Текст книги "Евангелие от режиссёра"

II
Его воробейшество

Из дневника С. А.

Хожу взад-вперёд перед входом в монастырь. Зубы стучат. Вспомнился культовый сериал «Игра престолов» с так и неразгаданным до конца церковным иерархом Его Воробейшеством. Был ли он искренним бессребреником, готовым умереть за веру, или циничным интриганом и властолюбцем? Ответа нет, потому что результат был бы одинаковым в обоих случаях. Публика к такому не привыкла, ей хочется ясности. Но историческая суть теократии и власти папы была передана гениально точно и кратко. Хорошая работа.

За такие… Столько денег! С такими деньжищами можно и чёрта представить ангелом и заставить его петь Ave Maria. В голове закрутилась рифма на мотив из старого советского мультика про бременских музыкантов:

 
– Воробей, не робей,
Дай мне денюшку скорей.
– Эй, где стража? Готовь пушку.
Если видишь вора, бей.
Взять его на мушку.
 

Нужно быть осторожней. Его Воробейшества устроены одинаково – узрят во мне своим прозорливым оком растратчика и еретика и прибьют, моргнуть не успеешь.

11.30.

– Ваше Святейшество, благословите. Ваше Святейшество, разрешите представить Вам восходящую звезду российского кинематографа Сергея Арта…моновича Левого.

– Левий, Сергей Афанасьевич, Ваше Святейшество.

– Да-да, Бог благословит.

– Я хотел сиро…

– Постишься? Вот тебе шоколадка от меня, чёрный плиточный шоколад, не скоромный. Постись, детка, постись – это и телу, и душе вспомоществование. Как молодёжь? Постится? Ну, хорошо, хорошо. Да, вот фильм сняли наши братья. Они заблудшие, а фильм хороший, заряжает очень. Фильм Гибсона «Страсти Христовы» смотрел? Нет? А зря! Посмотри. Без духа всё приходит в спокойствие, затухает. Нам нужен новый взгляд, свежий, нам огонь нужен. Нужно молодёжь встрепенуть, обратить их взор к небу, от гаджетов оторвать их нужно. Берёшься?

– Да-а я-я, как-то…

– Ну вот и молодец. Бог благословит.

Прошла неделя. Я и Маргарита дома. Маргарита собралась на работу, я ещё в постели:

– Мне приснился странный сон.

Куда делся телефон?

Маргарита:

– Он у тебя под подушкой

кудахчет, как несушка.

Держи, тебе смс-ка из Сбера.

Кота накормит баба Вера.

Ухожу, не забудь, цветы полей.

Я:

– Хм, здесь, кажется, пара лишних нулей.

В тот же день вечером, после работы. Маргарита занята на кухне, я в домашних тапочках и халате:

– У нас Библия в доме есть?

– Господи! Ты услышал меня! Прозрел, зайчик мой прозрел.

– Да нет же, прости, Марочка. Мне Библия – для работы. О, какая габаритная, – я даже крякнул, принимая от жены тяжёлую, красиво изданную Библию в кожаном перелёте и серебряном окладе. – Спасибо. С такой толстухой мне бы только сладить, мы с ней что-то обязательно родим.

– Там ничего нового для тебя – Тора и книги ваших пророков, и Новый завет в конце. С первой частью ты же с детства знаком? От бабушки. Не притворяйся, что у тебя намечается увлечение прекрасной незнакомкой.

– Да это были детские бабушкины сказки, я и не помню их все. А здесь такой объём.

– Да? А сколько с ней, с этой, как ты сказал, толстухой ты вечеров в постели провёл? Забыл? И, кстати, предпочитал её мне, а потом объявил себя агностиком и задвинул куда-то. Ты хочешь и со мной теперь так?

Маргарита надула губки.

– Прости, Марочка, нет времени. Я пойду, полистаю.

– Ладно, тогда читай с конца. Туда ты никогда не дочитывал. Но не допоздна.

Маргарита колыхнула формами и поплыла в спальню.

Глава 3
Спор о любви

Материалы сценария.

Карандашом надписано:

Эпизод 1. Спор о любви. Синоптики (Матфей, Марк, Лука) против Иоанна.

А я говорю вам: любите врагов ваших. Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? (Матфей).

Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за любящих (φίλων) вас [друзей своих – синод.] (Иоанн).

Площадь Капернаума. Несколько пожилых евреев стоят возле лавок с товарами и беседуют. В отдалении, у рыбацких лодок на берегу озера шумит толпа.

– Слышал, Еремия? В городе только и говорят о назорее. Один исцелённый, Захаром назвался, якобы был прокажённым. Он из Кесарии.

– И что с ним?

– Да он здоровый, только в лохмотьях. Иисус его едва коснулся…

– Так нельзя же, он нечистый, – Еремия был совсем стар, но едва не подпрыгнул. – Где закон? Где закон?

– Ну что ты руками машешь? Как гусь… А если он сразу очистился? Тогда что? Иисус коснулся ещё прокажённого или уже чистого? А-а?

– Это к учителям, это не к нам. У книжников спрашивай…

Еремия только рукой махнул и дальше молчал. Остальные продолжали судачить:

– Да что вы комаров отцеживаете? Захар сам его умолял: если любишь, говорит, имеешь силу меня очистить. А любовь выше всех правил – так назорей учит.

В этом месте С. А. поставил пометку карандашом: (в синод. Εαν Οέλης – переведено с греческого, как «если хочешь», а не «если любишь»),

– Любовь, любовь… Как будто любовь даст силу. Да и как любить всякого встречного да поперечного. Кто он Иисусу? Чудо Бог сотворил! Захотел и сотворил, и всё!

– Бог! Но за любовь Иисуса и по вере этого несчастного.

– Да просто дар у назорея – исцелять, вот и всё. При чём тут любовь? И вера?

– Целителей у нас много, и от горячки лечат, и от иной какой хвори…

Говорили все почти одновременно, так что и разобрать было нельзя, кто что сказал.

– Да, лекарей много. Но чтобы от проказы исцеляли – я такое только от стариков слышал, да в синагоге из закона о том читали.

– А деньги берёт?

– Нет! Он проповедник. Или пророк. Но учение у него странное.

Видно было, что эти слова всех заинтересовали. Группа сразу окружила говорившего, которого звали Саввой.

– И что за учение? Опять против римлян?

Савва приосанился. Он явно был склонен поговорить о серьёзных вещах:

– Вот раввины говорят, что нужно любить своих, ближних – то есть родственников, друзей, и вообще всех, кто верит в единого Бога… э-э, всех евреев, то есть, братьев наших, – подвёл черту Савва.

– Так мы… как большая семья. От отца Авраама ещё. Так и есть, что не так?

Савва дал рукой знак помолчать и продолжил:

– Нас как узнают среди эллинов и персов и даже египтян? По тому узнают, что имеем любовь меж собой. Где ни находимся, еврей еврею помогает. Да у нас высшее благо душу положить за друга. Мне мой ребе Рашаба так и говорил: «.Нет больше той любви, Савва, как если кто положит душу свою за друзей своих». А Иисус знаешь, чему учит?

– Чему?

– А что ближний – это любой, кто рядом и кому сейчас нужна помощь. Хоть враг Бога, хоть Израиля, самарянин любой. Любите, говорит, врагов, а не только друзей. Любить тех, кто вас любит, легко, говорит. Таким путём все идут, и язычники. А дорога в царство Божье узкая, нужно быть праведнее фарисеев. Вот его учение. Умереть за такого ближнего, это как? Неужто я пойду умирать за самарянина? – Савва стоял, приосанившись и торжественно уперев руки в поясницу.

– Я больше тебе скажу. Я и за тёщу не пойду умирать, хотя она истинная еврейка. Но она мне не друг, а враг. За благодетеля моего, Иуду из Магдалы, я бы пошёл на смерть. Он меня от кабалы выручил, век ему буду благодарен.

В этом месте надписано карандашом:

Эпизод 2. Грешники. Про Христа говорили, что он ест с мытарями и грешниками (Марк). По Иоанну этого нет.

Как показать грешника, если делать кино? У него что же, на лбу написано? Мытарей вот все знали в лицо, а как отличали грешников?

Если он виновен в чём-нибудь из сих и исповедается, в чём он согрешил, то пусть принесёт Господу за грех свой, которым он согрешил, жертву повинности из мелкого скота, овцу или козу, за грех, и очистит его священник от греха его (Левит).

В сторону моря через площадь прошло ещё несколько человек. Один из беседующих, Анания, бодрого вида старик, махнул рукой в сторону проходящих:

– Вот скажите мне вы, убелённые сединой. Этот Иосия, сколько его помню, ни разу не ходил в Иерусалим на праздник. Что, у него нет грехов? Так он хоть одну жертву за грех принёс за последние семь лет? Нет. Он грешник. Грешник закоренелый. И таких сколько? Да половина у нас здесь. Так они все там на берегу: и мытари, и блудницы, и грешники. А некоторые и одежды эллинские не стыдятся носить, чтоб уж точно все знали, что они грешники.

– Ты прав, Анания. И как же назорей может с ними хлеб преломлять?

– Как? Так он говорит, что они впереди фарисеев идут в царство Божие. Что это? Воистину, мне его не понять.

– Ага, трудно, да-а… Вот сказано же: если согрешил, принеси жертву. Да хоть голубей. И тогда все видят, что Бог простил тебя. Ещё согрешишь, так ещё пойди, принеси жертву. А Иисус что? Говорит – жертвы бесполезны. Что пользы, если все теперь тебя считают цадиком, а ты внутри не переменился и не отрёкся греха? А если покаялся, ну-у… там, примирился с братом, то можешь принести жертву. Ну и как я теперь буду отличать добропорядочного иудея? Никак.

Еремия опять возбудился и замахал руками:

– И где закон? Где за-ко-он!?

– А он сам-то жертву принесёт, когда окончит обет?

– Так ему, поди ж ты, не из чего за жертву заплатить. Нищий он. Таких много. Если только кто за него принесёт, тогда острижётся.

Надпись карандашом.

Эпизод 3. Сын человеческий. В синоптических Евангелиях Иисус называл себя сыном человеческим и ни разу не назвал сам себя Сыном Божиим, а у Иоанна постоянно. В чём разница?

Далее зачёркнут целый абзац.

От толпы возле моря отделились две фигуры и направились к дому Симона. Один из беседующих показал на идущих:

– Кажется, Симон с братом. Иисус их сам избрал и ещё нескольких. Они не из тех, кто пришли исцеляться – идейные они, ходят за назореем, слушают его, учителем зовут.

– Ну да, эти двое и ещё сыновья Зеведея. По слову его пошли за ним, когда никто не знал, что он исцеляет. Сейчас-то вон сколько народу вокруг него. Но они после чудес пришли.

На берегу раздались крики, и видно было, как толпа расступилась, образовав круг.

– Пойдём ближе, посмотрим.

Беседующие подошли ближе. В центре на земле лежал приличного вида человек лет сорока. На бороде и в углах рта виднелась пена, глаза двигались из стороны в сторону. Анания спросил:

– Кто это?

– Тувия из Магдалы.

– А что это с ним?

Собеседник повернулся к Анании:

– А тебе зачем?

– Я живу здесь. Имя моё Анания. А ты кто?

– Я Калев.

– Скажи, Калев, что с ним случилось?

Калев вышел из круга и встал ближе к подошедшим.

– Я знаю этого Тувию. Он еврей, но друг эллинам. Они в новолуние едят грибы и скачут на горе.

– На горе?

– Да, перед идолами – танцуют, в транс впадают, беснуются. Всякие там ритуалы у них, ножами колются, как в древности. И ещё считают себя пророками, как Иезавель. Она у них в почете – на небе как будто теперь она, в небесных обителях.

– А зачем он к назарею пришёл?

– Они ждут мессию, но думают, что он родится от Всевышнего и девы, как якобы их Ваал или там Гермес какой-нибудь. Духом сойдёт с неба и воплотится.

Анания затряс головой, явно начиная злиться:

– Ничего не понимаю. Объясни толком, при чём здесь мессия.

– Так Тувия и те, кто с ним, считают Иисуса сыном бога. Он подошел к назорею, словно бы в трансе, и говорит ему: «Знаю, кто ты, сын Бога Всевышнего».

– А тот что?

– А назорей ему: «Выйди из него вон». Тувия тут же и упал с пеной и затрясся. А теперь вот лежит, как мёртвый.

– Подожди, Калев. Запутал ты меня. Сам назорей себя кем считает?

– Откуда мне знать то? Но он им отвечает всегда: «Я сын человеческий».

– И где он сейчас?

– Да в лодке он, у берега. Слышишь, проповедует? Ему здесь и встать негде, задавят.

Подойти ближе к назорею было невозможно. Толпа, многие в лохмотьях, стар и млад, стояли плотным кольцом вокруг невидимого проповедника. Постояв ещё немного, Анания, Еремия и те, кто с ними, пошли по домам, обсуждая виденное.

III
Зачем раввину русская равнина?

Из записок. Израиль. Лето.

Зачем раввину Русская равнина?

Раввин любит Хайфу, Цват и Раанану.

Родина предков. Здесь жарко! Очень! Но при том спокойно и легко дышится.

Не могу пока разобраться с географией. Иисус встретился с Иоанном и учениками в Вифаваре, близ Иордана. Так в Евангелии от Иоанна. Но как он за день добрался до Каны Галилейской? По 65-му шоссе, потом по 71-му получается километров 150. Я «долетел» часа за два с половиной. Пешком по горам, по петляющей дороге, думаю, даже для хороших ходоков – неделя пути.

Здесь, в Израиле, иной раз непонятно, кого больше – туристов или местных. У всех, кто приезжает, голова немного набекрень – в поездках все религиозны. Таковы ли они дома, когда заколачивают деньги?

В отеле познакомился с русским физиком из Базеля, профессором. Надеялся найти трезвого собеседника среди экстатических маньяков, а он оказался креационистом и ни о чём другом говорить не мог. Он один из тех, у кого особенно ярко проявлено содружество в одном черепе совершенно несовместимых взглядов. И он не испытывает от этого никакого дискомфорта! Меня всегда поражали такие люди. Итак, он втянул и меня в эту бесплодную дискуссию о сотворении мира и человека. Впрочем, не совсем бесплодную. Звали его Альберт.

Решил записать разговор в общих чертах.

После традиционной для этой темы перетасовки археологических, геологических и прочих научных и ненаучных фактов и их интерпретации разговор возвратился к началу, то есть к Библии:

– Альберт, послушай. Я хорошо знаком со всей этой аргументацией и некогда даже старался удержаться на вашей стороне. А ты не пробовал, забыв все догматы, прочитать первоисточник?

– Какой первоисточник?

– Библию, Библию. Там образный язык – он понятен из разных культур и эпох. Там Бог говорит: Да произрастит земля зелень, да произведёт земля душу живую. Не сам он, а земля, как соавтор. А разве не это мы наблюдаем в эволюции? Совсем не так, как писал Василий Великий в своём знаменитом Шестодневе – в мгновение ока. Мол, земля произвела живое, как мыши, по его мнению, рождаются из пыли. Весь креационизм родился из этой пыли Василия, из той эпохи невежества. Не в укор ему. Но Бог не факир, ему эффекты не нужны.

– Но там же прямо написано – всё сотворил Бог в шесть дней.

– Это не в обычном смысле дни, они начались ещё до создания светил, если помнишь. Потому так и сказано: назвал Бог свет днём, а тьму ночью. Когда есть свет, всё видно. «Видно» – это, прежде всего, относится к видению ума. До сотворения живого ни одному наблюдателю, ангелу, скажем, если ты в них веришь, в голову бы не пришло, что молекулы можно так сложить, что из них родится жизнь. Нельзя помыслить то, чего нет. Этого слоя реальности ещё не было, жизни не было. Её появление – дар Бога, чудо.

– А вот с этим я полностью согласен.

– Не спеши радоваться, Альберт. После чуда земля рождает всё многообразие жизни эволюцией – не только борьбой за существование по-дарвиновски, а разными путями. Так вот, рождение жизни – это свет, который открывает бесплотным умам Творца. Почему? Потому что всему воинству небесному стало после сотворения жизни очевидно, что Бог есть. Они увидели его умом, в умном свете: Бог есть! Это день. А эволюция прячет затем акт творения покрывалом из естественных процессов и делает его невидимым. Это уже ночь. И так раз за разом.

– Но разве умные силы не лицезрят Бога всегда?

– Бог для них так же невидим, как и для нас. Он достигается верой, когда ночь. А днём всем видно, что мироздание, жизнь, человек – всё это создано Богом. Только в этом смысле они его лицезрят. Мы тоже предстоим пред лицем Божиим, но вы понимаете, надеюсь, что это не буквально.

– С этим я соглашусь. Но почему же наступает ночь? – нужно отметить, что Альберту поначалу понравилось объяснение шести дней и ночей в Книге Бытия. Как учёный, он привык рассматривать разные гипотезы и не отметать их с порога.

– Любое чудо со временем становится обыденным и объяснимым, день проходит, наступают сумерки, а потом и темнота. В наше время, например, большинство, как Лаплас, не нуждается в гипотезе Бога. Это ночь. Так повторялось несколько раз, когда умные силы колебались в вере. Они смотрели на мир и не видели дел Творца.

– Да, было падение среди умных сил: треть из них увлёк дьявол.

– Им казалось, что их же предыдущие восторги – от невежества, а всё мироздание объяснимо и без Бога. Это ночь. И вот опять новый день, появление разумного существа из праха, из всё той же земли, преобразованной эволюцией, поколение за поколением в нечто, достойное стать человеком.

– Опять. Но ты же сам сказал, что творение разума – это чудо, свет Творца. Разве нет?

– Верно. Но сосуд создан эволюцией. Homo sapiens сам по себе неразумен, как отдельный индивид он – животное. Умное, но всё-таки животное. Возьми ребёнка, брось его в лесу… Кто вырастет? Волчонок? Значит, разум изначально обретается где-то вне биологической машины? В ребёнка разум попадает извне, так? Кто его создал, этот разум, и где он хранится?

Альберт потрепал Библию в мягком переплёте, которую он всегда носил с собой, по крайней мере здесь, в Израиле, и сказал:

– Пожалуй, соглашусь. Разумное мышление, культура и знания – сначала в маме с папой, в книгах, в языке, во всем обществе. Но как это возникло? Я имею в виду, как получилось, что разум обобществлён? В одном отдельном существе, в Homo sapiens – ум животного. Это так, я согласен. А когда мы едины, то вместе имеем разум, который затем проникает и в каждого из нас, становится неотделим от каждого. Так?

– Вот-вот, курица или яйцо. А теперь представь, что живописи не было и художник впервые в мире написал картину, да ещё прекрасную. Кого бы это не потрясло? И кто бы мог подумать, что можно отражать великолепный мир на холсте? Но, рассмотрев кисти, краску, движение руки, наносящей мазок, кто-то подумает, что в этом нет ничего невероятного. Хотя до появления живописи о ней нельзя было и помыслить. Так и с разумом, отражающим мир. Задним числом наука может объяснить, как мёртвая материя соединяется в нечто совершенно новое, что мы называем жизнью. Она видит последовательность событий, причин и следствий, приведших к жизни, а потом и к разуму, но не хочет видеть руку Творца. Она не понимает всю невозможность придумать несуществующее. Особенно свободный разум, восседающий на материи, законах, причинах и следствиях, – на том, что детерминировано и не имеет свободы.

– Почему нельзя? Я могу придумать всё.

– Все? Попробуй придумать хоть что-то, что не состоит из известных понятий и вещей. Ум этого не умеет. Он только открывает то, что уже есть, и комбинирует.

– Какого чёрта! А компьютер?

– Комбинация существующего… Хотя оригинальная. Человек ведь образ Творца. Человек может творить из существующего. И подражать. Робот – плохое подражание живого, компьютер – разума. Но что за чудо – первый разум из материи, из атомов! Даже представить его было невозможно до того, как он появился.

– Согласен, согласен. Я возражал и себе тоже, скорее, чтоб утвердиться… – Альберт привстал. Ему нравилась наша беседа.

Я продолжил:

– Разумная материя! Материя в руках Творца приобретает любые формы, но мы не видим Его работы. Мы видим цепочки причин и следствий и не понимаем, что материя движется к цели, указанной Творцом. Разве может червь, копающийся в глине, представить и поверить, что из глины можно сотворить прекрасный сосуд, а из земли – цветок?

Альберт задумался. Видна была внутренняя борьба.

– Нет! Нет! Эволюция исключена! Я, конечно, согласен с тем, что был замысел творения, его цель… и даже, что материя движется к цели. Но к цели, указанной Богом. Она просто движется… без создания новых форм.

– Так думали саддукеи. В том-то и дело, Альберт, что начальные условия и законы не жёстко определяют конечную точку: есть ещё неопределённость. Поэтому материя пластична и подчиняется духу. Сначала Бог ставил цели земле, указывая, что ей произвести, – ты сам читал об этом в книге Бытия, – и эволюция подготовила форму, способную стать разумной. Вдохнув в неё дух, Бог создал человека и задумал подчинить вселенную ему, как и сказано в восьмом псалме, а Сам почил от дел. Человек научился в раю менять вселенную, возделывать сад, ставить цели самостоятельно и достигать их.

– Эволюция? Комары там всякие, паразиты… Бр-р-р… Откуда они? Это замысел? Это цель? Нет, это ошибки, следствие греха… Так что… Если есть законы, то как достигнуть цель, стоящую в стороне от цепочки причин и следствий? Тем более, если цель ставит человек? Кто он такой? А эволюция вообще не имеет цели! Она неразумна. Какая у эволюции цель? Эволюция – это движение к хаосу. Траектория движения материи задана законами и не обязательно ведёт к цели. Так что… Мы возвращаемся к акту творения. Все цели были достигнуты одномоментно – актом творения. Вернее, дней творения шесть. Но никакой эволюции!

– Тебе не нравятся комары, паразиты, хищники, смерть, страх? Мне тоже. Но человек пал, и земля покатилась без цели, как мы и видим её сейчас, – она произвела волчцы и плевелы, гнус, болота, а затем пустыни, потеряла разнообразие видов.

Альберт задумался, и мне показалось, что он опять поколебался и был готов отступить от жёсткого креационизма. Но я ошибался. Спор ещё некоторое время возгорался и затухал.

– Появление человека – это новый день, это свет, в котором видно Творца, – сказал я, подводя черту под темой сотворения человека. – Без Творца не могло возникнуть то, чего нет и что невозможно представить. И опять вечер и опять ночь. Это уже то, что мы видим. А будущий день ещё не настал. Это день творения новой вселенной, нового неба и новой земли. Таковы поэзия и образы книги Бытия.

Альберт яростно спорил с тем, что материя участвовала в творении, меняясь эволюционно. Я здесь не привожу его доводы, они из набора всем известных. Потом мы перешли к теме жизни вообще, и Альберт спросил:

– До человека была сотворена просто жизнь. Чем, по-твоему, животные или растения отличаются от камней?

– Раньше спорили об этом, писали. Но так ни к чему, кажется, не пришли. Пригожин придумал порядок из хаоса. Помнишь такую модель – брюсселятор? В потоке свободной энергии, в процессе увеличении энтропии, случайно образуются структуры, которые сопрягают этот процесс с противоположным, но меньшим по энергии. Они уменьшают энтропию внутри за счёт увеличения снаружи и так поддерживают свои структуры, которые растут и выживают, конкурируя между собой. Ну и вообще – ещё много есть у Пригожина в этом духе. Это ты должен знать.

– Всё это как-то… Я бы сказал, натянуто. В смысле приложения к жизни. Конечно, это неплохое описание, но…

– Я того же мнения. Мы интуитивно различаем живое от неживого. Законы живого не вывести из молекул. Так же как законы макромира – из квантового мира. Эти слои материи разделены разными характерными временами, разной скоростью процессов, и потому между ними есть разрыв причинности – сингулярность своего рода.

– Ну-у… Так ты сам креационист – правда, своеобразный. Жизнь – это дар Творца, это так!

– Именно так. И главное свойство животной жизни, которое мы можем ухватить и описать, – это способность отражать внешнее, то есть создавать образ внешнего в своей внутренней структуре и формировать реакцию, рефлекс на внешнее, на раздражитель с помощью этого образа. Живые структуры рождают внутренний закон, алгоритм, определяющий индивидуальный ответ, а не просто подчиняются общему закону, как весь физический мир. Это главное, что отличает живое от неживого. Живое стремится стать свободным от внешнего принуждения, от закона природы, создавая свой индивидуальный внутренний закон.

– Но и нейросети построены на самообучении и формировании индивидуальной реакции.

– Да, именно. Это подражание живому, но в очень узком диапазоне реакций. А жизнь – это тотальное формирование индивидуальной реакции, во всех аспектах. Это свойство даже отдельной клетки, амёбы какой-нибудь. Она учится отползать от опасности, размножаться, когда нужно, сжиматься, экспрессировать разные наборы белков, запасать энергию и прочее-прочее. Живое в ходе развития научилось формировать индивидуальные реакции и тотально заполнило этим свойством всё, где это даёт преимущество выжить.

– Опять…

– В неживой материи законы общие, универсальные, не отличающиеся от объекта к объекту. А живой организм – это субъект, подобный целой вселенной. Он создаёт для себя внутренний закон, рефлекс – на основе индивидуального опыта взаимодействия со средой и для ответа на все возможные внешние воздействия.

Ещё в бытность молодым ученым я любил читать Библию. Ещё тогда меня удивляло, сколько открытий приносит просто внимательное чтение. Я никогда не любил держать в моей голове взаимоисключающие идеи, считая их одновременно истинными. Наука отдельно, Библия отдельно – это не для меня.

Мы ещё некоторое время посидели. Я выговорился и настроился теперь слушать, но Альберт всё больше молчал, наконец совсем насупился, и вскоре мы разошлись по номерам.