Текст книги "Поэзия Крыма. Сборник стихов русских поэтов"

Аю-Даг

 
Там, где извилины дороги
Снуют свою вкруг моря сеть,
Вот страшно выполз из берлоги
Громадной тучности медведь.
Глядит налево и направо,
И вдоль он смотрит свысока,
И подпирает величаво
Хребтом косматым облака.
В своем спокойствии медвежьем
Улегся плотно исполин,
Любуясь и родным прибрежьем
И роскошью его картин.
Порой – угрюмый он и мрачный,
Порой его прелестен вид,
Когда, с закатом дня, прозрачной
Вечерней дымкой он обвит.
Порой на солнце в неге дремлет
И греет жирные бока;
Он и не чует, и не внемлет,
Как носятся над ним века.
Вотще кругом ревет и рдеет
Гроза иль смертоносный бой,
Все неподвижно, – не стареть
Он допотопной красотой.
Наш зверь оброс зеленой шерстью!
Когда же зной его печет,
Спустившись к свежему отверстью,
Он голубое море пьет;
Сын солнца южного! На взморье
Тебе живется здесь легко,
Не то, что в нашем зимогорье,
Там, в снежной ночи, далеко,
Где мишка, брат твой, терпит холод,
Весь день во весь зевает рот,
И, чтоб развлечь тоску и голод,
Он лапу медленно сосет.
И я, сын Северных метелей,
Сын непогод и бурных вьюг,
Пришлец, не ведавший доселе,
Как чуден твой роскошный юг,
Любуясь, где мы ни проедем,
Тем, что дарит нам каждый шаг,
Я сам бы рад зажить медведем,
Как ты счастливец Аю-Даг!
 

Граф А. Голенищев-Кутузов

Крымский альбом

 
Беглец житейских бед и зол,
К тебе, о море, я пришел
На склоне дней, старик усталый,
И полюбил мой тусклый взор
Твое сиянье, твой простор,
И берега твои и скалы…
Стою, охвачен весь тобой,
Стихает в сердце жизни горе;
Его ты победило, море,
Своей безбрежной красотой!
На долго ли?… К чему сомненье!
Меня живит твой блеск, твой шум;
В душе я чую пробужденье
Далеких грез, давнишних дум.
Они бегут ко мне, как волны,
С приветом вольным и родным,
А я, счастливый и безмолвный,
Сквозь слез, внимаю жадно им.
 

 
Это звездное небо в сиянье ночном,
Это синее море под лунным лучом,
Этот дремлющий берег и мерный прибой
Замирающих волн – как могуч их покой!
Как победно он льется в усталую грудь,
Как в его волшебстве хорошо отдохнуть,
Позабыть истомившую сердце печаль,
Унестись безвозвратно в безбрежную даль,
Где печаль над крылатой мечтой не властна,
Где лишь море, да небо, да ночь, да луна!
 

 
Корить Ривьерой не дерзай
Наш берег Крыма благодатный,
Прогресса вымысел развратный,
С твореньем Божьим не ровняй!
 
 
Там европейский пошлый глянец
В курзалах, виллах и садах;
А здесь на девственных горах
Востока знойного румянец.
 
 
Там паровоза свист и гром,
Рулетки стук, бряцанье злата;
А здесь природа мирным сном
И чистой негою объята.
 
 
О, предпочту ль красе простой
Приманки лжи и лицемерья —
Нарядной дамы. шлейф и перья —
Чадре татарки молодой.
 

 
Мне берег этот мил и дикой красотой
Кругом столпившихся утесов, и узором
Пестреющих холмов, и неба синевой,
И моря южного целительным простором;
Но всех его красот дороже для меня
Душе лишь внятное, незримое для ока
И в сумраке ночей, и в теплом свете дня
Дыхание востока…
Внимаю ль, как журчат таинственно ручьи
Под влажной зеленью в ущельях меж скалами,
Скрипучую ль арбу встречаю по пути,
В горах влачимую ленивыми волами,
И песнь унылую татарин в ней поет;
А там, где стелется по склону виноградник,
За стенкой на коне, как призрак, промелькнет
В чалме угрюмый всадник.
Иль в чуткой тишине, когда угаснет день,
И кипарисная в саду моем аллея
Кидает черную, задумчивую тень,
Под взором месяца, в молчанье цепенея;
И тихая волна, лепеча в полусне,
Ласкает край скалы, к воде склоненной низко,
Все шепчет, говорит и напевает
Восток! он близко, близко!
И жадно с берега в таинственный простор
Подолгу я смотрю, – и там, вдали туманной,
Красою знойною мой опаляя взор,
Рисуется в мечтах мне край обетованный;
Встает усопший мир и светит вновь очам
И просится душа на древний клич Пророка,
Туда, к развалинам, пустыням и гробам
Священного Востока!
 

 
Отчалил пароход… Приветный мирный край,
Где дни я проводил в тиши уединенья,
Где снова я познал тревогу вдохновенья,
Отраду тихих дум и сладких грез – прощай!
Уж властные кругом кипят и брызжут волны
И в беге радостном влекут меня с собой
Куда-то прочь, – а я на палубе, безмолвный,
Стою, – и грудь моя сжимается тоской.
Увижу ль вас опять, суровые вершины
Над морем спящих гор и хмурые леса,
Кудрявые сады и влажные долины
И ясные, как взор младенца, небеса?
Вернусь ли вновь сюда, под это солнце юга,
К подножью этих скал, к прибрежью этих вод,
Иль там, на севере далеком, жизни вьюга
Меня в своих снегах и вихрях погребет?
К чему загадывать? – Не побежит обратно
Гонимая во тьму грядущего волна;
Миг счастия, сверкнув, проходит безвозвратно,
Закинув в памяти лишь смутный образ сна.
Нет в жизни отдыха… Бесстрастно, недвижимо
Крутые берега над волнами стоят;
А я, покинув их, плыву все мимо, мимо,
К ним молча устремив признательный мой взгляд
 

 
Дорогой, вьющейся по рубежу стремнин,
Коляску кони мчат привычной, ровной рысью;
Далеко в небесах угрюмый исполин, —
Ай-Петри, – манит взор заоблачною высью.
По сторонам пути на лозах виноград
В приветной зелени кустов кудрявых зреет,
А под горой внизу… там взору нет преград!
Оттуда тихою прохладой с моря веет…
И странный грезится мне сон под стук колес:
Ай-Петри выше все растет перед очами
И чудится – вот, вот, очнется вдруг утес
И, как орел, взмахнет могучими крылами,
Чтоб к солнцу улететь… но, пленник вековой,
Не властен за мечтой умчаться в мир надзвездный,
Сорвавшись, кинется в объятья темной бездны,
В то море синее, что дремлет под горой.
 

 
Меж двух гор, под их навесом,
Как скала, угрюм и стар,
Грозно высится над лесом
Богатырь седой – Исар.
 
 
Весь в развалинах, увитый.
Словно лаврами, плющом,
Старец, смертью позабытый,
С гордо поднятым челом.
 
 
Он стоит, в немую думу
Погружен, один, в лесу —
И с отрадой внемлет шуму
Струй и брызгов Учан-Су.
 
 
В старину бойцы любили
После битвы, в часы пиров.
Слушать повести и были,
Песни вещие певцов.
 
 
Лишь раздастся струн бряцанье. —
Уж сдвигаются тесней
Вкруг певца в немом вниманье
Славный сонм богатырей.
 
 
И при звуках песнопенья
Брони тяжкие дрожат,
И слезами умиленья
Очи грозные блестят.
 
 
Но пиры те миновали,
Спят в сырой земле бойцы,
Отошли и замолчали
Позабытые певцы.
 
 
Жизнь иная мир объемлет;
Лишь Исар один в лесу
В полусне с отрадой внемлет
Старым бредням Учан-Су.
 
 
И с высот алмазной пылью.
Низвергаясь, водопад
Незнакомой людям былью
Старика баюкать рад.
 

Кн. Е. Горчакова

* * *

 
Прости, Артек! Увижу ль я, не знаю,
Когда-нибудь волшебный берег твой,
Твоих лесов тенистые дубравы
И луг зеленый, солнцем залитой,
 
 
И моря блеск на берег каменистый,
На горизонт дальнем утлый челн,
Дельфинов резвых бешеную пляску
Среди недвижных, темно синих волн.
 
 
Но знаю я, что долго помнить буду,
Как мне жилось счастливо и легко
В том домике. где розы, распускаясь,
С плющом зеленым вьются высоко;
 
 
Где кипарисов ряд, как великаны,
Бросают тени длинные кругом,
Где цвет мимозы солнышко ласкает,
Перед закатом розовым лучом,
 
 
Где морем я так часто любовалась,
В тени магнолий и душистых лавр,
Где предо мной, как тени воскресали,
Эллады сын и полудикий Тавр…
 
 
И там вдали, на мысе Аю-Дага,
Казалось мне, сиял Дианы храм;
Мечом сверкала девственная жрица,
Лился кровь, курился фимиам.
 
 
Но храм богини гордой распадался,
На месте том высоко крест сиял,
И из пещер хор стройный неофитов
Мольбы свои к Святому воссылал…
 

В. Гофман

Море

 
И ветер веющий стремительно и буйно,
И развевающий, и рвущий волоса.
И моря вольный блеск, ходящий многоструйно —
О, беспредельная, о, мощная краса!
 
 
То все в ней яркий блеск, зыбящийся и пирный —
Обломки светлыхъ льдин и горных хрусталей.
То бархат шелестный, спокойный и сапфирный,
То рябь червонная пылающих углей.
 
 
То словно старцев рой с лучистой сединою,
Услышавших вдали прибоев голоса,
Плывет встревоженно под зыбкою волною,
И ветер дерзко рвет седые волоса.
 
 
То над сапфирностью безбрежной и бездонной —
Вдруг словно рев и спины прыгающих львов.
О, как красива мощь их схватки разъяренной
И белопенность грив и всклоченных голов!
 
 
И ветер буйно рад игре своих порывов,
И сердце пьяно, пьяно дикою мечтой.
И море все горит сверканьем переливов
И величавою, и вольной красотой!
 

Алупка. 1904. Сентябрь

Г. Данилевский

Бахчисарайская ночь

 
Сакли и утесы
Мглой осенены.
На террасах розы
В сон погружены…
Песня муэдзина
Так грустна, грустна,
Что тоски-кручины
Вся душа полна.
Ханское кладбище
Глухо и темно,
И, как пепелище,
Призраков полно…
Вязов великанов
Сонных ряд стоить…
Тихий плеск фонтанов
От дворцов летит.
И молчать утесы,
И сады молчать…
И одни лишь слезы
В тишине звучать.
 

Иосафатова долина
(Караимское кладбище близ Чуфут-Кале)

 
В мерцанье зарницы,
В сиянии звезд перекатных,
Белеют гробницы
Под сенью кустов ароматных.
 
 
Лиловой сиренью
Косами плакучей ракиты
И лунною тенью
Одеты гранитные плиты.
 
 
Ни крика, ни шума…
Спят крепко в могилах евреи,
Спит сердце и дума,
И спят между камнями змеи.
 
 
Но вот улетает
Далеко тревожная память,
Тоска поднимает
На сердце и бурю и замять…
 
 
Из света зарницы
Выходить восток предо мною.
Палаты столицы
Кипят беззаботной толпою…
 
 
Я вспомнил невольно
Любовь, красоту и искусства.
И страшно мне было
За бедные смертные чувства.
 

В. Дмитриев

В горах

 
Чабан не спит; он караулить стадо.
Ему подвластна вся нагорная страна,
Ему ни почестей, ни золота не надо —
С одной природою душа его дружна.
Он царь овец; на свете нет вернее стражи
Могучих псов его: ничтожный взмах руки —
И дерзкого врага костей не станет даже;
Их раздробят в куски блестящие клыки.
Поднявшись из долин на гордые вершины,
По целым месяцам чабан один живет;
У ног его леса; чудесные картины
Он видит, лишь в горах огонь зари блеснет:
Внизу, как сладкий сон, лазоревое море,
Над берегом платан и темный кипарис,
Вверху орлы, застыв, висят в немом просторе;
Над зеленью долин седой обрыв повис.
С веселым грохотом со скал бегут потоки…
Прекрасный, дивный мир открыть со всех сторон;
Любуясь им, чабан далекий, одинокий,
Стоить у серых скал в забвенье погружен.
Ему желания и страсти недоступны;
Как горных вод струя, душа его чиста…
Что человек ему, и жалкий и преступный,
Когда вокруг такая жизнь и красота!
 

Гурзуф

 
Охвачен цепью гор, на берегу отлогом,
Гурзуф пленительный под мерный шум волны
Стыдливо задремал, как бы служа порогом
Для входа в райский край небесной стороны.
Задумчив кипарисов ряд остроконечный,
Шумлива тополей зеленая семья,
Янтарный виноград в дремоте внемлет вечной
Бессвязной болтовне кристального ручья.
На камни, на стволы вползает плющ зеленый;
Платан раскинул свой заманчивый шатер;
У ног его шумит волна неугомонно,
А в глубин ветвей – певцов залетных хор.
Необозрим простор лазоревого моря;
Певучих волн его однообразный шум
Дает душе покой – и не узнаешь горя:
Оно мельчает вдруг под властью новых дум.
Сидеть у берега и слушать, слушать вечно,
Глядеть, как за волной погибшей новый вал
Взбегает на скалу в тревоге бесконечной, —
Вот созерцанье, вот забвенья идеал!
 

А. Колтоновский

Ай-Петри

 
Море беснуется, стонет,
Волны как горы вздымает,
С ревом их гонит и с грохотом бьет о гранит,
Гложет утес и шатает,
Жадно обломки хоронит,
Вновь набегает и диким проклятьем гремит…
Тучи с востока несутся,
Дышат зловеще бедою,
Ринуться в битву, как демонов сонмы спешат…
Птицы над бездной морскою
В хищном предчувствии вьются…
Заревом адским пылает багровый закат…
Только испытанный в спорь,
Гор своих витязь могучий,
Смотрит Ай-Петри спокойно с лазурных высот;
Знает: рассеются тучи,
Стихнет бессильное море,
И в ореоле победное солнце взойдет.
 

А. Круглов

У Байдарских ворот

Здравствуй, Черное море, невольный мой друг!

Я тебя полюбил, покоренный тобой;

Для тебя изменил я лесам… но не вдруг

Ты так властно моей овладело душой.

Из далекой страны, где подолгу снега

Пеленой серебристой лежать на полях,

Я впервые пришел на твои берега

С затаенной тоской о дремучих лесах.

Расцветала весна, распускались цветы,

Все стремилось на встречу весне молодой;

На широком просторе раскинулось ты,

В полудреме журча темно-синей волной.

Но твоя красота не смутила меня,

И тоску усыпить песни волн не могли:

Снился север мне все, и до слуха, звеня.

Доносилися песни родимой земли.

На твоих берегах, но я жил не тобой,

И я к ласкам твоим глух и холоден был

О других берегах изнывал я душой,

Потому что других грустных ласк не забыл.

Под лобзанием знойных весенних лучей

Ароматенее все становились цветы,

И под пение волн, в сумрак южных ночей,

Вдруг мне в сердце прокрались иные мечты.

Я не мог побороть страстной жажды в себе,

Я не мог потушить жара в бурной крови,

И, бессилье сознав, покорился тебе,

Опьяненный, отдался я новой любви.

Стало счастьем моим – любоваться тобой.

Стало счастьем моим на твоих берегах

Отдыхать, слушать волн непокорных прибой,

Позабыв о дремучих, зеленых лесах.

Знают южные ночи да звезды о том,

Как тебя я любил горячо, глубоко,

Как я гимны слагал на просторе ночном,

Уносясь на ладье в ширь твою далеко.

Я тебя полюбил… Но пришлося с тобой

Ань проститься, оставив твои берега,

И вернуться опять в край холодный, лесной,

Где лежат на полях пеленою снега.

Все родное когда-то и близкое мне,

Все, о чем я так долго не мог позабыть,

Показалось мне чуждо в холодной стране,

Потому что тебя я не мог разлюбить.

Знают севера ночи да звезды о том,

Как я плакал, твою вспоминая волну,

Как я песни слагал на просторе ночном,

По сугробам носясь, волю дав скакуну.

На родной сторон – я был сердцем чужой

И лесам, и полям, и всему, что вокруг:

О тебе я мечтал, жил я только тобой,

Всюду волн твоих говор мне чудился, друг!

И вот снова теперь у тебя я в гостях

Но разбитый уже непосильной борьбой;

Дай же мне на знакомых твоих берегах

Отдохнуть утомленной, изнывшей душой.

Не буди в моем сердце уснувшей мечты,

Не мани меня счастьем промчавшихся дней,

Но, как искрений друг, обласкай меня ты,

Нежным шепотом волн убаюкай скорей.

В. Ладыженский

Из Крымских очерков

 
Море дремлет. Тишь немая.
Серебристый луч луны
Отражается, играя,
На поверхности волны.
Море дремлет… А давно ли
Под грозой возмущено,
С ревом гнева, с жаждой воли
Волновалося оно,
И валы его бежали
Как полки на берега
И угрюмо отражали
Скалы грозного врага.
Вновь все тихо – даль и горы,
И умолкшие леса....
Звезд таинственные хоры
Говорят про чудеса.
И невольно звуки рая,
Грезой странною полны,
Волны слушают, качая
Луч трепещущей волны.
 

М. Лохвицкая (Жибер)

Утро на море

 
Утро спит. Молчит волна.
В водном небе тишина.
Средь опаловых полей
Очертанья кораблей
Тонким облаком видны
Из туманной белизны.
 
 
И, как, сон, неясный сон,
Обнял море небосклон,
Сферы влажные стеснил,
Влагой воздух напоил.
Все прозрачней, все
Очертанья кораблей.
 
 
Вот один, как тень, встает,
С легкой зыбью к небу льнет.
Сонм пловцов так странно тих,
Лики бледные у них.,
Кто они? Куда плывут?
Где воздушный их приют?
 
 
День порвал туман завес —
Дня не любит мир чудес.
В ширь раздался небосвод,
Заалела пена вод —
И виденья – корабли
Смутно канули вдали.
 

Крым. 1898

Вечер в горах

 
За нами месяц, пред нами горы,
Мы слышим море, мы видим лес.
Над нами вечность, где метеоры
Сгорают, вспыхнув, во мгле небес.
 
 
Темнеет вечер. Мы ждем ночлега,
Мы ищем счастья, но счастья нет.
Слабеют кони, устав от бега;
Бессильны грезы сожженных лет.
 
 
Ленивым шагом мы едем кручей.
Под нами гаснут уступы гор.
Мы любим бездну и шум могучий,
Родного моря родной простор.
 
 
Уж близко, близко. Уж манит взоры
Огней селенья призывный свет.
За нами месяц. Пред нами горы.
Мы ждали счастья, но счастья нет.
 

Крым. 1898

А. Луговой

Крымские пейзажи

 
Роскошной природы роскошна картина,
По берегу моря рукой исполина
Разбросаны горы высокой грядой, —
Лазурное море жемчужной волной
Подножья скалистых вершин омывает,
Играя, волна за волной набегает
И, с шумом ударясь о берег крутой,
Катится назад серебристой каймой,
Вдоль берега след оставляя; и полны
И ласки, и неги шумящие волны.
Несутся по ветру они издалека, —
Волшебные сказки о чарах востока,
О царствах, сокрытых в морской глубине
Утесам-гигантам лепечут они;
И к морю склонились утесы, внимая
Легендам далекого, чудного края.
 

 
Роскошной природы роскошна картина.
По берегу моря рукой исполина
Разбросаны горы высокой грядой, —
Свинцовые тучи нестройной толпой,
Как тени, в скалистых ущельях теснятся
И выхода ищут… чернеют… клубятся…
Скрываются горы в туман и мать,
Морщины легли на скалистом челе,
Нахмурили брови свои великаны,
И к морю с вершин уж сползают туманы.
Но небо над морем прозрачно и ясно,
Грозят облака ему бурей напрасно:
Полдневного солнца живительный луч,
Рассеяв ряды неприязненных туч,
Опять по холмам и ущельям играет
И горные кедры и сосны ласкает.
Вдали от докучных волнений и бед,
На лоне природы душой отдыхаю…
Мой друг! Я тебе мой горячий привет
Отсюда на крыльях орла посылаю.
 

А. Лукьянов

* * *

 
Веет влажным дыханием море
На горячий полуденный зной,
В белых гребнях – в жемчужном
набегает волна за волной.
Вьются чайки, но шумным прибоем
Заглушаются их голоса,
А вдали все объято покоем
И на море сошли небеса…
По садам и по горным извивам,
Где б ни пал очарованный взгляд,
Тонки станом, в наряде красивом
Капа рисы рядами стоят.
И весь берег глухим полукругом
Опоясали горы вдали,
Чтобы зимним, бушующим вьюгам
Не достигнуть цветущей земли!
 

* * *

 
И море, и солнце… Как дивен простор.
Мы бросили весла, подняв паруса,
И ялик, какая белая чайка летит…
Ряды кипарисов и выступы гор
Далеко… Над ними темней небеса,
А здесь, Боже мой, – как все ярко блестит!
От влаги соленой и плещущих волн,
От жгучего солнца и шири морской
Легко мне дышать, и сияет мой взор…
Жить страстно хочу я, надеждами полн, —
Не юность ли снова стоит предо мной…
И море, и солнце, и чудный простор!
 

Д. Мережковский

* * *

 
Туманов млечных покрывало
Долины, горы, небеса
И необъятные леса
Ревнивым облаком скрывало.
Но вдруг безжизненная мгла,
Как исполинская завеса,
Разорвалась и поплыла…
Открылся мир прекрасней грезы,
И засинели небеса,
Как благодарственные слезы;
На розах вспыхнула роса.
И мягкий свет упал на долы,
На берег с пеною валов,
На скалы – вечные престолы,
Жилища царственных орлов.
Уж море теплое дышало
И, торжествуя предо мной
До края неба трепетало
Своей воздушной синевой.
 

На южном берегу Крыма

 
Немая вилла спит под пенье волн мятежных…
Здесь грустью дышит все, и небо, и земля,
И сень плакучих ив, и маргариток нежных
Безмолвные поля.
Сквозь сон журчать струи в тени кустов лавровых.
И стаи пчел гудят в заросших цветниках,
И острый кипарис над кущей роз пунцовых
Чернеет в небесах…
За то, незримые, цветут пышнее розы,
Таинственнее льет фонтан в тени ветвей,
Невидимые слезы,
И плачет соловей…
Его уже давно, давно никто не слышит,
И окна ставнями закрыты много лет…
Меж тем как все кругом глубоким счастьем
дышит, —
Счастливых нет!
За то в тени аллей живет воспоминанье
И сладостная грусть умчавшихся годов, —
Как чайной розы теплое дыханье,
Как музыка валов…
 

Мисхор. 1889 г.

Н. Минский

На высоте

 
Я бросил повода, я волю дал коню,
Я настежь распахнул души своей темницу
На встречу теплому безоблачному дню,
Холмам, в осеннюю одетым багряницу.
Какая даль кругом!.. Объята тишиной
Желтеющая степь, распаханные нивы,
Салгира синего веселые извивы
И скалы, ставшие угрюмою стеной.
А там за их стеной, я чую близость моря:
Оттуда с ласковым дыханьем ветерка
Сребристые плывут к утесам облака —
Небесные мечты среди земного горя…
Нет, этот светлый день бесследно не пройдет!
Когда я возвращусь на север наш тоскливый
И вновь почувствую зловещих мыслей гнет,
Я вспомню эту степь, холмы, леса и нивы…
Тогда на эту высь я вновь мечтать приду,
Приду, но не один, а силой вдохновенья
Я и тебя, мой друг, с собою приведу,
Как я, тоскующий и жаждущий забвенья.
Под музыку стихов замрет в душе тоска,
Пред тайной красоты смирится ум усталый.
Холмы обступят нас… Змеей сверкнет река
И тучки поплывут лобзать седые скалы.
 

Херсонес

 
Печальней никогда не видал я руин;
Разрытые дома сияют, как могилы,
На пыльных насыпях растет бурьян унылый
И с ветром плачущим беседует один.
Ютится мох на дне разрушенной цистерны,
Низринут мавзолей и спит, как страж неверный.
 
 
И тихо меж руин бродил я как больной;
Холодный страх в душе сменялся скорбью жгучей,
И наконец я стал над каменистой кручей,
Откуда моря даль открылась предо мной.
Жемчужные валы к подножью припадали
И, неутешные, метались и рыдали…
 
 
Меж тем закат разлил кровавые ручьи
На море зыбкое, – и тучек вереницы
Поднялись в глубь небес, как огненные птицы,
И день им посылал последние лучи.
Проснулся колокол в беззвучном отдаленьи
И слил с рыданьем волн торжественное пенье.
 
 
Но вскоре отблеск роз на жемчуге волны
Стал быстро угасать; кой-где огни блеснули,
Раскрылись небеса – и берега заснули.
Лишь пенистый прибой рыдал средь тишины,
Да у меня в душе молитвенно звучали
Аккорды нужные восторга и печали.
 

И. Новиков

Аю-Даг

 
Давно, давно из диких скал,
Томимый жаждой непонятной,
К лазури моря необъятной
Медведь огромный прибежал.
Губами жадными склонился,
Мохнатой грудью в воду лег.
Мечтал напиться – не напился,
Хотел подняться – и не мог.