Текст книги "Милицейская сага"

– Сильны вы, погляжу, по покойницким сейфам шарить!

– Так на пользу! Тариэл, он теперь…

– Знаю. И что мне с того?

– А то, что ни в одной схеме, ни в одной цепочке, что наши под контроль взяли, его нет. Он ведь с Добряковым официально с восемьдесят девятого оборвался. Но не все так просто. Кто-то же, да подкармливает Добрыню этого. И информацией снабжает. Так что – попробуй!

– Опять – чужими руками, – Мороз сложил «вербовочный» лист, сунул в карман. Приготовился высказать все, что думает о маленьком этом, пережившем себя человечке. Но встретился со слезящимися, больными глазами, с набухшими над ними вялыми веками и, коротко кивнув, вышел.

– Удачи тебе! – Марешко перекрестил ушедшего со спины.

13.

– Занят! Вишь, сколько народу? – рыкнул на Мороза здоровенный охранник, подпирающий собой табличку «Директор рынка». Вокруг и в самом деле стоял гомон от стремящихся проникнуть за заветную дверь. Снизу доносился гул торгового павильона. В крике, ругани и беспорядочном гомоне этом угадывалась некая скрытая заорганизованность.

– Иди и доложи, что его срочно хочет видеть начальник отдела угро Мороз. Слышал про такого? – не отстал Виталий.

– Слышал чего-то, – охранник зевнул. – А только совещание. Во-он там книга. Иди запишись назавтра.

– Вот что, у меня мало времени, чтоб его на холуев терять. Поэтому живо докладывай или… Виталий отодвинулся: дверь открылась изнутри. Оттуда выглянуло владетельно озабоченное лицо:

– Что в самом деле шум позволяешь?! – напустился директор рынка на смутившегося охранника. Но, переведя взгляд на скандалящего посетителя, осекся.

– Вижу, помнишь, – Мороз оттер плечом загораживающего путь громилу и беспрепятственно проник в пустой, как оказалось, кабинет. Уселся, покручиваясь, в кресло хозяина кабинета.

– Никого не впускать, – рявкнул тот.

Тариэл, за прошедшие годы изрядно облысевший, с мешками под цепкими недобрыми глазами, подошел к бесцеремонному гостю, склонившись через него, приоткрыл ящик стола и нажал на кнопку, отключая мотающийся диктофон.

– Техника безопасности, – пояснил он, усаживаясь подле, на стул для посетителей.

Мороз покрутил пальцем над собой, безмолвно спрашивая о наличии подслушивающих устройств и одновременно намекая на интимный характер визита.

– Каждое утро проверяюсь.

– Разумно, – Виталий вытащил из кармана пиджака и бросил перед Тариэлом согнутый лист бумаги.

Тот раскрыл осторожно. Еще раскрывая, начал пунцоветь.

– Воды не надо, нет? – слегка обеспокоился визитер. – Тогда хорошо. Это ксерокс.

– Вижу. Думал, нет ничего. Лисицкий погиб. Рябоконь уехал. Ты не приходил. Семь лет не приходил. Почему?

– Не было нужно для дела.

– А для себя? Все ваши ходят.

– Я свои проблемы пока сам решаю. Подлинник хочешь?

– Что надо?

– Сведи с Добрыней.

– С кем?!

– Ц-с-с-с! Не заходись.

– Да!.. С чего решил? Кто так подставил? Или – шутишь? – Тариэл вскочил и даже голос от возбуждения слегка повысил: предположение, что он связан с Добрыней, испугало директора рынка едва ли не больше, чем воскресшая «вербовочная» расписка.

– Стало быть, и впрямь Будяк ищет?

– Не то слово, слушай. И РУБОПовцы тоже: каждый день с моих слухи снимают. Но от этих-то хоть откупиться можно. А вот будяковское «бычье» – это всерьез. Специально бригадира посадили – рынок пасти.

– Вот ведь как бывает, – понимающе покивал Мороз, подмигивая. – Всё перекрыли. А тебя – нет. Молчи!.. Не трать мое время и слушай. То, с чем я сюда пришел, никто не знает. И не должен знать! Сводишь меня с Добрыней, получаешь вольную. Годится?

– Да ты, слушай, совсем!.. Ну, положим, нашел бы я ход к Добрыне этому. И что? Без его ведома привести тебя? Да он меня самого, как цыпленка!..

– Зачем без ведома? Скажи ему: Мороз просит встречи. И еще – о встрече никому не скажу. Буду один. И – без оружия.

От такого наглого вранья Тариэл даже не нашелся поначалу что возразить.

– Смеешься, да? Да кто ж в такое поверил бы?

– Добрыня поверит, – ледяным голосом произнес Виталий. – Так что?

– Не знаю даже. Это ж – фантастический такой… Даже если бы нашел?.. Да и где?.. А с бумажкой? Как знаю, что не обманешь?

– Отдам в тот момент, как увижу Добрыню.

– Но он не знает!.. – Тариэл оборвался испуганно – проговорился-таки.

– И не узнает! – пообещал поднимаясь Мороз. Оторвал от ксерокопии чистый уголок. Черканул. – Вот мой домашний телефон. Жду звонка. Скажешь только: «Готово». И –сориентируешь по месту. Будь! Идем проводишь. Наори там на меня, чтоб не привлекать.

– За что?

– Нашел что спросить. За чем к тебе наши лезут?

– Так… за деньгами, продуктами. Так достали, слушай. Давно б послал.

– Вот и … потренируйся! Заодно и душу отведешь.

14.

Все-таки беду он накликал – с Марюськой они повздорили. И – накрепко. За неделю до того на дискотеке ему почудилось, что Марюська принялась ухлестывать за каким-то сексапильным хлюстом, пользовавшимся всеобщим успехом, – кажется, какой-то ударник из какой-то там группы. До сих пор бывало наоборот. Принявший на грудь лишнего Мороз позволил себе замечание по поводу женского достоинства. Марюська фыркнула, и в следующем танце уже откровенно терлась о потертые джинсы партнера. Надо признать, повел себя Мороз после этого несколько несдержанно. Не найдя других аргументов, подошел к танцующей паре, прихватил упирающегося музыканта за руку, завел, несмотря на ругань бегущей рядом Маришки, в переполненный женский туалет, посадил прямо потертыми джинсами в унитаз и спустил воду.

Конечно, парень был не виноват. Но в тот момент это было меньшее из зол.

– Легавый! – процедила Маринка, развернулась и вышла.

На другой день, когда Виталия не было дома, она забрала вещи. И с тех пор квартира осиротела.

Вот уж какой день он убеждал себя, что все закономерно. И лучше раньше, чем позже. И вообще – пора реанимировать старый сексблокнот. Но – не реанимировал. А, наоборот, продолжал бросаться ко всякому телефонному звонку. Поэтому, когда спустя день после разговора с Тариэлом, ближе к полуночи, зазвонил телефон, Мороз кинулся на трубку аки коршун.

– Через сорок минут, последняя электричка на Черногубово, третий вагон с хвоста, – услышал он. – Нэ забудь прихватить только, про что договаривались.

– Выезжаю.

Тариэла увидел сразу, со спины. В ночном вагоне среди нескольких ночных опойков, выпотрошенных сидений и разбросанных окурков, холеный, в испанской дубленке кавказец выглядел разряженным фламинго посреди российского скотного двора.

– Ты додумался, как одеться, – Мороз подсел к нему. – В таком прикиде лучше бы на поезде.

– Нэ лучше. Принес?..Пакажи!

Жадно всмотрелся через полиэтиленовый файлик в подлинник.

– Отдашь раньше. Иначе Валентин спросит, что взял? Что объясню? Так? Нет?

– Так. Убеждаюсь, что привел к Добрыне, и отдаю.

Двери с хрипом закрылись. Хрустнув старыми суставами, электричка лениво припустила в ночь.

Разговор не клеился. На редкие вопросы Мороза Тариэл отвечал односложно. Его потряхивало от страха. И в сущности это можно было понять. Малейшая информация Будяку, что все эти месяцы он покрывал беглеца Добрыню, и судьба директора рынка была предрешена. Какие интересно причины могли побудить трусоватого грузина пойти на безумный риск?

Минут через тридцать по составу прошел, вглядываясь в редких пассажиров, милицейский наряд. Узнав Мороза, один из сержантов коротко козырнул, собрался что-то спросить у приготовившего билет Тариэла, но, решив, видно, не мешать, прошел в следующий вагон.

– Узнали, да? – обеспокоился Тариэл.

Мороз безразлично пожал плечами:

– Долго нам еще? – электричка притормозила на очередном темном полустанке.

– Да нэт… Пора!

И, неожиданно вскочив с места, Тариэл устремился к выходу с такой резвостью, что замешкавшийся Мороз едва успел вслед за ним протиснуться сквозь начавшие закрываться двери.

В лицо пахнуло ночным ознобом и тающим, порхающим под станционным фонарем снегом. Отойдя вглубь платформы, постояли, желая убедиться, что никто, кроме них, из электрички не вышел. Однако из первого вагона вылезло трое и, переваливаясь под тяжестью сумок, двинулись к центру перрона, к лестнице.

– Местные, – успокоил Мороз своего запаниковавшего провожатого.

– Оружия нэт, как договорились? – уточнил Вартан.

– Сказал – нет. А вот ты, похоже, не пустой, – он давно обратил внимание на то, что левая рука Вартана то и дело непроизвольно терлась о дубленку.

– Жутковато. Ну, пошли! – выдохнул Тариэл, поднял воротник дубленки и первым шагнул на ведущие с платформы ступени.

Подоспевшая к лестнице троица замедлила ход, уступая дорогу незнакомцам. Здесь, на пустынном полустанке, при качающихся на гудящем ветру фонарях, люди чувствовали себя особенно слабыми и беззащитными.

Темнота, разрываемая лишь ленивым собак из-за заборов, Тариэла не смущала, – петлял по улицам достаточно споро. Виталий поначалу пытался запомнить маршрут. Но после того, как они дважды перескочили через забор и прошли дворами, окончательно махнул рукой и ориентировался единственно по сопению идущего впереди.

Здесь! – они остановились у слабоосвещенного деревянного домика.

– Что это?

– Дом, – резонно объяснил Тариэл. – Когда-то под дачу купил. Жди, проверюсь. Значит, как договорились. Стучу. Ответит. Сразу отдашь. Так? Нет?

– Так. Не мельтеши.

Тариэл пропал во дворе, оставив Виталия на окраине глухого станционного переулка. Далее угадывалось сплошное темное пятно – за полем начинался лес. От ватной тишины сделалось жутковато. Случись с ним что-то сейчас, и ни одна душа там, в далеком УВД, не хватится его по крайней мере до понедельника. И уж во всяком случае никто не догадается искать его здесь, в сорока километрах от города, на маленьком полустаночке, название которого он и сам так и не разобрал. Впрочем, ему, вероятно, будет и вовсе все равно, где и когда найдут его тело. Может, всплывет из-подо льда. А может, по весне обнаружат торчащие меж набросанных веток обглоданные зверьем босые ступни.

– Сюда давай, – послышалось из темноты.

Следом за грузином, зубы которого принялись выбивать неудержимую нервную дробь, Мороз подошел к двери.

– Приготовь, – прошептал тот и – коротко, с интервалами постучал.

Мороз напрягся в ожидании шагов. Но их не было.

– Кто? – послышалось из-за двери. Обладатель голоса, а это, несомненно, был Добрыня, сам, стоя у входа, караулил чужие звуки.

– Мы, – тихо произнес Тариэл, требовательно пошевелив укутанными в золотые перстни пальцами, в которые Мороз и вложил заветную расписку.

– Пусть он ответит, – послышалось изнутри.

– Это я, Валентин, – подтвердил Мороз.

Дверь раскрылась. Сильная рука подхватила Виталия и втянула в темный коридор.

– А ты давай, что принес, и – подождешь на улице.

– Так холодно, слушай!

– Попрыгай зайчиком. Через часик что от тебя останется – то впущу.

Послышался скрежет запираемого засова. Та же рука обручем обхватила запястье Мороза и повлекла его наверх.

– Осторожно. Здесь двух ступенек нет. Оступившийся Мороз определил, что нет и перил.

Скрип двери. Тусклый свет сорокаваттной лампочки поначалу ослепил Виталия, заставив зажмуриться. А когда, проморгавшись, он открыл глаза, то в трех шагах за накрытым клеенкой столом сидел перед ним Валька Добрыня и, прищурившись, его рассматривал. Взгляд его, насмешливо-требовательный, остался тем же. Но внешность сильно изменилась. Крупная облысевшая голова с тяжелыми вислыми усами казалась намертво спаянной с туловищем мощной шеей, выпирающей из-под джемпера, и придавала ему сходство с обрюзгшим, усталым моржом.

В скупых движениях его, впрочем, угадывалась прежняя резкость и взрывная сила.

– Не узнать тебя, – признался Мороз.

– Да и ты изменился. Все сыскаришь?

Мороз сунул руку под куртку. И тут же то же сделал Добрыня.

– Совсем мы друг от друга отвыкли, – Виталий вытянул и бросил на стол удостоверение.

Под выжидающим взглядом расстегнул молнию и широко развел полы в стороны, поднял низ джемпера:

– Прежде тебе моего слова хватало.

– Прежде! Где оно? – Добрыня кивком разрешил Виталию опуститься на стул, неспешно развернул удостоверение:

– Ишь ты, капитан.

– Капитан, капитан.

– А чего не майор?

– Скоро буду.

– За меня, что ль, рассчитываешь? А номер-то у нас какой! ФО 7301. Фо – это что? Фуфло сокращенное? – кинул удостоверение назад, через стол. – Ну, и с чем пожаловал, капитан?

– За тобой.

– М-да, по-прежнему лих, – протянул Добрыня. – Встретились, называется, дружки.

– Моя б воля, я б тебя век не видел. Но… Есть информация, что нычку твою вот-вот накроют. И хорошо еще, если наш РУБОП. А может так случиться, что первым до тебя Будяк доберется. И тогда будет совсем плохо. Потому и пришел, чтоб сдать тебя, пока жив еще.

– Ишь какой орел. Вижу, и впрямь не терпится майоришку за меня схлопотать. Только у меня-то на этот счет свои планы. Мне еще с некоторыми гражданами разобраться предстоит.

– Ни с кем ты не рассчитаешься, – охолонил его Мороз. – Панина и Кравец – ты ведь по ним сохнешь – со всех сторон в охране. А вот тебя убить команда, по моим сведениям, поступила. Так что никаких разборок, Валя, не будет. А будет тебе холодная могила без пламенных речей. И глупей всего, что пришьют тебя за то, чего на самом деле не имеешь. Нет ведь у тебя никакого компромата!

– Цок-цок-цок!

– Хватит пыль пускать. Компромат этот на самом деле совсем в другом месте запрятан.

– Откуда решил?

– Знаю, Валя. Лучше объясни – зачем вообще все это затеял?

– Зачем?! Да они карьерой, жизнью мне своей обязаны! И – что? Вешают на меня будяковские разборки. Это ж он сам своих порешил. – Есть доказательства?

– Доказательства ему! Я тебе чего, мент, что ли? Говорю, что знаю. Мужиков моих пересажали, акционерки под Будяка перекинули. А теперь и вовсе додумались самого из списка живущих исключить. И все потому, что делиться не захотелось. Жадность сильнее страха оказалась! Чего пялишься? Комбинат химический, слышал, делить принялись?

– Да вроде, – недоуменно припомнил Мороз.

– Вроде! – передразнил Добрыня. – Живешь, как отмороженный. Это – кусище! Под Панинский банк все делается. Но двадцать процентов должны были быть мои. Обещано было! … Только не рассчитали малек!..Что глядишь? Да, мне здесь не круто. Но, думаю, и они там не больно сладко спят. И если уж договориться не желают, так к глотке ихней подобраться я еще успею!

– Не успеешь, Валя. Потому я и здесь. Злости в тебе много, гляжу, накопилось. Только вот хитрости прежней, видно, от недосыпа поубавилось. Хочешь отомстить? Помогу. Мы едем сейчас вместе. Я тебя привожу в дежурную часть города. При мне пишешь заяву о том, кто на самом деле убил Котовцева. Если и впрямь знаешь. Выдергиваем из дома следователя прокуратуры, фиксируем показания. А я на другой же день публично оглашаю компромат на твоих лепших друзей. И – сгорят оба как свечки. Ну, ты понимаешь. В результате ты жив, а они… Что и требовалось доказать. Акции комбинатовские, конечно, не получишь. Но – живой. И – с врагами поквитаешься. И еще – обещаю, что лично возьмусь за убийство этих парней. А сейчас что ты можешь?

– Что могу? А вот чего, – зло ощерился Добрыня, показывая из-под полы рукоятку «ТТ». – Ишь ты! Напиши ему, кто убил. Нашел писателя! Да я сам и убил!.. И не зыркай! Не хотел, конечно. Сколько лет тому. Совсем ведь пацан был. С Маргаритой тогда у меня роман закрутился. Любила она больших мужиков. Вот и подбила, чтоб бумаги отнял. Наговорила хрен знает чего! И, мол, провокация готовится, и – еще что-то. Сам знаешь, каковы мы по молодости, когда сперма в башке хлещет. Ну, и… Удара вот не рассчитал. Да он еще как-то затылком об асфальт приземлился. Но все равно не думал поначалу. На другой день уж узнал. Вот тогда мы с Паниной друг друга за жабры и взяли. Я ей, когда портфель отдал, она стала с меня еще какие-то бумаги требовать. А у меня ума хватило сказать, что припрятал, мол. Прилично мне тогда досталось. Информация где-то просочилась. И покрутили дружки твои нынешние на славу. Думаешь, чего тебя тогда Тальвинский отмазал? И впрямь, что ль, о судьбе твоей девичьей обеспокоился? Команду получил. Потому что задача была – под меня дело подвести и – на убийство расколоть. А ты только в ногах путался.

Прервался, вглядываясь в посеревшего Мороза:

– Эх, Виташа, Виташа. Как был шебутной отморозок, так и остался. « Мы с тебя возьмем показания! Спасем!». Да кто вы-то?! Если РУБОП, так они давно у Паниной подкармливаются и Будяка «крышуют». Не задумывался, почему против него в городе никто подняться не может?..То-то что! Так что мне что РУБОП ваш, что Будяк, – одна хренотень. А вот где ты сам во всем этом? Сеструху потерял. Со мной расплевался. Чем меня поучать, спроси себя, с кем остался-то? И для чего все? Чтоб на моем месте Будяк расцвел? При мне-то хоть, худо-бедно, по понятиям жили. А теперь что?

Мороз смолчал. Возразить ему в самом деле было нечего. А говорить пустые слова, в которые и сам потерял веру?

– То-то, парень. Никто меня в твоей ментовке с признанием этим не ждет. Так ли, эдак ли, а – порешат. Потому у тебя свой путь и – Бог навстречу. А я свой до конца дойти собираюсь. А там!.. Так что? Валентин всмотрелся в задумавшегося Мороза.

– Так что скажешь, опер? Полюбовно разойдемся или – попробуешь взять? Можем и покружить по старой памяти. Здоровьишка у меня и теперь поболе твоего будет. Да и аргумент имею.

Не отводя взгляда от Мороза, он похлопал по пистолету.

– Хорошо, уйдешь, – принял решение Мороз. – Но при условии.

– Лих. Еще и условия ставишь?

– Ты пишешь мне явку с повинной.

– А пососать не предложишь?!

– А я тебе обещаю, что использую ее только, когда тебя убьют. Иначе, Валя, из этой конуры нам подобру не разойтись.

– Даже так? – Добряков прикинул. – А что? Нокаут с того света – это даже великим боксерам не удавалось. Слово?

– Слово.

– Ты последний отморозок на этой земле. Потому верю. Тариэл тебя к электричке проводит. А насчет того, что в кольцо взяли… Я завтра с утра в город перемещусь. Есть запасная нычка, о которой вообще никто не знает. Так что еще повоюем, – Добрыня склонился над ящиком, вытащил шариковую ручку и старенькую заляпанную тетрадь, выдрал неисписанный листок.

– Как там положено? Явка с повинной, да? – краснея от усилия, принялся быстро строчить.

Со стороны наружной двери послышался звук – кто-то скребся.

– Застыл, сучонок, – усмехнулся Добрыня. – Ничо, потерпит!

– И как ты его приручил? Ведь колотится от страха. А надо же – помогает.

– Самым простым способом – компроматом. На чем еще в наше время влияние держится? … Возьми! Здесь все. И – признание в убийстве. И – Панина с Кравцом. Весь букет. Но помни: отдаю при условии, что вытащишь на свет только если меня уроют. – Я дважды не повторяю.

– Тогда чего уж? – стук, более настойчивый, возобновился. – Пойду впущу. Пусть отогреется. А там – посошок на дорожку, и – на Запад поедет один из них! На Магадан – другой! – фальшивя, пропел он под скрип лестницы .

… – Да слышу, потерпишь! – послышалось снизу.

Потом звук откидываемого засова. И вдруг – вскрик, вслед за тем выстрел, еще!

Не мешкая, будто того и ждал, Мороз опрометью рванул по темной лестнице, выскочил через распахнутую дверь и едва не споткнулся о постанывающего Добрыню, сжавшего пальцы левой руки на горле хрипящего под ним Тариэла.

– Сдал-таки, сучонок! – выдохнул Добрыня. Другой, раненой рукой он безуспешно тянулся к поясу.

В темноте отчетливо были слышны приближающиеся голоса.

– Не стрелять! – приподнимаясь над лежащим, закричал Мороз. – Добряков ранен. Сопротивления не окажет. Я – капитан милиции Мороз! Не стрелять!

Новый выстрел, откуда-то со стороны, бросил Виталия на подрагивающего Вальку.

– Ах, вы! – пробормотал Мороз, окончательно поняв, что стреляющие из темноты пришли не брать, а именно – убивать. Сдвурушничал хитрющий кавказец. Рассчитал, как «закрыть» весь компромат одновременно.

Дотянувшись до пояса Добрыни, Мороз выдернул пистолет, обхватил двумя руками и, перевалившись на спину, принялся стрелять на звук приближающихся шагов. Удовлетворенно услышал вскрик. Потом ему почудился шум сзади. Успел даже повернуть дуло пистолета назад. Но – уже опускалось что-то на голову, и не было времени увернуться. Яркая вспышка, острая боль. И – сознание Виталия Мороза погрузилось во мглу.

15.

…Звуки приглушенных голосов. Мороз с усилием размежил веки. Похоже на больничную палату. В ногах разговаривают несколько человек в белых халатах. Голос одного из них – мужчины – показался знакомым.

– Глядите, очнулся!

– Никак ты? – опознал-таки Виталий заведующего кожно-венерологическим диспансером, с которым за эти годы успел сойтись. – Тогда не понял.

Он попытался приподняться.

– Нечего понимать. Жив и – слава Богу. Тебе пока вредно разговаривать.

– Опять не понял. Насколько помню, в меня стреляли. Потом хорошенько чем-то оглоушили. Почему ж я?.. Почему в вендиспансере-то?! Или спид стал передаваться через удары по башке?

– Уймись. Ты не в вендиспансере, а – в больнице при следственном изоляторе. Я уж месяц как сюда главврачом назначен.

– Где?!

– Ой, девочки, встает!

На Мороза навалилось несколько тел.

– Колите живо! Да что у вас руки-то, как с перепою?! – расслышал он и заново «отключился».

… – Не больше получаса.

– Да, да. Я постараюсь.

Препанов вошел в палату, в которой находился лишь один пациент. Под страстным взглядом бывшего капитана милиции Мороза следователь прокуратуры почувствовал себя неуютно.

– Здравствуйте, Виталий Николаевич, – произнес он, опасливо обустраиваясь на соседней койке.

– Чего так официально? – небритая исхудалая щека лежащего скривилась. – Можешь, как прежде, – товарищ Мороз.

– А вы мне, к сожалению, больше не товарищ. Вы, извините, теперь бандит.

– И опять неверно формулируешь. Если бандит, то почему «извините»? Выкладывай, с чем притащился. Я так понимаю…

– Вы правильно понимаете. Только прошу не нервничать.Вот, предъявляю, – Препанов склонился над портфелем, вытаскивая наружу свежую пока, но заметно располневшую папочку уголовного дела, – копия постановления о вашем аресте и – должен вас кратко допросить.

– Отчего же кратко?

– Более детальный допрос не возможен пока в силу вашего состояния здоровья.

– Заботливый, – Мороз с нарастающим изумлением пытался вчитаться в мелькающие формулировки и цифры: покушение на убийство, превышение служебных полномочий. Укрывательство…И что? Все это ему? Какая-то фантасмагория!

– Ни черта не вижу, – в глазах замелькали блики. – Давай лучше … по-человечески. Хотя по-человечески – это у тебя никогда не получалось. Хотя бы своими словами.

– Мне странно, что вы хорохоритесь после всего.

– После чего всего?

– Вы в больнице три недели. За это время мне удалось полностью восстановить картину ваших вопиющих преступлений.

– То есть тебе удалось?

– С помощью товарищей из РУБОПа.

– Даже так? И почему же мною заинтересовался РУБОП?

– Вы прекрасно понимаете. Только не ерничайте, Мороз. И давайте без этих ваших дешевых усмешечек. Нам все известно.

– Рад за вас. Так и мне интересно знать.

– Как угодно. Вы, будучи связаны с бежавшим из-под стражи убийцей Добряковым…

– Где он?

– Застрелился из своего собственного пистолета.

– Застре?!..Да он двигаться не мог!

– Не надо делать большие глаза! Вы же были рядом.

– Да, был. И он был жив. Я кричал, чтоб не стреляли!

– Мороз! Довольно хитрить. Поймите, теперь это бесполезно. Выявлено все! Вы, несмотря на прямой запрет, установили с преступником тайную связь. Зная, где он скрывается, не только не сообщили руководству, как то предписывал долг офицера. Но, напротив, систематически общались и, как мы полагаем , «наводили» его на людей, которым он угрожал убийством.

– Это ты доказал?

– Но это же очевидно! А когда люди, активно оказывавшие содействие в розыске преступника, обнаружили Добрякова и попытались его задержать, вы вместо того, чтоб оказать содействие, напротив, открыли огонь из чужого пистолета и тяжело ранили одного из них. – Так. А чужой пистолет – очевидно, тоже мне в пику?

– Конечно. Вы сознательно не взяли табельное оружие, понимая, что по нему вас найдут.

– И кто же эти энтузиасты, что отправились ночью за сорок километров брать бандита Добрыню? Наверное, общественные помощники милиции. Или.. погоди, догадаюсь. Юнаты! Палки я во всяком случае точно у них видел.

– Издевка ваша неуместна. Это, к вашему сведению, сотрудники охранного частного предприятия, охраняющие господ, которым Добряков при вашем содействии угрожал расправой. Естественно, они сделали все, чтобы предотвратить…

– Естественно. Что, Пашуля, опять выполняем руководящий заказ? Тогда вот что. С этой минуты я буду давать показания только начальнику УВД, прокурору области или своему непосредственному шефу. – Вынужден вас огорчить, Мороз. Но по личному указанию исполняющего обязанности начальника УВД контакты с вами для офицеров МВД возможны только с его санкции. Так что, хотите – не хотите, а придется вам терпеть мое общество. – И это –общество?

– Вы корпоративным узам предпочли родственные криминальные связи. Честь офицера для вас оказалась ничто по сравнению…

– Хватит тарахтеть. Слушай, Препанов. То, что ты дурак, – это, увы, факт твоей биографии. Но – не законченный же подонок. А другой вариант для тебя не существует? Да, я действительно вышел на Добрыню. Но не для того, чтоб спасти, а чтоб склонить к сдаче. – Вынужден огорчить. Вина ваша в полном объеме закреплена экспертизами, а также свидетельскими показаниями очевидцев. Семь человек, Мороз! И все говорят одно и то же! Вы открыли стрельбу, несмотря на их требования сложить оружие.

– Смешно бы было…Хотя постой! Но – я же получил от Вальки явку с повинной! Какой же мне смысл было его «колоть», если я пособник?!.. Явку в моем кармане…Вы что, тоже?..

– Нет, никаких документов ни при вас, ни при осмотре трупа не обнаружено…Виталий Николаевич! Вам воды или, может, позвать врача?

– Чего уж там? Теперь я и без врача свой диагноз могу поставить.

– Любопытно. И?…

– По-моему, меня загнали в полную задницу.

… – Ты даже еще не догадываешься, насколько твой диагноз точен, – подтвердили от двери, где вот уже несколько минут стоял, прислонившись к косяку, исполняющий обязанности начальника УВД полковник Муслин.

– Господи! За что ж все сразу-то? – простонал Мороз.

– А за грехи! – объяснил Муслин, подходя вплотную. – И за гордыню прошлую. За все теперь ответить придется… Вы пока идите, товарищ следователь. Слаб еще наш больной. Дня через три продолжите.

– С тем, что останется, – пристально глядя в лицо Морозу, добавил он. – Шучу, шучу!

Муслин нетерпеливо помог подняться растерявшемуся Препанову, показал рукой в сторону двери.

– Но необходимо побыстрее предъявить обвинение. Мы и так нарушаем сроки. У меня указание облпрокурора, – заупрямился следователь.

– Всё выполним! У нас, знаете, свои методы убеждения. Подготовим к допросу в лучшем виде. Уж для родной-то прокуратуры!

Он выставил следователя из палаты, нетерпеливо повернулся.

– Ну, здравствуй, Мороз, – теперь распиравшее его торжество можно было не сдерживать. – Всегда знал, что рано или поздно бандитское начало возьмет в тебе вверх. Вот оно и случилось.

– Ну да, как же! Взяло бы вверх, ты б у меня сейчас на посыльных бегал.

– Опять хорохоришься. А ведь боишься, а?

– Опасаюсь.

– А надо бояться. Дрожать. Потому что за дверью дожидается моей команды кум[15]15
  Жаргон.: оперативный работник в местах заключения


[Закрыть]. А власть кума в местах изоляции – это тебе еще предстоит освоить. Ты у меня теперь все тюремные науки превзойдешь.

– Это не сомневаюсь.

– Хотя – можем и сдружиться, – голос Муслина сделался приторно-сладким, будто липучка для мух. – Догадываешься, о чем я?

Мороз, слегка озадаченный, предпочел отмолчаться.

– Не веришь. А напрасно. Прошлые обиды можно забыть. А вот содействие…

– Стучать, что ли, предлагаешь?

– И, милый, это само собой. Тут-то какие проблемы?.. У меня разговор поинтересней.

Муслин отошел, резко открыл дверь, убеждаясь, что никого нет поблизости. Вернулся.

– Вижу, ты уже смекнул, что тебя ждет. Казенный дом, дальняя дорога. И это еще не самая черная краска. До казенного дома можно ведь живым и не добраться. А можно все это разом похоронить, – склонился было интимно. Но глаза Мороза ему не понравились и потому предпочел остаться хоть и на соседней койке, но – в некотором отдалении. – Дело еще переиграть не поздно. В сущности никого ведь даже не убил. И в то, что оказался там, чтоб бандита взять, тоже можно при некоторой фантазии поверить. А тогда остается разве неосторожная стрельба. Так ты ведь решил, что это на тебя нападают. Так?

– И что?

– Ну, и получится тогда по максимуму – превышение пределов необходимой обороны. Из органов, само собой, придется уволить, тут никуда не денешься. Слишком много шуму. Да что для тебя органы! Если договоримся: те, кто служить продолжит, долго будут благосостоянию твоему завидовать. Получаешь условное наказание. Это – гарантия.

– Твоя, что ли?

– Есть и повыше люди. Главное, чтобы интерес к консенсусу был обоюдным. Понимаешь?

– Пока нет. От меня-то что требуется?

– Надо бумаги вернуть.

– Так давай вернем и – дело с концом, – охотно согласился Мороз.

– Правда?!

– Конечно. Только скажи какие. И – с моим удовольствием.

– Выдрючиваешься?! Эту охоту я у тебя быстро отобью. Не хитри со мной, Мороз, – Муслин погрозил пальцем. – Сам знаешь, какие. Те, что от Добрыни получил.

– Если б получил что, все у вас бы давно было. Вы ж меня всего обшарили.

– Правильно. Только и он не дурак был, при себе держать. А вот где – наверняка сказал!

– С чего бы?

– А с того, что родич! А потом, если б не сказал, на кой ляд ему тогда было явку тебе писать?..Ой!

Несмотря на боль в груди, Мороз резко выбросил руку, сдавив бицепс незванного визитера.

– Стало быть, нашли явку?!

– Не знаю ничего. Пусти же, черт! – Муслин рывком высвободился. Морщась от боли, отскочил, потираясь. – Ничего! Я тебе докажу, что на силу всегда другая сила найдется. Здесь при изоляторе пара спецзэков сидит. Очень даже умелые уговорщики. Как бы тебе с ними в камере не оказаться! Так что?!

– А ничего. Не о чем мне с тобой, холуй, говорить.

– Во даже как! Ну что ж, за холуя отдельно ответишь. А бумаги сдашь. Сдашь! Когда шкурой своей дубленой ощутишь, что колония для тебя – рай недосягаемый. Взвоешь. Приползешь. А я соглашусь. Только условия тогда другие будут. Не понимаешь по-человечески. Так я тебя утрамбую! Мы тут, кстати, у тебя в квартире с обыском были. – Да? И много нашли?

– А это как посмотреть. Девочка там сидела, как царевна в тереме. Все горевала, куда же это дорогой её Виталик сбежал. Как бы ей по твоей вине совсем плохо не стало.

Муслин быстро отбежал к двери.

– Что зыркаешь? Волк! Отзыркался! Теперь даже не свобода на кону. Жизнь твоя!