Текст книги "Чужестранцы"

Крис Ван

Семь

«Ты должен остаться здесь и ждать, пока я за тобой вернусь» – последнее, что Джаа слышал от матери. Их семья готовилась к переезду последние несколько дней: отец со старшими братьями продавали все, что они не могут взять в путь, надеясь, что вырученных денег хватит на дорогу и первое время на новом месте; мама и сестра укладывали пожитки по всем имеющимся корзинам, сундукам и сумкам. Мальчик же уезжать не хотел, но не помочь старшим он не мог, поэтому нехотя он подавал вещи, до которых мог дотянуться. А когда пришло время отправляться в путь, мама отвела Джаа в самую дальнюю комнату, в которую переселили мальчика после жалоб остальных на его жуткие разговоры во сне. Там он и видел мать последний раз. Десятилетний мальчик верил, что мама вернется, что она никогда не оставит его, но глубоко в душе он знал, она лжет. Они все боятся его. Боялись той силы, что росла в нем с рождения. Боялись тьмы, уже ставшей частью его души, но пока не поглотившей его полностью, оставаясь внутренним голосом, постоянно говорившим с ним.

«Они тебе не нужны – пусть катятся на все четыре стороны, – раздался шепот в голове. – Они никогда не были твоей семьей. Семья не боится тебя, не хочет избавиться. Семья тоскует по тебе и жаждет воссоединения». Голос никогда не обманывал, отвечал на все вопросы, помогал, когда Джаа нуждался в этом. Причин ему не верить у мальчика не было. И когда пару дней спустя он сказал, что им нужно уходить, мальчик собрал остатки еды, набрал немного воды в найденную под крыльцом старую флягу и покинул дом, в котором прожил всю жизнь.

Идти пришлось долго – до ближайшего мало-мальски населенного места было два дня пути, которые ребенку в одиночку пережить, мягко говоря, сложно. Еда закончилась на подходе к пустынному полузаброшенному городку. Голос вел мимо домов на окраину, где находилось старое полуразрушенное кладбище, и вдруг он замолк, вынуждая Джаа бродить между могил. Мальчик не знал, что он ищет, но стоило ему подойти к заросшему травой довольно широкому промежутку между двумя отмеченными надгробными камнями могилами, как внутри что-то екнуло, сжалось и потянуло к сравнявшейся с землей никак не обозначенной могиле.

Мальчик упал на колени и начал вырывать траву, откидывать в стороны камни, откладывая крупные плоские камни – ими копать все же лучше, чем руками. Джаа провозился весь день и к заходу солнца добрался до прогнившего деревянного гроба. Ни страха, ни отвращения не было, словно они исчезли вместе с Голосом, оставив лишь твердую уверенность, что он делает все правильно. Вместо крышки на гроб были просто наложены доски, и стоило их убрать, перед Джаа предстали останки покойника.

С трудом выбравшись из могилы, мальчик начал рыскать по земле в поисках достаточно острого камня. Найдя такой, он вернулся к яме, встав у самого края. Мальчик зажмурился и не без усилия распорол свою ладонь. По лицу текли слезы, а с руки капала кровь, окропляя мертвеца. Губы словно сами по себе нашептывали: «Проснись! Проснись! Проснись!». Так продолжалось, пока кровь окончательно не свернулась и Джаа не пошел за флягой, чтоб хорошенько промыть рану. К могиле он больше не подходил – все зависящее от него уже сделано.

На рассвете из ямы вылез перепачканный землей невысокий парень. Его короткие темные волосы были растрепаны, а неестественно оранжевые глаза с непониманием смотрели на спящего ребенка.

«Слишком жив для мертвеца», – пронеслось в голове старшего, и в тот же момент почти черные глаза мальчика распахнулись. Джаа с непониманием смотрел на незнакомца, но спустя мгновение его губы растянулись в улыбке, а взгляд потеплел.

– Ёнгхон, ты проснулся!

– Это не мое имя – ты ошибся. Да и кто ты вообще такой?

– Меня зовут Джаа. А ты мой братец Ёнгхон. Неважно, как тебя звали раньше, кем ты был до нашей встречи. А теперь нам нужно найти остальных братьев, – мальчик поднялся со своего места, подошел к парню, протянув ему руку.

Ёнгхон не знал, что ему делать. С одной стороны, это такой бред – маленький ребенок заявляет, что вся его прошлая жизнь не имеет значения, а он сам его брат, и они вместе должны найти других. С другой же – эти слова звучали так правильно. Что-то внутри потянулось к мальчику, и стало так тепло на душе, словно он долго был в пути и наконец-то спустя годы вернулся домой. Ради этого пришлось умереть и воскреснуть. Новая жизнь – очередной выбор, который ему необходимо сделать.

Ёнгхон сжимает детскую ладошку в своей.

Третьего брата они встретили лишь через полгода в одном портовом городке. Маум, как его назвал Джаа, едва ли переступил порог двадцатилетия, но уже нажил себе врагов в лице местных авторитетов, которых не устраивал тот факт, что по всему городу работает карманник, не боящийся воровать даже у своих «коллег» – была б возможность. Ёнгхон не мог дождаться личной встречи – больно хотелось узнать, насколько улыбка, которой Маум одаривал каждого встречного, настоящая.

Застать парня одного им удалось спустя два дня наблюдения – будучи вечно в движении, Маум нигде не задерживался надолго, мелькал тут и там, сцеплялся языком с любым мало-мальски знакомым. Братья же все это время ждали возможности поговорить с ним с глазу на глаз. И она им представилась, когда воришка сам врезался в них, желая проверить содержимое их карманов, которые, к его сожалению, были абсолютно пусты. Он уже хотел извиниться и уйти, когда почувствовал крепкую хватку на правом запястье и маленькую ручку, вцепившуюся в левую ладонь.

– Как хорошо, что ты сам подошел к нам, братец – мы должны многое обсудить, – слегка шепеляво произнес Ёнгхон.

– Думаю, вы меня с кем-то перепутали – я уверен, что не встречал никого из вас раньше, – ярко улыбнувшись, парень попытался выдернуть хотя бы одну руку, но тщетно. «Откуда в ребенке столько силы?»

– Конечно, не встречал, – подключился Джаа, – иначе в разговоре не было б надобности. А теперь нам нужно тихое место, в котором мы сможем обсудить все. У тебя есть такое на примете, старший брат? – что-то подсказывало, что возражения эти ребята принимать не собираются.

В этом доме он живет уже почти десять лет. Когда-то давно он принадлежал старухе, которую весь город считал ведьмой, и после ее смерти никто, включая родственников, не приближался к этому участку, считая его проклятым местом. Кроме одного сироты-оборванца. Когда перед тобой встает выбор: проклятье или зима на улице, то долго думать не нужно. Что такое «проклятье» и «ведьма», девятилетний мальчик не знал, а вот с пронизывающим до костей морозом он был знаком гораздо лучше, чем хотел. Даже полуобъеденный разлагающийся труп не пугал так, как возможность не пережить эту зиму.

Обустройство нового дома, тогда еще, Бави начал с того, что вытащил тело старухи на задний двор и сжег в заранее подготовленной яме, не достаточно глубокой для могилы, но вполне подходящей для такого случая. После он обыскал весь дом, собрал все, что нашел, деньги, не то чтобы их было много, выкинул уж совсем не пригодную еду и отобрал вещички, которые сможет хотя б за гроши продать.

Годы шли, а к дому относиться лучше не стали, несмотря на то, что многие знали, что там живет воришка Гидэ, как он начал себя называть, зовущий старуху «бабушкой». Так что пока люди верили в проклятье мертвой ведьмы, парень мог спокойно спать ночью, не опасаясь незваных гостей. Порой ему казалось, что его «бабушка» приглядывает за ним. Собственно, из-за чувства безопасности он и выбрал дом местом для разговора.

И вот он сидит за столом на тесной кухоньке, а напротив него – Ёнгхон, невысокий парень с хитрым взглядом, и малыш Джаа, которому только-только исполнилось одиннадцать, но «это совершенно неважно, ведь я, как и каждый из нас, гораздо старше моего тела, просто нужно время, чтоб это осознать в полной мере, братец Маум». Стоило только услышать это обращение, как в голове что-то перемкнуло, а в душе потеплело. Он никогда не слышал этого имени, но оно звучало правильнее, чем Бави, данное матерью, и Гидэ, родившееся в его голове много лет назад. Появилось чувство, что он забыл что-то очень важное и все это время жил неправильно, а теперь вышел на нужную дорожку. Всего-то нужно не побояться идти дальше. Да уж, «всего-то».

– Что ты теряешь? Воровать можно везде – было б что, – усмехнулся Ёнгхон.

А правда, что он теряет?

После этой встречи их существование облегчилось – с появлением Маума появились и деньги. Теперь они могли не ночевать на улице, закупаться провизией и за небольшую плату присоединяться к караванам, что значительно ускорило перемещение между городами.

Маум довольно быстро адаптировался к такому образу жизни: не очень-то все отличалось от того, как он жил раньше. Разве что ночевать приходилось каждый раз на новом месте, а компания Ёнгхона и Джаа никогда не казалась лишней. Старшего Маум вообще считал чуть ли ни лучшим другом, несмотря на их абсолютную непохожесть. Просто улыбчивого воришку почему-то приводил в восторг этот мрачный и ворчливый парень, а тот, в свою очередь, упорно делал вид, что не сдерживает улыбку, глядя на всегда от чего-то веселое лицо младшего брата.

Джаа был счастлив такими отношениям между братьями, и, хотя большая часть его семьи была далеко, на сердце у него было спокойно.

За пять лет они обошли всю страну и прибыли в столицу – прекрасный город Джабон, бывший когда-то маленьким поселением близь моря Хосу – самого теплого из морей Великого океана.

Джабон удивлял такой знакомой парням бедностью окраин и невиданной роскошью центральных кварталов, которые населяли дворяне, не вошедшие в свиту правящей семьи, особенно отличившиеся воины и зажиточные торговцы. Окраины, по сути занимавшие большую часть города, были ужасны: ветхие халупы, повсюду бегают чумазые дети, а воздух пропитан запахом гнили, отбивающим всякое желание подходить к стоящим тут и там прилавкам с рыбой и скудным набором овощей.

– А я, оказывается, неплохо жил, – пробормотал Маум, оглядывая развернувшуюся перед ним картину: двое детей пытались отобрать изрядно потрепанную рыбину у огромного, но крайне тощего облезлого пса. Парень даже растерялся, не зная, кому идти на помощь – мальчишек (или это девочки?) жалко, но и пес, судя по трясущимся лапам, долго в этой борьбе не продержится.

– Оставь их, – Ёнгхон дернул младшего за руку, – сами разберутся, кто умрет сегодня, а кто – завтра.

– Старший брат так жесток! – с притворным ужасом воскликнул Джаа, заметно вытянувшийся к пятнадцати годам.

– Я был на той стороне почти десять лет – имею право.

Парни двинулись дальше. Некий внутренний магнит тянул их к центральным районам. Голоса младший не слышал с тех пор, как Маум присоединился к ним, осталось лишь обостренное шестое чувство. У старших же начали появляться воспоминания о невероятных силах, которыми они когда-то обладали и которые вновь вернутся, стоит всем братьям вновь собраться вместе.

Вдруг Джаа замер, чем удивил братьев. Проследив за его взглядом, старшие поняли, что он смотрит на две фигуры в темных плащах, стоящие у лавки с какими-то побрякушками. Одна фигура о чем-то разговаривала с женщиной за прилавком, а вторая – на полголовы ниже – увлеченно рассматривала товар. Почувствовав пристальный взгляд, «высокий» замолчал и огляделся. Встретившись взглядом со странной компанией, стоявшей посреди дороги и в упор смотрящей на них, «высокий» схватил за руку «низкого» бросился наутек, чуть ли не волоча по земле ничего непонимающего друга. Братья бросились за ними.

Узкие грязные улочки со снующими тут и там детьми и бродячими животными не были предназначены для погони, но неплохо помогали отбиться от преследователей, что непременно бы получилось у «плащей», если бы не тупик, в который они по невнимательности забежали. Оба обернулись к преследователям, сбрасывая капюшоны. Перед братьями предстали два парня-ровесника Джаа. У высокого были бледно-голубые глаза, смуглая кожа и темные волнистые волосы, едва прикрывающие уши. Низкий же был намного бледнее, но не настолько, как Ёнгхон, его волосы не на много короче и ярко-рыжие были взлохмачены, а теплые карие глаза со страхом смотрели на преследователей.

– Мы заплатим сколько попросите за молчание, – раздался низкий голос брюнета.

– Боюсь, вы приняли нас не за тех, – улыбнулся перепуганным парням Маум. – Когда-то давно, буквально в прошлой жизни, мы были довольно близки, но нас разлучили. Нам очень повезло найти сразу двух братьев.

– Близнецы всегда держались вместе, – по-доброму усмехнулся Джаа.

– Что за бред вы несете?

– Значит, вас послали не родители? – одновременно сказали «близнецы».

– Вам просто нужно прислушаться к нам, и тогда вы поймете, что мы говорим правду, – включился в разговор Ёнгхон. – Как их зовут?

– Юджу и Хёнсил, – Джаа поочередно указал сначала на низкого, потом на высокого.

Как и в случае с Маумом, стоило именам прозвучать, как мысль о том, что они и эти незнакомцы братья, перестала казаться чушью и стала самой правильной вещью, когда-либо существовавшей. А в голове начали мелькать картины из минувшего прошлого. Прошло пару минут прежде, чем Ёгийн («Юджу. Мое имя – Юджу») решился прервать сковавшее всех молчание:

– Что нам теперь делать?

– Осталось еще два брата – самый старший и самый младший, – задумчиво проговорил Джаа. – Один из них тоже в Джабоне, а второй – где-то далеко, но такое ощущение, что с каждой минутой он все ближе и ближе.

– Мы должны вернуться до того, как родители решат нас искать. Думаю, вам следует пойти с нами – кажется, я знаю место, где мы сможем все разместить и не вызвать ненужных вопросов, – и, не дожидаясь ответа, Хёнсил вновь подхватил Юджу под руку и вышел из переулка, зная, что остальная компания следует за ними.

Около получаса молодые люди шли вдоль каменной стены, отделявшей верхний город от нижнего. Наконец на их пути встал полуразрушенный деревянный дом, плотно прилегающий к стене. Они вошли в дом и двинулись в дальнюю комнату, в одной из стен которой зияла дыра почти в человеческий рост.

– Мы наткнулись на это место случайно, – начал Хёнсил, – когда играли в заброшенной части сада, принадлежащего моей… семье, – называть «семьей» тех людей больше не казалось правильным. – Юджу хотел спрятаться в кустах и, пробравшись через заросли до стены, обнаружил дыру. С тех пор мы время от времени выбираемся в эту часть города, хотя это строго-настрого запрещено.

– В том же саду есть сарай и много лет пустующий домик садовника, где вы сможете остаться – никто, кроме нас с Хёнсилом, туда не ходит.

Домик оказался довольно маленьким для трех человек, но непривыкшие к роскоши парни были рады и этому. Пообещав немного позже принести что-нибудь из еды, «близнецы» уже собрались уходить, как Юджу вспомнил, что гости так и не представились.

– Ёнгхон, второй по старшинству.

– Маум, третий по старшинству.

– Джаа, старшинству иду перед вами – четвертым.

Несколько дней троица безвылазно сидела в старом саду. Хёнсил приносил им еду и питье, стараясь слишком не задерживаться, чтоб не вызвать подозрений родителей. Иногда к нему присоединялся вырвавшийся в гости Юджу.

Наконец выпала возможность выбраться в нижний город, и парни не хотели упускать шанс, надеясь найти старшего брата, который, по словам Джаа, был очень близко.

Маум и Джаа рассуждали от том, почему из них всех имена знает только младший и почему именно он начал поиск. Ёнгхон же решил вздремнуть до прихода Юджу и Хёнсила под тихие голоса братьев. Вдруг ему послышались шаги, но, когда звук стих, в домик никто так и не зашел. «Показалось». Но через пару минут Ёнгхон вновь услышал шуршание – где-то со стороны наглухо заколоченного окна. Решив не испытывать судьбу, парень, не произнося ни звука, поднялся со своего места и двинулся к двери. Выждав несколько секунд, он тихо вышел из дома. Маум и Джаа, не прекращая переговариваться, уставились на приоткрытую дверь.

Какое-то время ничего не происходило. Уже молча парни стали ждать возвращения брата. Раздался вскрик, за которым последовали звуки копошения. В дом спиной вошел Ёнгхон, волоча брыкающего мужчину.

– Сига!

Стоило родителям покинуть дом, как Хёнсил помчался на кухню за едой для братьев и поспешил в сад, у входа в который его уже ждал Юджу. Подойдя к домику, парни услышали подозрительно знакомый голос, не принадлежащий ни одному из братьев. Замерев у двери, они прислушались.

– Это Чёнса! Он работает у нас на кухне, – прошептал Хёнсил.

– Наверное, он видел, как ты носишь куда-то еду, и решил проследить.

Хёнсил, немного подумав, кивнул и толкнул входную дверь.

На земляном полу сидели четыре человека, среди которых выбивался широкоплечий брюнет, бывший явно старше остальных. Заметив вошедших, он резко замолчал, в его глазах читался испуг. Юджу уже собирался что-то сказать, Джаа не дал ему даже рта раскрыть:

– Вы не поверите, что произошло – старший брат сам к нам пришел! – и начал пересказывать произошедшее около часа назад.

– Получается, остался только один брат? – сказал Юджу, стоило Джаа закончить.

– Ага, а потом жизнь изменится, – ответил Маум.

– Куда уж сильнее? – едва слышно пробормотал Сига.

– Мы не знаем, точнее не помним, почему нас разделили и обрекли на перерождения в забвении, – начал Ёнгхон. – И мне кажется, что перемены произошли не шесть лет назад, когда Джаа отправился в путь, а шестнадцать. В тот год, когда я умер, Маум поселился в проклятом доме, а мелкотня только родилась.

– Шестнадцать лет назад в нижнем городе произошел пожар. Многие погибли или лишились домов. Вся моя родня тогда сгорела, – задумчиво произнес Сига. – Огонь почти дошел до дворянских домов. После того случая и было решено возвести стену. Кому-то повезло оказаться по эту сторону и стать слугами, а кто-то остался там, где с каждым годом жизнь становится все невыносимее.

– Значит, и у седьмого брата что-то произошло тогда. И он либо наш ровесник, либо старше, – сказал Юджу. – Что с ним, кстати?

– Нам пока нет необходимости его искать: он все еще далеко, совсем скоро должен быть в Джабон.

– А как его зовут? – вдруг спросил Хёнсил.

– Я не знаю – имена просто всплывают в моей голове, стоит лишь взглянуть на вас, – пожал плечами Джаа. – Они были даны нам не просто так. Некая сила сокрыта в них. Она и заставляет вас вспоминать прошлое и верить мне. Возможно, именно я начал путь, потому что мое имя изначально было правильным.

– Не знаю, как у вас, но у меня голова от всего этого трещит. А завтра еще гостей принимать, – Хёнсил спрятал лицо в ладонях. – Приезжает, вернее, приплывает какой-то давний знакомый отца с семьей.

– Значит, завтра ты будешь хорошим мальчиком, а мы – тише воды ниже травы, – усмехнулся Ёнгхон.

На следующий день после полудня Джаа сказал, что седьмой брат в городе, заставив всех задуматься над вероятностью того, что младший окажется одним из сегодняшних гостей, и если это все же так, то как показать его блондину. Решение предложил Сига. Он может привести парня под видом нового слуги – от лишних рук никто не откажется.

Вечером народ стал стекаться на званый ужин. За поручениями Джаа не забывал вглядываться в лицо каждого нового вошедшего. И парень уже начал отчаиваться, когда в комнату вошел Он.

Джаа взглядом нашел Хёнсила и как можно незаметнее двинулся к нему. Дождавшись, пока брат вырвется из окружения облепивших его со всех сторон женщин, пытающихся убедить его в том, что именно их дочь/племянница/сестра/внучка – идеальная партия для юноши из их круга, Джаа указал ему на нужного человека:

– Брюнет примерно нашего возраста в белых одеждах. У него еще маленький шрам на щеке.

– Хуцзы?! Он наш брат?

– Его зовут Хим. Как думаешь, когда мы сможем с ним поговорить?

– Точно не сегодня. Я постараюсь привести его завтра в сад после обеда.

– Возьмите с собой вещи первой необходимости – боюсь нам не дадут много времени после воссоединения. Предупреди Юджу и обрисуй ситуацию Химу, – Джаа двинулся к выходу для слуг, по пути сообщив Сигу о том, что завтра они все уходят, а близнецы приведут младшего брата.

После полудня старшие ждали младшую троицу в густых зарослях у «выхода» в нижний город. Ёнгхон уже пристроил голову на плече Маума, намереваясь скрасить ожидание легким послеобеденным сном, когда послышались приближающиеся голоса.

– Готов к новой старой жизни, старший брат? – дернул плечом Маум.

– С вами я готов ко всему.

Елена Адинцова

Заветное желание старой ведьмы

Случилось сие событие не так чтоб давно, лет 500 тому назад, и не так чтоб очень далеко, где-то в одном из городов Старого Света.

Короткий зимний день стремительно угасал, когда на пороге жилища могущественной местной колдуньи возникла высокая фигура человека в белом лёгком одеянии.

На спине прибывшего виднелся внушительных размеров горб, совершенно не умалявший статный вид незваного гостя.

– Не желаю тебе доброго вечера, Миринда. В обители зла, думаю, это неуместно… – вместо приветствия произнесла фигура приятным мужским голосом.

Та, которую назвали Мириндой, согласно кивнула головой и, поманив гостя длинным скрюченным пальцем, почти ласково прошелестела:

– Ты там, часом, себе крылья не отморозишь? Проходи в дом, раз уж прибыл…

Фигура в белом слегка замешкалась.

Сомнения гостя были такими крошечными… Глаза простого смертного никогда не уловили б этого секундного замешательства.

Но Миринда не была простой.

Сильнейшая ведьма своего времени, коварная и безжалостная, как китайский император, скрещенный с ордой турецких янычар, она уловила и отметила про себя эту тонкую, тоньше лапки комара, неуверенность визитера.

– Имя назовешь? – женщина, прищурив один глаз, пыталась беззубым ртом изобразить что-то похожее на улыбку. От непривычной гримасы её старое морщинистое, в коричневых пятнах лицо стало ещё ужаснее прежнего.

– Маруш, зови меня так… – в голосе мужчины (а судя по тембру, гостя можно было смело отнести именно к сильным представителям рода человеческого и иного) прорезались стальные повелительное нотки.

– Так, может, и маску снимешь? В доме прохладно, старый очаг совсем не греет, но приготовить глинтвейн с волшебными травами огня хватит… – говоря это, старуха с удивительной легкостью для её лет метнулась к широким полкам, опоясывающим просторное помещение… Ёмкости разной формы впритык теснились на стеллаже. Ряды изделий из белой, красной, жёлтой глины были разбавлены присутствием кувшинов из серебра, бронзы и меди. Имелись в наличии и редкие дорогие сосуды из настоящего венецианского стекла.

– Я не пью! – в голосе гостя прозвучали строгие нотки.

– Немного, только для согрева и беседы, – цепкие пальцы старухи уже обхватили горло большой бутылки из темного стекла…

– Я не пью. Совсем, – голос Маруша наполнился таким холодом, любой смертный только от тона превратился бы в ледяную скульптуру… любой…

Но Миринда была не любой.

– Не пьешь, не ешь… скучное у тебя время… – даже не пытаясь скрыть брезгливое презрение, пробормотала старуха.

Гость метнул грозный взгляд в сторону маленькой, сухонькой фигурки старухи и почти прошипел:

– Слушай внимательно, женщина, будь моя воля, я бы просто испепелил тебя взглядом… – на этих словах Маруша, старая ведьма, весело засмеялась, блеснув чёрными живыми глазами, и без капли страха в голосе прервала говорившего.

– О! Вашей братии разрешили ложь? Любому и каждому, кто владеет магией, известно, не можете вы так на нас, живорожденных, воздействовать…

– Допустим. Но навеять горожанам мысль спалить тебя с твоей лачугой – это-то я в силах сделать?

– В силах… – веселье в голосе и глазах Миринды не убывало…

– Только скажи, светлый господин, в чём тогда между мной и тобой будет разница?

Женщина перестала смеяться и впилась пытливым взглядом в лицо гостя, наполовину прикрытое тканевой маской.

Под сводами комнаты замерла пауза.

Нет ничего прекрасней тишины перед началом схватки. И неважно, чему суждено схлестнуться в бою: холодному ли оружию, пушкам и мушкетам или двум противоположным сущностям.

– Я пришёл к тебе с небывалым по своей щедрости выгодным предложением, – первым заговорил Маруш.

Кустики волос на месте, где раньше у Миринды были брови, поползли вверх.

– Да ну? – в коротком возгласе ведьмы было столько недоверия, что фигуру в белом заметно покорежило.

– О! Я, кажется, даже догадываюсь о причинах такого беспрецедентного визита… Это ведь из-за мириндинга? Да? – старуха втянула шею, став похожей на болотную птицу.

– Да, из-за него, женщина! Как тебе вообще в голову пришло каждый год в последнюю пятницу декабря раздавать свои мерзкие зелья бесплатно?

– Ну почему же бесплатно – все клиенты, желающие приобрести привороты, наговоры, присушки и усушки, морилки и яды, обязательно возвращаются. Прибыль только растёт… Те, кто хоть раз приобщился к тьме, мигом становятся постоянными клиентами.

– Шутишь? Не о твоих барышах пекутся на самом верху, о душах заблудших…

– О душах? А мысль, что эти души и без моих зелий давно не ваши, никому там не приходила? – старуха ткнула корявым пальцем в сторону закопченного потолка…

Маруш дернулся вперёд, горб на спине резко увеличился…

– Смотри крылья не обломай, тесно у меня тут для птицы твоего полёта…

Ведьма не торопясь подошла почти вплотную…

– Никудышный из тебя переговорщик, так пославшим тебя и передай. Разговор окончен, завтра день у меня тяжёлый, с самого утра народ попрет. Так что уходи, дай отдохнуть старухе.

Под напором колдуньи белая фигура попятилась и стала даже как-то меньше…

– Погоди, не гони, у меня к тебе горячее предложение… – в голосе Маруша появились бархатные обертоны, – для начала хоть выслушай… Если сегодня до полуночи ты добровольно откажешься от колдовства, от этой своей придумки – мириндинга, дашь согласие уничтожить все свои зелья, то будет исполнено любое твоё желание, любое… – с нажимом повторил посланец.

– Интересно… Одно желание, но любое? – старуха наклонила голову набок и снова прищурила один глаз.

«Сейчас опять скажет какую-то чушь», – почти с человеческим раздражением подумал Маруш и решился на превентивные меры.

– Можно три в одном, в честь праздника.

– Да? Это как?

– Например, молодость, здоровье и красоту в придачу… – визитер решил не рисковать и предложить злобной старухе поистине царский пакет предложений. За свою многотысячелетнюю службу Маруш делал такое щедрое предложение всего лишь пятый раз. Предыдущие четыре согласия он получил раньше, чем успел договорить.

Но Миринда не была очередной.

– Молодость, здоровье, красота, говоришь?

Белая фигура величественно простерла руки в сторону противной ведьмы.

– Не надо! – отшатнулась почти с испугом женщина, – у меня это всё уже было, сейчас такая ерунда неинтересна.

На какой-то миг послу доброй воли показалось, что его без предупреждения выдернули с этой планеты, придав насильственное ускорение для перемещения между мирами.

– И? Женщина, ты хорошо подумала? Ты вообще думала?

– Думала. Не надобно мне этого…

Если бы Марушу для существования требовалось умение дышать, то в эту минуту он бы умер от удушья. Так велики были возмущение и гнев.

– Неограниченная власть над миром! Предложение делается впервые! – почти торжествуя победу, швырнул он козырь в уродливое лицо ведьмы.

– Ой, не надо мне только залежалый товар пихать. – старуха брезгливо сморщила огромный нос с безобразной бородавкой над левой ноздрёй.

– Что значит «залежалый»? Женщина, ты сумасшедшая?

Резким движением руки Маруш сорвал тряпицу, скрывавшую его лицо, почти полностью и небрежно бросил маску на пол.

Ведьма жадно впилась взглядом в молодое, необычайно красивое лицо пришельца.

– Бессмертие. Вечную ничем и никем неограниченную жизнь. Возьмёшь?

– Зачем? Даже боги устают жить вечно, а я простая смертная женщина, честно говоря, мне уже и эту доживать в тягость.

Миринда грустно вздохнула и, повернувшись спиной к гостю, пошла подбросить дров в открытый очаг.

– Неужели нет ничего, что бы представляло для тебя ценность? – отчаяние посланца было таким всеобъемлющим. Казалось, даже стены навострили уши в желании не пропустить ответ мерзкой старухи.

– Конечно есть, Маруш, – впервые за всё время беседы женщина назвала гостя по имени.

Вернувшись на прежнее место к послу добрых сил, ведьма тихо сказала:

– Читай по губам…

Белая фигура молчала целую вечность. Старуха слушала удары своего сердца и терпеливо ждала ответа.

– Это невозможно… – лицо Маруша, не знавшее мимики, впервые выражало печаль, а голос шелестел, как опавшая листва.

Дать ЭТО не сможет никто… Подумай, женщина, может, есть, что-то равноценное ЭТОМУ?

– Равноценного нет. А без НЕГО всё остальное не имеет смысла…

Представитель Вселенского Добра и Света в образе молодого красивого мужчины и старая безобразная смертная старуха, долгие годы служившая злу, стояли напротив друг друга.

Стояли опасно близко для равновесия света и тьмы.

– Если бы ценой осуществления твоего желания было развоплощение моей сущности, я б согласился. Если бы цена была тысячи развоплощенных сущностей моих братьев, мы бы исполнили твоё желание.

Если б Бог мог…

– Я знаю, что попросила невозможное… – ведьма приблизилась вплотную, легким прикосновением руки погладила горб пришельца…

– Тебе пора уходить. Береги крылья. Уже полночь, значит, народ скоро начнёт собираться на мирандинг. Не хочу запятнать себя белыми пятнами… – сделала попытку скаламбурить ведьма.

Уже ступив за порог, Маруш не выдержал и повернулся:

– Я ухожу первый раз, не выполнив порученного… Но! Миринда, хочу, чтоб ты знала, в тот миг, когда закончится твоя земная жизнь… – на этих словах ночной гость запнулся, всего лишь на одно краткое мгновение, такое краткое, что никто бы из смертных и не заметил б этой заминки.

Но Миринда не была «никто», она была Мириндой.

– В День Справедливого Суда я буду на твоей стороне. Знай об этом, женщина…

– Я знаю…

P.S. На коньке двухскатной крыши дома колдуньи, прижимаясь боками к теплой трубе дымохода, сидели две темных сущности.

– Тебе удалось разобрать, что она у него просила? – шепотом поинтересовалась одна фигурка у другой.

– С трудом, но я успел подсмотреть в последний момент. Спокойную совесть, – также тихо прозвучал ответ.

– Ух ты! – от избытка эмоций длинный тощий хвост с пушистой кисточкой на конце взлетел, чуть не зацепив собеседника за рога.

– Хитрые светлые… – осуждение и возмущение окрашивали каждое слово, – предлагать человеку, страдающему от мук совести, бессмертие на этом свете – это же то же самое, что предлагаем мы на том…

– Да, брат, конкуренция – жесткая штука, но её душа стоит того, чтоб за нее побороться…