Текст книги "Путь аргоси"

Глава 13. Суд поединком

После того как маг джен-теп убил моих родителей, я долгие дни и недели ютилась в переполненных людьми самодельных палатках вместе с остатками моего клана. И много думала о правосудии. Но не о том правосудии, какое искали мои сородичи-медеки, молясь разным богам (я уже тогда была уверена, что никаких богов нет).

Наши старейшины сидели на улице, в холоде, раскинув руки, и плакали:

– О, владыки земли и повелители неба, лорды грома и леди молний, почему вы не защищаете нас от врагов?..

Думаю, вы понимаете, какие ответы они получали. Обычно – потоки дождя, льющиеся на голову, что и было ключом к разгадке. Хотя на самом деле несправедливо обвинять в своих бедах тех, кого, вероятно, вообще не существует.

Меня волновали не боги. Мой вопрос был намного проще: как может слабый праведник победить сильного нечестивца?

Ответ предельно краток. Никак.

В любом честном бою у кого-то есть преимущество, и это почти никогда не связано с его яркой индивидуальностью. Прекрасные личные качества – такие как отвага, решительность или чистоплотность – не защищают от противника, который крупнее, быстрее или лучше умеет драться. И уж точно не спасают от заклинаний, способных выжечь вам внутренности.

Прокурора, чьё имя я узнала из приветственных выкриков его товарищей, сидящих в сыром подвале, звали Лепесток. И если это кажется странным именем для крупного звероподобного парня, что ж, возможно, на самом деле его звали как-то иначе. Например, Гризо, или Терберон, или Фериус… Хотя погодите. Фериус – моё имя. Вроде бы. Или это кличка какой-то собаки?.. Я предупреждала, что иногда путаюсь.

Так или иначе, у Лепестка имелись все указанные преимущества. Он был на фут выше меня, вдвое крупнее, широк в плечах, с более длинными руками. А единственный жёсткий взгляд глубоко посаженных глаз сказал мне, что он опытный боец и к драке отнесётся серьёзно, даже если противник – тощая девчонка в краденом пальто и с палкой в руках.

– Считаю до трёх, – нетерпеливо произнес наш безногий магистрат. – Раз… два…

– Стой! – крикнула я.

Он закатил глаза.

– Ну что ещё?

– Слишком поздно сдавать назад, – буркнул мне Лепесток.

Он сделал несколько пробных взмахов палкой длиной два с половиной фута. Я не стала просить, чтобы палки были скруглены на концах. Более того: дети, которые отправились на поиски нашего импровизированного оружия, притащили ему такую толстую дубину, что он наверняка мог переломать мне все кости.

Несправедливо? Само собой. Но так это работает.

Раньше я часто думала о справедливости и в конце концов пришла к выводу, что несправедливость в мире определена самими законами природы. Большой полезнее нежного; быстрое лучше, чем смешное; коварство побеждает в битвах гораздо чаще, нежели честность. Давайте посмотрим правде в глаза: жизнь устроена так, чтобы не быть справедливой. Это значит, что справедливость – целиком и полностью человеческое изобретение, нарушающее основные законы природы.

Итак, отвечает ли это на мой вопрос, как слабый праведник побеждает сильного злодея?

– Правила! – громко заявила я магистрату – с такой страстью, что очевидную правдивость моих слов невозможно было отрицать. – Как известно всем учёным юристам, строгие правила tuta a lebat всегда должны оглашаться перед битвой – для наставления столь благородной аудитории, как эта.

Я, вероятно, немного переборщила. Едва ли многие здесь знали слово «оглашаться», не говоря уж о «наставлении». Тем не менее им понравилось, что их назвали благородными, и они зафыркали от смеха. Беднякам никогда не надоедают шутки, в которых вы представляете их как богатых лордов и леди.

– Единственное правило, которое тут имеет значение – я забью тебя до смерти! – прорычал Лепесток.

– Разумеется, придурок. – Я отвернулась от него и обвела аудиторию широким жестом. – Но только если будешь соблюдать священные правила tuta a lebat.

Прежде чем Лепесток успел сказать что-нибудь ещё, я обратилась к магистрату:

– Ваше судейшество желали бы сами огласить их публике или это сделать мне?

На его лице промелькнула лукавая ухмылка. Думаю, тот, кому приходится жить такой дрянной жизнью, вдобавок не имея ног, знает о несправедливости гораздо больше меня. И думаю, ему было любопытно посмотреть, чем всё закончится.

– Кающейся дозволяется изложить правила tuta a lebat… как и положено в таких случаях.

Он что, подмигнул мне?..

– Правила очень просты, – тут же начала я, не дав Лепестку вновь заорать, что я тяну время. – Во-первых, удары могут быть сколь угодно сильными, жёстокими и беспощадными.

Это вызвало аплодисменты и овации, особенно у Лепестка.

– Но лишь до тех пор, – продолжала я, – пока мы бьём друг друга этим оружием, дарованным нам самими богами.

Тут у публики возникло недоумение. Уличные дети привыкли драться в рукопашную и как попало – без всяких там правил, которые вы используете, обучаясь фехтованию. Лепесток выглядел недовольным. Собственно говоря, я лишила его половины всех преимуществ и ограничила возможность использовать физическую силу. Он по-прежнему мог дотянуться до меня, но я, потребовав палки по два с половиной фута, обеспечила подходящий размер для своего роста и длины рук, а Лепестку палка была коротковата. Обычно для парня вроде него это не становилось проблемой, поскольку он смог бы выдержать несколько ударов и, подойдя вплотную, пустить в ход руки и ноги. А кроме того…

– Тот, кто коснётся противника чем-нибудь, кроме палки, нарушит правила tuta a lebat и должен понести наказание.

Лепесток, казалось, собирался возразить против таких правил, но тут из зрительного зала крикнули:

– Это какое же? Что за наказание?

Я резко обернулась, поскольку впервые кто-то из публики сказал нечто более сложное, чем «Прикончи её» или «Утка и лебедь».

Чуть в стороне, прислонившись к остаткам разбитой каменной колонны, стояла высокая девушка, на пару лет старше меня. Она была тощей, как я, но жилистой, а не костлявой. Как и у большинства в этой банде малолетних воров, её одежда являла собой разномастные ворованные лохмотья. Единственное отличие заключалось в том, что она носила только тёмно-алое, с головы до пят. Казалось: девушка вся покрыта засохшей кровью.

Широкие алые штаны выглядели так, словно их украли у актёра из шоу про пиратов. Алый кожаный жилет оставлял руки обнажёнными, и я заметила на её плечах шрамы, протянувшиеся до самой шеи, словно девушка пережила повешение. Ещё один виднелся на щеке чуть ниже правого глаза. Девушка носила серьги и браслеты, что необычно для вора, но её украшения тоже были тёмно-алыми и потому не отражали свет. На голове, прикрывая белокурые локоны – единственное, что у девушки не было алым, – красовалась шляпа жителей пограничья, какие носили дароменские пастухи. И вот она-то алой была.

Эта шляпа оказалась едва ли не самой крутой вещью, какую мне доводилось видеть. Я смотрела на девушку словно на мираж в пустыне. Меня переполнял восторг. Конечно, это была не любовь, поскольку во всём большом мире я любила только своё новое пальто. Мне просто… просто хотелось, чтобы уверенная дерзкая ухмылка, игравшая на губах воровки, была моей. Нет, я не влюбилась в алую девушку – я хотела быть ею.

– Ну? – спросил Лепесток у меня за спиной. – Что за наказание мне грозит, если я двину тебя кулаком вместо палки?

– Хм? О, верно. Это легко. – Я медленно повернулась на каблуках, обратившись разом ко всей толпе грязных, разнузданных, жаждущих развлечения молодых воров. – Наказание – разумеется, смерть!

Прежде чем Лепесток успел возразить – и ещё до того, как стихли крики, вой и свист, – я прибавила:

– И, как известно буквально всем в этом великолепном суде, второй закон tuta a lebat требует, чтобы каждый удар сопровождался либо вопросом, либо обвинением, либо опровержением.

– Опровер… жжением? – переспросил Лепесток. – Ты это только что выдумала!

Толпа, похоже, считала так же.

– Опровержение – значит несогласие, дубовая твоя башка, – сказала девушка в красной шляпе.

– Закрой рот, Арисса, – прорычал в ответ Лепесток, ткнув в её сторону палкой, словно это был какой-то волшебный жезл. – Я здесь прокурор. И я раздавлю эту мелкую воровку.

Затем он попытался повторить моё маленькое выступление. Обратившись к толпе и медленно двинувшись по кругу, Лепесток провозгласил:

– Эта крыска воровала на нашей территории. А значит, она крала у нас. Стало быть, сделаем так, чтобы она больше ни у кого не смогла украсть!

– Возражаю! – рявкнула я, прежде чем публика успела приветственными криками поддержать сей изощрённый юридический аргумент. – Обвинение в воровстве должно быть предъявлено в процессе tuta a lebat. Иначе это будет мерзкая клевета, как всем известно.

– Да, это всем известно, – хихикая согласился магистрат.

– Прекрасно, – сказал Лепесток, бросив на главаря банды взгляд, суливший расплату за это предательство. – Не важно. Кулаком, ногами или этой дурацкой палкой. В любом случае я разорву тебя на мелкие кусочки, крыска.

В ответ я улыбнулась.

– Если мир справедлив, то не сомневаюсь, что так и будет.

Магистрат вмешался, желая убедиться, что он по-прежнему руководит представлением.

– Начинаю отсчёт. Да будет лебат, и пусть боги решат вашу судьбу! Три…

Как я уже говорила: справедливость – это набор правил. Их сочиняют люди, чтобы приспособить природу к своим собственным представлениям о том, как должен выглядеть мир.

– Два…

Живя по ту сторону законов достаточно долго, вы осознаёте, что общество, которое они создают, так же жестоко и несправедливо, как и сама природа.

– Один.

Но время от времени… Если понять, как хоть чуть-чуть повернуть эти законы в нужном направлении… Вы сами устанавливаете правила.

– Бой! – скомандовал магистрат.

Глава 14. Tuta a lebat

– Она грязная крыса-воришка! – Лепесток ринулся ко мне. Палка, которую он держал на уровне плеч, должна была вот-вот раздробить мне череп.

Очень легко опознать человека, который никогда не обучался фехтованию: он пытается ударить вас мечом так, как будто это дубинка. Я, конечно, тоже не была экспертом, и в любом реальном бою – даже с использованием настоящих рапир или шпаг – противник убил бы меня в считаные секунды. Но я установила правила поединка, и это значило, что все инстинкты Лепестка будут работать против него. В то время как мои пусть и невеликие навыки послужат мне на благо.

Если бы сэр Розарита наблюдала за мной в этом подвале, она бы разочарованно закатила глаза при виде неуклюжей tei passo. В сущности, это был не столько диагональный выпад с уклонением, сколько панический нырок вниз. В итоге я оказалась на карачках под ногами Лепестка, едва удержав палку. Толпа смеялась надо мной, а Лепесток закричал:

– Гляньте на трусиху! Давай, дерись, крыска!

Я в первую очередь думала не о драке. Было ясно, что Лепесток не остановится, пока не искалечит меня. Вот чего не знают богатые утончённые люди о тех из нас, кто живёт на улице: мы, может, прочли не так много книг, зато настоящие профи в причинении друг другу боли, которую не исцелить.

Лепесток обернулся к магистрату.

– Может, кончим этот фарс, Рудгер? Твой глупый суд ставит в дурацкое положение всю банду.

Я не стала ждать решения. Вместо этого вскочила и закричала:

– Я отвергаю это обвинение и вот чем докажу!

С этими словами я сделала выпад, целясь прямо в живот Лепестка. Тот конечно же ждал атаки и был готов парировать удар. К чему он готов не был – так это к тому, что я не собиралась бить его в живот, поскольку именно его человек защищает в первую очередь. В последний момент я опустила кончик палки и ткнула Лепестка в незащищённую босую ногу.

Лорд Джервас всегда называл такие приёмы «глупостью самозванца»; хотя они могут выглядеть впечатляюще и принести вам очко на фехтовальной дорожке, ни один настоящий дуэлянт не рискнёт подставить голову, чтобы дотянуться до пальцев ног. Я была склонна согласиться, но Розарита придерживалась иной философии: «Бей куда угодно, моя дорогая. Просто убедись, что сумеешь пустить кровь».

Я не занималась фехтованием с того дня, как оставила обломок её шпаги в пещере Мет-астиса и Сокола. Выпад оказался слишком резким, и я потеряла равновесие. Обычно это фатальная ошибка, но сейчас мне повезло: я хорошо прицелилась и вложила в удар всю свою силу. Даже если бы кончики наших палок не были заострены, моя атака оказала бы весьма болезненной. Так или иначе, когда я вытащила палку из ноги Лепестка, её кончик был в крови.

– Ах ты мелкая сучка! – взревел он и рванулся ко мне. Лепесток не представлял, сколько боли причинит ему травмированная нога, и споткнулся, сделав первый же шаг. Он протянул руку, пытаясь схватить меня, но теперь я была готова. Быстрый лёгкий удар – и кончик моей палки вспорол ему предплечье, оставив ярко-алую царапину. Сама не знаю почему, но я вдруг произнесла – с пафосом, так присущим мастеру Финусу:

– Сучка – не лучший способ обращаться к молодой девице!

«Не стой у него на пути», – напомнила я себе. Чем сильнее Лепесток бесился, тем настойчивее пытался сократить расстояние между нами. Я отпрыгнула на несколько футов, но Лепесток оказался не таким идиотом, как я надеялась. Он не кинулся на меня, а встал, согнув колени и копируя мою позу. В общем, принял стойку, которую сэр Розарита сочла бы вполне сносной garda basa.

– Я повторяю снова, – раскатился по подвалу его грубый баритон. – Она крыса, которая воровала на нашей территории. Штраф – один сломанный палец за каждую украденную медную монету.

Весьма прискорбно. Мое пальто стоило значительно больше десяти медяков.

Поняв, что я не в своей тарелке, Лепесток ухмыльнулся и прибавил:

– И сломанная рука за каждую серебряную монету.

Подобное пальто – я была так влюблена в него, что казалось правильным дать ему имя, прежде чем Лепесток изобьёт меня до полусмерти и заберёт его, – стоило, вероятно, около двадцати серебряных. Лепесток просто не найдёт столько конечностей, чтобы их переломать.

– Как по мне, это чуточку многовато для первого раза, – сказала я, помахивая палкой, чтобы раззадорить его и заставить кинуться в атаку. – Интересно, а какой штраф полагается за ложное обвинение в столь тяжком проступке?

Смех толпы сделался приглушённым и беспокойным. Им стало скучно. Мудрый Лепесток почувствовал это и рассудил, что, если заставит меня подойти ближе, его длинные руки снова будут работать ему на пользу. А если я промедлю, публика занервничает и все мои витиеватые фразы будут позабыты ради старого доброго избиения.

«Повесели их», – напомнила я себе.

Всего-то. Вечернее развлечение, которое поможет забыть о повседневных невзгодах.

– Прокурор называет меня воровкой, – начала я и двинулась по кругу, вынуждая Лепестка либо развернуться на пятках, либо оставить незащищенный фланг. – Но чем он докажет своё обвинение?

– Ты украла пальто в ателье «Тунико Сплендира» в Игольном переулке, – ответил он. – Это наша территория.

Я изобразила недоумение.

– О каком-таком пальто талдычит прокурор? – спросила я, делая вид, что в ужасе оглядываюсь по сторонам. – Пусть предоставит его в качестве улики.

Лепесток, воспользовавшись тем, что я отвернулась, ухватился за эту возможность и бросился на меня, пытаясь ударить в лицо. Жестоко. И в данном случае – неэффективно.

Я отпрянула назад, заставив его тяжело опереться на раненую ступню. Может, сэр Розарита всё-таки была права насчёт ударов по ногам?.. Лепесток скривился от боли, но устоял и на сей раз удержался от вскрика. Я немедленно ответила сдвоенной атакой, которая, вероятно, выглядела как довольно неуклюжий кроличий прыжок. За ней последовал выпад – очень длинный и нацеленный в правое бедро противника. Но я не преуспела. Я была слишком осторожна, а на дуэли это почти так же плохо, как и безрассудство. Лепесток парировал удар, едва не выбив палку у меня из рук.

– Возражение отклонено, – заявил магистрат, возвращаясь к игре. – Суд ожидает подтверждений воровства на нашей территории.

Повернувшись к Лепестку, он прибавил:

– Может ли обвинение предоставить улики и доказать, что кающаяся в самом деле украла какое-то пальто?

Публика сочла это гораздо более смешным, чем моя предыдущая шутка. Лепесток – нет.

– Ты идиот, Рудгер! Пальто прямо здесь! Оно на ней надето!

Затем он совершил ужасную ошибку: ткнул палкой в мою сторону, чтобы указать на пресловутое пальто. Едва только Лепесток начал вытягивать руку, я уже знала, в какой точке окажется в итоге кончик его палки: ведь он, по сути дела, был направлен прямо на меня. Лепесток открылся, позабыв о защите. Я тут же шагнула вбок и воткнула палку в его правую кисть. Снова полилась кровь. Лепесток зарычал от боли и ярости и перекинул палку в другую руку, спрятав раненую конечность под мышку.

– Похоже, кающаяся привела убедительный аргумент, – заявил Рудгер. – Желает ли прокурор снять обвинение?

Теперь он подстрекал Лепестка. Магистрат не верил, что тот проиграет, но ему стало интересно, сумею ли я победить. Лепесток снова показал себя не таким тупым, как казался, и встал в защитную стойку, прикрывая корпус. Его натиск ни к чему не привёл, и Лепесток понял, что теперь должен проявить рассудочность. Однако я видела багровый румянец на его щеках и едва сдерживаемую ярость, которая скоро обрушится на меня, если я не закончу всё быстро.

– Вот дерьмо! – выругался прокурор. – На ней пальто из «Туника Сплендира», и все здесь это знают!

В рядах публики снова послышались смешки.

«Время для третьего акта», – подумала я.

Я готовилась и к этому моменту, потому что у нас была не настоящая дуэль и определённо не честный поединок. Это была история, которую я рассказывала, надеясь развлечь молодых головорезов и воров ровно настолько, чтобы мне удалось купить себе свободу. Мастер Финус объяснял, как себя вести, когда вас развлекают остроумными анекдотами на званых обедах: все истории – даже самые пустяковые – имеют мораль, если вы внимательно слушаете.

– Что, вот это старьё? – с наивным видом спросила я, потеребив лацкан своего драгоценного кожаного пальто. Лорика… Вот как я его назову, если выживу. – Прокурор ошибается. Я не крала эту одежду. Я просто… вернула её себе.

Даже Рудгер усмехнулся.

– Вернула? – переспросил он. – И как ты это докажешь?

– Легко, ваша милость.

Я снова пошла по кругу, огибая Лепестка, меняя скорость, заставляя его терять точку опоры. Расстояние между его ногами сокращалось всё больше и больше, выводя Лепестка из равновесия. Я улыбнулась. Это была последняя часть моей истории. Начав её рассказывать, я вдруг ощутила, как во мне поднимается волна дикой ярости.

– Я устраняю несправедливость, – сказала я, делая еще один шаг по кругу.

Лепесток поймал взгляд моих глаз. Думаю, даже он был удивлён, увидев в них огонь.

– Я несу возмездие, – продолжала я, топнув ногой и притворившись, будто делаю выпад.

Лепесток отшатнулся. Потом снова сердито уставился на меня.

– Это пальто – штраф, который я взяла со всего мира за преступления, совершённые против меня, – сказала я.

Магистрат Рудгер что-то ответил, но я не слышала. Я больше не слышала ничего – только стук крови в ушах.

– Я обвиняю весь мир, и это пальто – лишь первая часть моей мести.

Последний шаг но кругу, но теперь я отставила ногу и была готова к настоящему выпаду.

– За убийство моих родителей!

С ловкостью, какую я едва ли когда-нибудь демонстрировала даже на фехтовальной дорожке, которую сэр Розарита и сэр Джервас сделали в коридоре верхнего этажа, я нанесла удар по врагу. Лепесток пытался парировать, но опоздал. Кончик моей палки обвёл его руку и ударил в плечо. Он закричал – и впервые это был крик обычного мальчишки, который, я думаю, на самом деле скрывался под бронёй безжалостности. Но мне было всё равно.

– За уничтожение моего клана!

Даже не потрудившись выпрямиться после выпада, я ударила сверху вниз, вонзив остриё ему в ногу чуть выше колена. Лепесток снова заорал и выронил палку, пытаясь схватить мою, но я уже отдёрнула её.

– За расправу над двумя рыцарями, которые осмелились меня полюбить.

Ещё один резкий молниеносный удар. Я чувствовала злобный восторг. Трепет охватил меня, когда заострённый кончик палки воткнулся в щёку Лепестка. Он рухнул на пол, закрыв голову руками. Не медля ни секунды, я прыгнула вперёд, нависла над ним и нацелила палку прямо ему в горло.

Было жарко. Меня трясло как в лихорадке. Свободной рукой я сдёрнула с горла грязный кусок тряпки, который невыносимо вонял и вызывал у меня сыпь. Обнажились татуированные металлические символы, кольцом обводящие шею. Я презирала этот ошейник всем сердцем, и всё же он был самой красивой вещью на моём теле.

– За то, что меня превратили в мерзкую крысу, которая ночует в переулках и выуживает гнилые овощи из помоек. Которая не может спать по ночам, потому что это опасно. У которой нет близких, потому что маги джен-теп забрали всех, кого я любила. Которая может получить что-то хорошее, только если украдёт это. И которая ненавидит себя. Ненавидит себя! За эти преступления я проклинаю мир и всех вас!

Слова кончились. Я готовилась нанести удар. Лепесток клубком свернулся на полу; его габариты и сила, его боевой опыт и твёрдая уверенность в себе – всё исчезло. Я подчинила законы природы своей воле. Правосудие должно было принадлежать мне, впервые в жизни, и всё, что нужно сделать, – это…

Я глубоко вдохнула, собираясь вонзить острие палки в горло Лепестка. Не знаю, что остановило мою руку. Уж, конечно, не честь. Не отвага и не милосердие. Возможно, воспоминание? Ладонь сэра Джерваса на моём плече? Пальцы сэра Розариты, сжимающие мои? Я надеялась, что так оно и было. Врождённое отвращение к убийству не сулило мне в будущем ничего хорошего.

Я подняла взгляд, осознав, что в подвале стало тихо. Все смотрели на меня. А я не знала, что делать дальше. Так далеко я не загадывала. Я развлекла их, и теперь суду милосердия осталось лишь вынести вердикт.

Рудгер кашлянул. Потом сказал – или скорее прошептал:

– Суд постановляет, что обвиняемая… оправдана.

Если он угадывал результат, который понравится его последователям, значит, угадал верно. Все вскочили, заревели, разразились аплодисментами и начали скандировать:

– Tuta a lebat! Tuta a lebat! – Как будто это моё имя.

По крайней мере, они больше не кричали: «Утка и лебедь».

Я сделала шаг назад, выпустив из рук палку. Я не ожидала таких оваций. Полагаю, в некотором смысле я просто озвучила их собственные истории, даже если детали были другими. Я показала их собственную боль, нарисованную на моём лице, и написала историю, в которой такие, как мы, должны были хоть раз победить.

Проблема в том, что, сочиняя саги о великих героях, надо придумывать и злодеев. Но никто не любит, когда в конце зло побеждает.

Я даже не успела толком осознать, что происходит: воздух выбило из лёгких, когда Лепесток врезался в меня и вцепился огромными сильными руками. Я рухнула, ударившись головой о каменный пол. Когда зрение вернулось, Лепесток уже сидел на мне сверху. И, глянув ему в глаза, я наконец поняла, как выглядит настоящая праведная месть.

«Можно не бояться, что он меня ранит, – подумала я. – Потому что он меня просто-напросто убьёт».

Думаю, Лепесток тоже это знал. Каким-то образом, даже не желая того, мы оба зашли слишком далеко, и кто-то должен был сломаться…

Внезапно над его широкими плечами возникли ноги в тёмно-красных штанах и сдавили шею Лепестка. Он упал назад, надеясь повалить нападавшего на пол, как сделал это со мной, но Арисса – девушка в алом – обвилась вокруг его тела будто змея. Она увернулась от хватки Лепестка и схватила его за руку. Приняв сидячее положение, я увидела, что локоть парня вывернут под странным углом, а длинные ноги Ариссы стискивают ему шею, вынуждая наклонять голову назад и вниз.

В подвале стало тихо. Лепесток злобно зарычал, но в его голосе слышался страх. Он знал, что должно произойти.

Треск был похож на раскат грома. Меня замутило. Без колебаний и жалости девушка в алом прокатилась прямо по вопящему Лепестку, и миг спустя вторая его рука тоже оказалась вывернута.

– Сдавайся, – коротко сказала Арисса.

Я уже стояла на ногах и видела выражение лица Лепестка. В тот момент мне стало его жаль. Либо отказаться от гордости – либо вторая рука тоже окажется сломана. И в любом случае цена была слишком высока.

– Я… я сдаюсь, – наконец сказал он.

Девушка выпустила Лепестка, кувыркнулась назад и вскочила на ноги.

– Кто-нибудь, найдите пару кусков дерева и сделайте шину для его руки, – сказала Арисса. Наклонившись, она подобрала одну из наших палок. – Эти подходящей длины.

Пара старших ребят кинулись помогать Лепестку. Думаю, когда живешь жизнью вора, привыкаешь обихаживать сломанные руки и ноги.

– Ну, так… – начала алая девушка.

Она встала передо мной, окинув взглядом смелых глаз, которые, вероятно, не опускала никогда и ни перед кем. Мне казалось, что теперь я должна встать перед ней на колени.

– Спасибо за помощь, – сказала я.

– Я сделала это не для тебя, девочка-крыска. – Арисса небрежно кивнула в сторону Лепестка. – Я искала предлог напомнить всем, что не стоит со мной связываться. Ты просто кстати подвернулась и дала мне такую возможность.

– Всё равно я у тебя в долгу, – ответила я. Так сказал бы сэр Джервас.

– У тебя есть приют на сегодняшнюю ночь?

Я покачала головой.

– Тогда разрешаю спать в моей комнате. И могу поделиться едой. Сегодня бесплатно, а с завтрашнего дня начнёшь сама зарабатывать на жизнь.

– Как? – спросила я.

Она ухмыльнулась, указав на три десятка подростков, слонявшихся по подвалу. Некоторые хлопотали вокруг Лепестка, но большинство исподволь поглядывали на нас, прежде чем подойти и дёрнуть меня за ворот пальто.

– Как и ты, мы занимаемся перераспределением собственности. – Её палец скользнул по татуировкам на моей шее. – Что это?

На такой случай у меня было приготовлено много разного вранья. Это символы королевской власти – я принцесса из далёкой страны. Это боевые татуировки – я получаю их, когда убиваю врага. Это грим – я известная актриса, играю в спектакле «Призраки и драгоценности», неужто не слышали?..

Не знаю точно почему… может, те внезапные истины, которые я изрекла в конце боя с Лепестком лишили меня способности лгать – но я не могла заставить себя сказать ничего подобного.

– Я медек, – выдавила я наконец.

Кажется, Ариссу это не особенно впечатлило.

– Вроде тех беженцев с территорий джен-теп?

– Сперва это были наши территории!

Она вскинула бровь.

– Ты сейчас и меня вызовешь на эту tuta a lebat?

– Извини.

Я подняла рваный воротник своего платья.

– Один джен-теп сделал мне эти татуировки. Они – что-то вроде магического ошейника. Заставляют порядочных людей сторониться меня.

Арисса на мгновение задумалась, выпятив нижнюю челюсть, а потом громко рассмеялась и обняла меня за плечо. Когда мы выходили из подвала и спускались по каменным ступеням в кромешный мрак внизу, она сказала:

– Тогда мы с тобой поладим, Крыска. В моём случае порядочность даже рядом не валялась.