Текст книги "Выезд на происшествие"

– Точно, – обрадовался Игнатьев. – А у меня не трактор и не вертолет. Это ж машина все-таки. Думаете, если Игнатьев, так на нем пахать можно?

– Да помолчите вы, сержант! – неожиданно для себя резанул Танков. – Решать же надо. – Он провел пальцем по оперативной карте района: – Может, по шоссе до узкоколейки? А оттуда Велин с Игнатьевым по шпалам до поселка? Я бы сам, да не имею права отдел надолго оставить.

– Что ты, милый? – охладил его Филиппов. – Там же километров с десять. Это ночью-то, в дождь. Да когда ж они там будут? Еще и до узкоколейки час езды. Не, ты не горячись, потому как туда и впрямь сейчас если только на вертолете.

– Я в управление позвоню, – решился Танков. – Может, помогут?

Многомудрый Филиппов вздохнул, но мешать не стал.

… – Да вы что, лейтенант?! – рассердился дежурный по областному управлению. – Не можете самостоятельно такой вопрос решить? Рядовая гражданская склока вокруг избушки, а вы готовы общую тревогу объявить. Учитесь думать.

– Значит, вы приказываете не ехать? – уточнил Танков.

– А ты, брат, как я погляжу, того… По обстановке решайте, – дежурный по управлению отключился.

Пристыженный Танков положил трубку. Слышавший весь этот разговор Игнатьев смотрел на него вполне безжалостно.

– А если до Центрального поселка, а оттуда на дрезине?

– Дрезину еще найти надо, – потянул с ответом Филиппов. – Да потом, – он вдруг решился, – куда в самом деле? Ну, приехали. Дальше что? Что мы им, дом поделим? Мы даже забрать никого не сможем.

– То есть? – Танков удивился этому неожиданному обороту. – Они ж там грозят друг другу.

– Да мало ли что!? – на высоких тонах вмешался Игнатьев. – А забирать-то не за что.

– Ты пойми, – Филиппов мягко придавил плечо дежурного, – таких звонков у нас во! – Он провел рукой поверх головы. – А машина одна. Наша заповедь – ее при себе беречь. Вот ты щас ее погонишь – а ну что серьезное или, скажем, не дай Бог убийство? Куда машина делась? Ах, дом делить поехала? В лучшем случае выговор.

– А чего ехать? Позвонить Карелову, и дело с концом! – Всякая возможность избавиться от поездки делала Игнатьева находчивым и инициативным.

– Правильно! – обрадовался Филиппов. Он ткнул рукой в недоумевающего дежурного. – Это командир дружины в Центральном поселке. Вот такой мужик! В любое время суток. Безотказный. Звони!

Звонок из райотдела Карелова не порадовал.

– Жаль, застали, мужики, – засмеялся он, – а то уж уходил. У племянника сын родился. Но раз надо, так надо. Чем могу?

Сообщение Танкова его почему-то развеселило.

– А я уж перетрусил, – отсмеявшись, объяснил он. – Этих двоих знаю. Он-то хоть и отсидел, да тихий, а она точно его не пустит. Знаешь, из таких – что ухватила, то мое. Весь поселок в страхе держит. Ты, видно, недавно служишь, лейтенант?

– Да.

– Понятно. В диковинку всё. Привыкнешь. А насчет этих не волнуйся. Сейчас дозвонюсь. Если что, пошлю пару человек на дрезине. В самом крайнем случае, – тут он, не скрывая насмешки, сделал жуткий голос, – сам поеду. Так что, считай, принято. И живи спокойно. Разберусь – доложу. В моей дружине проколов не бывает. Гордеева там случаем нет?.. Оно и видно. Привет ему.

Танков, не дожидаясь окончания разговора, скомкал листок с записью и бросил в урну.

– Дежурят тут психопаты всякие, – схамил Игнатьев.

Пристыженный Танков не ответил. Вбежал Велин.

– Чего дергаетесь, мужики? – с порога закричал он. – Давайте Воробья, я его в ИВС отвезу. Оттуда домой.

И хотя дежурство в отделе членам опергруппы полагалось нести до 24 часов, Танков возражать не решился.

– Мой пламенный привет гражданину подполковнику! – Приветственно поднял руку выпущенный из клетки Воробей. – Крестный мой Юрий Алексеевич не звонил? Любопытно бы узнать, как у него дела. Теперь таких энтузиастов немного найдешь.

Велин с Игнатьевым вывели Воробьева на улицу, слышен был скрежет открываемой задней дверцы, смешок Воробья, окрик грозного Велина.

ЗАЗВОНИЛ опять телефон. "Черт, я же сводку по краже забыл передать", – вспомнил Танков.

– С вами говорит из Субботина директор совхоза, – произнес взвинченный голос. – У нас вроде ЧП.

– Что значит "вроде"? – После позорной истории с Востоком Танков сделался подозрительным и настороженным.

– Заперся тут один в доме напротив сельсовета и палит из окон.

– Как палит?!

– Стреляет. Ранил агронома. Никого не подпускает… Алло! Вы меня слышите?

Танков вскочил с места и энергичными жестами показывал Филиппову, чтобы тот задержал машину. Помощник, слышавший разговор, поспешил на улицу.

– Сейчас соберем опергруппу! Обеспечьте, чтоб никто не подходил к дому!

– Понял вас. Улицу с двух сторон мы уже перекрыли. Только не выскакивайте на машине на площадь. Пусть шофер правление сзади объедет. Мы там ждать будем. Вы уж поторопитесь: детишки в доме.

– Выезжаем, выезжаем, – в уже повешенную на том конце провода трубку пробормотал Танков.

Филиппов, успевший вернуться, отдувался, восстанавливая дыхание. – За меня! – крикнул ему Танков. И, уже подбегая к дверям: – Сиренко позвоните!

УАЗ стоял боком к отделу, частично перекрыв мостовую. Рядом с водителем небрежно развалился Велин. Танков рывком впрыгнул на заднее сиденье:

– В Субботино! Быстро! Стрельба там. Один уже ранен.

– Бензина же нет, – привычным канючным голосом отозвался Игнатьев.

– Сольем по дороге! Остановим любую машину. Поехали! Игнатьев глянул на Велина.

– Надо же, – отвечая на его взгляд, процедил тот, – какой нам дежурный попался энергичный. Ишь как глазенки горят. Небось, уж и орден на груди ощущает.

Он повернулся к Танкову:

– Зря мельтешишь, парень. Не будет тебе ордена. И благодарности тоже. Ну, пальнул кто-то случайно. Да мы приедем, они уж все спать будут. Сколько на такие сигналы езживали, – Велин демонстративно зевнул. Игнатьев приоткрыл дверцу, собираясь выйти.

– Как дежурный по отделу приказываю ехать, – отводя глаза, приказал Танков.

Велин усмехнулся. Игнатьев, всем своим видом выказывая неудовольствие, повернул ключ. Машина медленно тронулась, то и дело притормаживая, чтобы объехать оставшиеся после дождя лужицы, – под презрительное бурчание шофера.

– Тормози! – резанул Танков. Игнатьев, вздрогнув, утопил педаль тормоза до пола, отчего Велин, несмотря на малую скорость, боднул стекло.

– Ты чего орешь?! – не обнаруживая опасности, Игнатьев закрутил головой.

– Если вы, товарищ сержант, сию же минуту, со всей возможной скоростью… – Танков захлебнулся от негодования. – Я отстраню вас от дежурства!

Игнатьев выругался, дернул на себя ручку коробки передач, и машина рванула с места. Теперь она, напротив, на всем ходу таранила любую яму, отчего сидящих в салоне бросало в разные стороны.

– Понабрали салажни всякой, – громко зашипел Игнатьев. – Машины гробить. Завтра же рапорт напишу.

– Товарищ генерал-майор! – закричал вытанцовывающий в своей клетке на запасном баллоне Воробей. – Я требую отвезти меня в ИВС. По моей статье смертная казнь не положена!

– Это еще откуда? – в передряге Танков о задержанном забыл начисто.

– А от верблюда. – Игнатьев сплюнул. – Хотел ведь назад в дежурку отвести, так нет, мы начальники, мы приказываем. Вот и указуй дальше.

– Поехали. – Танков безнадежно отвернулся к окну. – Чего уж теперь?

УАЗ рвался из города.

– Включите сирену, – приказал Танков, заметив, что водитель собрался притормозить перед светофором.

– Не работает, – с удовольствием отмел приказание Игнатьев.

– Тогда нарушайте. – Танков потянулся к рации. Рация оказалась выключена.

– Не включаете, конечно, из бережливости, чтоб не пережечь?

Игнатьев презрительно смолчал.

– "Урал-2", "Урал-2", я двести первый, прием!

– На приеме, – отозвался неспешный филипповский голос.

– Сиренко сообщили?

– Да занято всё.

– Немедленно звоните в управление. Поднимайте группу захвата. Я буду держать связь.

Он положил трубку рации на колени.

– Цирк, да и только, – сплюнул Игнатьев.

– А из Москвы спецгруппу не будешь вызывать? – Велин, дотоле отмалчивавшийся, уже не скрывал неудовольствия. – Между прочим, товарищ захватчик, на такие происшествия положено в бронежилетах выезжать.

– Чего ж раньше-то молчал? – спохватился Танков. – Неужто возвращаться?

Машина выезжала уже из города.

– Ты дежурный, сам поехал, сам и решай, – отвернулся Велин. – Хотя обычно положено наоборот: сначала думать, а потом уж…

– Во-во! – обрадованно поддержал Игнатьев. – Руковод-куровод. Только б машину гонять. А ты б сперва головой.

– "Урал-2", "Урал-2", я двести первый.

– Да звоню, звоню.

– Пал Евгеньич, приготовьте для группы захвата бронежилеты. Ключ от оружейки у вас на связке.

– Это знаю. Чего ж сам-то не взял?

– Да я… Не сообразил. В общем, едем на место.

Машина спотыкалась на многочисленных выбоинах, покряхтывая измученными рессорами.

– Товарищ генерал-лейтенант, – не унимался Воробей. – А вы как его брать-то будете? Должно, снайперским выстрелом? Или вон тот ковбой долговязый приемом каратэ дом развалит?

– А ну заткнись, пакость! – Велин с таким натуральным остервенением потянулся к левой подмышке, что Игнатьев испуганно скосился, а Танков положил на его руку свою:

– Ты что, Сереж?

– Э-э, жизнью рискуешь, а тут… – Велин дернул плечом и опять прислонился к стеклу.

Игнатьев прирос глазами к дороге: фары уже "выстригали" сельскую улицу.

ЗАДВОРКАМИ и огородами, дважды чуть не увязнув в грязи, заляпанный, с выключенными фарами "уазик" выскочил на унавоженный пятачок за одноэтажным зданием правления. В тусклом свете раскачивающегося на ветру фонаря толпились, должно быть, добрые две трети субботинских жителей. Одна из женщин, икая, всхлипывала, прислонясь к стене. Ее участливо поддерживали. Велин эффектно шагнул из темноты навстречу обрадованным людям.

– Здравствуйте, кормильцы! Оперативный уполномоченный Велин, – бодро представился он. – По какому поводу собрание? Какая повестка дня?

– Быстро! Не ожидал. – Мужчина с депутатским значком на лацкане пиджака прочувствованно тряхнул ему руку. – Директор совхоза Захаров Виктор Мефодьич.

– Так что тут у вас за паника, товарищ директор? – Велин благосклонно позволил пожать свою руку и с доброй отеческой усмешкой оглядел собравшихся. Из-под ненароком распахнувшегося кожаного пальто выглянула полированная рукоятка пистолета. – Едем по селу – тихо. Думали – нашутились и спать разошлись. Так чего не спится, сельчане?

– Лейтенант Танков, – стоящий сзади него Танков улучил минуту, чтобы представиться.

Захаров радушно, но невнимательно кивнул, как и все, привлеченный к великолепному Велину.

– Ой, спасите! – вдруг с новой силой вскрикнула постанывающая женщина. – Ой, детишки мои!

– Да уймись ты наконец, курва! – рявкнул один из мужиков. – Всех уже растравила.

– Кременчук! Вечно ты, Степан, как-то с перебором! – Захаров укоризненно покачал головой. – Дети ее в доме, – пояснил он досадливо.

– В каком доме? Кто? С кем? – Велин строго оглядел галдящую толпу. Танков смотрел за его работой с удовольствием. Сейчас Велин был воплощением мужества и уверенности, чего, похоже, так не хватало этим растерявшимся людям. Установив тишину, Велин поощряюще кивнул Захарову. – Давайте строго по фактам.

– Ну, тогда, значит, часа два назад…

– Точнее!

– Точнее б надо у секретаря моего спросить. Она как раз правление закрывала и видела, как он ее гонял.

Танков подтолкнул Велина:

– Слушай, зачем нам сейчас-то все по минутам?

– Товарищ лейтенант, – Велин заметил, что реплику услышали, – гляньте-ка лучше, как там подозреваемый. К вам, товарищи, торопились, даже вот задержанного не успели высадить.

– Спасибо вам, – поблагодарил кто-то в толпе.

– Так что дальше?

– В десятом часу это было. Минут сорок, – уточнила одна из женщин.

– В двадцать один сорок?

– Чего? Ну да. Я как раз к корове выходила. У них дверь открыта, мат, Галина голосит, ну, я так и сообразила: отсидел Будаков свои пятнадцать суток. Из города, говорят, пьяным приехал.

– Да вдрызг, – уточнил всё тот же бойкий Степан.

– Точно, – обрадовался вдруг Велин, – чувствую, фамилия знакомая. Я ж его и сажал за семейное. Жену, что ли, избил?

– Избил! – подтвердила икающая в стороне женщина. – Так теперь и мстит, проклятый, чтоб он сдох! Только на детишках-то, на них-то зачем вымещать!

– Тихо, Галина! – Захаров махнул рукой, и несколько женщин уже привычно принялись ее успокаивать.

– Словом, кто-то ему насчет жены нашептал. – Захаров взял Велина под локоть и осторожно отвел в сторону. Увязался следом за ними и неприглашенный Танков.

– Вообще-то бабенка еще та. – Виктор Мефодьич интимно убавил голос: – Как у нас говорят, ручная. В смысле – по рукам ходит. Раньше с бывшим механиком путалась, теперь вот с агрономом.

– Это в которого Будаков стрелял? – уточнил Танков. Захаров, по-прежнему стоя к нему спиной, кивнул.

– Словом, ситуация такая. Начал ее метелить. Это у них водится. Бросить, видно, не может, но и не прощает. А она по злобе или еще как и крикни, что, мол, дети не его. Он за ружьем. Двустволка в доме была припрятана. Эта-то, пока он бегал, опомнилась, уползла. Так он в доме с детьми закрылся.

– Детям сколько? – опять вмешался Танков.

– Пацан восьми лет и девка. Пяти, что ли? Пальнул вдруг из двух стволов по грузовику. Кузов – в щепки, машина – в кювет. Сунулся было к дому агроном – чего полез, дурень? Так он по нему на полном серьезе шарахнул. В плечо попал.

– Опасно?

– Да вроде в мякоть. В медпункт отвели. Вот кончится карусель, повезем в город. Чем только кончится? – Захаров вздохнул. – Совсем озверел мужик.

– Как это он пьяный попасть ухитрился? – усмехнулся Велин, ласково поглаживая большим пальцем ненаглядную свою кобуру.

– Чего ж не попасть? – опять втерся Степан Кременчук. – Он же егерем был. Одних кабанов сколько завалил. Так что в лоб – без смысла. Мы уж мозговали. Это он щас притих, а то ведь даже на площадь не подпускает, орет, требует, чтоб курва эта вышла, а иначе грозит мальцов порешить, а себя сжечь.

– Керосин у него там, – растерянно добавил Виктор Мефодьич. – Прямо хоть штурмом бери.

– А может он, по-вашему, это сделать? Захаров помолчал, давно, видно, этим мучился.

– Н-не знаю. Не могу поверить. Хотя вон чего наворотил. Не приведи Бог такое несчастье. Да и в районе потом объясняться.

– Обязательно может. – заверил Кременчук. – Так-то он на вид спокойный, не шебутной, только вот мозги к лесу передом повернутые. Я сколько раз замечал, изобьет – на ней-то как на кошке, а он по три дня сам не свой. Я ж говорю: такая коза.

– Дом обложили? – строго прервал Велин.

– Как это?

– А вот так. – Велин незаметно оказался на прежнем месте и говорил громко, для всех. – Так что надоест ему в доме отсиживаться, выйдет сейчас вот из-за угла с двумя стволами и жахнет. Может, уже стоит за углом?

Люди занервничали, кто-то из женщин охнул.

– Раззявы! – Велин задумался. Танков меж тем подошел к углу сельсовета и оттуда выглянул. Прямо перед ним открылась небольшая, где-то сорок на сорок, площадка, вытоптанная и выезженная до последнего чахлого стебелечка, – центральная площадь. На противоположном, крутом ее конце над сельсоветом завис небольшой деревянный дом в три окна. Ни справа, ни слева от него строений или густых посадок не было.

– Специально вы бандита в такую крепость поселили? Чтоб ему отбиваться легче было? – досадливо съязвил выглянувший из-за его плеча Велин. – Хоть сзади огородами можно подойти?

– Нет там ни огородов, ни пристроек. Дом для рабочих из города держали, а потом этих вот пустили. На свою голову, – Захаров удрученно насупился. – Кто ж мог такое знать?

– Мило, – оценил ситуацию Велин. – Маленькая загадочка из детской игры: как казакам поймать разбойника, если последнему помогает власть на местах?

– А вы что ж, так втроем и прибыли? – поинтересовался не отстававший Кременчук. – Дело-то, кажись, серьезное. Как тут втроем-то?

– Кажись! Серьезное! – передразнил раздраженно Велин. – Привыкли, понимаешь, вороньего шума пугаться. Одна пьянь всю деревню в страхе держит.

– Пьянь-то пьянь. Это не он один, – не стал спорить Кременчук. – Да ведь пальнуть может. Эдак картечью из двух стволов – и пополам.

– Выкурим. Значит, так. – Велин повернулся к Танкову и подошедшему Игнатьеву. Танков невольно подтянулся. – Наша задача, служивые, – обложить дом. Чтоб не вышел. Ну, и попробуем склонить к сдаче. Мужики с ружьями есть?

– Найдутся, – поспешно заверил Захаров.

– А чего ж, браконьеров-то полно, – подтвердил Кременчук.

– Сам, небось, промышляешь?

– А то.

Он хотел добавить что-то развеселое, но Велин повелительно махнул рукой и продолжил:

– Значит, обкладываем дом. Потом попробую с ним поговорить. Рупор найдется?

– Пробовали уж. – Захаров кивнул на прислоненный к бревнам большой, свернутый трубкой металлический лист.

– Не так пробовали, – отрезал Велин. – Ну, и после этого будем ждать прибытия группы захвата.

– А вы-то кто ж? – Кременчук, не любивший ироничного с собой обращения, задал вопрос со всей немалой насмешливостью, на какую оказался способен.

– А мы, – Велин оглядел толпящихся жителей, – передовая бригада группы захвата. Обеспечиваем подготовку объекта к дезъюкции.

От диковинного этого слова, смысл которого Танков, как ни напрягался, осилить не смог, народ почувствовал к Велину безграничное доверие.

– Уж побыстрей бы, ребята, – попросил кто-то. – Детишки в доме. Мать уж отливали.

– Быстро что? Правильно: кошки родятся. – Велин браво подмигнул какой-то смазливой девице, отчего та покраснела. – Игнатьев!

– Чего орешь? – Игнатьев стоял рядом с Велиным и без малейшего к нему почтения ковырял в зубах. От панибратского обращения на людях Велин поморщился и строго спросил:

– С отделом по рации связывался?

– А то сам не знаешь – не берет. Сколько раз просил: замените, замените. Как километров за пятнадцать отъедешь, так и недостает.

Велин неодобрительно покачал головой.

– Стало быть, так, Виктор Мефодьич. – Он ткнул директору совхоза в грудь длинным и холеным, словно револьверное дуло, пальцем. – Беги в правление, звони в отдел. Объясни от моего имени ситуацию. Пусть ускорят прибытие группы.

Замаявшийся от бессилия и теперь обрадовавшийся возможности подчиниться другому, более ответственному и знающему, увесистый Виктор Мефодьич, перепрыгивая через лужицы, припустил к задней двери правления.

– Ставлю задачу. Танков, обойдешь дворами, заляжешь с той стороны дома. Теперь ты, зубоскал. Кременчук, да? Поглядим, на что ты годен. Твоя задача…

ВЫСТРЕЛ, короткий, с мерно угасающим эхом, прервал диспозицию.

– Подходи, лярвы! Чего затихли?! – Голос был надсадный, неуправляемый. – Выводи курву на площадь! Галка! Подлая! Выходи под винтарь, а то щас щучат твоих…

– Папочка, не надо! – долетел из глубины дома отчаянный мальчишеский голос. – Не надо, родименький!

Заревел и голосок потоньше.

– Убьет! Убьет, зверь! – так же истошно навстречу голосам детей закричала Будакова. – Убьет! Люди! Люди! Погань! Она упала на землю и, катаясь по ней, выкрикивала, выплескивала, вжимаясь ртом в траву, изощренные угрозы и ругательства.

Новый выстрел отщепил кусок бревна на венце дома.

– Милиция, сделайте что-нибудь. Убьет ведь детишков-то! – не выдержала одна из женщин. Напряглись в готовности заголосить и другие.

– Чего они сделают? – обозлился подбежавший на выстрелы Захаров. – Чего они втроем-то? Утихните! Не до вас тут.

Он обтер лоб, сказал тихо: – Не дозвонился, занято там. – Взял за рукав Велина, сказал, поглаживая – Товарищ родненький, надо чего-то решать. Нельзя ж так. Детишки ведь.

– Вот-вот наши прибудут. – Велин посмотрел на часы. – Вот-вот должны. Игнатьев! Связался ты наконец?

– Так говорил же…

– Связывайся, мать твою! Связывайся без конца!

Танкова что-то толкнуло. Он аккуратно обогнул председателя сельского Совета, дошел до угла дома и, не остановившись, вышел на площадь.

– Господи! – взвизгнул кто-то.

Велин и Захаров, равно ошеломленные, одновременно подняли руки, призывая к тишине.

Танков, с трудом отрывая разом отяжелевшие ноги, сделал четыре шага и остановился напротив темных окон. Фигура его в милицейской форме была хорошо освещена вторым, фасадным, фонарем, качающийся отсвет которого бродил по отливающей полировкой луже.

– Будаков! – неожиданно хриплым голосом, какого никогда в себе не подозревал, крикнул Танков. – Бросьте оружие! Сопротивление бесполезно! Не усугубляйте вины! – Он сам ужаснулся той казенщине, что полилась с языка. Надо было находить другие, нужные слова, но мозг, как и все тело его, парализовало от ощущения беззащитности перед чернотой этих вооруженных окон. Он набрал воздуха и прерывистым, ставшим вдруг тонким голосом крикнул:

– Требую вашей сдачи!

– А ну, пшел вон, парламентер вшивый! – отозвался Будаков.

Теперь Танков различил его профиль в окне. Увидел он и ружье, которое неспешно, на глазах, казалось, само по себе поднималось над подоконником, пока не слилось в круглые отверстия дул, направленных на него. Эти отверстия Танков ощущал физически, так же явственно, как пот, сразу до пяток брызнувший из него и слепивший его с одеждой.

– Считаю до трех! – крикнул Будаков.

Танков продолжал стоять. Вперед он не мог шагнуть и понимал это. Прятаться опять за угол – об этом стыдно было и думать. Надо найти слова…

– Раз!

Пуля ударила в землю и, прорыв канавку, утонула в полуметре от него. Отшатнувшись, он сделал шаг назад.

– Отпустите хоть детей, не мучьте их! – крикнул Танков. – Два!

– Беги, парень! – крикнули из-за дома.

Он повернулся и, стараясь идти нарочито медленно, сделал шаг к спасительному углу. Теперь он ощущал ружье лопатками. Дрожит, дожимая курок, палец, еще четверть мгновения, и пуля, самодельная, с неотшлифованными краями, изготовленная на секача, вплющится между лопатками. Она входит в него, ломает, корежит позвоночник, буравит, разрывая, внутренности…

– Три!

Танков прыгнул рыбкой, перекатился за угол и затих на траве, закрыв голову руками. Выстрела не было.

– Что, ошметок легавый? Ссышь, когда страшно?! – хрипло, с удовольствием кричал Будаков. – Это вам не мужиков по шалманам гонять!

Танков, отводя глаза, неохотно поднялся с земли.

– Что ж тут было сделать? – Захаров успокаивающе принялся его отряхивать. – Вишь, озверел мужик. Стрельнул бы тебя в упор, да и все дела.

– Возьми. – Игнатьев обил о рукав поднятую с земли фуражку и сам надел на Танкова. – Чего уж теперь? Давай наших ждать.

– Мефодьич! – заорал опять Будаков. Тот вздохнул, поднял рупор. – Тащи мою стерву! Скажи, ежели через пять минут под расстрел не выйдет, щенят еённых порешу. Мне теперь все едино.

– Опомнись ты, Генка! Дети ж твои! Чего зверствуешь-то?

– Не мои они! Нагуляла, тварь!

– Его! Его! – Галина Будакова, затихшая было на земле, всполошилась, заметалась, хватая за грудь то Велина, то Танкова. – От него дети! Чем хошь поклянусь!

– Да нам-то ты чего? – досадливо освободился от ее цепких, перепачканных грязью пальцев Велин. – Что мы, попы? Ты вон его уговори.

– Иди, Галина, иди. Скажи что-нибудь из-за прикрытия. Договорись как-то, – подтолкнул ее Захаров.

Будакова медленно подошла к углу, оглянулась. Ей поощряюще закивали.

– Гена, – тихо позвала она. Откашлялась. Крикнула тонко: —Ге-ена! Гена, прости! Чем хошь клянусь, твои дети! Со зла сказала. Слышишь? Отпусти их, не мучь. Твои ж они! Ну, пошутили, и будет! Чего людей смешить. И так уж нагородил!

– Пошутили! – Он будто только и ждал этого неудачного словечка, чтобы намертво в него вцепиться. – Это верно! Нашутила ты препорядочно! Всё во мне перековеркала. Нет тебе веры! А ну выдь из-за угла, если честная. Вместе пошутим! Ну?! А-а, знает кошка…

Будакова повернулась:

– Что ж мне теперь? И впрямь под ружье?

– Да погоди, погоди ты, Галина! Вот, ей-Богу, удумала. – Захаров встряхнул ее за плечи. Отвел глаза. – Горячку-то чего пороть? Он передал ее женщинам, подошел к стоящим кучкой милиционерам: – Надо чего-то решать, ребята дорогие! Ей-богу! Хоть штурмом бери! Ну не посылать же бабу… И малых не оставишь. До крайности ведь мужик дошел.

– Сколько мы здесь? – Велин глянул на часы, встряхнул, подгоняя. – Почти полчаса. Вот-вот наши подъедут.

– Чего там вот-вот! – грубо оборвал Игнатьев. – Да пока их по ночи соберут, пока вооружатся. Хорошо, если через час доберутся.

Из темноты подбежал подросток.

– Кто здесь Танков? – крикнул он. – Вас дяденька зовет, который в машине.

– Что вам, Воробьев? – Танков недовольно подошел к решетке. – Опять хотите осуществить конституционное право – в туалет? Так я его нарушу: не до вас.

– Слышь, парень. – Воробей прижался к дверце, зашептал: – Дай я его возьму!

– Чего возьмешь?

– Этого в доме. Ну, что, как пень, зекаешь? Мне один черт. Гордей ведь и верно докопается. Сам не найдет, так Любку "развалит". А мне зарез. Может, возьму, так скостится? А чего? Рвану через площадь. Глядишь, промажет. А там рыбкой в окно и – кто кого.

– Спасибо, додумался, – поклонился Танков. – Мне только еще не хватало вас угробить. Сами возьмем.

– То-то гляжу, здорово у вас получается. Мнетесь по углам.

Танков повернулся, подошел к нервно расхаживающему Велину.

– Будакова! – строго позвал он, и та, тихо бившаяся головой о бревно дома, тотчас подбежала.

– Справа боковое окно есть?

– А?.. Есть, есть!

– Так чего есть? – Кременчук постучал костяшками пальцев ей по лбу. – Да оно в той же комнате, где он сам. Незамеченным не пролезешь. Пытаться надо через левое, там горница.

– Окно закрыто? – Танков спрашивал теперь быстро, целенаправленно.

– Тебя, дура, спрашивают, на шпингалеты закрывала? – перевел вопрос Кременчук.

– На личину. Оба. Осень ведь.

– Это ж разбивать надо, – включился подошедший Захаров. – Услышит, выскочит – и в упор.

– Так это, – радостно замахала руками Будакова. – Форточку я, кажись, не закрыла. Широкая такая!

– Кажись! – передразнил Игнатьев. – Точно знать надо. Эх, баба и есть баба.

– Если обежать кругом, сколько выйдет?

– Метров триста, – прикинул Кременчук. – А там уж по пустырю на рывок.

Танков сощурился: – Сережа, Игнатьев! Они отошли метров на десять. – Может, я чего не понимаю, – замялся Танков. – Но предлагаю так. Один начинает переговоры – отвлекает, второй перекрывает правое окно, чтоб не ушел, третий… Словом, надо попробовать через форточку. Правое окно, я думаю, надо подстраховать Василию Кузьмичу.

– Сделаю, – непривычно покорно кивнул Игнатьев. – Что ж, не понимаю, какое дело? Он отошел в гущу людей, и среди них началось оживление.

Танков облизнул губы:

– Сергей, ты как, одобряешь решение? Если есть другое, лучше, скажи.

– Так чего обсуждать? – Велин пожал плечами. – Ты дежурный по отделу. Стало быть, сегодня мой начальник. Решил – мое дело подчиниться.

– Что ж, – Танков помялся. – Как мы с тобой поделимся?

– Ну, оратор ты, как погляжу, никакой. – Велин усмехнулся. – К тому же он меня знает, попробую уломать. В общем, переговоры я на себя возьму. Потом ты потоньше. Так что если в форточку, так шансы только у тебя.

– Вот и ладушки. – Танков вздохнул. – Раз так, начинай, а то пять минут уже истекают.

– Я ж здоровый. Не пролезу.

– Это верно.

– И уговорю его скорей тебя.

– Конечно, ты умеешь.

– Ну а как ты внутрь проникнешь, тут не сомневайся: напрямую через площадь рвану. Ох, нарушаем мы инструкцию. – Велин озабоченно покачал головой. – Обложить бы положено и ждать. Но раз уж ты решение принял…

Танков шагнул было к переминавшемуся в нетерпении Кременчуку, но, поколебавшись, вернулся к Велину.

– Передумал?

– Слушай, ты посмотри, как у меня пистолет, – боясь, что их услышат, смущенно попросил Танков. Он вынул пистолет из кобуры и протянул Велину.

– Чего пистолет? – Тот недоуменно покрутил оружие на ладони.

– Ну, это… – Танков оглянулся. – С предохранителя как снять? Забыл я.

– Чего?! Оружие, что ли, не держал?

– Так получилось. Да я и был-то всего на офицерских сборах. Даже на стрельбище не возили. Ты только покажи.

– Ясно. – Велин издевательски, призывно хохотнул, покрутил головой, собирая слушателей, но какая-то мысль удержала его, и он только тихонько выругался: – Предохранитель! Он у тебя и заряжен-то не был. Гляди, теперь патрон в патроннике.

– Где?

– Там, где надо, раззява. В общем, собачку спустишь. Вот она. И можно стрелять.

Танков осторожно принял пистолет, сунул в кобуру.

– Только учти! – остановил Велин. – Без предупреждения стрелять не имеешь права. Сначала в воздух. Иначе…

Танков и заждавшийся Кременчук побежали.

– Счастливо, сынок! – негромко пожелал вслед Захаров. Многие женщины крестили бегущих со спины.

Быстрыми шагами шел к рупору Велин…

ОГОРОДАМИ, падая, перемахивая через палисадники, а кое-где ломая их, Танков и Кременчук перебежали к стынущему пруду, где залегли в негустой осоке. До заветного окна отсюда было метров сто тридцать потоптанного луга. В тишине деревни разнесся искаженный металлом голос:

– Внимание! Будаков! С тобой говорит оперативный уполномоченный уголовного розыска Велин! Выслушай меня, и выслушай внимательно! Сейчас ты собираешься совершить непоправимую ошибку! Я не буду давить на твою совесть, я просто объясню, что будет, если ты пойдешь на это. И слушай изо всех сил, потому что шагнуть на роковой путь ты всегда успеешь!

– Толково говорит, – оценил Кременчук.

Танков, отдыхая, молчал. Он боялся растерять ту решимость, которую с трудом собрал после недавнего позора.

– Ну, все, – прошептал он. – Дальше я один.

– Я с тобой, лейтенант, – заупрямился Степан. – Не дело одного бросать. Да и не сладишь ты в одиночку. Он мужик здоровый, – только тут Танков разглядел в его руке небольшой ломик.

– Нельзя, Кременчук, нельзя.

Не вставая с земли, Танков содрал с себя китель и рывком, пригнувшись, а потом и во весь рост, не петляя и не сворачивая, побежал к окну. Почувствовав дыхание сзади, махнул отгоняюще рукой, но продолжал бежать, с надеждой ухватывая клочки фраз, непрерывно выкрикиваемых Велиным.

– Ответь же, ответь, – бормотал он.

Добежав наконец до стены, склонился к траве и натужно, закрывая рот, отдышался. Рядом глотал воздух Кременчук. Танков поводил перед ним пальцем: "Тише, пожалуйста, тише". Велин меж тем веско перечислял смягчающие вину обстоятельства, особенно напирая на явку с повинной. Будаков упорно отмалчивался, и, как ни прислушивался под окном слегка отдышавшийся Танков, в доме было тихо.

Наконец лейтенант решился. Подняв руку, осторожно, с надеждой подтолкнул от себя пересохшую, с отслаивающейся краской раму. Она не подалась. Кременчук, сделавший то же самое, покачал головой: "Бесполезно". Оставалось встать во весь рост, дотянуться до форточки и надавить – дай Бог не заперта. Сообразительный Кременчук подсел, сложил замком руки и медленно принялся поднимать вставшего на них Танкова.

По мере того как голова и грудь все полнее вписывались в мрачный квадрат окна, Танков с нарастающим страхом вглядывался в черноту дома, из которой, быть может, давно уже с ухмылкой разглядывал его Будаков. Вот он опять поднимает ружье, заряженное картечью. Как там Захаров сказал – в упор и пополам? Его, Мишку Танкова, пополам? В двадцать два года? Спокойно, спокойно, спокойно.