Текст книги "Поэзия Крыма. Сборник стихов русских поэтов"

Я. Полонский

Ночь в Крыму

 
Помнишь – лунное мерцанье,
Шорох моря под скалой,
Сонных листьев колыханье,
И цынцырны стрекотанье
За оградой садовой?..
 
 
В полумгле нагорным садом
Шли мы… лавр благоухал;
Грот чернел за виноградом,
И бассейн под водопадом
Переполненный звучал.
 
 
Помнишь, – свежее дыханье,
Запах розы, говор струй —
Всей природы обаянье,
И невольное слиянье
Уст в нежданный поцелуй…
 
 
Эта музыка природы, —
Эта музыка души —
Мне в иные злые годы,
После бурь и непогоды,
Ясно слышались в тиши.
 
 
Я внимал – и сердце грелось
С юга веющим теплом…
Легче верилось и пелось…
Я внимал и мне хотелось
Этой музыки во всем…
 

А. Пушкин

Желание

 
Кто видел край, где роскошью природы
Оживлены дубравы и луга,
Где весело шумят и блещут воды
И мирные ласкают берега,
Где на холмы, под лавровые своды,
Не смеют лечь угрюмые снега?
Скажите мне: кто видел край прелестный,
Где я любил, изгнанник неизвестный?
 
 
Златой предел, любимый край Эльвины!
Туда летят желания мои.
Я помню гор прибрежные стремнины,
Прозрачных вод веселые струи,
И тень, и шум, и красные долины,
Где бедные простых татар семьи,
Среди заботь и с дружбою взаимной,
Под кровлею живут гостеприимной.
 
 
Все мило там красою безмятежной,
Все путника пленяет и манить,
Как в ясный день дорогою прибрежной
Привычный конь по склону гор бежит.
Повсюду труд веселый и прилежный
Сады татар и нивы богатит,
Холмы цветут, и в листьях винограда
Висит янтарь, ночных пиров отрада.
 
 
Все живо там, все там – очей отрада:
В тени олив уснувшие стада,
Вокруг домов решетки винограда,
Монастыри, селенья, города,
И моря шум, и говор водопада,
И средь валов бегущие суда,
И яркие лучи златого Феба,
И синий свод полуденного неба.
 
 
Приду ли вновь, поклонник муз и мира,
Забыв молву и жизни суеты,
На берегах веселого Салгира
Воспоминать души моей мечты?
И ты моя задумчивая лира,
Ты, верная певица красоты,
Певица нег, изгнанья и разлуки,
Найдешь ли вновь утраченные звуки?
 
 
И там, где мирт шумит над тихой урной,
Увижу ль вновь, сквозь темные леса,
И своды скал, и моря блеск лазурный,
И ясные, как радость, небеса?
Утихнуть ли волненья жизни бурной?
Минувших лет воскреснет ли краса?
Приду ли вновь под сладостные тени
Душой заснуть на лоне мирной лени?..
 

* * *

 
Редеет облаков летучая гряда.
Звезда печальная, вечерняя звезда!
Твой луч осеребрил увядшие равнины,
И дремлющий залив, и черных скал вершины.
Люблю твой слабый свет в небесной вышине:
Он думы разбудил уснувшие во мне.
Я помню твой восход, знакомое светило,
Над мирною страной, где все для сердца мило,
Где стройно тополи в долинах вознеслись,
Где дремлет нужный мирт и темный кипарис,
И сладостно шумят таврические волны.
Там некогда в горах, сердечной думы полный,
Над морем я влачил задумчивую лень,
Когда на хижины сходила ночи тень
И дева юная во мгле тебя искала
И именем своим подругам называла.
 

* * *

 
Прекрасны вы, брега Тавриды,
Когда вас видишь с корабля,
При свете утренней Киприды,
Как вас впервой увидел я;
Вы мне предстали в блеске брачном:
На небе синем и прозрачном
Сияли груды ваших гор,
Долин, деревьев, сел узор
Разостлан был передо мною.
А там, меж хижинок татар…
Какой во мне проснулся жар!
Какой волшебною тоскою
Стеснилась пламенная грудь!
Но, муза! прошлое забудь.
Поклонник муз, поклонник мира,
Забыв и славу, и любовь,
О, скоро вас увижу вновь,
Брега веселые Салгира;
Приду на склон приморских гор,
Воспоминаний тайных полный,
И вновь таврические волны
Обрадуют мой жадный взор.
Волшебный край, очей отрада!
Все живо там: холмы, леса,
Янтарь и яхонт винограда,
Долин приютная краса,
И струй, и тополей прохлада —
Все чувство путника манит
Когда, в час утра безмятежный,
В горах, дорогою прибрежной,
Привычный конь его бежит,
И зеленеющая влага
Пред ним и блещет и шумит
Вокруг утесов Аю-Дага…
 

Нереида

 
Среди зеленых волн, лобзающих Тавриду,
На утренней заре я видел Нереиду,
Сокрытый меж олиф, едва я мог дохнуть:
Над ясной влагою полубогиня грудь
Младую, белую как лебедь, воздымала
И пену из власов струею выжимала…
 

М. Розенгейм

Черное море

 
Зубчатый. Ай-Петри синеет во мгле.
Один я стою на прибрежной скале.
Далеко, широко, в раздольном просторе,
Лежишь предо мною, ты, Черное море!
Как полог лазурный, навис над тобой
Безбрежного неба покров голубой.
Облитое солнцем, как зеркало, гладко,
Ты, кажется, дремлешь так тихо, так сладко.
Стою и любуюсь лазурью твоей! —
За что же ты черным слывешь у людей? —
Нет, грозное имя ты носишь напрасно,
Черно ты в день черный, в день ясный – ты ясно.
Ты бурно, ты страшно тогда лишь, когда
Борьбы с ураганом придет череда;
Когда, весь одетый в громовые тучи,
Он дерзко нарушит покой твой могучий.
 

К. Р.

1879

 
Задремали волны,
Ясен неба свод;
Светит месяц полный
Над лазурью вод.
 
 
Серебрится море,
Трепетно горит…
Так и радость горе
Ярко озарит.
 

Крым. Май

А. Рославлев

У моря

 
В условный час, в тиши прибрежных скал
Бродил я вновь, и шуму волн внимая,
Следил вокруг и беспокойно ждал.
 
 
Дул сильный ветер, лунный путь качая.
Спеша и падая, шел за хребтом хребет,
И пена их скользила, как живая.
 
 
Я тщетно ждал, но вкрадчивый рассвет
Вновь примирил меня с моей печалью,
И море, стихнув, изменило цвет.
 
 
Обворожен загадочною далью,
Забыв тебя, как лунную мечту,
Я отдался себе и безначалью,
 
 
И видя, как взмахнув на высоту,
Белела чайка, падала мгновенно,
И вдруг брала добычу на лету,
 
 
Смущался я, и сердце билось пленно,
И как-то больно-сладостно томим,
Ее крылом любуясь вдохновенно,
Хотел я быть крылатым и морским.
 

Воспоминанье

 
Она пришла в вечерний смутный час,
И на плечо мне голову склонила,
И в целом мире стало двое нас.
 

* * *

 
Облокотясь на белые перила,
Я слушал волны, слушал и следил,
Как черный камень пена серебрила.
 

* * *

 
Вдали маяк чуть видный ворожил,
Шел пароход с мерцавшими огнями,
Гудок тяжелый в горы покатил.
 

* * *

 
Овеянный задумчивыми снами,
Распыливая брызги, пел фонтан,
И сонный кипарис шептал над нами.
 

* * *

 
От роз и олеандр был воздух прян.
Ас моря ветерок, лицо лаская,
Будил мечту о далях новых стран.
 

* * *

 
Томила сердце сказка золотая,
И руку нежно гладила рука —
Такая благодарная, родная.
 

* * *

 
К щеке приникла жаркая щека,
Чуть волновало близкое дыханье,
И жизнь казалась ясно-глубока.
 

* * *

 
Молчали мы в блаженном созерцанье
Земной красы… Хотелось вечно длить
Прекрасное, священное молчанье…
Без слов все понимать, без слов любить.
 

* * *

 
Как хорошо и больно быть поэтом!
Стоял бы здесь веками, недвижим,
Следил бы облака, пронизанные светом,
Над морем голубым.
Как чуждо мне здесь все, чем жил еще вчера:
Муть ресторанная, столбцы газет,
Свет электрический и пьяная игра
С кричащей улицей, игра на «да и нет».
Держусь за выступ царственной скалы,
Вознесшей к солнцу недоступный гребень.
Дорога вниз свивается кольцом,
Мажары скрип, хрустит под нею щебень,
Ступают, нехотя, угрюмые волы,
Кричит погонщик с бронзовым лицом.
Как чуждо мне здесь все, чем жил еще вчера.
Когда рука в руке, и к груди никнет грудь,
Рассвет и жесткое привычное: «пора»
И шепот страстный: «нет, еще побудь».
Да, хорошо и больно быть поэтом!
Стоял бы здесь веками, недвижим,
Следил бы облака, пронизанные светом,
Над морем голубым.
 

Байдарские ворота. 1905 г.

Б. Садовский

Крымские напевы

I

 
Над крутизной нависли глыбы.
Тропинка вьется по гор.
Под нею пруд, – застыли рыбы
В его прозрачном серебре.
 

* * *

 
Холодный ключ бежит из дуба,
И нежно обвивает плющ
Скамью, изваянную грубо
Средь лавровых, зеленых кущ.
 

* * *

 
Вверху на солнечном просторе
Беседка-башня замерла.
Там безграничный ропот моря
Приветствует полет орла.
 

* * *

 
Там солнце, пьяное от зноя,
Вращает в небе яркий круг…
А здесь лишь вечный шум прибоя
Да шелест ящериц вокруг.
 

* * *

 
Брожу. Смотрю. Нависли глыбы.
Скамью и дуб обвесил плющ.
Испуганно сверкнули рыбы,
Но тих навес зеленых кущ.
 

* * *

 
Часы, как волны, идут мимо.
Шуршанье ящериц вокруг,
Полдневный, сладкий воздух Крыма,
Горящий, яркий солнца круг.
 

II

 
Плывут лениво дни за днями,
И каждый день, в урочный час,
Хрустя горячими камнями,
Я близко вижу, волны, вас.
 

* * *

 
Все тот же дымчато-зеленый
Туманно-мглистых вод просторе,
Как свеж и чист их вздох соленый,
Летящий к высям желтых гор!
 

* * *

 
Светло-зеленые громады,
Вспеняясь, рушатся у ног
То от рыдаю идей Наяды
Седых Тритонов гонит бог.
 

* * *

 
И, между них качаясь плавно
На белопенных бородах,
Я сам руки его державной
Широкий чувствую размах.
 

К. Случевский

Ханские жены
(Крым)

 
У старой мечети гробницы стоят, —
Что сестры родные, столпились;
Тут ханск:я жены рядами лежать
И сном непробудным забылись…
 
 
И, кажется, точно ревнивая мать,
Над ними природа хлопочет, —
Какую-то думу с них хочет согнать,
Прощенья от них себе хочет.
 
 
Растить кипарисы, их сон сторожить,
Плющом, что плащом, одевает,
Велит соловьям здесь на родине быть,
Медвяной росой окропляет.
 
 
И времени много с тех пор протекло,
Как ханское царство распалось!
И, кажется, все бы забыться могло,
Все… если бы все забывалось!..
 
 
Их хитростью брали, их силой влекли,
Их стражам гаремов вручали
И тешить властителей ханской земли,
Ласкать, не любя, заставляли…
 
 
И помнят могилы!.. Задумчив их вид..
Великая месть не простится!
Разрушила ханство, остатки крушить
И спящим покойницам снится!
 

В. Стражев

* * *

 
Олеандр опьяняет пьяный.
Тише вздохи волны у прибрежных камней.
Ночь идет – и Ай-Петри зубцы
Горделиво надели венцы
В золоте заката.
 
 
Тьма легла по уютам лощин.
С минарета унывно воззвал муэззин —
И без отклика сгинул в тиши
Плач пустынной, покорной души,
В золоте заката.
 
 
Словно сон многоскорбной земли,
На краю окоема плывут корабли…
Не из дальних ли, сказочных стран.
Он идет, этот сон-караван,
В золоте заката?
 

* * *

 
Ты помнишь ли алые маки?
 
 
У ног дымился легкий прах.
На сердце не было печали.
Мы шли тропинкою в горах,
И маки алые мы рвали.
 
 
В воздушно-голубых полях
Звенели золотые струны.
Мы были в солнце и цветах.
Мы были дерзновенно юны.
 
 
Сверкнула ширь – на крутизне,
Открылись нам и даль, и море,
И горы в дымной пелене,
И небо в солнечном просторе.
 
 
И нам казалось: мы во сне…
Нас чары маков опьянили,
На диком камне, в вышине,
Мы в синей бездне плыли, плыли.
 
 
Ты помнишь ли алые маки?
 

Граф А. Толстой

 
I
Над неприступной крутизною
Повис туманный небосклон;
Там гор зубчатою стеною
От юга север отделен.
Там ночь и снег; там враг веселья,
Седой зимы сердитый бог
Играет вьюгой и метелью,
Ярясь, уста примкнул к ущелью
И воет в их гранитный рог.
Но здесь благоухают розы;
Бессильно вихрем снеговым,
Сюда он шлет свои угрозы —
Цветущий берег невредим.
Над ним весна младая веет,
И лавр, Дианою храним,
В лучах полудня зеленеет
Над морем вечно голубым.
 
 
II
Клонить к лени полдень жгучий,
Замер в листьях каждый звук,
В розе пышной и пахучей,
Нежась, спит блестящий жук;
А из камня вытекая,
Однозвучен и гремуч,
Говорит, не умолкая,
И поет нагорный ключ..
 
 
III
Всесильной волею Аллаха,
Дающего нам зной и снег,
Мы возвратились с Чатырдага
Благополучно на ночлег.
Все на лицо, все без увечья —
Что значит ловкость человечья!
А, признаюсь, когда мы там
Ползли, как мухи, по скалам,
То мне немного было жутко:
Сорваться вниз плохая шутка!
– Гуссейн! Послушай, помоги
Стащить мне эти сапоги,
Они потрескались от жара;
Да что не видно самовара?
Сходи за ним. А ты, Али,
Костер скорее запали!
Постелем скатерти у моря,
Достанем ром, заварим чай,
И все возляжем на просторе
Смотреть, как пламя, с ночью споря,
Померкнет, вспыхнет невзначай
И озарит до половины
Дубов зеленые вершины,
Песчаный берег, водопад,
Крутых утесов грозный ряд,
От пены белый и ревущий,
Из мрака выбежавший вал
И перепутанного плюща
Концы, висящие со скал.
 
 
IV
Ты помнишь ли вечер, как море шумело,
В шиповник пел соловей,
Душистые ветки акации белой
Качались на шляпе твоей?
Меж камней, обросших густым виноградом,
Дорога была так узка;
В молчанье над морем мы ехали рядом,
С рукою сходилась рука!
Ты так на седле нагибалась красиво,
Ты алый шиповник рвала;
Буланой лошадки косматую гриву
С любовью ты им убрала.
Одежды твоей непослушные складки
Цеплялись за ветки, а ты
Беспечно смеялась – цветы на лошадке,
В руках и на шляпе цветы.
Ты помнишь ли рев дождевого потока
И пену, и брызги кругом?
И как наше горе казалось далеко,
И как мы забыли о нем!
 
 
V
Вы все любуетесь на скалы,
Одна природа вас манит,
И возмущает вас немало
Мой деревенский аппетит.
Но взгляд мой здесь иного рода;
Во мне лицеприятья нет:
Ужели вишни не природа,
И тот, кто ест их, не поэт?
Нет, нет, названия вандала
От вас никак я не приму:
И Ифегения едала,
Когда она была в Крыму!
 
 
VI
Туман встает на дне стремнин;
Среди полуночной прохлады
Сильнее пахнет дикий тмин,
Гремят слышнее водопады.
Как ослепительна луна,
Как гор очерчены вершины!
В сребристом сумраке видна
Внизу Байдарская долина.
Над нами светят небеса,
Чернеет бездна перед нами,
Дрожит блестящая роса
На листьях крупными слезами…
Душе легко; не слышу я
Оков земного бытия;
Нет места страху, ни надежде —
Что будет впредь, что было прежде —
Мне все равно – и что меня
Всегда как цепь к земле тянуло,
Исчезло все с тревогой дня,
Все в лунном блеск потонуло.
Куда же мысль унесена,
Что ей так видится дремливо?
Не средь волшебного ли сна
Мы едем вместе вдоль обрыва?
Ты ль это, робости полна,
Ко мне склонилась молчаливо?
Ужель я вижу не во сне,
Как звезды блещут в вышине,
Как конь ступает осторожно,
Как дышит грудь твоя тревожно?
Иль при обманчивой луне,
Меня лишь дразнит призрак ложный,
И это сон? О, если б мне
Проснуться было невозможно!
 
 
VII
Как чудесно хороши вы,
Южной ночи красоты:
Моря синего заливы,
Лавры, скалы и цветы!
Но мешает мне немножко
Жизнью жить средь этих стран
Скорпион, сороконожка
И фигуры англичан.
 
 
X
Тяжел наш путь; твой бедный мул
Устал топтать терновник злобный;
Взгляни наверх: то не аул,
Гнезду орлиному подобный,
То целый город; смолкнул гул
Народных празднеств и торговли,
И ветер тления подул
На Богом проклятая кровли.
Во дни глубокой старины
(Гласят народные скрижали),
Во дни неволи и печали,
Сюда Израиля сыны
От ига чуждого бежали,
И град возник на высях гор.
Забыв отцов своих позор
И горький плен Ерусалима,
Здесь мирно жили Караимы,
Но ждал их давний приговор —
И пала тяжесть Божья гнева
На ветвь караемого древа.
И город вымер. Здесь и там
Остатки башен по стенам,
Кривые улицы, кладбища.
Пещеры, рытые в скалах,
Давно безлюдные жилища,
Обломки, камни, пыль и прах,
Где взор отрады не находить;
Две-три семьи как тени бродят
Средь голых стен; но дороги
Для них родные очаги
И храм отцов, от моха черный,
Над коим плавные круги,
Паря, чертит орел нагорный.
 
 
XI
Где светлый ключ, спускаясь вниз,
По серым камням точит слезы,
Ползут на черный кипарис
Гроздями пурпурные розы.
Сюда когда-то, в жгучий зной,
Под темнолиственные лавры,
Бежали львы на водопой
И буропегие кентавры:
С козлом бодался здесь сатир,
Вакханки с криками и смехом
Свершали виноградный пир,
И хор тимпанов, флейт и лир
Сливался шумно с дальних эхом.
На той скале Дианы храм
Хранила девственная жрица,
А здесь, над морем, по ночам
Плыла богини колесница…
Но уж не та теперь пора:
Где был заветный лес Дианы,
Там слышны звуки топора,
Грохочут вражьи барабаны;
И все прошло, нигде следа
Не видно Греции счастливой:
Без тайны лес, без плясок нивы,
Без песней пестрые стада
Пасет татарин молчаливый…
 
 
XII
Солнце жжет; перед грозою
Изменился моря вид:
Засверкал меж бирюзою
Изумруд и малахит.
 
 
Здесь на камне буду ждать я,
Как, вздымая корабли,
Море бросится в объятья
Изнывающей земли,
 
 
И, покрытый пеной белой,
Утомясь, влюбленный бог,
Снова ляжет онемелый,
У твоих, Таврида, ног.
 
 
XIII
Смотри, все ближе, с двух сторон
Нас обнимает лес дремучий,
Глубоким мраком полон он,
Как будто набежали тучи,
Иль меж деревьев вековых
Нас ночь безвременно застигла;
Лишь солнце сыплет через них
Местами огненные иглы.
Зубчатый клен, и гладкий бук,
И твердый граб, и дуб корнистый,
Вторит подков железный звук
Средь гама птичьего и свиста;
И ходит трепетная смесь
Полутеней в прохлад мглистой,
И чует грудь, как воздух весь
Пропитан сыростью душистой.
Вон там украдкой слабый луч
Скользит по липе, мхом одетой,
И дятла стук, и близко где-то
Журчит в траве незримый ключ…
 
 
XIV
Привал. Дымяся, огонек
Трещит под таганом дорожным;
Пасутся кони, и далек
Весь мир с его волненьем ложным,
Здесь долго б я с тобою мог
Мечтать о счастии возможном!
Но, очи грустно опустив
И наклоняясь над крутизною,
Ты, молча, смотришь на залив,
Окружена зеленой мглою…
Скажи, о чем твоя печаль?
Не той ли думой ты томима,
Что счастье, как морская даль,
Бежит от нас неуловимо?
Нет, не догнать его уж нам!
Но в жизни есть еще отрады;
Не для тебя ли по скалам
Бегут и брызжут водопады?
Не для тебя ль, в ночной
Вчера цветы благоухали?
Из синих волн не для тебя ли
Восходят солнечные дни?
А этот вечер? О, взгляни,
Какое мирное сиянье!
Не слышно в листьях трепетанья,
Недвижно море; корабли,
Как точки белые вдали,
Едва скользят, в пространстве тая;
Какая тишина святая
Царит кругом! Нисходит к нам
Как бы предчувствие чего-то;
В ущельях ночь; в тумане там
Дымится сизое болото,
И все обрывы по краям
Горят вечерней позолотой…
 

С. Сафонов

Из Крымского альбома

 
Не грезил я, о нет, ведь наяву то было:
Немые до небес, угрюмо и уныло
Вздымались к облакам громады диких скал,
А у подошвы жил залив с его прибоем,
И пену на песок с зловещим, тихим воем,
Волнуясь и кипя, порывисто плескал.
 
 
Прижавшись у скалы, на камне, боязливо,
Я слушал гул волны, я видел даль залива —
И знал, что я один, совсем один сейчас,
Что небо только мне простор свой открывает,
Что море для меня шумит – не умолкает,
И что никто, никто не разделяет нас.
 
 
И было слышно мне, какой холодной дрожью
Мой камень трепетал, когда к его подножью
Бросался, пенясь, вал, чтобы отпрянуть вновь…
Шли тихо гряды туч, громадные, как горы…
Я так казался мал, без силы, без опоры,
Что занимался дух и застывала кровь!..
 
 
К тебе, природа-мать, я нес свои тревоги,
Ждал ласки от тебя, но холодны, но строги
Остались для меня заветные черты…
И только груды скал прибою отвечали:
Безумец, в мире нет ни счастья, ни печали.
Мы немы для небес… И нем для них и ты…
 

Д. Стахеев

* * *

 
Туманный день. С рассвета в облаках
Фруктовые сады во глубине долины,
И гор Таврических далекие вершины,
И их глава – угрюмый Чатырдаг.
Нет вида чудного, той дивной панорамы
Долины гор и зелени садов,
Живой картины той, которой рама —
Безоблачных небес синеющий покров.
В тумане спрятались и те руины башен,
Которыми давно, в прошедшие века,
Старинный Алустон врагам своим был страшен,
И стен его была твердыня высока.
Не видно ничего, и тишь кругом немая,
И только слышится морской волны прибой,
Когда она, дробясь и пену рассыпая,
На берег плещется одна вслед за другой…
Вдруг легкий ветерок, – и вот уж видно море,
Судов и кораблей плывущих паруса
И дальний горизонт, где вольно на просторе
С морскою синевой слилися небеса;
Взглянул назад – и чудо! Гор вершины
И даже склоны их – стоят на облаках
И гордо высятся над сумрачной долиной,
Как замки грозные там – где-то в небесах…
 

* * *

 
Мы плывем по глади зыбкой,
Воздух ясен, ветер спит.
Зорька позднею улыбкой
Чуть-чуть по морю скользить.
По зеркальной моря стали
Всколыхнулася вода,
То дельфины заиграли
И исчезли без следа.
Далеко в тумане мглистом
Чуть виднеется дымок,
Вот на берег скалистом
Засветился огонек.
Мгла густеет, даль незрима,
На скал береговой
Чайки дремлют недвижимо,
Ширь, безмолвье и покой!
И над всем – над лодкой нашей
И над мглой, где дым исчез —
Опрокинутою чашей
Темно синий свод небес.
 

* * *

 
Когда в ноябрьские туманы
И дождь, и холод вас томит,
И снегом стелются поляны,
И ветер воет и свистит;
Когда у вас бушует вьюга,
Из рек кует мосты мороз, —
Тогда мы здесь, под солнцем юга,
Окружены цветами роз;
Тогда мы здесь, любуясь морем
И волн его следя прибой,
О лучшей участи не спорим,
Благословляя жребий свой.
Мудрец сказал: «смерть жизни краше»,
И прав он: скорбью жизнь гнетет;
Но видит Бог страданья наши
И верный счет скорбям ведет.
И как металл в горниле жгучем
Куется, превращаясь в сталь,
Так смертный скорбью жизни мучим,
Идет к бессмертью чрез печаль.
 

А. Чумаченко

* * *

 
Лиловою дымкою одетый
Ай-Петри с зубчатой вершиной
Стоит, как остатки развалин,
Над тихой, уснувшей землей.
На нем еще отблески света,
Но сумрак повис над долиной,
И нежен, красиво-печален
Земли предвечерний покой.
 
 
Уж первые светлые звезды
Дрожат опрокинуты в море,
Уставшем от блеска дневного
И слившимся с далью небес;
И птицы вернулися в гнезда,
И вспыхнул маяк в Ай-Тодоре,
И близок приход голубого,
Желанного мига чудес…
 
 
Быть может теперь над землею
Проходит неслышно меж нами
Прекрасное светлое счастье
О нем позабывших людей
И ждет, чтобы сильной душою,
Охваченный вещими снами,
Позвал его творческой властью
На землю из мира теней.
 

О. Чумина

Из южных набросков

I

 
Змеится лентою дорога:
Направо – моря синева,
Налево яркая листва
Вдоль каменистого отрога
Повисла цепкою лозой,
И камни к камням, словно братья,
Простерли дружески объятья.
И тут же светлою слезой
Из-под скалы вода сочится
И струйкою звенящей мчится.
Там кипарисы вознеслись
Челом в сияющую высь,
И лавр зелено-золотистый,
Каштан цветущий и ветвистый —
Лишь оттеняют их красу.
Береговую полосу
Они хранят, как стражи моря —
Вечно зеленый мавзолей,
Внимая дивной песне горя,
Когда прибой бушует злой,
Внимая радостным напевам,
Когда под солнечным пригревом
Играют волны, и светло
Сверкают пеною жемчужной,
И все кругом в природе южной,
Все, кроме камня – расцвело.
 

II

Notturno

 
Ночною тьмой оделись дали,
И капли редкие дождя,
Сухую почву бороздя,
Почти бесшумно упадали,
И Одалар с Медведь-горой
Как бы закутались чадрой.
Царила тишь волшебной сказки;
Лишь теплый ветер, полный ласки,
Разгоряченного лица
Касался нежно и несмело,
А море, море без конца
Во тьме незримое шумело, —
И плеск дождя, и шум валов —
Звучали песнею без слов.
 

III

Встреча

 
Рощи, белые дома…
У подножия холма
Приютился виноградник
Близ татарских деревень,
Вот промчался мимо всадник
В шапке рваной набекрень,
Смуглолиц, во взоре удаль…
Хорошо живется, худо ль
Уроженцам южных стран, —
Каждый видом – крымский хан.
И на память мне пришли вы,
Простодушно-терпеливы
И безропотно-пугливы —
Лица наших северян.