Текст книги "Пациент особой клиники"

Глава 71

Тилль

Несмотря на жуткую боль и панику в душе, которые не могли смягчить выбросы адреналина, Тилль направился в соседнюю комнату.

Сделать это его заставили глухие удары Макса, раздававшиеся изнутри «инкубатора». Кулачки мальчика словно отбивали ритм смерти: бум, бум, бум…

Беркхофф судорожно принялся искать в комнате для гостей какой-нибудь предмет, который можно было бы использовать как оружие, – палку, нож для ковра или что-то острое, но ничего не находил. Даже во встроенном шкафу обнаружились только два кусочка мыла, которые, по-видимому, раньше лежали между бельем, но теперь они уже совсем не пахли.

Бум…

Удары Макса заметно слабели, а интервалы между ними становились длиннее.

«Сколько у него осталось еще воздуха для дыхания?» – подумал Тилль.

От отчаяния он собрал последние силы и неожиданно нанес Трамницу кулаком удар в подбородок. Но это оказалось малоэффективным. К тому же маньяк обладал великолепной реакцией. От первого же его тумака грудная клетка у Беркхоффа словно треснула, выпустив из легких весь воздух. Затем последовал удар ногой в промежность.

Тилль обмяк и хотел было закричать, но ему не хватало воздуха, хотя открытым от боли ртом он жадно пытался его хватать, напоминая выброшенную на берег рыбу.

Бум, бум…

И тогда Беркхофф их увидел – две пустые полиэтиленовые бутылки лежали рядом с кроватью для гостей недалеко от темного пятна на светлом ковровом покрытии.

«Что я упустил из виду?»

Остатки жидкости в бутылках имели неприятный коричневый оттенок, и в нос Беркхоффу ударил резкий запах бензина. Его бросило в жар, и у него появилось огромное желание расцарапать себе голову.

«Что я упустил из виду?»

Бум, бум…

Сигналы его сына становились все слабее и слабее. И от осознания этого у несчастного отца вновь начали появляться силы.

«Что… я… упустил из виду? – завертелись мысли в голове. – Шкаф? Бутылки? Пятно? Или это была спортивная сумка? СУМКА!!!»

Что-то похожее на нее виднелось прямо под гостевой кроватью! Собрав остатки сил, Тилль на четвереньках, поскольку о том, чтобы идти, не было и речи, медленно, слишком медленно пополз к увиденному предмету. Им действительно оказалась черная сумка!

И чем ближе он к ней приближался, тем больше она становилась. Наконец Тилль схватил ее. Но прежде чем Беркхофф расстегнул молнию, его вновь посетило очень странное чувство. Оно оказалось сильнее, чем дежавю. И это было не предчувствие, а неизвестно откуда появившееся знание! Тилль уже заранее знал, что он найдет в спортивной сумке и как этим распорядится!

Знал, как держать найденное! И эти знания его не подвели! Хотя они и были получены каким-то сверхъестественным образом.

– Трамниц! – прорычал он, развернулся и посмотрел со своего места в проем между ножек кровати на монстра, видневшегося через открытую раздвижную дверь в соседней комнате.

– Откуда, черт побери… – только и успел сказать маньяк, от изумления широко раскрыв свои слишком синие на столь красивом лице глаза.

Черты его лица остались по-прежнему привлекательными даже после того, как Тилль разрядил в него весь магазин пистолета, который был спрятан в спортивной сумке под кроватью.

Глава 72

– Макс! – воскликнул Тилль, поворачивая четырехгранный ключ, который все еще был на клапане.

После четверти оборота Беркхофф услышал шипение, а после еще двух полных оборотов винт отвернулся.

Тогда он снова принялся искать запоры, соединявшие крышку с самим ящиком. Постепенно Тилль нашел еще несколько углублений и винтов в них. Открутив их, ему наконец удалось приподнять проклятый стеклянный купол. Крышка оказалась настолько тяжелой, что Беркхофф с большим трудом сумел оттолкнуть ее и сбросить на пол.

Он был готов схватить неподвижное тело своего мальчика, сделать ему массаж, стимулирующий работу сердца, искусственную вентиляцию легких методом «рот в рот» и все, что угодно, только бы вернуть его к жизни. Однако что-то в принявшем восковой оттенок и смертельно бледном лице Макса, изменившемся до неузнаваемости, заставило его на мгновение замереть. В этот миг он подумал, что все бесполезно.

«Боже! Прости меня…» – пронеслось у него в голове.

Ему показалось, что Макс ушел из жизни навсегда, как адвокат на парковке или Фридер здесь, в подвале.

И как тот же Трамниц!

Подвал был просто пропитан смертью, страданиями и страхом!

«Это помещение мне знакомо, – внезапно подумал Тилль. – Я здесь уже бывал. Иначе откуда бы мне знать о содержимом сумки?»

– Нет! – закричал Беркхофф и прижался губами к губам своего любимого сына, душа которого, казалось, уже попрощалась с ним.

И такое ощущение было не случайным – так мало он чувствовал исходившего от ребенка тепла и любви.

Сколько раз Тилль представлял себе тот момент, когда наконец узнает правду! Как часто он воображал, что почувствует облегчение! Но теперь все выглядело так, как будто самое худшее его еще только ожидает.

А как еще может чувствовать себя отец, найдя свое дитя, считавшееся мертвым, которого еще можно было спасти, но под конец все же потеряв его?

Кто может вынести такое?

Беркхофф посмотрел на Трамница, чтобы просто убедиться в том, что садист вновь не поднялся, и ему показалось, что он слышит его смех.

– …А ведь тебе это понравилось, не так ли? Видеть меня здесь таким!

Со слезами на глазах он захотел вновь обернуться к сыну, бормоча себе под нос укоры в том, что не в состоянии заставить забиться его сердце и вдохнуть в него жизнь собственным дыханием.

Внезапно послышался кашель.

А затем по всему телу мальчика прошла дрожь, и Тилль, просунув ему руку под спину, воскликнул:

– Макс! О боже! Макс! Ты живой?

Слезы ручьем покатились из его глаз, орошая лицо мальчика, словно дождь, не прекращавшийся все последние дни. Покрывая поцелуями своего сына, Тилль услышал, как тот застонал. И этот стон показался ему самым прекрасным звуком, какой он когда-либо слышал.

Затем этот самый замечательный в мире мальчик с грустными глазами произнес целое слово, а потом с его полных губ сорвалось еще одно, и наконец ему удалось сформулировать целую фразу:

– Что… что… случилось?..

Тилль, рыдая и дрожа всем телом, прижал его к себе, забыв о боли. Теперь он испытывал только чувство радости, наполняясь счастьем и уверенностью в будущем.

– О боже, ты жив, Макс! Мой маленький мальчик!

И так продолжалось до тех пор, пока следующая фраза мальчика не погасила в нем все светлые чувства.

– Кто вы? – спросил мальчуган и попытался хотя и слабо, но вполне очевидно вырваться из объятий Беркхоффа.

Тилль заморгал и с чувством, как будто что-то в нем вдребезги разбилось и разлетелось на тысячи осколков, отступил на шаг назад. Ему стало жарко.

– Я… я… – начал было он, но замолчал и оглянулся.

В глаза ему вновь бросились бутылки, а в нос ударил запах бензина.

«Что я упустил из виду?» – опять пронеслось у него в голове.

– Кто вы? – еще раз спросил мальчик.

В этот момент через окна подвала проник отдаленный вой полицейских сирен, а вопрос, который задал Тиллю Макс Беркхофф, окончательно разрушил весь его мир.

– Мой папа где-то здесь? – спросил мальчуган.

Глава 73

Из подвала действительно не было выхода с момента, когда входная дверь защелкнулась на замок. Но ему казалось, что он знает, куда несколько лет назад хозяин дома, сразу после переезда в него, положил запасной ключ. И это знание вновь не подвело его: ключ на самом деле был спрятан в углублении под ступенькой лестницы.

Спрятан на всякий случай!

И так же, как он знал о содержимом спортивной сумки, точно так же ему было известно, как открыть вход на первый этаж!

Медленно шаркая ногами, он на ощупь проследовал в полумраке коридора мимо открытой кухни, поскольку на первом этаже не было ни детекторов движения, ни света. Сюда через огромное окно, выходившее на террасу, проникал только лунный свет. Но он и без того знал, что находится у него под ногами, – похожий на шахматную доску паркет, выложенный уродливыми черно-белыми плитками, которые из-за отсутствия средств так и не были заменены. Так же как и осталось нетронутым джакузи, устроенное сумасшедшим предыдущим владельцем прямо по центру гостиной, которую они заложили подушками.

В результате получился довольно забавный диванчик для Линды и детей.

Для Фриды.

И для Йонаса.

Йонаса, которому он хотел построить игрушечное жилище на ветвях расколотого молнией каштана.

Слезы непроизвольно полились из его глаз, и ему показалось, что он весь объят пламенем. Теперь он понял причину тех фантомных болей, которые так часто чувствовал в своих снах. Теперь, когда его взгляд снова упал на запущенный сад и детский садик, видневшийся примерно в ста метрах от этого участка.

Он закрыл глаза и на мгновение снова очутился в том сне, где стоял в своем кабинете на двадцать втором этаже небоскреба на Потсдамской площади и смотрел на стоянку, на которой была припаркована его машина, жарившаяся под открытыми лучами солнца.

И тогда он вспомнил все, как было на самом деле.

Как ему позвонила Линда, когда он потел над новыми сложными расчетами рисков при наступлении смерти во время преждевременных родов. Вспомнил главного юрисконсульта, буквально дышавшего в затылок, поскольку цифры были нужны ему еще вчера. Но он где-то просчитался и так и не смог найти ошибку, из-за чего всю ночь промучился без сна, пытаясь разгадать причину своего промаха. Сложные формулы не давали ему покоя – они преследовали его и в магазине, и в машине, и при работах в саду. Вычисления не выходили у него из головы и на следующий день.

Он настолько был поглощен решением задачи, что не отвечал даже на звонки жены. Однако в тот день она звонила настолько настойчиво, что ему поневоле пришлось схватить телефон с рабочего стола. И в тот же миг счастье в его жизни закончилось.

– Да, Линда, слушаю, – ответил он тогда.

– Где он?

– Кто?

– Йонас! Ты должен был отвести сына в детский сад, но его там нет!

Тогда впервые в жизни ему пришла в голову мысль о самоубийстве. Он встал из-за стола, подошел к окну и посмотрел на парковку, где стояла его машина с детским креслом на заднем сиденье, специально установленным Линдой.

Еще утром жена попросила его:

– Сегодня отведи его в сад сам. В виде исключения. А завтра я займусь этим. Хорошо?

– Хорошо, – машинально ответил он, поглощенный пересчетом.

Сказал и тут же забыл о своем обещании.

Забыл о Йонасе!

Малыш так и остался сидеть в детском кресле!

Внизу на парковке!

В черной машине!

На заднем сиденье!

Под испепеляющими лучами солнца в самый жаркий летний день!

– Извините! – внезапно послышался голос у него за спиной, и он в испуге обернулся, все еще находясь в сетях воспоминаний.

Но голос позади него принадлежал реальному человеку из плоти и крови, которого он лично никогда раньше не встречал. Его родители, так же как и имя мальчика, ему были известны только из газет и телепередач. Оказалось, что Макс просто последовал за ним и поднялся из подвала в гостиную.

– Извините! – повторил маленький мальчик с печальными глазами и полными губами, чье изображение так часто мелькало в поисковых объявлениях.

На нем были только футболка и трусы, а на правой голени виднелся шрам.

– Я… Это вы спасли меня? – спросил мальчуган.

– Да, – со слезами на глазах ответил он, окончательно осознав, что его собственный сын для него потерян навсегда.

Как потерянным оказался и он сам.

Теперь ему стало ясно, на что намекал еще совсем недавно Трамниц, говоря:

– Когда я покончу здесь с Максом, то тебе предстоит пережить кое-что еще, что тебя полностью уничтожит. Этого я и добиваюсь. Мне хочется посмотреть тебе в глаза и насладиться твоими страданиями.

Его взгляд вновь обратился к детскому садику, в котором еще горел свет, как тогда, когда он в гостиной стоял с пистолетом в руке, но затем принял другое решение из-за того, что такой поступок был достоин только труса и слишком простым наказанием за его чудовищное деяние.

Вот почему он в конечном счете положил пистолет в спортивную сумку и облил себя бензином. Ведь на нем была вина в том, что его сын буквально сгорел в машине, а за это ему полагалось тоже погибнуть в пламени.

– И… и кто вы? – поинтересовался Макс.

В этот момент на улице послышалось шуршание шин и вой сирен.

По всему было похоже, что сирены приближались уже достаточно давно, но он, поглощенный своими мыслями, их не слышал. Не слышал вплоть до того момента, когда Макс со слезами на глазах повторил свой вопрос умоляющим голосом:

– Пожалуйста, скажите, кто вы?

Тогда он собрался с духом и ответил мальчику:

– Меня зовут Патрик Винтер. Я – пациент «Каменной клиники», потому что убил своего сына, а потом потерял рассудок.

Глава 74

Десять дней спустя

Зенгер

Они принарядились, словно собирались отужинать у своего начальника. Не слишком официально, но и не чересчур вольно, а достаточно для того, чтобы подчеркнуть особенность повода, по которому собрались.

Тилль Беркхофф облачился в коричневый свободного покроя спортивный пиджак и новенькую накрахмаленную рубашку голубого цвета, ворот которой явно натирал ему шею. Чувствовалось, что могучий пожарный не привык так одеваться и ощущал в подобном наряде дискомфорт, предпочитая носить джинсы, кроссовки и футболки. Вполне возможно, что в тот день он прислушался к советам своей жены Рикарды, на которой было простенькое зеленовато-коричневое платьице с кружевными рукавами. К нему хорошо подходили неброские сережки и полуботинки, правда, слишком легкие для такой погоды, когда на улице лежал уже первый снег, выпавший как раз накануне.

Глядя на эту супружескую пару, профессор Зенгер никак не могла определить, насколько близки друг другу были эти люди и должна ли она верить прессе, которая вовсю трубила о воссоединении «счастливой пары» после неожиданного возвращения их сына Макса.

Как бы то ни было, на безымянных пальцах обоих блестели обручальные кольца, и за небольшим столом для переговоров в кабинете фрау Зенгер они сидели весьма близко друг к другу, но за руки, правда, не держались.

– Я ничего не понимаю, – в третий раз произнес Тилль, так и не притронувшись к кексам и минеральной воде, предложенной гостям руководителем «Каменной клиники». – Этот Патрик Винтер думал, что он – это я?

В ответ фрау Зенгер сделала такое движение головой, по которому трудно было понять: не то она согласно кивнула, не то отрицательно ею затрясла.

– И да, и нет. Все очень сложно.

– Уж больно мудрено для меня, – одарив врача застенчивой улыбкой, произнес Тилль. – Не могли бы вы объяснить такому увальню, как я, все это как-нибудь попроще?

Фрау Зенгер сняла очки для чтения и посмотрела на полоски на пластмассовых бокалах, размышляя, насколько она может отступить от врачебной тайны. Затем руководитель клиники пожала плечами и сказала:

– Ну хорошо.

Видимо, принимая решение, она исходила из того, что следственный комитет скоро отстранит ее от занимаемой должности и от молчания все равно проку не будет. К тому же все, что она могла рассказать, так или иначе появится в прессе, а кто, как не родители Макса, имели право узнать правду первыми?

– Патрик Винтер уже почти два года является нашим пациентом, – начала она. – Раньше он проходил лечение в клинике для нервнобольных имени Карла Бонхеффера.

– Он шизофреник? – поинтересовался Тилль.

– Нет. Его состояние не имеет ничего общего с этой болезнью. И он не относится к таким больным, которых в быту называют людьми с раздвоением личности.

– Тогда что у него за болезнь?

– То, что наблюдается у Патрика Винтера, можно назвать состоянием «беглеца». Он стремится перечеркнуть свое истинное «Я», чтобы на время стать другой личностью.

– Мной?

– В последний раз именно вами. Ему казалось, что он – это вы. Что он Тилль Беркхофф, брандмейстер и отец Макса.

– Но почему? Что сподвигло его к этому?

– Со стопроцентной уверенностью здесь ничего утверждать нельзя, – со вздохом надела очки фрау Зенгер. – Но мы исходим из того, что толчком послужил репортаж в средствах массовой информации. Видимо, какой-нибудь сюжет по телевизору о вас так глубоко его тронул, что послужил своеобразным переключателем.

– Переключателем?

– Да, так мы называем фазу перехода. Обычно она проявляется в полнейшем нервном срыве, который начинается с разговоров с самим собой, инкапсулирования, то есть замыкания в себе, и отрешения от внешнего мира, вплоть до саморазрушительного поведения. В подобных случаях мы должны ввести такому пациенту успокоительное и доставить его в комнату интенсивного кризисного вмешательства. Когда он просыпается, то часто начинает ощущать себя другой личностью.

– Вы сказали, что у него состояние «беглеца». От чего он старается убежать? – переспросила Рикарда.

Во время предварительной беседы с фрау Зенгер мать Макса рассказала, что никогда не переставала искать своего сына. Она нанимала частных детективов, помещала объявления о розыске и даже обращалась к ясновидящему. Все ее средства были истрачены на поиски, а когда через год деньги закончились, то ей даже пришла в голову мысль продать журналистам «историю» о своих отчаянных исканиях. К счастью, публикации о ее визите к прорицателю так никогда и не появились.

– Он старается убежать от самого себя, – ответила фрау Зенгер на вопрос Рикарды.

Затем она решила пояснить своим гостям:

– Патрик Винтер совершил трагическую ошибку, из-за которой потерял своего двухлетнего сына. Во время страшной жары он забыл его в машине, занимаясь делами страховой компании.

– Ужасно!

– Да. И с чувством своей вины за это он не справился. Через несколько месяцев после несчастья он хотел покончить с собой. Облив себя бензином, Винтер явился в детский сад своей дочери и с криками, что хочет сгореть так же, как и его сын, попытался устроить самосожжение.

– Боже всемилостивый! – вырвалось у Рикарды.

– Его удалось спасти, и он отделался только ожогами кожи головы, – продолжила фрау Зенгер. – Однако, к сожалению, именно это и явилось, скорее всего, причиной появления у него рака кожи. Но такая страшная болезнь – не самая главная его проблема.

Фрау Зенгер на мгновение замолчала, видимо решая, стоит ли ей выпить стакан воды, а потом добавила:

– Он попал в психиатрическую лечебницу, но и здесь ему не удалось избавиться от переполняющей его боли и ненависти к самому себе.

– Ненависти? – переспросил Тилль.

– Да. Он так ненавидит себя, что пытается вытеснить свою личность, ища, как улитка, новый дом. И даже самый маленький импульс – какая-нибудь картинка, разговор или телепередача, как я уже говорила, могут заставить сработать переключатель.

В этот момент Тилль поднял руку, как ученик в школе, и произнес:

– Получается, что когда он оказывается в этой комнате интен…

– Комнате интенсивного кризисного вмешательства. Верно. Когда он в последний раз в ней очнулся, то был вами, господин Беркхофф, думая, что его зовут Тилль, что он – пожарный и у него есть сын Макс, которого похитили. Однако внешне Винтер сохраняет свое настоящее имя, что значительно усложняет нам задачу по диагностике и лечению.

После таких слов ворот стал мешать уже не Тиллю, а фрау Зенгер, которая почему-то вспотела, несмотря на направленный на нее вентилятор.

– Мы никогда не знаем, какой личностью он себя вообразит, и поэтому каждый раз приветствуем его как нового пациента, – продолжила она. – Даже другие пациенты стали привыкать к такому, хотя некоторые из них вносят путаницу, когда начинают рассказывать Винтеру о событиях и поступках, о которых он не помнит, поскольку уже полностью переключился на новую личность.

Тут фрау Зенгер грустно улыбнулась и добавила:

– В прошлый раз, например, он считал себя детективом, который должен раскрыть махинации с выставлением счетов в нашей клинике. Самое интересное заключается в том, что ему на самом деле удалось встать поперек дороги одному из наших главных врачей во время своего «расследования».

С этими словами руководитель клиники сделала пальцами жест, означавший кавычки.

– Этому Касову? – уточнил Тилль, видимо знавший из газет о махинациях врача.

– Да, – кивнув, подтвердила фрау Зенгер. – Но еще до того, как он стал представлять для него угрозу, Патрик Винтер поменял свою личность.

– И стал мной? – уточнил пожарный, расстегнув ворот рубашки, который стал его душить.

– Совершенно верно. А поскольку Патрик Винтер не смог найти объяснения, почему он оказался в нашей клинике, то уцепился за то, что подсказал ему его воспаленный разум. То есть то, что легче всего было ему воспринять. Он вообразил себе, что его внедрили сюда под видом другого пациента, которого зовут Патрик Винтер, а он якобы на самом деле совершенно здоров и прибыл сюда для решения важной задачи. С тайной миссией, так сказать.

– И эта тайная миссия заключалась в том, чтобы найти нашего ребенка? – уточнила Рикарда, отпив глоток воды и поставив стакан на место.

– Да, – ответила фрау Зенгер. – Из сообщений «сарафанного радио» он узнал, что Трамниц тоже находился в «Каменной клинике». Вероятно, это и послужило своеобразным спусковым механизмом в перевоплощении в новую личность, чтобы заняться поисками Макса Беркхоффа.

– Можно его увидеть? – спросила Рикарда.

Ее муж тоже просительно посмотрел на руководителя клиники. Тогда фрау Зенгер встала и сказала:

– Что ж, следуйте за мной!