтому сижу как дурак в Вене и пишу статьи. Въезд в Америку не проблема, Джексон написал в комитет по делам иммиграции, но не будет же Джексон в Америке меня кормить. У меня тут еще кое-какие дела в Европе, в Штаты буду в ноябре.

Пытаюсь что-то понять в западной ситуации, связался с нью-йоркскими москвичами (Бахчиняна и Лимона я по Москве знаю), кое-кто в Риме, кто в Париже, но впечатление – лебедь, рак и щука. Шемякин купил для меня полжурнала «Возрождение» (подыхает журнальчик), но князь Оболенский, прочитав Мамлеева, получил инфаркт, а до меня дело еще не дошло (вообще бы не встал), пришлось брать деньги взад. Попытки сделать альманах силами Бокова и Черткова меня не привлекают, я привык сам по себе (вот с Мишей Мейлахом мы сработались, он чудо-человек! А Анри просто предоставляет мне тексты), что будет в Америке – не знаю. Что у меня в распоряжении – я просто приложу список, Анри писал мне, что Вика интересуется петербуржской поэзией, она у меня практически вся, а вот с прозой – туговато. Во-первых, ее в Петербурге (качественной) еще и нет, а во-вторых, многое не под силу было перепечатывать. Правда, прозаики есть здесь (Вашу книжку всё еще не могу выписать, доллары размотал, а гонорары еще впереди), с Марамзиным я говорил, но ведь ежели делать что-то альманахо-журналообразное, то на первых порах это будет чистый убыток, а о гонорарах и речи нет. Правда, по рассказику с носа я надеюсь выморщить (а больше и не нужно), статьи есть кому писать (как на это посмотрит Вика?), а стихов, я говорю, хватит на года. Вопрос только в каком-то нормальном человеческом отношении, а то я и тут уже наблюдаю местничество и грызню. А я етого не люблю. Скажем, не люблю Наймана, а всё равно печатаю, а Иосиф из-за бабы гениального Бобышева похерил. Правда, Дима настолько гениален, что нигде печататься не хочет (перед отъездом мы с ним из-за этого в хлам поругались, наплевать, буду «цитировать» его по памяти (а я, действительно, помню свыше ста поэтов, несколько тысяч стихов) и никакая Женевская конвенция мне не страшна, надо только зарегистрировать мою голову (об этом пусть моя профессура заботится – на лекциях-то я буду всё наизусть читать), а там видно будет). А человек 30–40 поэтов мне просто вручили карт-бланш, поскольку мои друзья. Так что работать есть с чем.

Я излагаю столь подробно по просьбе Миши и Анри, они мне всячески рекомендовали Вас. О Вас я знаю от них, обо мне же вряд ли Вы слышали: зело разные круги, да и опять же, я общался почти исключительно с поэтами да с художниками и весьма далекими от официоза. С академическими кругами совсем и не сталкивался. Прослужил три года в «секретарях» у милой Татьяны Григорьевны Гнедич, а с Эткиндом не удосужился познакомиться, придется уж здесь. Ахматовой чуть ли не родственником приходился (по четвертой жене[117]117
  Мать жены Кузьминского Ники Валентиновны Казимировой (1936–1990), Марфа (Марта) Андреевна Голубева (Тика) была гражданской женой Н. Н. Пунина с конца 1930-х годов.


[Закрыть]), а живьем ее не видел, хотя на Ленина[118]118
  На улице Ленина, д. 34, кв. 23 в доме Союза писателей Ахматова жила с 1961 до своей смерти в 1966 году.


[Закрыть] и бывал (почему-то всегда в ее отсутствие). Да я и не рвался. Академистов не выношу (исключение – Миша Мейлах). Вскормлен на кубофутуризме, и даже Анри для меня – классик. Об Иосифе и говорить не приходится. Сделал его первую книжку (в 62-м году, вышла в Штатах в 64-м), он с тех пор нос воротит. Кое-как общаемся.

Меня вот что интересует, Аркадий. (Прекращаю растекаться мыслью, или как там, по древу.) Я намерен заняться систематизацией и приведением в порядок петербургской (да и не только) литературы и искусств за последнее двадцатилетие[119]119
  Хронологически это, вероятно, первое упоминание замысла будущей Антологии.


[Закрыть]. В этом мне нужен совет и своего рода сотрудничество. Кроме того, мне нужно разобраться в обстановке. Мои друзья из Нью-Йорка пишут такую ахинею, что ничего не понять. Вагрич пишет графические письма (очень красиво, но информация – нулевая), Гарик Элинсон несет город Желтого дьявола и описывает усы Сальватора Дали (будто я их не видел!), толковой же информации, кто и чем занимается, кто есть из пишущей и малюющей братии, – я не имею. Прошу всех и вся присылать мне адреса, рекомендации, связи – расползаются, как тараканы, бесследно. Из Рима не имею вестей уже месяц. Пишут всё о каких-то квартирных делах, о ценах на рынке, а кто из художников там, кроме Яши Виньковецкого (да и тот меня интересует больше как богослов), – неизвестно. Из Израиля вообще гробовое молчание (кроме Анри) – что их там, свое ГБ посажало? Послал в Рим шебуршить Аллу Скоринкину, она была тут проездом, тоже намыливается в Штаты (кстати, очень нужный мне человек – редактор и машинистка, ищу, куда ее пристроить, хотя и про себя-то не знаю…).

В общем, написал довольно невразумительно, но, надеюсь, поймете. И постарайтесь ответить (хоть негативно) сразу же, а то я тут должен смотаться в Швейцарию, и потом сразу же в Штаты.

Кланяюсь Вам и Вике (от себя, от Миши и Анри),

Ваш Константин Кузьминский

Вена, октября 3-яго,

Хакенгассе штрассе 20-21

Анри, милый Анри!

Немедля и с радостью пишу Вам, хотя дела нерадостны. Вчера получил Ваши стихи и оба трактата. Стихи замечательны. Давно уже поэзия не доставляла мне такого удовольствия! Это я не в комплимент, а в простую констатацию факта. Особенно – Хвосту[120]120
  Стихотворение «Алешенька, зачем же в Салехард…» (1973), посвященное А. Л. Хвостенко.


[Закрыть] и совершенно фантастические «Карты». Я и раньше любил Ваши тексты, но сейчас это был просто – подарок. В трактатах мне разобраться сложнее (особенно в музыкальном[121]121
  «Двенадцать ступеней натурального строя» (1974–1977). В переработанном виде в составе публикации: Анри Волохонский. Сочинения о гармонии ⁄ предисл. и подг. текста И. Кукуя // Научные концепции XX века и русское авангардное искусство: Сб. статей ⁄ ред. – сост. К. Ичин. Белград: Изд-во Филологического факультета Белградского ун-та, 2011. С. 323–343.


[Закрыть] – я человек невежественный до целомудрия в музыке), но они чрезвычайно интересны. В отношении стихов за меня можете не бояться – я не изменю ни буковки, не говоря уже о порядке. Предпочитаю, в данном случае, авторские опечатки своим правкам. Вы не Соснора и не Глеб[122]122
  Горбовский.


[Закрыть], и в правке не нуждаетесь. А Глебушку я очень люблю, хоть он и фантастически неряшлив! Но это свойство его «стиля». Соснора же просто гениальный графоман. Тем не менее – очень интересен. Это я к тому, что меня поражает Ваш уровень: в России грамотных поэтов нет. Кто-то очень мило сказал: «Русские писатели разучились писать по-русски с тех пор, как русские читатели разучились читать по-французски». К Вам это не относится. Я просто получил искреннее наслаждение.

Позавчера уехали Алла с Эрикой[123]123
  Первая жена Волохонского с дочкой.


[Закрыть]. Они бывали у меня каждый день, говорили, большею частию, о Вас (не икалось ли Вам там?). Она, вероятно, уже сказала Вам в письме печальную новость: журнал «Возрождение» не про нас. Князь Оболенский изволили прочесть прозу Мамлеева и чуть не кончились. После чего он сказал, что Веничка Ерофеев тоже «не на его уровне», и разговор на этом был закончен. Миша послал его пахнуть в фамильный склеп, я тоже присоединяюсь (к Мише, разумеется). Итак, мы снова при своих. Но далеко не всё потеряно. Миша берется финансировать альманах (а финансы у Миши есть), только бы уговорить его вместо одного роскошного номера (а Мише подавай всё первый сорт!) выпустить с десяток дешевеньких. В любом варианте издание не в той, так в другой форме осуществится. Сегодня мне предстоит беседа с председателем австрийского Пен-клуба, выясню кой-какие возможности. У меня наладился прекрасный контакт с профессором Венского университета Роз-Мари Циглер (приятельница Мейлаха, очень милая девушка, специалист по Крученыху, Брику и Хлебникову). Мы с ней работаем уже два месяца, я пишу статьи и передачи для радио, она переводит (и мои стихи тоже) и вообще, заинтересована на будущее. Она дала добрый совет взять всё в свои руки. Книжка в 200 страниц тиражом в 200 экземпляров обходится в 400 долларов, включая переплет. Такая толщина нам и не нужна, лучше брошюры по 80 страниц, это еще дешевле, об этом и написал Мише. Хотя Миша меня больше интересует с художественной точки зрения. Если бы он взялся поставлять по две цветные вклейки (свои и других) на номер, остальное я бы поднял сам (с помощью, скажем, университета или еще чего). К Новому году надеюсь сверстать макет номера. Будут Ваши стихи и одна из статей (вторая в следующем). Единственно, что грустно, что из экономии бумаги стихи будут печататься подряд, а не каждый на отдельном. Из остальных материалов, за вычетом моего архива, пока ничего нет. Но в Америке я москвичей возьму за хобот. Сегодня написал Ровнеру, посмотрим, что присоветует. Анри, поверьте, я в Советском Союзе за последний год сделал около двадцати книг, из них три антологии общим объемом свыше 1500 страниц, так нешто здесь не смогу поднять десяток альманахов за пару лет? Ведь нам не тираж важен, русская поэзия на Западе в бестселлеры не выйдет, а серьезное (но не занудное) отображение наших великих и малых деяний. Верьте, если я буду жив, я всё это сделаю. А работать бесплатно нам не привыкать.

Анри, я благодарен Вам за доверие, за теплоту Вашу, я это почувствовал еще тогда, у «ведьмы» Кари Унксовой. Встретил ее, спустя все эти годы, у Рухина, потолстела, устала, родила, больше ведьмовством не занимается.

Насчет Вашей пиесы «Лабиринт»[124]124
  Совместная пьеса А. Волохонского и А. Хвостенко (1967, переработана в 1980 году).


[Закрыть], в первом же звонке попрошу заняться мою секретаршу (я ее передал по наследству Эрлюше и Мейлаху), она всё узнает.

Париж, судя по всему, для меня отпадает. Помимо промашки с коназом Оболенским (а между прочим, я с собой привез декабристскую трость, в Сибири поделанную, резную, с вензелем «МО» – Оболенских, промежду прочим, выдал на таможне за самодел, но теперь даже не покажу этим тухлым аристократам), Мишу там обхаживают с одного бока – какой-то Боков, с другого – чортом вьется Чертков, а я издаля на него не могу воздействовать. Прислал он мне свой японский каталог (в трех городах сейчас там его персональная!), очень красиво. Вот кто бы мог графически Ваши карты решить – к каждой главке по иллюстрации. Но это дело будущего[125]125
  Иллюстрации Шемякина к большинству стихотворений из цикла Волохонского «О картах» выйдут в каталоге его выставки (М. Chemiakin. St. Peters-bourg. Paris, 1976).


[Закрыть].

Анри, номер-то я скомпоную, и издам, но у меня к Вам два вопроса: у Вас напечатано отдельно «то ржественный» (в «Чайнике») и «со сульки» (в «Салехарде»). По-своему это красиво, и даже кое-что дает, но не машинка ли это? Один раз в 62-м году у Вас уже получилось «Бе звуки бьют в сплошное дно…»[126]126
  Правильно – «Где звуки бьют в сплошное дно…» (первое стихотворение цикла «Первые травы», 1958).


[Закрыть], и мне так это понравилось, что так до сих пор и читаю! А здесь что?

Страшные дела, Анри, я погряз в делах. Из дома не вылезаю второй месяц, лежу и печатаю на машинке, ноготь на пальце уже до мяса сколотил, а на улицу не хочется. Когда приезжал Миша, прошли мы по всем кабакам, борделям и протчему, больше уже не хочется. Любовь моя, Полина, свалила в Рим, пишу роман пополам с слезами и матом, что-то несусветное получается, жена моя и борзая Вену чаруют, а я профессуру лежа принимаю, вот сегодня только встать придется, поскольку Пен-клуб, а так уже месяц не встаю с отъезда Полины, а из Рима почты нет, итальянцы, что ли, бастуют, заработают себе Советскую власть, фашисты, так им и надо.

Жду приглашения в Швейцарию на пару лекций в школу антропософов, они хорошие люди, но выйдет ли?

В Штаты можно ехать хоть 21-го, но подожду, пока со Швейцарией ясно будет (и может быть, на пару дней – в Рим…).

Из Израиля ни Гробман, ни Эстер не отвечают, что там у них, непонятно, Вы не контачите с ними?

В общем, остаюсь искренне привязанный к Вам и благодарный, кланяйтесь жене, детей, таксу и хамелеона целую (особенно последнего, я их очень люблю и завидую Вам).

Ваш К. Кузьминский